Принцип равного величия

Это пятый основной принцип симфоники, тесно сопряженный с вышеизложенными предыдущими принципами и вытекающий из них. Его формулировка имеет позитивный и негативный аспекты.

Во-первых, в позитивном аспекте, равновеликими следует считать те мировые и национальные религии, базовые догматы и доктрины которых косвенно проверены долговременным развитием сопряженных с ними культур. Равновелики исходные идеи всех традиционных философских систем, если они отвечают той или иной типической жизненной правде (смыслу жизни). Равновеликими в науках являются все те современные альтернативные теории, которые имеют фундаментальный характер и одинаковое эмпирическое подтверждение. Все равновеликие фундаментальные воззрения имеют примерно одинаковую относительную истинность.

Во-вторых, в негативном аспекте, следует подвергать решительному сомнению всякое суждение, которое объявляет безусловно истинным только какую-то одну религиозную, философскую или научную модель предельной целостности (целостности бытия, космоса, уровня материи, жизни, человечества).

Покажем, например, что окончательным критерием величия и правды какой-либо религии является продуктивность и мощь той культуры, которая вытекает из этой религии. Мы разделяем «религиозно-хозяйственную модель культуры», согласно которой генотипом культуры является признанное сообществом людей единство религиозных идеалов и экономических архетипов. Это единство представляет собой новое качество, не сводимое ни к духовному бытию, ни к материальному существованию. Методология данной модели восходит к гилеморфизму Аристотеля и выработана в ХХ веке С. Н. Булгаковым[81] и М. Вебером[82].

Генезис и рост культуры объясняется в «религиозно-хозяйственной модели» как взаимное отражение религии и экономики, изменяющих друг друга и стремящихся к динамически-противоречивой гармонии. По С. Н. Булгакову, вся культура имеет хозяйственную и духовно-религиозную подоснову. М. Вебер обосновал мысль о решающей роли протестантизма в распространении «духа капитализма» — стремления к экономической активности, умножению капитала, бережливости, личной предприимчивости и т. п. Этот дух материализовался в экономических отношениях капитализма и консолидировал их правовой нормой священной частной собственности. Обращаясь к противоположной сакральной норме, провозглашающей священной государственную собственность, мы обнаруживаем социалистические производственные отношения и социалистическую культуру.

Даже самый общий взгляд на историю той или иной культуры подтверждает вывод о том, что религия активно участвует в творении наиболее значимых идеалов и энергично способствует созиданию нового социального строя с благоприятными условиями для прогресса общества. Так, всего сорок лет понадобилось пророку Моисею, чтобы из массы бывших рабов выпестовать людей новой культуры, самой высокой по тем временам. Десять заповедей, переданных Богом людям через пророка Моисея, стали духовным фундаментом еврейской культуры. Основная часть этих заповедей обнаруживается в законодательствах современных стран и документах международного права. У иудеев впоследствии учились видные греческие философы, в том числе, Пифагор и Сократ.

Сегодня не нужно много доказывать, что христианство предопределило культуры большинства народов Европы и Америки, а также России, дало толчок к развитию экспериментального естествознания и изобразительного искусства, столь малохарактерных, например, для культуры классического ислама. Христианство освящало активную физическую трансформацию земного мира, тогда как ислам наложил табу на попытки соревноваться с Аллахом в творении предметного мира и создавать карикатуры (изображения) на совершенные Божьи творения. Для христианина человек — образ и подобие Бога, то есть существо творящее и возвращающееся к Богу через преображение своей природной обители. Заметим, что пролетарский лозунг о разрушении мира насилия до основания и строительстве нового мира — не откровение революционеров-богоборцев, а подражание христианскому принципу преображения человека и мира.

Экспериментальная наука и изобразительное искусство Западной и Восточной Европы как профессии возникли в монастырях и выполняли культовые функции, подобно тому, как многое в искусстве Древнего Египта выросло из похоронного обряда и представлений о загробной жизни, из воспроизводства умения обустроить саркофаг и погребальную пирамиду. Лишь по мере относительно самостоятельного развития церковная функция естествознания бороться с ересями и вредными мифами дополнялась светскими функциями познавательного и практического характера; так же случилось и с искусством. Ни наука, ни искусство европейцев новой эры никогда не отрывались полностью от породившего их христианства.

