Владимир Семёнович Высоцкий (1938 - 1980)

Свою первую песню «Татуировка» Высоцкий написал в 1961 го­ду. В первой половине 60-х г. он начал исполнять свои песни, ак­омпанируя себе на гитаре, в дружеских компаниях, несколько позднее — на публичных вечерах и концертах. Благодаря магнитофонным записям круг слушателей Высоцкого стремительно рас­ширялся, за короткое время он приобрел всенародную популяр­ность.

Владимир Высоцкий в какой-то мере пошел дальше Галича в развитии возможностей романтического гротеска. В его поэзии уже нет романтического двоемирия, но зато сознание лирического героя обнимает собой огромный социальный мир, разорванный кричащими конфликтами, и вбирает их все, в самых невозможных, гротескных, взрывоопасных комбинациях, внутрь себя. Как и у Галича, у Высоцкого много «ролевых» стихотворений, но у Высоцкого дистанция между персонажем и автором гораздо короче. Для него персонаж — это форма самовыражения.

Высоцким обогатил поэзию элементами живой разговорной речи, колоритными персонажами, острой сюжетностью и новеллистичностью повествования. Широчайшая известность его текстов сопровождалась негласным запретом на их публикацию (из восьмисот стихотворений были опубликованы пять-шесть стихотворений). Это обусловило глубокий драматизм судьбы Высоцкого как литератора, считавшего доминантой своего песенного творчества поэтические тексты, а также пробовавшего свои силы и в прозе (повесть «Жизнь без сна», неоконченный «Роман о девочках», киносценарии).

Одной из особенностей песен Высоцкого является их ориентированность на устную форму. Песни часто монологичны. «Охота на волков» — здесь монолог от лица волка становится одним из самых существенных манифестов лирического героя Высоцкого.

Рвусь из сил и из всех сухожилий,

Но сегодня опять, как вчера,

Обложили меня, обложили,

Гонят весело на номера.

Из-за елей хлопочут двустволки,

Там охотники прячутся в тень,

На снегу кувыркаются волки,

Превратившись в живую мишень.

 

Идёт охота на волков, идёт охота,

На серых хищников матёрых и щенков,

Кричат загонщики, и лают псы до рвоты,

Кровь на снегу, и пятна красные флажков.

 

Не на равных играют с волками

Егеря, но не дрогнет рука,

Оградив нам свободу флажками,

Бьют уверенно, наверняка.

Волк не может нарушить традиций,

Видно, в детстве слепые щенки,

Мы, волчата, сосали волчицу

И всосали - нельзя за флажки.

 

Идёт охота на волков, идёт охота,

На серых хищников матёрых и щенков,

Кричат загонщики, и лают псы до рвоты,

Кровь на снегу, и пятна красные флажков.

 

Наши ноги и челюсти быстры,

Почему же, вожак, дай ответ,

Мы затравленно мчимся на выстрел

И не пробуем через запрет.

Волк не может, не должен иначе,

Вот кончается время моё,

Тот, которому я предназначен,

Улыбнулся и поднял ружьё.

 

Идёт охота на волков, идёт охота,

На серых хищников матёрых и щенков,

Кричат загонщики, и лают псы до рвоты,

Кровь на снегу, и пятна красные флажков.

 

Я из повиновения вышел,

За флажки, жажда жизни сильней,

Только сзади я радостно слышал

Удивленные крики людей.

Рвусь из сил и из всех сухожилий,

Но сегодня не так, как вчера,

Обложили меня обложили,

Но остались ни с чем егеря.

 

Идёт охота на волков, идёт охота,

На серых хищников матёрых и щенков,

Кричат загонщики, и лают псы до рвоты,

Кровь на снегу, и пятна красные флажков.

 Героями могут быть люди из разных социальных слоёв и профессий. Высоцкий, чтобы передать характер каждого, использует различную лексику. Это могут быть просторечия («не сумлевайтесь, милые»), профессионализмы («мы говорим не штормы, а шторма»), фразеологизмы («Я ж по-ихнему ни слова,// Ни в дугу и ни в тую»).

Своих персонажей поэт наделяет индивидуальными речевыми особенностями:

Но тут вступился за меня

Ответственный по группе.

Сказал он тихо, делово

(Такого не обшаришь) –

Мол, вы не трогайте его,

Мол, кроме водки, ничего,

Проверенный товарищ.

Многие песни Высоцкого сюжетны, в них воспроизводится какая-либо ситуация: «Разговор у телевизора», «Инструкция перед поездкой за рубеж», «Милицейский протокол».

Высоцкий относится к своим персонажам с юмором, берущим истоки из народного. Поэт таким образом выделяет какие-то пороки, недостатки и показывает пути избавления от них.   

Зачем мне считаться шпаной и бандитом -

Не лучше ль податься мне в антисемиты:

На их стороне хоть и нету законов,-

Поддержка и энтузиазм миллионов.

 

Решил я - и, значит, кому-то быть битым,

Но надо ж узнать, кто такие семиты,-

А вдруг это очень приличные люди,

А вдруг из-за них мне чего-нибудь будет!

 

Но друг и учитель - алкаш в бакалее -

Сказал, что семиты - простые евреи.

Да это ж такое везение, братцы,-

Теперь я спокоен - чего мне бояться!

 

Я долго крепился, ведь благоговейно

Всегда относился к Альберту Эйнштейну.

Народ мне простит, но спрошу я невольно:

Куда отнести мне Абрама Линкольна?

Средь них - пострадавший от Сталина Каплер,

Средь них - уважаемый мной Чарли Чаплин,

Мой друг Рабинович и жертвы фашизма,

И даже основоположник марксизма.

 

Но тот же алкаш мне сказал после дельца,

Что пьют они кровь христианских младенцев;

И как-то в пивной мне ребята сказали,

Что очень давно они бога распяли!

 

Им кровушки надо - они по запарке

Замучили, гады, слона в зоопарке!

Украли, я знаю, они у народа

Весь хлеб урожая минувшего года!

 

По Курской, Казанской железной дороге

Построили дачи - живут там как боги...

На все я готов - на разбой и насилье,-

И бью я жидов - и спасаю Россию

Театральность поэзии Высоцкого восходит к традиции карнавала и в особенности к такой версии карнавальной культуры, как русское скоморошество (об этом пишет Н. Крымова). В соответствии с бахтинской философией карнавала можно сказать, что многоликий автор Высоцкого утверждает ограниченность любой монологической позиции, даруя слушателю (или читателю) радость узнавания в правде какого-нибудь Вани, отправленного на сельхозвыставку, или «космических негодяев», или даже самолета, стремящегося освободиться от власти пилота, — свое, личное, казалось бы, абсолютно непохожее ни на что «другое».

 

Билет №25