Н. Бояркина Диалоги на завалинке

Первое, что отличает сельского жителя от го­родского, — это умение одеваться по погоде. Даже в слабый морозец не встретишь селяни­на без меховой шапки, а селянку — без тепло­го платка. Болеть невыгодно. Болеют хозяева — болеет весь дом. И в избе холодно, и скотина не кормлена.

По вечерам в деревенских окнах долго не зажи­гают свет. Горожанам кажется — сумерничают, экономят на электричестве. На самом деле все копошатся во дворе. Доят коров, чистят хлев, кормят поросят, загоняют кур, запирают сара­юшки от жадных до всего воришек. И только с приходом полной темноты начинает из окон падать на землю оранжевый свет. Оранжевые окна в ряд делают дома похожими на уплываю­щие в бездну корабли. Одинаковые окна у всех по милости сельмага, завозящего шторы раз в пятилетку, но столько, чтоб на всех хватило.

— Мне кажется, вы, горожане, ничего не имее­те, — говорила мне библиотекарша Света. — А у меня все свое: дом, двор, постройки, скоти­на. Что хочу, то и делаю. Хочу — подмету, хочу —

еще что-нибудь построю. И никто меня здесь не видит, не заглядывает. В деревне с голоду не умрешь, в любом случае себя прокормишь. Без­работица — понятие не деревенское. В дерев­не от работы загнуться можно. Летом пропол­ка, колорадские жуки, чьи-то козы, которые сжи-

Особое качество межличностных отношений в деревне основывается на подчеркнутой грубоватости и фамильярности обращения друг с другом, при­знается «тыканье» и обращение друг к другу по имени (часто уменьшитель­ному: Федька, Васька) или только по отчеству, которое выполняет функцию имени (Иваныч, Кузьмич). Обращение на «вы» считается городской чертой.

В потоке информационного обмена в деревне ведущую роль выполняют слухи, местная интерпретация исторических и общегосударственных собы­тий. Внутриобщинная информация доминирует над официальной государ­ственной.

Практически всем жителям деревни присущ ограниченный жизненный опыт: мало кто из селян, особенно в прежнее время, далеко и надолго уез­жал из своей деревни. Их жизнь небогата историческими и общечеловечес­кими событиями. Локальная замкнутость сельской культуры формирует осо­бый менталитет селянина, который не понимает быстроменяющейся город­ской жизни.

В деревне более высокий, чем в городе, удельный вес коллективной дея­тельности. Как показало исследование «Телевизионная аудитория», прове­денное уральскими социологами под руководством Л.Н. Когана, даже про­смотр телепередач происходит коллективно — всей семьей или дружеской компанией.

Сельские жители уделяют большее, чем в городе, внимание экологичес­кой культуре и охране окружающей среды.

Отсутствие культурного выбора, недоступность для селян многих видов культурной деятельности и развлечений, существующих у горожан (посеще­ние музеев, театров, художественных выставок, ресторанов, ночных клубов и т.п.), ограничивают культурные запросы и культурный кругозор, не позво­ляют им, а особенно молодежи, сформировать вкус, разносторонние потреб­ности, умение выбирать фильм или передачу. В деревне, особенно глухой,

рают все кусты, пока ты на работе, воды нет, таскай на коромысле десять, двадцать ведер, чтоб полить ягоды, овощи. На ведение домаш­него хозяйства тратится двенадцать с полови­ной часов в сутки.

День у меня расписан по часам. В шесть утра подоить корову. Потом задать скотине корм. Завтрак мужу и дочке приготовить. В восемь убираю со стола. Нагреть воды, помыть посуду. Десять — уборка, стирка. Летом — огород. Одиннадцать — готовлю обед. Полвторого — бегу на работу, к читателям. Библиотека рабо­тает до десяти вечера, так что все домашние дела — с утра.

В слякотную погоду читатели снимают в биб­лиотеке обувь, чтоб не запачкать дорожки. Воз­раст читателей — от 4 до 89 лет. Тысяча чело­век. Каждый пятый житель села, если считать с новорожденными. В основном читают газеты, фантастику, детективы, «практическую» лите­ратуру — от толкователя снов до «Советов ко­зоводам».