Формы социальной жизни стран, исповедовавших христианскую культуру, в их истоке обусловливались своеобразием взаимопроникновения христианских идеалов и экономических архетипов. Так, учение А. Смита о свободе и принципах экономического предпринимательства было навеяно Нагорной проповедью Иисуса Христа о любви к ближнему: «Относись к другому так же, как ты относишься к себе». Ф. Энгельс детально выяснил сходство между первоначальным христианством и Интернационалом и установил духовное родство христианского идеала общества и социалистического идеала. Как бы ни восставали К. Маркс или Ф. Ницше против христианства, оба они в иносказательной форме дублировали христианский образец «нового человека» и «царства справедливости».

Многие российские историки доказывают, что православие революционизировало хозяйственную жизнь и быт славянского этноса, вызвало к жизни могучее русское государство, самодержавие. Но впоследствии православие временами становилось тормозом для экономики России и подвергалось внутреннему и политическому реформированию. Реформы Никона и Петра I откололи от русского православия старообрядческую часть России, а во главе Священного Синода был назначен гражданский чиновник, обер-прокурор. Советский атеизм был, по сути дела, массовым диссидентским движением внутри общехристианской культуры ХХ в.; христианские идеалы жили в нем в извращенной форме и в подчинении социоцентрической религии культа вождя, культа партии-церкви и культа избранного советского народа. И вообще практически всякий атеизм есть всего лишь теневая структура религии как формы общественного сознания, то есть эпифеномен религии.

Если представить некие весы, на одной из чаш которых высится фигура Иисуса Христа, а на другой собраны все гении науки и искусства, творившие в рамках христианской культуры в нашей эре, то есть шанс, что все-таки перетянет чаша Христа. Ибо не видно конца животворному влиянию христианского импульса на нашу культуру (в отличие, например, от недолговечных теорий Ч. Дарвина или А. Эйнштейна). Таким образом, мировое величие и историческая правда христианства неоспоримы.

Не менее величественна в истории культур фигура пророка Мохаммада, родоначальника ислама. Проповедь Иисуса Христа о равенстве всех людей и народов перед Богом, против порабощения человека человеком проложила дорогу Мохаммаду. Улемы именуют его «отцом наций» — по аналогии с Авраамом, «отцом народов». Проповедь Мохаммада способствовала духовному перерождению в единую нацию (причем в кратчайшие исторические сроки) полудиких племен Аравии, и на месте язычества утвердился строгий монотеизм.

С горсткой приверженцев Мохаммад отбивал атаки многочисленных врагов, а потом, когда за ним пошли многие, сумел поставить на колени две могущественных империи — Византийскую и Персидскую. В Средние века вплоть до XIII века христианская церковь, боровшаяся с гностиками, арианами и другой ересью, запрещала изучать труды Аристотеля и интересоваться античным язычеством; ислам же сохранил многое из великого наследия эллинов, впоследствии транслированное (в частности, через Испанию) в Западную Европу.

В рамках ислама расцвели медицина, астрономия, математика, география, философия, теология, поэзия, искусство арабески и каллиграфии. Европа заимствовала из исламской культуры этиловый спирт, лютню, гитару, литавры, прообраз новой готической архитектуры, нынешний порядок подачи блюд на стол (суп, мясо, птица, печенье и т. д.), искусство геральдики, поэтическую рифму (какой она выглядит в новоевропейском виде), алгебру, некоторые фигуры богословской логики и многое другое. Вплоть до эпохи Возрождения в Европе на евразийском континенте лидировала именно культура ислама. Весь этот духовный взлет — от полудиких и почти безграмотных бедуинов до алгебры и утонченной поэзии — немыслим без миссии Мохаммада. А. С. Пушкин восторгался сурами Корана и в ряде своих стихотворений пытался подражать рифме арабов. Очевидно, что ислам в целом равновелик с всемирным христианством.

