Мир вступает в эру имперского гегемонизма

В ТОМ кризисе, который переживает Россия, как мне представляется, все еще не привлек к себе серьезного внима­ния один из его ключевых аспектов – международный. Мы так глубоко погрязли в процессе внутренних преобразований, протекающих с переменным неуспехом, – провал следует за провалом, рознясь лишь в масштабах и объемах разрушитель­ных последствий, – что все окружающее нас отошло как бы на задний план, оказалось на периферии наших политических интересов.

В этом смысле те, кто утверждает, что у нынешнего демок­ратического режима нет не только стратегической, но и вразу­мительной тактической концепции российской внешней пол- тики, абсолютно правы. Потому что такая концепция должна включать в себя прежде всего осознание того, каким, собствен­но, государством собирается стать Россия, по какому руслу события в России втекают в развитие мировых процессов, ка­кую роль она хотела бы в них играть, какое место намеревает­ся занять в существующем или формирующемся миропоряд­ке, какие цели перед собой ставит и как именно собирается защищать свои национально-государственные интересы. Или уж хотя бы четко определиться, в чем эти интересы состоят.

Слышали мы что-нибудь об этом от Б. Ельцина, Р. Хасбулатова, В. Черномырдина или А. Козырева? Ничего, кроме на­бивших уже оскомину еще со времен М. Горбачева сентенций, что « Россия должна вернуться в цивилизованный мир «, что она «готова жить дружно с ближними и дальними соседями», «вза­имовыгодно сотрудничать с ними», что у нас есть по «пять – восемь – десять» и т.д. (чуть ли не по штуке на каждого из видных представителей нынешних властей) решений одной и той же проблемы. Вплоть до взаимоисключающих, как в слу­чае с Курильскими островами, на которые претендует Япония.

Ничего действительно конструктивного не предлагает и доморощенная российская оппозиция, кроме общих деклара­ций, да еще абсолютно идиотских заявлений, что нынешнее правительство проводит «оккупационную политику», отвеча­ющую интересам так называемого Запада. Кабы так, то это было бы еще полбеды, а может, и того меньше. Вся беда состоит в том, что мы проводим политику абсолютно вредоносную. Она ни кому не приносит пользы, ни Западу, ни Востоку, ни Югу, ни Северу. А уж о самой России и говорить нечего. Ее как внутренняя, так и внешняя политика напоминает огромный корабль, выведенный в дальнее плавание с прохудившимся днищем, без руля и без ветрил, без компаса, а главное – без четких ориентиров, к какому берегу мы намерены пристать.

Чтобы обрести хоть какое-то представление о координатах собственного исторического времени и местонахождения, нам необходимо, на мой взгляд, осознать следующее.

Первое. В результате краха советского коммунистического тоталитарного режима, развала «социалистического лагеря» разрешился продолжавшийся более полутораста лет систем­номировой лжеальтернативный кризис, в котором противоре­чия заменялись враждой, принципиальность – непримири­мостью, интересы – амбициями. Мир никогда не был раем на земле и никогда им не будет. В нем всегда будут жить одни лучше, другие хуже, третьи совсем плохо. Но горше всего, когда среди смертных появляются богоподобные мироустроители, убежденные, что благородные устремления политической воли могут возобладать над несправедливостью, а иногда и жес­токостью объективных законов развития жизни. Облагодетельствовать человечество нельзя. Общество вселенской гармонии – утопия. И как мы теперь знаем, весьма реакционная.

Философы говорят, что идея погибает только тогда, когда не выдерживает испытания критериями, которые сама же предложила для собственной проверки. Именно такого исто­рического «теста» и не выдержала марксистско-ленинская доктрина революционного преобразования мира. Она утверж­дала, что жестокому эксплуататорскому капитализму, анти­гуманному и бесчеловечному, идет на смену строй социальной справедливости, подлинной демократии и свободы, более вы­сокой экономической продуктивности, способной обеспечить человеку достойные условия существования.

Идея сама по себе привлекательная, но только нужно было еще доказать, что она имеет под собой реальное основание. Бисмарк, кажется, сказал: «Идея хороша. Не мешало бы по­пробовать. На примере страны, которую меньше всего жалко». Вот мы в России и попробовали. Попробовали не случайно (но это отдельный разговор) и доказали себе и всему миру на прак­тике, на собственных синяках и шишках, да и другим этих украшений навешав, что пошли сами и пытались увлечь дру­гих в противоположную от магистрального пути развития че­ловечества сторону.