На то, что в городе отнимает час, в деревне тре­буется три. Чтобы в доме было тепло — топи печь зимой дважды, помыться — топи баню, это минимум два часа трудов. Воды принести, дро­ва натаскать, полы и в бане, и в предбаннике по­мыть. А стирка...

Многие бытовые приборы отказываются рабо­тать: микроволновые печи, моющие пылесосы, стиральные машины-автоматы. Они требуют столько электричества, что с их включением вышибаются пробки во всем доме. Даже в полночь можно услышать, как кто-то полощет белье на речке. Чтоб не обморозить руки, надевают сначала нитяные, а потом рези­новые перчатки.

Кто имеет крепкое хозяйство, даже в отпуск не может позволить себе съездить. И не в деньгах дело — хозяйство не отпускает. Зато мясо, кар­тошку, овощи, молочное покупать не надо. День­ги тратим на сахар, соль, масло растительное, муку. Все свое. Источник: Аргументы и факты. 1995. № 51-52.

смотрят и слушают все, что завезут, чаще всего в репертуар сельских клубов включают те фильмы, которые уже не идут в городе.

Город выступает законодателем моды — в одежде, прическах, музыкаль­ных предпочтениях, а деревня — реципиентом. Все культурные новации обычно зарождаются в урбанизированных центрах и через какое-то время проникают в деревню. Однонаправленный культурный поток объясняется рядом причин: дома и салоны моды, равно как и ее творцы, — это горожане; материальный достаток, а значит, и возможности купить дорогие модные но­винки у горожан выше; то же относится к уровню пол и культурности и вос­приимчивости, к новизне.

Ранние занятия физическим трудом на открытом воздухе сформировали иное отношение к физкультуре. На селе мало кто занимается дополнитель­ными узкофункциональными упражнениями (европейская система, йога, аэробика) для поддержания здоровья. В результате в значительной мере те­ряется организованная ритмика рабочего дня, способность рационально подходить к затратам времени, к своему здоровью.

Город изымает человека из той естественной среды, куда его в свое время поместила деревня, связавшая с землей. Человек, лишенный почвы, разме­стился в новой социальной среде, искусственной по своему характеру.

Правда, чистой и опрятной эта среда стала только сегодня, а на протяже­нии тысяч лет город мало отличался от деревни, служившей его органичес­ким подбрюшьем. В средневековом городе нечистоты выливали прямо на улицу, где сушилось белье горожан. Пыльные улицы, немощеные тротуары и антисанитария были долгое время уделом европейцев. Идиллический пей­заж деревенской местности тогда многим казался раем.

Но сегодня европейский город с подстриженными газонами, прибранны­ми скверами, величественными памятниками похож, скорее, на музей под открытым небом. В нем приходится передвигаться, сообразуясь со строги­ми правилами.

Городская среда с высокой концентрацией вещей, памятников, техничес­ких сооружений, зданий, улиц и интерьеров выглядит, как пионерская ли­нейка перед торжественным отчетом вожатого. Она сковывает и ограничи­вает естественное поведение, создает совершенно иной, нежели в деревне, психологический настрой. Чистота и порядок на улицах вызывают ощуще­ние уверенности, взаимной ответственности, а неубранные помойки или годами ремонтирующиеся дома — чувства тревоги, бессмысленности бытия, бессилия. Тротуары, улицы, дорожные знаки и т.д. служат своеобразными сигналами. Они предупреждают или направляют горожанина. Город состо­ит из множества соприкасающихся и переходящих друг в друга специализи­рованных «зон», в каждой из которых свои ценности, нормы поведения, свое отношение к вещам и людям⁴.

Социологи, проведя многочисленные исследования, выяснили собира­тельный образ деревни и основные отличия сельского образа жизни от го­родского: менее развитый и технически оснащенный труд, меньшее разно­образие рабочих мест и профессий, сильная зависимость от природно-кли­матических условий, как правило, более тяжелые условия труда. Для сельских поселений характерна большая слитность труда и быта. Преобладают соци-

⁴ Фетисова Т.А. Культура города // Новая литература по культурологии. Дайджест 2. М, 1995. С. 79—93.

