Взгляды на поведение в отечественной и зарубежной психологии

Если обратиться к истории вопроса, то нетрудно выстроить развернутую во времени цепочку нарастания заинтересованности проблематикой значимых отношений, первые знания о которой на десятилетия предваряют 30-е годы нашего столетия, когда во многом усилиями американского ученого Г. Салливана в психологическом лексиконе прочно утвердилось понятие «значимый другой». С этой точки зрения имена У. Джеймса, Ч. Кули, Г. Салливана, Г. Хаймана как бы символизируют качественные точки в континууме, отражающем поступательное движение научной психологической мысли от момента зарождения проблематики значимых отношений до периода 30-40-х годов, когда она стала одной из ключевых в психологии. Понятно, что условные промежутки между этими ориентирами легко могут быть заполнены работами других, куда более многочисленных исследователей.

Несмотря на интенсивную разработку проблематики значимых отношений, остается открытым вопрос: какие характеристики личности ответственны за преобразования, которые она производит в мотивационно-смысловой и эмоциональной сферах субъекта? Важно понять, что реально значимо для других людей, на которых он так или иначе влияет. Имеются в виду не узкоиндивидуальные характеристики этого «значимого другого2 (например, его характер, интересы, темперамент и т.п.), а его представленность в тех, с кем он имеет дело, то есть собственно личностные проявления. По существу, этот вопрос связан с проблемой научного определения критериев значимости другого, то есть оснований, позволивших бы четко и обоснованно дифференцировать именно тех партнеров по взаимодействию и общению, которые являются действительно значимыми для человека, и тех, кто не может на это претендовать.

В 1988 году А.В. Петровским была предложена трехфакторная концептуальная модель «значимого другого».

Первый фактор – авторитет, который обнаруживается в признании окружающими за «значимым другим» права принимать ответственные решения в существенных для них обстоятельствах. За этой важной характеристикой стоят фундаментальные качества индивидуальности человека, которые позволяют окружающим полагаться на его честность, принципиальность, справедливость, компетентность, практическую целесообразность предлагаемых им решений. Если вести отсчет от исходной точки 0 к Р (рис. 1), то можно было бы, в случае точного измерения, зафиксировать множество состояний нарастаний этой представленной личности, иными словами, градации усиления «власти авторитета»[3].

Рисунок 1. Трехфакторная модель «значимого другого» по А.В. Петровскому

Вместе с тем существует и прямо противоположное позитивной референтности качество, то, что можно было бы условно назвать «антиреферентностью». Если, к примеру, обладающий таким негативным качеством человек порекомендует своему знакомому посмотреть некий кинофильм или прочитать книгу, то именно из-за похвал и оценок этого человека и книга не будет прочитана, и кинокартина не вызовет интереса. Обозначим антиреферентность Р-. Его крайняя точка выражает максимальное и категорическое неприятие всего, что исходит от негативно значимого человека. В некоторых случаях при этом «с порога» могут отвергаться и вполне разумные, доброжелательные его советы и предложения.

Второй фактор – эмоциональный статус «значимого другого» (аттракция), его способность привлекать или отталкивать окружающих, быть социометрически избираемым или отвергаемым, вызывать симпатию или антипатию. Эта форма репрезентации личности может не совпадать с феноменами референтности или авторитетности, которые в наибольшей степени обусловлены содержанием совместной деятельности. Однако их значение в структуре личности «значимого другого» не следует недооценивать: враг в известном смысле не менее значим для нас, чем друг, эмоциональное отношение к человеку может не способствовать успеху совместной деятельности, деформировать ее. На рис. 1 аттракция А представлена множеством эмоциональных установок, располагающихся по нарастанию от точки О к точке А+, так и в противоположном направлении – к точке А-.

