НА ПРИЁМЕ У ПСИХОЛОГА РАМИЛЯ ГАРИФУЛЛИНА ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ РУКОВОДИТЕЛЬ ТЕАТРА «ЛЕНКОМ» МАРК ЗАХАРОВ

(На лице моего пациента некая усталость и подавленность, хотя день только начинается).

-  Я чувствую, что вы наполнены неким беспокойством…

- Меня очень пугают экономические закручивания гаек, которые сейчас происходят в отношении театров вообще. Появляется законодательство, связанное с тендерами, с конкурсами. Если следовать этим законодательствам полностью, то это тупик для театра. Это меня беспокоит (Глубоко вздыхает). Беспокоят долгие аншлаги. (Психоанализ показал наличие у моего пациента напряжения, вызванного конфликтом двух чувств – радости от аншлага и негативного чувства, вызванного тем,  что ничего по сути нового не делается, чтобы этот аншлаг был). Я здесь 35 лет работаю. Я понимаю, что солнце должно взорваться и на земле жизнь кончится. Нет ничего вечного. Иногда излишне зацикливаюсь, спрашивая себя: «а сколько ещё осталось». Я сейчас ищу хороший проект после своих неудач с современной литературой.

- У вас имеет место невроз от успеха?

- Вы правы. В режиссуре это выражается в виде боязни второго спектакля. Если первый получился очень успешным. Это из той же группы проблем.

(Анализ показал, что беспокойства и переживания моего пациента всё-таки  не связаны с внешними факторами. Часто мои пациенты уверены, что причина во вне. Но, как говорится «от себя не убежишь» и проблема не в том, что происходит во вне, а в том, как мы к этому относимся.  Поэтому попытаемся разобраться во внутреннем мире моего пациента).

- Может быть, вы до сих пор находитесь в плену своих прошлых переживаний,   вызванных утратой  некоторых своих актёров?  Смерть Александра Абдулова. Это ведь сродни со смертью сына? Не так ли?

(Вздохнул. Пауза.)

- Не знаю. Можно ли так сравнивать. Это какая-то тяжёлая утрата. Она связана с тем, что я вывел этого мальчика на сцену и я его уносил со сцены под аплодисменты.

(Анализ показал, что мой пациент так и не определился с тем, кем в конце-концов   был для него актёр Абдулов. Не в этой ли неопределённости  одна из причин переживаний моего пациента?)

- Вы его родили…

- Я никогда не переоцениваю, что я его родил. Он был достаточно способный, гибкий человек. Я просто помог ему материализоваться в кинематографе и на сцене. Я даже не представлял, что он так любим народом.

(Часто мои пациенты страдают из-за  того,  что недоговорили или не завершили что-то  в прошлом, и, это завершение приходится  реализовывать и проигрывать, но  уже с моей помощью).

 - Что вы ему недоговорили?

(Пауза. Тяжёлый вздох).

- Может быть я должен был сказать ему. Ну, я не уверен… (Длительная пауза). Саша… не надо браться за этот сложный фильм. Там было всё завязано на нём. Вплоть до «заворачивания лампочки». Он очень себя расходовал. Это было недопустимо по отношению к его организму. Он, конечно, злоупотреблял…. (пауза)… съёмками. Надо было сказать ему об этом честно. Я не считал, возможным вот так глубоко вклиниваться в его жизнь. Я осторожно ему говорил. Но решительного разговора не было.

- И всё-таки кем он был для вас? Нужно определиться!

- Он называл меня отцом. Я не считал его сыном. Он был сыном России, сыном своих родителей, сыном искусства (Мой пациент с неким облегчением вздохнул). 

- По-видимому,  значительные психические переживания у вас были связаны и с Николаем Караченцовым?

- Да. Он был мне дорог. В определённый период он многое значил. Он повернул историю театра. Начались аншлаги. Аншлаги продолжаются по сегодняшний день. (Опять вздохнул и огорчился по поводу аншлагов).

- Он выздоравливает потихонечку?

 (Тяжёлый вздох. Долгая пауза).

- Всё стабильно. Стоит на одном месте.

( Далее, видя значительное сопротивление моего пациента по данному вопросу,  я решил не настаивать на   раскрытии     темы, связанной со значительными личностными и психическими нарушениями у бывшего актёра Николая Караченцова).

- С кем ещё из прошлого у вас есть незавершённые диалоги?