Л. Н. Толстой, отойдя в конце своей жизни от русского православия, поставил идеалы ислама выше христианских и сожалел, что чересчур стар, чтобы стать мусульманином. Великий русский писатель, по нашему мнению, глубоко неправ. Вряд ли стоит оценивать одинаково мощные культуры — христианство и ислам (равно как индуизм, даосизм, буддизм и т. д.) — по принципу «хуже или лучше» или «выше или ниже»). Приведенные выше факты могут служить красноречивым свидетельством в пользу «хозяйственно-религиозной модели культуры».

Могут возразить, что даже если религия служит источником культуры (наряду с экономическими архетипами), тем не менее, она вовсе не обязательно сохраняет эту свою роль внутри уже развившейся культуры. Разве не может случиться так, что по прошествии времени ее воздействие на растущий организм культуры ослабеет, а сама она выродится в генератор суеверий, религиозных конфликтов, станет тормозом эволюции искусства и науки? Например, христианская культура испытывает ныне серьезный кризис, сопровождающийся ростом аморализма и бездуховности. В ответ на этот кризис возникло движение «ранних христиан». Лозунг «Назад к Христу!» стал массовым фундаменталистским движением в христианских субкультурах конца ХХ—начала XXI веков.

Что ж, такое возражение имеет под собой некоторые основания, и его не надо отметать с порога. Но оно не отменяет того обстоятельства, что культура, уже определившаяся в своем развитии, тем не менее, сохраняет принципиальные черты своего исходного генотипа. Кризисы в культуре вызываются, например, чрезмерной политизацией религиозной жизни.

Деполитизируясь и отдаляясь от государственного бюрократического аппарата, религиозное учение способно восстанавливать свою духовно-созидательную мощь. В условиях жесткой политической борьбы духовных лидеров монотеистических религий подлинные заветы Бога и учения великих пророков подменяются конъюнктурной герменевтикой, уходят в тень. Искаженный религиозный идеал обращается в инструмент для достижения эгоистических вожделений и утрачивает некогда живительную силу. С увяданием же религии заболевает весь организм культуры, а с ее реформацией культура обретает новое дыхание.

Наглядным примером равновеликих национально-философских идей могут служить такие конкуренты, как русская идея и американская идея. Борьба россиян за первую или вторую идею имеет массовый характер и чаще всего оценивается как конфликт патриотов и «космополитов». Покажем равновеликую обоснованность обеих идей в философском и социально-культурном аспектах.

Русская иде я. Одна из моделей возникновения русской идеи основана на геометрических представлениях. Допустим, в коллективном сознании значительной части русского народа Россия предстает такой открытой иным народам срединной целостностью (соединяющей два континента — Азию и Европу), которая вбирает в себя культурные противоположности западных и восточных соседей. В русском самосознании возникает картина слияния, переплавки и гармонизации этих противоположностей в громадном евразийском тигле. Результат наглядного синтеза — воображаемое избавление от односторонностей западных и восточных культур и вывод о естественном праве России на мировое лидерство. России должно быть дело до всего, что происходит в других странах, в каждой восточной и западной точке, до всего на свете. В этом смысле русская культура космополитична — она объединяет на гигантской территории множество этносов, более 60 разговорных языков.

С громадностью России сопряжена склонность русских к масштабности мышления, к размышлениям о бесконечном, вечном и духовном; при этом ослаблено внимание к детализации и кропотливой проработке злободневных проектов. Русская идея едина, многомерна и противоречива; в ней конфликтуют реальное и утопическое, сакрально-религиозное и мирское, эволюционное и эсхатологическое.

Одни авторы пытаются разглядеть ее в логике российской истории, другие — в геополитическом положении России и реальной роли русского народа в судьбах человечества, третьи — в сфере русских мечтаний и мифов о будущем. Многие авторы отмечают, что именно особенности геополитического посредничества обусловливают такие бинарные оппозиции в русском менталитете, как: 1) индивидуализм — коллективизм; 2) смирение — бунт; 3) природная стихийность — монашеский аскетизм; 4) тяга к сильной государственности — анархическая вольность; 5) атеизм — монотеизм; е) великодержавность — мессианский универсализм; 6) западничество — славянофильство.