Третий фактор репрезентативности личности – властные полномочия субъекта или статус власти. Как это ни парадоксально, но генерал менее значим для солдата, чем сержант, с которым рядовой взаимодействует непосредственно. Разрушение той или иной организации автоматически включает механизм действия статусных отношений. Выход субъекта, наделенного властными полномочиями, из служебной иерархии нередко лишает его статуса «значимого другого» для его сослуживцев. Это происходит, разумеется, если его служебный статус не сочетался с более глубинными личностными характеристиками – референтностью и аттракцией. Примеры подобного «низвержения с Олимпа», а следовательно, утраты значимости конкретного лица может привести каждый. Но пока статус индивида достаточно высок, он не может не быть «значимым другим» для зависимых от него лиц. У него в руках не «власть авторитета», но «авторитет власти». На рис. 1 возрастание статусных рангов получает отражение на векторе, ориентированном условной точкой В+.

В то время как в одном направлении от исходной точки властные полномочия усиливаются, в другом нарастает прямо противоположный процесс все большей дискриминации «значимого другого» (здесь понятие «значимость» приобретает весьма специфический смысл, так может быть «значим» раб для господина, поскольку под угрозой жестокого наказания будет выполнять прихоти последнего). Обозначим подобную статусность В-. По сути дела речь идет о том, что в случае «плюсовой» В-значимости с полным основанием можно говорить о субъектной значимости другого (субъект влияния), а в ситуации «минусовой» В-значимости – о его объектной значимости (объект влияния).

Построив модели «значимого другого» в трехмерном пространстве, мы получаем необходимые общие ориентиры для понимания механизмов взаимодействия людей в системе межличностных отношений. Таким образом, открываем для себя возможность более обоснованно подойти к выявлению меры личностной значимости и влияния человека в группе. В качестве примера рассмотрим несколько позиций в пространстве позитивных значений выделенных нами критериев значимости. Для обозначения их с целью возможной наглядности приходится прибегать к метафорам.

Позиция 1 – «кумир». Некто наиболее эмоционально привлекательный, обожаемый, непререкаемо авторитетный, но не имеющий формальной власти над субъектом (В=0; Р+; А+).

Позиция 2 – «божество». Те же характеристики, которыми наделен окружающими «кумир», но при этом высочайшие возможности влияния на судьбу человека, которые дают ему прерогативы власти (В+; Р+; А+).

Позиция 3 – «компетентный судья». Высокостатусный по своей социальной роли и авторитетный, знающий руководитель, но не вызывающий симпатии, хотя и не антипатичный (В+; Р+; А=0).

Позиция 4 – «советчик-компьютер». Этот человек не располагает высокой властной позицией, он несимпатичен, хотя и не антипатичен для окружающих, но, тем не менее, последние подчиняются ему или, во всяком случае, считаются с его решениями, понимая, что в данной области он реальный авторитет и, отказываясь от его советов и рекомендаций, можно проиграть (В=0; Р+; А=0).

Позиция 5 – «деревенский дурачок». Не располагающий статусом по своей социальной роли, глупый, но при этом симпатичный человек (В=0; Р=0; А+).

Позиция 6 – «заботливый начальничек». Обладающий властью руководитель, который вызывает у работающих с ним сотрудников благодарность за доброжелательное отношение, но профессионально не компетентный и потому не референтный. Авторитет его личности минимален, что легко обнаруживается в случае утраты им служебного положения (В+; Р=0; А+).

Позиция 7 – «кондовый начальник». Субъект, наделенный властными полномочиями, но не авторитетный для окружающих; беззлобный, в связи с чем не вызывает ни симпатий, ни антипатий (В+; Р=0; А=0).