Теперь стремимся вернуться в отвергнутый нами же циви­лизованный мир, не избавившись от предрассудков и стерео­типов, характерных для прекраснодушного политического во­люнтаризма, оборачивающегося на поверку бесцеремонным насилием над здравым смыслом и объективной логикой исто­рического творчества.

Второе. Настала пора, пожалуй, даже уже прошла, когда нам следовало бы изменить точку зрения не процесс формиро­вания современного миропроядка. Надо наконец признать, что в основе его развития изначально лежала имперская пара­дигма, выражавшаяся формулой: интересы, сила, власть. Во второй половине XX века к этой триаде, чем дальше, тем боль­ше тесня власть, стало прирастать право. Рыночные принципы в экономике, имперские в политике, дополняя, обуславливая друг друга, и создали как раз столь любезный нашему нынеш­нему демократическому сердцу цивилизованный мир.

Теперь для того чтобы проводить имперскую политику, вовсе не обязательно завоевывать территории и держать их под своей «имперской пятой». Ведь власть и территориальные захваты – не самоцель. Они – средства обеспечения интере­сов государства. Для сильной и богатой державы в наше время за удовлетворение своих имперских интересов гораздо проще, а главное, во всех отношениях выгоднее, заплатить, чем про­ливать свою и чужую кровь на поле брани.

Правда, по причине присущей имперской политике жест­кости ее во все времена кто-нибудь обязательно не любил или не одобрял. Как будто может быть политика, которая везде и всюду нравится всем. Но особенно резкий характер ее критика обрела в начале века, когда из великодержавно-географической она стала превращаться в великодержавно-капиталисти­ческую. В перспективе это неизбежно должно было привести к вытеснению силы власти властью богатства. Но на заре века это еще мало кто понимал.

Именно в ту пору и появилась на свет знаменитая ленин­ская концепция о том, что капитализм в империалистической стадии утрачивает свою первоначальную прогрессивность, ставит мир на грань империалистических войн и социальных революций. Основания для таких суждений вроде бы были, но вот с выводом, что «империализм есть высшая, последняя, загнивающая стадия капитализма», основатель большевист­ской партии и советского государства явно оконфузился, при­нимая спазмы детских болезней роста за предсмертные судо­роги дряхлеющего общественного организма.

Капитализм, вопреки ленинским пророчествам, выиграл соревнование по всем параметрам, которые ему навязывались. Преобразователи мира говорили, что «мирное сосуществова­ние – особая форма классовой борьбы между социализмом и капитализмом». Он разрешил его в свою пользу. Потом стали говорить, что «существовавшее прежде противоречие транс­формировалось в противоречие между империализмом и де­мократией». Империализм, «обреченный на погибель», сумел доказать, что и это противопоставление ложно. Империализм не враг демократии (все крупные империалистические госу­дарства мы сами сегодня признаем образцами демократии), а противник политических благоглупостей и социальной демагогии, от которых народ России за семьдесят с лишним лет достаточно натерпелся.

И, наконец, вместо источника войн, которым империализм действительно был, – а какие еще из существовавших до него обществ такими источниками не были? – он становится фак­тором стабильности, если не единственным, то во всяком слу­чае в ней, этой стабильности, наиболее заинтересованным. В силу объективного процесса интернационализации капитала, транснационализации производства, космополитизации иде­ологии.

Кто поставляет контингент в подразделения международных миротворческих сил и несет наиболее крупные затраты, предназначенные для урегулирования возникающих конф­ликтов? Кто действует наиболее решительно, когда возникает потребность, если не погасить, то хотя бы локализовать пыла­ющие или тлеющие очаги вооруженных конфликтов? К кому мы сами обращаемся, как это сделал недавно Б. Ельцин, за содействием и поддержкой, убедившись в собственной беспо­мощности при попытках обеспечить мир и порядок в зонах наших непосредственных национально-государственных ин­тересов? Да все к ним же, к империалистам.

