Роль «возвращенной русской и впервые публикуемой по-русски западной литературы в 1950-х-1990-х гг.

Термины «возвращенная литература», «возвращенные писатели», «скрытая», даже «потаенная» литература появились в начале 90-х годов ХХ века, когда в результате начавшейся перестройки рухнул «железный занавес», прочно отделявший нашу страну от западного мира. Крушение коммунистической идеологии, наступившая гласность позволили опубликовать в России огромное количество произведений писателей-эмигрантов, которые были вынуждены, спасаясь от большевистского террора в 1920-х годах, навсегда покинуть родину.

«Потаенная литература» – это часть литературных произведений, написанная в советский период (с 1920-е по 1980-е гг.), но не опубликованная. Находится за гранью официальной литературы и в совокупности с ней составляет генезис советского искусства слова. «Возвращенная литература» – это образцы «потаенной литературы», опубликованные после 1980-х гг. Таким образом, если рассматривать художественные произведения таких авторов, как М. Булгаков, Б. Пастернак, Е. Замятин, А. Платонов, Б. Пильняк и др. в контексте литературного развития времени создания произведений, то можно трактовать их как образцы «потаенной литературы». Если же учитывать их массовое издание и влияние на читательский интерес, то такие произведения следует трактовать как образцы «возвращенной литературы». К данному разряду по праву можно отнести и эмигрантскую литературу (А. Куприн «Юнкера», И. Бунин «Окаянные дни», И. Шмелев «Лето Господне», Б. Зайцев «Чехов» и др.). Фактически все вышеперечисленное входит в понятие «запрещенная литература». На наш взгляд, при определении именно этого термина акцент должен быть сделан на литературной ситуации 1960–1990 гг. В этот период мы впервые оказываемся свидетелями такого феномена, когда понятия «современный литературный процесс» и «современная литература» не совпадают. В пятилетие с 1986 по 1990 гг. современный литературный процесс составляют произведения прошлого, давнего и не столь отдаленного. Собственно современная литература вытеснена на периферию процесса. Таким образом, в эволюции запрещений литературных образцов можно сделать следующую градацию, учитывая существование самиздата:

1) запрещенная литература 1920–1930-х гг. («потаенная литература»);

2) образцы литературы русского Зарубежья вплоть до 1990-х гг.;

3) образцы самиздата и опубликованные за рубежом произведения.

В 80-90-х были изданы собрания сочинений И. Шмелева, Б. Зайцева, А. Ремизова, опубликованы исторические романы М. Алданова, книги Саши Черного, Н. Тэффи, стихи и проза Г. Иванова и Г. Адамовича, мемуары И. Одоевцевой и Н. Берберовой, стихи Вл. Ходасевича, большое количество критических статей о русской литературе этих авторов. Произведения писателей русского зарубежья позволили восстановить целостную картину исторических потрясений в России, правдиво передать накал трагизма, присущий эпохе рубежа XIX–XX веков.

Одним из открытий для русского читателя явилось опубликование в 1989 году дневников Ивана Бунина «Окаянные дни» – книги, которую Бунин написал в 1918–1919 годах. Речь в ней идет о революционных и послереволюционных событиях – об «окаянных днях». Основными мотивами книги являются настроения подавленности, униженности происходящим, ощущение национальной катастрофы, размышления о русском народе. В советской России знали о существовании этой книги великого автора, лауреата Нобелевской премии, но она была запрещена к изданию. В редких отзывах советской критики Бунина ругали, называли врагом за то, что он неистово проклинал революцию. За рубежом публикация «Окаянных дней» вызвала всеобщее признание, появились хвалебные рецензии, в которых критики называли это произведение лучшим из всего написанного Буниным.

В своих дневниках Бунин откровенно пристрастен. Он яростно обрушивается на так называемую «единственную» правду революционного народа. Через всю книгу проходит крик боли писателя: «Мы тоже люди!» Бунин требует единого нравственного суда над «нашими» и «не нашими», защищает общечеловеческие ценности. С болью он говорит о том, что народу и революции все прощается, а у белых, у которых все отнято, поругано, убито – Родина, родные колыбели и могилы, матери, отцы, сестры, – своего мнения быть не должно.