Понятно, что описанные выше позиции не охватывают возможности, которые могли бы быть включены в полную модель «значимого другого». Рассмотренные несколько случаев – лишь частная иллюстрация эвристичности предлагаемого подхода. Так, например, в его рамках находят место и характеристики, связанные с антипатией, антиреферентностью и даже с «антистатусностью» личности, ее полным бесправием, фактически рабским положением, потерей не только власти, но и элементарной свободы действий. К счастью, в настоящее время в окружающей нас действительности последний случай встречается не слишком часто. Хотя, к примеру, положение «отверженного» («опущенного») в исправительно-трудовой колонии дает известные основания говорить именно о полной беззащитности и рабской покорности. Заметим, что прошлое открывает широкие возможности для отыскания параметров «значимого другого», являющегося заведомо безвластным, но обладающего высокими значениями по выраженности других и, в частности, позитивных факторов.

Важность выделенных параметров определяется двумя обстоятельствами: во-первых, представлением о необходимости и достаточности именно этих характеристик «значимого другого», без учета которых нельзя понять сущность межличностных отношений; во-вторых, тем, что эта гипотеза ориентирована на получение необходимых данных для каждого конкретного случая значимости – и реализуемые властные полномочия, и референтность, и аттракция доступны для измерительных процедур.

Последнее обстоятельство позволило экспериментально подтвердить эвристичность трехфакторной модели «значимого другого», которая первоначально носила гипотетический характер.

Так, например, в одной из экспериментальных работ (М.Ю. Кондратьев) трехфакторная модель, будучи использована в качестве теоретического алгоритма исследования статусных различия и процессов группообразования в закрытых воспитательных учреждениях разного типа (детские дома, интернаты, колонии для несовершеннолетних правонарушителей и др.), позволила выявить ряд важных социально-психологических закономерностей. В результате была получена развернутая картина межличностных отношений воспитанников как в их среде, так и при взаимодействии с воспитателями.

Ребенок в этих условиях заведомо признает властные полномочия представителя вышестоящего статусного слоя и безоговорочно ему подчиняется. Но, как правило, этот человек подростку антипатичен (В+; Р+; A-). Для высокостатусного же воспитанника «опущенный» не только не является «значимым другим», но и нередко вообще не воспринимается как личность, наделенная индивидуальными особенностями и способная к самостоятельным поступкам, его мнение не принимается во внимание, а образ негативно окрашен (В-; Р=0; А-).

Таким образом, определяющей для характеристики отверженного члена этой группы является роль невольной и постоянной жертвы, которая ему уготована в этой общности.

Все это дает основания более подробно остановиться на одной из форм репрезентации «значимого другого» – ролевом поведении.

Теория ролевого поведения

В Соединенных Штатах Америки в период зарождения бихевиоризма складывалась теория ролевого поведения, разработанная философом Джорджем Мидом. Основанное Мидом направление не имеет определенного названия. Для его обозначения иногда используют такие термины, как «теория ролей» или «чикагская традиция» (поскольку ее лидеры – Мид, Дьюи и Парк – работали в Чикагском университете). Учитывая своеобразие мидовского подхода, мы называем его теорией ролевого поведения.

Согласно ортодоксальному бихевиоризму, поведение строится из стимулов и реакций, связь которых запечатлевается в индивидуальном организме благодаря полезному для него эффекту. По Миду же, поведение строится из ролей, принимаемых на себя индивидом и «проигрываемых» им в процессе общения с другими участниками группового действия[4].

Мид начал с положения о том, что значение слова для произносящего его субъекта остается закрытым, пока последний не примет на себя роль того, кому оно адресовано, то есть не установит отношения с другим человеком. Перейдя от вербальных действий к реальным социальным актам, Мид применил тот же принцип, что и в трактовке речевого общения: человек не может произвести значимое, всегда адресованное людям действие, не приняв на себя роли других и не оценивая собственную персону с точки зрения других.

Принятие на себя роли и ее «проигрывание» (имплицитное или эксплицитное) – это и есть отношение, в отличие от тех сторон психической реальности, которые фиксируются в категориях образа действия – мотива. Нераздельность различных сторон этой реальности обусловливает их внутреннюю взаимосвязь.