 - Я человек греховный. Я должен был проститься. Это мой христианский долг. Я его не сумел выполнить. Такие ощущения. Они меня гнетут и вгоняют в какую-то депрессию, которая в последние годы меня всё чаще посещает. Я всё интенсивнее с ней борюсь

В прошлом, у меня уже была сильная депрессия, доходящая до каких-то крайних форм. Вплоть до того, что меня психиатр спрашивал, дескать, нет ли у меня суицидных мечтаний. Я говорил нет. Но на самом деле какая-то мысль ко мне залетала, что может вообще закончить.

(Анализ показал, что мой пациент не страдает суицидоманией, а это было лишь фрагментарное желание выключиться из мира на некоторое время, но такое, чтобы позднее  в него вновь возвратиться.  Это бывает у моих пациентов  в силу значительных психологических  нагрузок и страданий).

Я понимаю, что это признак не силы, а слабости. В это время мне снились сны, которые граничили с явью. Это не приятно.

- Давайте попробуем проанализировать некоторые ваши сновидения. Расскажите какой-нибудь из них.

 - Иногда снится, что говоришь артистам как и что делать, а они почему-то постепенно перестают тебя слушать. У них начинаются посторонние разговоры. Кто-то начинает вышивать, кто-то вообще уходит с репетиции. (Психоанализ показал, что это сон о жалости моего пациента к актёрам, о переживаниях по поводу того, что он пытался быть жёстче по отношению к ним).

  Я иногда во сне забираюсь на высокую башню и в момент перед прыжком, я всё-таки ещё раз внимательно думаю, что это сон или не сон. Но когда я убеждаюсь, что это сон, я всё-таки прыгаю и лечу. (Психоанализ показал, что это сон о романтической натуре, осторожности, способности часто  подстраховываться, о хронической нерешительности моего пациента наяву).   Летел я иногда достаточно далеко, иногда меня прижимало к земле достаточно быстро.

   Мне иногда снится, что у меня финансовые проблемы очень плохие и я не могу помочь своим родителям, которые жили очень плохо, в нищете. Я во сне чувствую, что теперь могу им помочь, но начинаю подсчитывать, но мне опять их не хватает. (Это сон о переживаниях, вызванных прошлыми финансовыми долгами).

- Депрессия – это всегда некое внутреннее одиночество. Как у вас складываются отношения с дочерью?          

- Ничего.

- Кто она для вас? Подружка?

- Нет,  не подружка всё-таки. Она внимательная. Она заботливая. Я у неё какой-то такой сын, которому надо отдавать полезные для его здоровья команды.

- Вы поменялись ролями?

- Она постепенно отвоёвывает какие-то позиции. Что-то я ей сам отдаю. Ей уже за сорок лет. Пусть командует. В своей жизни у неё есть проблемы, которых я боюсь касаться. Она мне дала как-то знать, что мне не надо лезть туда. В эту сферу.

(А теперь я попытаюсь подойти к проблеме моего пациента через анализ его творчества).

- Вы являетесь автором сценария кинофильма «Обыкновенное чудо». Фильм, по сути, о страхе любви. Мужчины часто боятся любви. Они боятся потерять голову и превратиться в медведя. Не могли бы вы рассказать о своём страхе любви?

- Такая главная любовь у меня была с моей женой. Она привлекла меня как карикатуриста, когда делала стенгазету. Поэтому страха как такового… любви у меня не было. Когда впервые увидел Нину Лапшинову, я испытал то, что не испытывал раньше, какое-то странное чувство. Я понял, что это моя вторая половина.

- Мук не было, которые мешали учиться или работать?

- Нет. Это всё было. Но потом я настолько успокоился, что у меня всё как-то образовалось в жизни. Я часто впадал в пассивность.  У Шварца есть очень мудрые слова, которые не доходили до меня раньше. Он сказал: «Слава храбрецам, которые осмеливаются любить друг друга, понимая, что всему этому придёт конец». Люди, соединяющие свои судьбы, когда появляются дети, они должны понимать, что эта любовь должна кончиться, как и всё на свете.

- Я помню, это было сказано устами  волшебника из «Обыкновенного чуда». Но мне всегда казалось, что тот волшебник - это вы? Не так ли? (Мой пациент оживился).   

- Да вообще-то, да, но эту фразу я взял у Шварца. 

- И всё-таки,  как вы пришли  к идее о красивом  парне, который боится поцеловать девушку?