В «Окаянных днях» Бунин рассказывает поразившую его историю о том, как мужики, разгромившие осенью 1917 года помещичью усадьбу, оборвали перья с живых павлинов и пустили их, окровавленных, метаться по двору. «Павлин не подозревал, что он – буржуазная птица», – скорбно замечает Бунин. Автор настаивает на том, что к революции нужно подходить только с меркой законов уголовного кодекса. Для Бунина, свидетеля и очевидца событий, любой революционер есть преступник и бандит. Писатель отмечает, что к революции сразу и с удовольствием примкнули люди из уголовного мира.

Писатель констатирует полностью разрушенный быт в городах и деревнях, когда пять лет никто не сеял и ничего не производил. Бунин восклицает: «И какой ужас берет, как подумаешь, сколько теперь народу ходит в одежде, содранной с трупов!» В своих дневниках Бунин предъявляет суровый счет не только революционерам, но и русскому народу. Писатель возмущен, что народ позволяет управлять собой горстке фанатиков. «Окаянные дни» – это исторический литературный памятник жертвам гражданской войны. Одновременно это грозное предупреждение о необходимости сохранения мира, иначе не миновать еще одного кровавого витка истории.

Той же тематике революционного террора посвящен роман-эпопея Ивана Шмелева «Солнце мертвых». Это потрясающий художественный и исторический документ эпохи. Произведение имеет высокую степень автобиографичности. Шмелев описывает страшный голод в Крыму, очевидцем и жертвой которого был он сам. Герои романа – реальные люди, жители Алушты. Действие романа длится год: с весны до весны.

При новой власти большевиков когда-то богатый, плодородный Крым превратился в выжженную пустыню. Большевики занимаются только карательными мероприятиями. Захватив власть, они не организуют людей для созидательного труда, а только грабят то, что было нажито в мирное время. Название романа свидетельствует о полной победе смерти над жизнью. Люди ходят оборванные, шатаясь от голода. Съедено все: животные, птицы, растения. Новой власти нет дела до мирного населения. Их оставили умирать. Шмелев показывает, как голод быстро уничтожает нравственные устои в человеке. Соседи теперь ненавидят и боятся друг друга, могут украсть последний кусок хлеба.