Ф. М. Достоевский считал, что русская идея когда-нибудь станет синтезом всех национальных идей европейских стран и трактовал ее как способность к всемирной отзывчивости и всечеловечности русского народа. В своей статье «Русская идея» (1888) В. С. Соловьев связал эту идею с монотеизмом, мессианизмом, государственностью, внутренней правдивостью, вселенским братством, жертвенностью своим ради других народов; он раскрывал идеал «Святой Руси» как воспитание в русском человеке чувства священного благоговения перед родной землей, а также толерантности ко всем людям и народам.

Н. А. Бердяев в произведении «Русская идея» (1946) особо отметил такие моменты русской идеи, как соборность, всеединство, космизм, антропологизм, сострадательность, коммунитарность, эсхатологичность. Г. П. Федотов описывал современное русское начало как столкновение революции и традиции. По Л. П. Карсавину, русская идея нагружена целью оптимально добиваться всеединства и бессмертия человечества; в такой трактовке философски преодолевается противоречие между космополитическим принципом христианства и националистическими следствиями из вероучения об избранном русском народе. Отмечают и такие аспекты русской идеи, как почвенность и максимализм. Космизм и диалектику положительного всеединства В. К. Бакшутов считает наиболее важными особенностями русской идеи[83].

Роль России как посредника-щита в конфликтах между Востоком и Западом вела к тому, что в ней государственная власть устремлялась к тоталитаризму и отчуждалась от гражданского общества; народу приходится мириться с деспотизмом власти и жестким изъятием прибавочного продукта. По словам великого поэта М. Ю. Лермонтова, Россия — это «страна рабов, страна господ». «Такое положение, — пишет Е. В. Сидорова, — привело к формированию отношения к труду как не дающему материального достатка и к привычке к тому, что результат труда будет отнят государством. Религиозная установка на “ненакопление сокровищ” была дополнена представлением о бессмысленности обогащения и верой в патерналистическое предназначение политической власти»[84].

В. И. Даль заметил, что «русский крепок на трех сваях: авось, небось, да как-нибудь». Спор славянофилов и западников есть внутренний социоцентрически-религиозный спор о сакральном ядре и стратегии развития русской культуры, о путях спасения России и человечества. И славянофильство, и западничество представляют собой различные формы проявления русского патриотизма, причем в равной степени. Различие между ними заключается в расхождении ответов на три вопроса: 1) русская культура уже полностью сформировалась, а если да, то не требует ли она охраны от дестабилизирующих влияний иноземных культур Запада и Востока и стояния на своей почве («почвенничество»)? 2) русская культура еще либо до конца не оформилась, либо ее существо в ближайшее время выявится? 3) уникальность русской культуры не в том ли, что она всегда пребывает только в форме процесса освоения и гармонизации всех иных культур — и культур народов, живущих внутри России, и культур иноземных?

В любом варианте ответа русскому народу будет приписаны универсальность, всеединство и превосходство. Согласно этой точке зрения, русский народ превосходит народы Запада потому, что в его культуре сконцентрированы не только лучшие черты западных культур, но влита также эссенция Востока. По той же причине он превосходит и восточные народы. Отсюда вытекает его всечеловечность, способность воплощать в себе сущность родового человека. И. А. Ильин подчеркивал энергийный, волевой и творческий характер русской идеи.

Если отрицательно ответить на первый вопрос и дать положительные ответы на второй и третий вопросы, тогда надо идти дальше и спросить, чего же на сегодняшний день, прежде всего, не хватает для внутреннего баланса русской культуры — восточного или западного влияния?

Итак, трем вопросам отвечают три конкурирующие модели:

1) идти своим путем «почвенника», не оглядываясь ни на Запад, ни на Восток и при особой нужде вообще ограждать себя от них «железным занавесом» (это мы уже «проходили» в эпоху сталинизма);

2) сегодня преимущественно нужна западная политика, ибо «азиатского» у нас уже через край;

3) следует повернуться лицом к Востоку, поскольку мы уже пресытились западной бездуховностью, техницизмом и расчетливостью.