- Всё очень буднично. Как один поэт сказал, что если бы читатели узнали из какого сора произрастают стихи… Это муки творчества, муки любви. Ведь волшебник, как пигмалион создав принцессу, соединяя её с юношей-медведем, он полюбил её. Это был любовный треугольник. Ему было и радостно и досадно.

- По тому, что вы мне сказали, я чувствую, что проблема, страха любви в вашей жизни, по-видимому, присутствовала? Вы - человек мудрый и никогда не вовлекали себя в безумие любви?

- Да. От вашего зоркого психоаналитического взора не уйдёшь. (Пауза).Да, мне не везло в любви, в том смысле, что женщины мной никогда не интересовались. Но заинтересовались женщины только тогда, когда я стал режиссёром. Это я почувствовал.

- Теплее…

- Да это теплее... Может быть вы правы какое-то подсознательное чувство там присутствовало. Скорее, всё-таки, это была весёлая игра сочинителя, у которого что-то получается. Волшебник говорит, что ты мне не интересен, когда я сделал всё, чтобы ты мог поцеловать девушку, а ты испугался.

 (Психоанализ показал, что эта творческая фантазия была вызвана   страхом, отдаться безумной    любви).

- По-видимому, ваш страх безумной любви, страх из-за неё потерять голову и воплотился в «Обыкновенном чуде»? Не так ли?

- Хорошо. Я допускаю, что это так.  (Вздох с чувством удовлетворения). Я только сейчас вспоминаю некоторые слова волшебника и понимаю, что они значительно мудрее, чем казались мне во время съёмок.   

- А что бы вы посоветовали мужской читательской аудитории «АиФа»?  Целовать женщин и превращаться в медведей?

(Длительная пауза).

- Вы знаете. Целовать. (Пауза). Целовать! И превращаться в медведей потому что, может быть, не превратишься в медведя. (Мой пациент оживился. Я перевёл для себя эту последнюю реплику как его ответ самому себе: «Всё-таки надо было мне тогда целовать!»)

- Ваши сновидения показали, что вы мудры и осторожны…

- Были в периоде нашей истории когда цензура определяла всё, могли раздавить человека и уничтожить. Ломали, образно говоря позвоночники людям. Особенно в кинематографе. Мне как-то в силу благоприятного стечения обстоятельств удалось с двумя запрещёнными спектаклями выжить.

- Потому что вы - Сократ …

 (Смеётся).

- Вы мудрец, а у других просто ума на это не хватало? Не так ли?

- Не  знаю. Ну, спасибо.  Что он там чашу яда пил.  Если администрация президента мне подготовит такую чашу, то я выпью.

(Далее мной был проведён  анализ  предполагаемого у моего пациента творческого кризиса. Мой пациент осознал, что существует творчество на уровне личностных смыслов – это тщеславие, эгоизм, самовыражение, второй уровень – на уровне смысла жизни - это когда без него жизнь теряет смысл, и  наконец, зрелый этап -  на уровне смысла бытия, когда он творит  не ради а вопреки, творит  как миссию, как ответственность).

-  Вы вышли, по-видимому, на этап зрелости – творчества не ради, а вопреки.  Мир просит и  вы  должны эту просьбу оправдать, то есть вы впряглись и нужно тянуть, помимо своих желаний.

- Впрягся, но мне мешает то, что мне уже семьдесят лет…   Иногда кажется, что ничего хорошего не может быть.  Особенно в дальних прогнозах: потепление климата, демография, китайское нашествие, инфляции. (Мой пациент вновь, сам того не замечая,  почему-то списывает причины своих страданий на социум).

 - Не стоит уж так придираться к внешнему миру…

- Не надо да?... В последнем письме, которое я просил написать Абдулова коллективу, он написал, перефразируя Станиславского, что любите не столько себя в искусстве, любите и своё здоровье. За время сеанса вы мне много полезного дали. Спасибо! А это я даю читателям «АиФ»а: «Внимательно следите и на корню пресекайте всякие болячки!». (Мой пациент значительно оживился).

Мой пациент  где-то подыгрывал мне (например, искусственным оживлением, которое быстро превращалось в естественную скучность и апатию), где-то защищался, но, по сути, полностью доверился мне, и, поэтому на протяжении всего сеанса я чувствовал ответственность за него. Когда мы прощались, то меня не покидала мысль, что всё-таки как хорошо, что мой пациент такой осторожный и мудрый, и, не отдавался безумствам жизни, дабы не превратиться в медведя. Как хорошо, что эта безумная энергия сублимировалась в творчество, которое меня всегда радовало.