ально и национально однородные семьи, нет городской анонимности обще­ния. Очень сильны общественное мнение, социальный контроль, особенно со стороны старшего поколения, традиции. Здесь ниже ритм жизни, проще формы общения, меньше психологических нагрузок (табл. 10).

Таблица 10 Городская и сельская жизнь⁵

ABA МИРА МАРОККО

Большинство населения Марокко — коренные жители неарабского проис­хождения. Их называют берберами. Сами берберы именуют себя так лишь тогда, когда говорят по-французски или по-английски. Часто они предпочи­тают название «имазиген» («свободные люди»). Понятие «марокканец» вош­ло в обиход недавно и преимущественно у жителей промышленных центров.

Подавляющее большинство населения не умеет ни читать, ни писать. Классический, или литературный, арабский язык — язык Корана, правове­дения, науки, изящной словесности, деловой переписки и прессы — извес­тен лишь горсточке грамотных людей и не может служить средством обще­ния для всех.

Таким средством остается пока так называемый простонародный язык, в котором немало берберских слов и выражений и французских терминов. Свой исконный письменный язык вместе с алфавитом марокканские берберы ут­ратили. Сохранившийся устный язык продолжает жить в повседневном об­щении, в народных сказках, легендах, пословицах и поговорках, поэмах и песнях. На нем говорит 50—60% населения страны. Два мира, два общества — традиционное и современное — обитают по соседству. Стоит удалиться от крупных городов, как вы попадаете в Берберию. Здесь женщины ходят с от­крытыми лицами и одеваются в разноцветные одежды, а жильем часто слу­жит огромная черная палатка, под тентом которой могут разместиться 50, 100 человек и более.

Колонизация оставила заметный след в стране, разрушив ее социальную опору — племенную организацию. А единой нации в современном понима­нии еще не сформировалось. В сельской местности тут и там можно встре­тить ее отголоски и пережиточные формы.

⁵ Hess В.В., Markson E.W., Stein PJ. Sociology. 4th ed. N.Y., 1991. P. 534.

ДЕРЕВЕНСКАЯ ПРОЗА⁶

Теперь точно неизвестно, кем и когда был введен термин «деревенская проза», обозначивший целое направление в отечественной литературе, по­вествующее о сельских жителях. Прекрасные произведения о крестьянстве оставили, например, Л. Толстой, Ф. Достоевский, И. Тургенев А. Чехов, И. Бунин, А. Платонов, М. Шолохов, но их не принято называть «деревен­щиками». В 1920—1930-е гг. существовала «крестьянская литература», куда зачисляли таких авторов, как Ф. Панфёров, А. Чапыгин, А. Новиков-При­бой, а также С. Клычкова, Н. Клюева, С. Есенина. По мнению одних литера­туроведов, начало направлению «дере­венской прозы» в советской литерату­ ре положили повесть А. Солженицына «Один день Ивана Денисовича» и его же рассказ «Матрёнин двор», появившиеся в начале 1960-х гг. в журнале «Но­вый мир». Другие полагают, что оно началось с Ю.П. Казакова. Хотя он пи­сал и о городе, но именно с его рассказов «На полустанке» (1954), «Некраси­вая» и «Странник» (1956) пошла в рост новая ветвь русской литературы XX в. Термина «деревенская проза» тогда еще не было, но саму прозу уже громили партийные критики.