Привлекательность того или иного ответа имеет историческую обусловленность, в разные периоды нашей истории политически и идеологически верх брала одна из этих трех моделей. Политическая история России свидетельствует: сменяется очередной самодержец, изменяется и геополитический вектор деятельности государства. Но действие, как известно, равно противодействию: официальному правительству противостоит «теневой кабинет», а взявшие верх «западники» обвиняются «славянофилами» в непатриотизме (и наоборот).

Будучи политически признанным и сакрализованным массовым сознанием русских, тот или иной мистико-геометрический идеал устойчив в отношении рационалистической критики и обусловливает исторический зигзаг нашего культурного развития. Выходит, русская идея обладает свойством реальности, и в своей общей форме она достаточно понятна и наглядна. Вместе с тем, более определенные и однозначные формулировки русской идеи никогда не получали всенародного признания.

Русская идея антиномична, а антиномия на то и антиномия, что к обеим ее сторонам поневоле испытываешь одинаковое доверие. Н. А. Бердяев в трактате «Русская идея» наделил русскую идею эсхатологическим измерением и верил, что ее проявление будет усиливаться по мере завершения всемирной истории и приближения Царства Небесного.

Американская иде я, альтернативная по отношению к русской идее, обоснована не менее фундаментально, поэтому — в свете симфоники — ее нужно считать равновеликой русской идее. То, что национально свято для русских, вовсе не свято для других народов. Отвергая по понятным причинам «загадочную» для них русскую идею, североамериканцы, например, склонны в своей массе исповедовать сходную по внешней форме, но противоположную по смыслу американскую идею.

Часто проводят аналогию между исходом евреев из Египта и переселением англичан-пуритан в Новый Свет. В основе идеала американской исключительности, сакрализуемого всей мощью государственной машины США, лежит, возможно, следующее представление. Североамериканская нация сформировалась из эмигрантов — наиболее активных и жизнеспособных выходцев из всех народов нашей планеты, пассионариев, авантюристов, диссидентов. В крови среднестатистического американца течет кровь всех землян и, таким образом, эта кровь есть квинтэссенция родовой крови homo sapi e ns.

«Убеждение в том, что мы являемся избранным Богом народом и обладаем божественным мандатом распространить наши благородные демократические институты по всему остальному погруженному во мрак миру, поощряло нас нести на себе бремя белого человека, — заявляет американский историк Т. Бейлин. — <…> — Мы, американцы, продолжаем верить, что являемся могущественной нацией не потому прежде всего, что нас наделили чудесными природными ресурсами, а потому, что в наших генах было нечто врожденное, которое дало нам возможность стать великими»[85].

Культура США возникла и непрерывно созидается путем синтеза культур всех народов, а поэтому она всегда должна быть открыта для любых иноземных влияний и находить отклик в сердцах представителей любой неамериканской культуры. Говоря иными словами, именно США будто являются центром современного человечества, средоточием сущностных сил родового человека и венцом его эволюции, а «американское» — чуть ли не «общечеловеческое». Напрасно другие народы противятся влиянию агрессивной идеологии американского империализма, плодам американского материального и духовного производства — ведь для их же пользы!

Почитание этой, по мнению американцев, трудно опровержимой идеи духовно и организационно объединяет граждан США, питает их патриотизм с младых ногтей и до глубокой старости. Именно она образует ядро американского образа жизни, основную религию и объединительный символ американцев.

В США разрешены почти все законопослушные космоцентрические религии, но при условии, что они не разрушают «американскую идею». Вместе с тем для подкрепления этой идеи, прежде всего, используются такие направления христианства, как баптизм и методизм — приверженцы именно этих конфессий избираются на пост президента США (исключение составил католик Джон Кеннеди). Трудно себе представить, чтобы американцы избрали своим президентом кришнаита или мусульманина. Идеал избранности обычно формируется с помощью особой, осваивающей предельные целостности иллюзии, интуитивно-мистического озарения и подкрепляется обычным чувственным опытом и методами рационального познания. Правда, у «богоизбранных народов» трудная судьба. 

