Глава двадцать четвертая. Лидия

– Я не хочу ссориться из-за мальчика, – сказала Аврил, когда зашла за Лидией по пути в школу.

Лидия высматривала ее из окна, делая вид, что слушает музыку в наушниках.

– Я тоже не хочу, – ответила она.

– Хорошо. Но ты не должна мне врать. Так нельзя. У меня голова болит, когда я думаю о том, что ты можешь что-то от меня скрывать. Мы же лучшие подруги.

– Я не врала…

– Просто пообещай так не делать, окей? Пообещай всегда говорить мне правду.

Лидия кивнула.

– Обещаю, – соврала она.

Иногда я думаю, получаешь ли ты вообще эти открытки, поскольку ты так давно не отвечал. Полагаю, я не могу винить тебя за то, что держишься от меня на расстоянии. В конце концов, я для тебя незнакомец, женатый на женщине, которая не является твоей матерью. Я подписываю эти открытки для себя так же, как и для тебя, – дурачу себя, думая, что, если оставлю канал коммуникации открытым, может, однажды ты мне ответишь. Ты же зачем-то дал мне свой адрес, не так ли?

Лидия опустила открытку. Это была третья прочитанная, остальные пять лежали запечатанные на кровати бабушки Хонор.

– Что он имеет в виду, говоря, что он незнакомец? Разве папа совсем не проводил с ним времени?

– Насколько я знаю, они виделись всего раз.

– Но почему? Разве он не хотел узнать что-нибудь о своем сыне?

– Пол не знал, что у него есть сын, до того как они встретились. Я ему не сказала.

Лидия уставилась на бабушку. У нее было спокойное выражение лица, будто она только что не сказала ничего невероятного.

– Ты так и не рассказала ему, что беременна? Я думала…

Бабушка Хонор вздернула подбородок:

– Ты думала, я возложу обязательства на мужчину, который не собирался покидать семью? Я слишком горда для подобного. И у меня не было ни малейшего желания быть второй лучшей в жизни Пола. Это было бы мучением, которое я решила не испытывать.

Лидия подумала об обещании, которое дала Аврил сегодня утром.

– Но ты врала папе.

– Я не врала. Я недоговаривала. Мы никогда не разговаривали о его отце.

– Он никогда не спрашивал?

– Когда он спросил, я сказала, что его отец не был частью нашей жизни.

Как можно критиковать собственную бабушку за то, что она сделала, пока растила твоего отца? Лидия изучала бабушку Хонор: патрицианский нос, упрямый подбородок, спокойные карие глаза. Она всегда немного боялась бабушку. Всегда чувствовала себя глупой рядом с ней. Но это…

– Я… – Она сдержалась и подумала о том, как лучше сказать. – Я была бы очень расстроена, если бы не знала о своем отце, пока росла.

– Ты считаешь это ошибкой. Думаешь, я поступила неправильно, не рассказав им обоим.

– Ну…

– Твой отец тоже так думал.

Хонор сказала это тихо, опустив взгляд на руки.

– Это произошло, когда Стивен пришел ко мне за пару месяцев до смерти, – продолжила она. – Он сказал, что познакомился с мужчиной, коллегой-академиком, на ужине. Мужчина смотрел на него весь вечер. Он выглядел взволнованным. После ужина он подошел к Стивену и спросил, как зовут его мать. Он догадался, что Стивен его сын, – сказала Хонор. – Видишь ли, Стивен был очень похож на Пола. Для Пола это, наверное, выглядело так, будто он видит за столом молодого себя.

– Как папа на это отреагировал? – спросила Лидия.

– Твой отец… очень на меня разозлился. Мы поругались. Это было едва ли не единственной нашей ссорой… – Хонор опять приподняла подбородок. – Я часто об этом думала. Особенно когда Стивен вскоре погиб. Я пришла к выводу, что совершила ошибку. И никак не могу ее исправить. Когда он умер, мы еще не помирились.

Бабушка Хонор сидела в кресле; Лидия расположилась на кровати возле нераспечатанных конвертов. Поза Хонор не изменилась: она выглядела гордой, вызывающей, резкой. Но что-то сверкнуло в ее глазах. Возможно, непролитые слезы. Если бы они вместе сидели на диване, Лидия придвинулась бы к бабушке и обняла ее. Но между ними было расстояние. И что-то в позе бабушки не позволило Лидии его пересечь.

– Думаешь, папа ему когда-нибудь отвечал? – спросила она.

– Не знаю. Возможно, до гибели.

– Невыносимо думать, что Пол пишет и не знает, что папа умер. Может, стоит ответить ему? – предложила Лидия. – Тут есть обратный адрес, на обороте конверта.

– Нет, – обрубила Хонор.

– Но, возможно, он хотел бы знать…

– Какая теперь разница?

Лидия нахмурилась. Лично она считала, что разница огромная, но бабушка Хонор выглядела так решительно настроенной против, что Лидия не стала настаивать.

– Пол и мне писал, – опять тихо сказала Хонор. – Практически в то же время, когда мы поссорились. Наверное, из-за того, что увидел Стивена.

– Ты не знаешь наверняка? Он не упоминал об этом в письме?

– Я сожгла письмо, как только получила.

Лидия представить не могла, чтобы она получила что-то от Аврил и сожгла это. Она даже не могла долго не отвечать на сообщения.

– Почему?

– Эта глава моей жизни закончилась.

– Но он мог написать тебе, что развелся. Или что его жена умерла.

– Ни то ни другое не соответствовало действительности, судя по письмам, которые мы сейчас читаем, – отрезала Хонор. – Это было закончено. Нам суждено жить с выбором, который мы делаем, Лидия. Иногда надежда слишком болезненна, чтобы даже подумать о ней.

Она поднялась и направилась к окну своей теперешней шаркающей походкой. Лидия поняла, что тема закрыта. Она тоже встала и замешкалась, глядя в спину бабушке. Размышляя, стоит ли подойти и взять ее за плечо. Обнять и сказать, что она все равно ее любит, даже если Хонор скрывала свой секрет от папы.

Но по бабушке Хонор нельзя было сказать, что она нуждается в прощении. И вообще, какой толк от прощения Лидии? Когда это случилось, она была всего лишь маленькой девочкой.

Она положила письмо на кровать к остальным и пошла наверх в свою комнату.

Иногда надежда слишком болезненна, чтобы даже подумать о ней.

Господи, бабушка Хонор всю жизнь прожила одна. Она предпочла быть одной, потому что не могла вынести надежды. Она отрезала себя от любимого человека – и своего сына тоже, – потому что думала, что так будет меньше боли. Потому что хотела быть с любимым мужчиной, только если он будет принадлежать ей одной.

Неужели то же произойдет и с Лидией?

Она легла на кровать. Забавно, но, когда ее комната находилась внизу, весь этот шум сводил ее с ума. А тут, наверху, она совсем ничего не слышала. Казалось, она в доме совсем одна.