Помимо рассказов Солженицына и Казакова к деревенской прозе отно­сятся произведения В. Астафьева, такие, как «Последний поклон», «Ода рус­скому огороду», «Царь-рыба», хотя самого писателя чаше считают предста­вителем «военной прозы». К сельской проблематике тяготеет творчество писателей В. Солоухина и С. Залыгина. В круг «деревенщиков» входят так­же А. Яшин, В. Тендряков, Ф. Абрамов, В. Белов, В. Распутин, Б. Можаев, В. Шукшин, Е. Носов, И. Акулов, М. Алексеев, В. Личутин, В. Лихоносов, Б. Екимов. Кроме них в этом ряду обычно упоминались И. Друцэ, Й. Ави-жюс, Г. Матевосян, А. Айлисли и др. Помимо прозаиков большую роль в разработке деревенской проблематики сыграли известные публицисты. Наиболее ярким произведением стал цикл очерков В. Овечкина, объеди­ненный под общим названием «Районные будни», печатавшийся в 1950-е гг. Занимались деревенскими проблемами публицисты Е. Дорош с его извест­ным в свое время «Деревенским дневником» (1956—1972) и К. Буковский, а впоследствии — Ю. Черниченко, А. Стреляный. В центре внимания сто­яла послевоенная деревня — нищая и бесправная (стоит вспомнить, что кол­хозники, например, до начала 1960-х гг. не имели даже паспортов и без спе­циального разрешения начальства не могли покидать «места приписки»).

⁶ Источники: Большакова А.Ю. Нация и менталитет: феномен «деревенской прозы» XX века. М, 2000; Валикова Д. Штудии // Литература. 2001. № 5; Вильчек Л. Пейзаж после жатвы: Деревня глазами публицистов. М., 1988; Деревенская проза-2 / Сост. П.В. Басинский. М., 2000; Ковский В. Между прошлым и будущим. Заметки о деревенской теме в современном литературном процессе// Дружба народов. 1979. № 6. С. 243—261; Крест бесконечный. В. Астафьев — В. Курбатов: Письма из глубины России. Иркутск, 2002; Макина М. Деревенская проза 60—70 годов в ее историко-литера­турном и современном контексте. Л., 1980; Сурганов В. Человек на земле. Тема деревни в русской советской прозе 50—70-х годов. Истоки. Проблемы. Характеры. М., 1981; Чалмаев В. «Воздушная воздвиглась арка...» // Вопросы литературы. 1985. № 6. С. 73—117; Сухих И. Душа болит («Характе­ры» В. Шукшина, 1973) // Звезда. 2001. № 10.

Правдивое изображение сельской действительности можно найти в расска­зах А. Яшина «Рычаги» (1956) и «Вологодская свадьба» (1962), повестях «Вокруг да около» (1963) Ф. Абрамова, «Подёнка — век короткий» (1965) В.Тендрякова, «Из жизни Фёдора Кузькина» (1966) Б. Можаеваидр. В про­изведениях В. Распутина «Деньги для Марии» (1967), «Последний срок» (1970), «Прощание с Матёрой» (1976) на первый план выходили не соци­альные проблемы села, а проблемы нравственных ценностей народа в из­меняющемся мире; подобного рода прозе давались определения «натурфи­лософская» и «онтологическая».

После того как крестьянство получило, наконец, паспорта и смогло са­мостоятельно выбирать места проживания и виды деятельности, начался массовый отток населения из сельской местности в города; особенно это касалось Нечерноземной зоны. Оставались полупустые, а то и вовсе обезлю­девшие деревни, где царили вопиющая колхозно-совхозная бесхозяйствен­ность и почти повальное пьянство. В попытках найти причины социальных катаклизмов на селе авторы возвращались памятью в военные годы, когда силы деревни были надорваны (романы Ф. Абрамова «Братья и сестры» и «Две зимы и три лета», 1958 и 1968 соответственно; повесть В. Тендрякова «Три мешка сорной пшеницы», 1973 и др.), и касались такого губительного явле­ния в агрономической науке, как процветавшая многие годы недоброй па­мяти «лысенковщина» (повести Б. Можаева «День без конца и без края», 1972; В. Тендрякова «Кончина», 1968), либо занимались еще более далекими ис­торическими периодами, например роман С. Залыгина о Гражданской вой­не «Соленая падь» (1968) или книга В. Белова «Лад. Очерки народной эсте­тики» (1981), посвященная жизни дореволюционной общины Севера.

Врезка