Толстые журналы начали активную публикацию произведений советских писателей, написанных в 70-е годы и ранее, но по идеологическим соображениям тогда не напечатанных. Так, были опубликованы романы «Дети Арбата» А. Рыбакова, «Новое назначение» А. Бека, «Белые одежды» В. Дудинцева, «Жизнь и судьба» В. Гроссмана и др. Лагерная тема, тема сталинских репрессий становятся едва ли не основными. Рассказы В. Шаламова, проза Ю. Домбровского широко публикуются в периодике. «Новый мир» напечатал и «Архипелаг ГУЛАГ» А. Солженицына. В 1988 г. опять-таки «Новый мир» спустя 30 лет после создания напечатал опальный роман Б. Пастернака «Доктор Живаго» с предисловием Д. С. Лихачева. Все эти произведения были отнесены к так называемой «задержанной литературе». Внимание критиков и читателей было приковано исключительно к ним. Журнальные тиражи достигали небывалых размеров, приближаясь к миллионным отметкам. «Новый мир», «Знамя», «Октябрь» конкурировали в публикаторской активности. Еще один поток литературного процесса второй половины 80-х годов составили произведения русских писателей 1920–1930-х гг. Впервые в России именно в это время были опубликованы «большие вещи» А. Платонова – роман «Чевенгур», повести «Котлован», «Ювенильное море» и др. Публикуются обэриуты, Е. Замятин и другие писатели XX в. Тогда же наши журналы перепечатывали ходившие в самиздате и опубликованные на Западе такие произведения 60–70-х годов, как «Пушкинский дом» А. Битова, «Москва – Петушки» Вен. Ерофеева, «Ожог» В. Аксенова и др. Столь же мощно в современном литературном процессе оказалась представлена и литература русского зарубежья: произведения В. Набокова, И. Шмелева, Б. Зайцева, А. Ремизова, М. Алданова, А. Аверченко, Вл. Ходасевича и многих других русских писателей возвратились на родину. «Возвращенная литература» и официальная литература, наконец, сливаются в одно русло русской литературы XX века. Естественно, и читатель, и критика, и литературоведение оказываются в сложнейшем положении, потому что новая, полная, без белых пятен карта русской литературы диктует новую иерархию ценностей, делает необходимой выработку новых критериев оценки, предлагает создание новой истории русской литературы XX века без купюр и изъятий. Под мощным натиском первоклассных произведений прошлого, впервые широко доступных отечественному читателю, современная литература как будто замирает, пытаясь в новых условиях осознать саму себя. Характер современного литературного процесса определяет «задержанная», «возвращенная» литература. Не представляя современный срез литературы, именно она влияет на читателя в наибольшей степени, определяя его вкусы и пристрастия. ХХ век – эпоха широкого распространения антиутопии, которая возникла в 1920-е гг. Считается, что этот жанр появляется именно на сломе времен, когда, по мнению А. Чанцева, «в обществе утверждается мысль, что существующая ситуация утвердилась надолго и имеет явную тенденцию лишь ухудшаться в будущем» [4]. Различные литературоведческие словари дают схожие определения антиутопии, которые сводятся к следующему: антиутопия – это особый вид повествования, противоположный утопии, дающий негативный прогноз будущего в виде изображения «идеальных» общества и человеческих отношений. Антиутопия направлена на развенчание и сатирическое осмеяние социально-политических доктрин и концепций, претендующих на быстрое разрешение сложнейших проблем человеческого бытия и установление идеальной общественной системы. В основе антиутопических произведений лежит определенная философская проблема свободы и счастья, которая находит свое трагическое разрешение: писатели обнажают несовместимость утопических проектов и рецептов всеобщего благоденствия с интересами отдельной личности, во имя «светлого будущего» превращающейся в винтик государственного механизма. Окончательно жанр антиутопии оформился в 20-е гг. ХХ в. Художники слова изображали советское будущее. Это было научно-техническое общество, в котором был неизбежен контроль государства над отдельно взятой личностью. Следует отметить, что конфликт государства и личности является важнейшим элементом любой антиутопии. В результате контроля и насилия со стороны государства в антиутопической литературе актуальными становятся концепты «одинаковость», «коллективизм», «общность», «однообразие». Другая отличительная черта – композиционные особенности, заключающиеся в изображении относительно замкнутого пространства, четком противопоставлении характеристики воспроизводимых общественных отношений и мировоззрения главного героя, бесперспективности действий персонажей и т. д. Антиутопические произведения – это прежде всего произведения-предупреждения. В книгах-предупреждениях «Мы» Е. Замятина, «Роковые яйца», «Собачье сердце» М. Булгакова, «Чевенгур», «Котлован» А. Платонова и др. показаны перспективы развития тоталитарной модели государства, губительно воздействующей на человеческую личность. Начало развития жанра советской антиутопии положил роман Е. Замятина «Мы» – роман-предупреждение, написанный в 1920 г. в Петрограде в период военного коммунизма с его жестокостью, насилием, попранием личности, в атмосфере распространенного убеждения в светлом будущем, в коммунизме. Произведение погружает нас в то будущее общество, где решены все материальные проблемы, где удалось выработать всеобщее, математически выверенное счастье путем упразднения свободы, самой человеческой индивидуальности, права на самостоятельность воли и мысли. В романе описывается жизнь Единого Государства, образованного после окончания двухсотлетней войны. Его социальный строй идеален: каждый его житель имеет равные права и обязанности. Например, все они как один идут по гудку на работу, все одновременно возвращаются с нее, одинаково одеваются и питаются. Каждый имеет право на прогулку в определенное время и на «розовый билет». Для того чтобы сделать жизни всех жителей Единого Государства максимально похожими, отменили даже имена. Их заменил порядковый номер, и человек превратился в нумер, лишенный какой бы то ни было индивидуальности. И потому, как каждый из тысяч нумеров похож на другого, они имеют полное право заменить «я» на «мы», и более того это «мы» вскоре должно вытеснить и полностью искоренить «я». Е. Замятин в своем произведении описал то общество, к которому стремились в России после революции. Этот «муравейник», отгороженный от остального мира «зеленой стеной», живет и процветает, чему способствуют многочисленные бюро, призванные следить за «всеобщим счастьем», за соблюдением всех его правил. И самое страшное, что теми, кто построил этот «муравейник» и следит за порядком в нем, движет преданность идее счастья, переросшая в фанатизм.