Сравнивая русскую и американскую идеи — сквозь призму плодотворности русской и американской культур, в плане веры в них русских и американцев, а также в аспекте их философской обоснованности, — сторонник симфоники обнаружит их принципиальную равновеликость и призовет остро конфликтующих между собой отечественных патриотов и «космополитов» к идеологической терпимости и поиску согласия.

Аналогичные примеры равновеликости кардинальных альтернативных воззрений нетрудно отыскать в материалах дискуссий по фундаментальным вопросам естествознания, гуманитарных и общественных наук (в спорах ученых о реальности торсионного поля, существовании виртуальных частиц, природе химической ассоциации, сущности жизни и психики, генезисе естественного языка и пр.). Тем самым, можно верифицировать наше утверждение о когнитивной ценности симфонического «принципа равновеличия».

ВЫВОДЫ

1. Чтобы симфоника выполняла функцию кодекса мировоззренческой толерантности, ее принципы и категории должны стать понятными и высокообразованной «элите», и малообразованному «массовому человеку». Поэтому в ней занижен уровень требований к глубине специальных знаний и веры, ухищренности логической аргументации, умению вербализовать интуицию. В симфонике, как в своего рода когнитивной ризоме, прогнозируется причудливое переплетение корней интуитивной символики (идиограмм) нуминозных объектов, фигур логики, грамматических оборотов, аналогем риторики. Развитая симфоника будет опираться не только на строгие принципы и категории, но также на популярные религиозные притчи, философские афоризмы, поэтические метафоры и литературно-художественные изречения. В фундамент симфоники следует заложить, по меньшей мере, пять принципов: гармонического единства веры и знания; мировоззренческих антиномий; взаимного дополнения альтернатив высокой степени общности; симфонического сомнения; равного величия.

2. Принцип гармонического единства веры и знания включает требования: а) взаимного ограничения веры и знания; б) их взаимного дополнения; в) симметрии веры и знания. Частным случаем данного принципа является требование перманентного и мирного диалога науки и религии, который бы способствовал единству этих форм социального духа. Бывают разные, но равноценные варианты гармонии веры и разума. Ярким образцом художественного воплощения гармонии веры и разума может служить картина А. А. Иванова «Явление Христа народу». Сегодня многие видные богословы, философы и ученые применяют на практике указанный принцип.

3. Принцип мировоззренческих антиномийадаптирован к особенностям познания предельных мировых целостностей. Антиномизм софийно-соборен и противоположен рационалистической софистике. В силу равной обоснованности опытом и логикой обе стороны антиномии (в форме апории, дилеммы, диалектического противоречия) суть равноценные относительные истины. Антиномизм толерантен, являясь противоядием от категоричного отрицания того, что рождено опытом инакомыслящих и чужими культурами. Принцип мировоззренческих антиномий поддается частичной алгоритмизации — например, как последовательность правил построения предельно общих моделей мира, представляющих собой синтез парных категорий предельной или высокой степени общности. Поиску согласия между сторонами антиномии иногда способствует выявление их операционального инварианта.

4. Принцип взаимного дополнения альтернативных воззрений высокой степени общности возник в результате экстраполяции общенаучного метода альтернатив на область любых интеллектуальных столкновений мировоззренческого или фундаментально-идейного характера. Его суть в том, что даже общепринятым воззрениям, в высшей степени подтвержденным опытом, следует, тем не менее, противопоставлять альтернативные взгляды. Решающим обстоятельством в симфонической критике является не открытие новых фактов, а изобретение нетривиальных метафизических идей, новой онтологии. Как и в случае диалектического подхода, «принцип альтернатив» предполагает намеренное сталкивание между собой противоположностей, их взаимополагание, борьбу, взаимоотрицание и синтез (диалектическое тождество). Вместе с тем «принцип взаимного дополнения альтернатив» имеет ряд ограничений, и неправомерно считать его применимым всегда и везде.