И они бы нам помогли, как помогали в свое время Соеди­ненные Штаты по «плану Маршалла» другим странам, даже тем из них, которые могли через каких-нибудь пятнадцать – двадцать лет превратиться из облагодетельствованных в кон­курентов, причем достаточно серьезных. Вроде поверженных во второй мировой войне Германии и Японии. Но США этого не испугались.

То же самое американцы были готовы предложить своему союзнику по антигитлеровской коалиции – СССР, но его тог­дашние вожди, так и не научившиеся отличать имперские ин­тересы государства от идеологических тоталитарных амбиций собственного мировоззрения, выставили навстречу протяну­той руке кулак, да к тому же еще сложенный в небезызвестную комбинацию из трех пальцев. Как будто у нас просили, а не нам предлагали. С ней, с этой комбинацией, мы, по существу, и остались один на один. Единственное, на что нынешним де­мократам хватило ума, – это сунуть ее в карман. Чтобы при случае всегда была наготове.

Вот эти крестьянско-провинциальные уловки Запад как раз и настораживают, а не возможные имперские притязания России. Язык имперской политики Западу понятен. Он сам на нем изъясняется не один десяток лет. Великие державы готовы с нами на нем договориться о разделении сфер влияния, об обеспечении наших национально-государственных интере­сов, о содействии и даже помощи в разрешении других наших проблем. Но прежде самой России надо без политического ко­кетства четко определиться, чего же она все-таки хочет, к чему стремится.

Третье. Решая, какое место мы хотим занять в мировой табели о рангах, необходимо давать себе полный отчет в том, что Россия намерена вернуться в чужой, нами уже однажды по-хамски покинутый «монастырь». И крайне глупо лезть в него со своим уставом, навроде небезызвестной концепции «нового мышления». В котором, как и следовало ожидать, не было ни одной свежей и здравой мысли, до этого неведомой международному сообществу. Кроме нас, конечно. Мы же, на­конец, прозрев, почему-то решили, что весь остальной мир слепой, и «самоотверженно» предложили ему себя в качестве поводыря.

Мир, щедро оценив наши ученические успехи Нобелев­ской премией, от предложенных услуг деликатно уклонился, намекнув, что не плохо бы для начала разобраться в своих собственных проблемах, не посягая на «общечеловеческие ин­тересы». Вот тут-то и выяснилось, что в реальных делах мы ориентируемся гораздо хуже, чем в маршрутах политических фантазий. Иначе давно бы поняли, что выбор у нас не так уж велик. Либо мы действительно совершим попытку вернуться в цивилизованный мир, согласившись с действующим в нем уста­вом, либо окажемся на задворках истории и лопухами в полити­ке, продолжающими по привычке гордиться «возвышенными» идеалами, которые у нас что ни день, то новые. Вчера коммуни­стические, сегодня демократические. А нужны стабильные, со­ответствующие потенциалу и роли России – великодержавные.

И еще важно понять, что не только мы, но все государства после краха Советского Союза, после распада «мировой соци­алистической системы», после того как потеряло свой полити­ческий смысл деление на Запад и Восток, на «первый», «вто­рой» и «третий» миры, находятся на рубеже перехода из эпохи господства англо-американо-франко-германо-японского им­периализма и классовой борьбы между капитализмом и соци­ализмом в эру планетарного имперского гегемонизма, когда великие державы будут определять облик планеты, стиль ее жизни, ни с кем не соперничая, а взаимодействуя, координи­руя предпринимаемые политические шаги между собой.

В активизации, наращивании политики имперского геге­монизма, если судить по большому счету, и состоит общечело­веческий интерес, точнее, к этому толкает планету природный инстинкт самосохранения. Выжить сегодня человечество мо­жет только за счет мобилизации ресурсов богатейших, наибо­лее мощных государств. Из всех возможных делений мира на составные части, имеющих реальный социально-политичес­кий смысл, остается ныне только одно – на страны «бедные» и «богатые». Самое разумное в возникшей ситуации было бы подцепить к уходящему в новое тысячелетие имперскому по­езду российский вагон, пока не нашелся среди нас какой-ни­будь «сорви-голова», который подцепит его в погоне за соци­альной справедливостью к бронепоезду, все еще стоящему на запасном пути.