5. Принцип симфонического сомнениянаправлен одновременно на все конкурирующие предельно общие идеи. Альтернативные суждения, с целью их согласования или диалектического отождествления друг с другом, следует обоюдно подвергать предупреждающему сомнению, выявляя в них вольные или невольные искажения истины. Ярким примером применения принципа симфонического сомнения является майевтика Сократа. Симфонику в большей степени интересует конструктивный скептицизм, который, ставя под сомнение все конкурирующие воззрения, добивается терпимого отношения к ним всех участников спора. Принцип симфонического сомнения— полезный интеллектуальный инструмент в поиске согласия, например, между ортодоксальным догматизмом, радикальным релятивизмом и нигилизмом.

6. Принцип равного величия имеет два аспекта. Во-первых, равновеликими можно считать те мировые и национальные религии, базовые догматы и доктрины которых косвенно проверены долговременным развитием сопряженных с ними культур и отвечают той или иной типической жизненной правде; равновеликими в науках являются все те современные альтернативные теории, которые имеют фундаментальный характер и одинаковое эмпирическое подтверждение; все равновеликие фундаментальные воззрения имеют примерно одинаковую степень истинности. Во-вторых, следует подвергать решительному сомнению всякое суждение, которое объявляет безусловно истинной только какую-то одну религиозную, философскую или научную модель высокой степени общности (модель целостности бытия, космоса, уровня материи, жизни, человечества).

ВАЖНЕЙШИЕ

ПОНЯТИЯ СИМФОНИКИ

Оксирома

Чтобы приступить к поиску путей симфонического согласия между конкурирующими воззрениями, нужно вначале хорошо изучить, а затем попытаться сопоставить исходные посылки этих воззрений. Иными словами, надо вначале выяснить идейные основы альтернативных точек зрения. При этом следует различать «идейную основу» и «идейное основание».

Под основой логично понимать неразвитое основание, а под основанием — развитую основу, определяющую свое окружение[86]. В. И. Даль под основой подразумевает остов, скелет, первичный очерк, набросок будущего сооружения или предмета. Гегель сравнивает основу с зародышем растения или человека, в котором еще нет развившихся частей-органов, нет четкого размежевания внешних и внутренних деталей. Основа, по Гегелю, безразлична к различиям своих предстоящих внутренних и внешних определений; это непосредственная самостоятельность. Внутреннее и внешнее в основе слиты воедино. Самостоятельной основой, считает Гегель, служит непосредственное, внутри себя многообразное существование.

Основа — не некий фундамент, на котором покоится готовая конструкция, а всего лишь остов («основ») еще не возведенной конструкции, своего рода генотип будущего фенотипа. Так, научная идея, взятая сама по себе и пока не развившаяся в теорию, есть основа, но не основание будущей теории. Когда же идея развернется в систему понятий и следствий, то станет основанием обоснованного — различенным единством исходных посылок и выведенных из них последствий. То, что вначале было основой, со временем обособится во внутреннее ядро (основание) своего окружения (обоснованного). Выделившись из своей сплошной основы, основание внутренне разовьется со временем в сложное единство частей и противопоставит себя обоснованному — внешнему «своему-иному», тоже сложившемуся в дифференцированное целое.

Основание — то, что в данном отношении берется за непосредственное, а основанное — то, что опосредованно. Если А определяет В, то А можно называть основанием, а В — обоснованным (где А и В — сущности и явления, вещи и процессы). Характер зависимости В от А является производной от условий их взаимодействия. Внутренние различия между основанием и обоснованным могут перерастать в противоречия, снимаемые новой основой.

Любое конкретное основание относительно. Оно противоположно не только своей исходной основе, но и безосновности, то есть небытию, ничто, полному отсутствию сплошности, определений и обусловленности. Ф. Шеллинг доказывал, что сущность любой основы заключена в первооснове. Первооснова предшествует всем противоположностям и различиям, всему существующему, любым относительным основам. Следовательно, она есть абсолютно безосновное, полное безразличие и недвойственность — некая первичная точка общности основы и основанного.

Как уже говорилось, основа религиозного учения — некоторый догмат. Из догмата вырастает доктринальное основание вероучения, которое обусловливает особенности конфессионального мироотношения. Взяв за основу какую-нибудь генеральную идею, философ разъясняет и конкретизирует ее — создает основание своей системы. Это основание позволяет ему вывести и обосновать множество следствий. Взяв за основу многообещающий исходный принцип, ученый кладет его в основание своей гипотезы — строит схематическую онтологию объекта и подбирает подходящую методологию. Далее следствия из гипотезы подвергаются эмпирической проверке, и, подтверждаясь фактами, гипотеза становится теорией. В случае опровержения гипотезы данными эксперимента и наблюдения ее основу и основание приходится пересматривать. Как видим, между основами конкурирующих воззрений, будь то воззрения религиозные, философские или научные, есть нечто общее.

Поскольку именно к общему, прежде всего, прикован интерес симфоники, есть потребность обозначить это общее каким-нибудь специальным «симфоническим» термином. В этих целях введем терминоксирома(от греч. όχύρωμα — твердыня).

Под оксиромой будем понимать исходное положение, принимаемое на веру и лежащее в основе некоторого общего воззрения — религиозного учения, философской системы, научной теории.

Далее классифицируем оксиромы на явные и скрытые. Явная оксирома четко выделена и осознана именно как основа определенного мировоззрения или фундаментальной научной теории. Как правило, ей присваивается особое имя (например, догмат о Троице, идея воли к власти, принцип наименьшего действия).

Скрытые оксиромы имеют неясный статус, их первостепенная ценность не всегда осознается и подчеркивается, для них не придумываютспециальных названий. И все же скрытые оксиромы не менее фундаментальны, чем явные; без них главные выводы соответствующих учений и теорий не могли бы иметь значительной логической силы.

Например, положение о Библии как единственном Священном Писании, открытом человечеству Богом, непосредственно не включено в основу христианского вероучения — в кредо Никейского собора или Афанасьевский символ веры. Однако хорошо известно, что это положение не менее значимо для христиан, чем догматы, перечисленные в символе веры. Без сакрального отношения к Библии христианская вера и рациональная теология были бы невозможны. Поэтому указанное утверждение о Библии можно считать скрытой оксиромой — основой всего кафолического, то есть вселенского христианства.

Примером скрытой оксиромы в философии диалектического материализма может служить идея превращения виртуального существования в реальное. Эта идея не относится к числу четко формулируемых элементов марксистской онтологии, и, тем не менее, именно она служит основой для понимания общей идеи развития и смысла всех законов диалектики. Так, закон отрицания отрицания, позаимствованный марксистами у Гегеля, предполагает образ таинственной материализации идеальных форм — овеществления снятых качеств, виртуально пребывающих в сфере невидимой сущности в виде различных потенциальных возможностей.

Пример скрытой оксиромы в фундаментальном естествознании — утверждение об универсальности сил отталкивании. В теоретической физике есть явная оксирома — принцип всемирного тяготения, — но нет явно и строго сформулированного принципа всемирного отталкивания. Теоретическое сопряжение категорий притяжения и отталкивания дает основу для понимания таких явных оксиром в физике, как принцип симметрии и принцип «действие равно противодействию».  

Для краткости назовем скрытые оксиромы криптами (от греч. κρύπτω — скрывать, прятать): крипта есть такая оксирома, фундаментальнаяроль которой не подчеркивается или даже не осознается. Полемизирующие между собой оппоненты, как правило, считают собственные крипты истинными, а крипты своих противников склонны оценивать как ложные.

Примеры «истинных» крипт только что приведены выше. Множество примеров «ложных» крипт легче всего искать в межрелигиозных спорах. Например, мнение об абсолютной точности русского синодального перевода Библии негласно бытует внутри Русской православной церкви в функции «истинной» крипты. А английскую трансляцию Библии, допустим, Церковью Свидетелей Иеговы, русские православные богословы скорее отнесут к разряду «ложных крипт». И наоборот.

Веровательное отношение к оксиромам бывает несомненным, скептическим либо имплицитным (непроявленным). Ни на йоту не сомневающаяся вера способна серьезно препятствовать процессу рациональног