Отношение выражено в действиях, предписанных «сценарием» роли и мотивированных интересами участников социального процесса, и предполагает понимание ими (представленность в форме образа) значения и смысла этих действий. Иначе говоря, отношение невозможно вне образа, мотива, действия, равно как и они на уровне человеческого бытия немыслимы без отношения. Так обстоит дело в реальности. Но чтобы эта реальность раскрылась перед научной мыслью и стала ее предметом, потребовался длительный поиск. В ходе поиска удалось освоить наиболее крупные «блоки» психического, в частности, отчленить отношение от других психических проявлений и только тогда соотнести его с ними.

Уже в 50-е годы XX века близость к теории ролевого поведения обнаруживает популярная как на Западе, так и в России концепция трансакционного анализа Э. Берна. Отправляясь от идей психоанализа, Э. Берн выделял три «эгосостояния» людей в их отношении друг к другу («взрослый», «родитель», «ребенок»). Согласно его концепции, в каждый момент жизни каждый человек находится в одном из «эгосостояний», определяющих его отношение к другим людям. Понятие трансакция применялось для характеристики отношения «эгосостояний» вступающей в общение диады. Вступая в отношения и взаимодействие с другим человеком, индивид находится в одном из «эгосостояний». «Взрослый» как «эгосостояние» обнаруживает компетентность, рациональность, независимость; «родитель» – авторитарность, запреты, санкции, догмы, советы, заботы; «эгосостояние» «ребенок» содержит аффективные реакции, непосредственность, импульсивность. В различных обстоятельствах индивид может проявлять различные «эгосостояния», и на этой основе строятся его отношения с другими людьми[5].

Наряду с «эгосостояниями» Э. Берн ввел понятие «игра», используя его для обозначения различных способов манипулирования людьми. Концепция трансакционного анализа описывает множество игр, с помощью которых вступающие в определенные отношения люди пытаются управлять поведением партнеров.

В трансакционном анализе теория ролевого поведения оказывается существенно продвинутой и операционализированной, найдя применение в психотерапии и детской психологии. Однако социальная природа личности также мало может быть раскрыта исходя из теории ролевого поведения, как и из учения о «коллективных представлениях». Нельзя проникнуть в эту природу, игнорируя общественно-историческую практику. Подобно тому, как Дюркгейм своим апсихологизмом, оказавшимся неприемлемым для научного объяснения человеческого поведения, побудил, тем не менее, искать пути разработки категории отношения (показателен в этом смысле трансакционный анализ), так присущая мидовскому мышлению неразработанность категории личности порождала неудовлетворенность ролевым редукционизмом, игнорированием личностного начала человеческой активности. Назревала потребность расчленить коммуникативное (ролевое) и личностное.

Потребовались усилия огромного числа ученых, работающих в области социальной психологии, чтобы отыскать решения, позволяющие вскрыть сущность социальных межиндивидных отношений и общения людей в связи с пониманием личности как психологической категории. Однако для этого социальная психология должна была обрести статус экспериментальной дисциплины.

Фрейд считал, что поведение человека активируется единой энергией, согласно закону сохранения энергии (то есть она может переходить из одного состояния в другое, но количество ее остается при этом тем же самым). Фрейд взял этот общий принцип природы, перевел его на язык психологических терминов и заключил, что источником психической энергии является нейрофизиологическое состояние возбуждения. Далее он постулировал: у каждого человека имеется определенное ограниченное количество энергии, питающей психическую активность; цель любой формы поведения индивидуума состоит в уменьшении напряжения, вызываемого неприятным для него скоплением этой энергии.

Таким образом, согласно теории Фрейда, мотивация человека полностью основана на энергии возбуждения, производимого телесными потребностями. По его убеждению, основное количество психической энергии, вырабатываемой организмом, направляются на умственную деятельность, которая позволяет снижать уровень возбуждения, вызванного потребностью. По Фрейду, психические образы телесных потребностей, выраженные в виде желаний, называются инстинктами.В инстинктах проявляются врожденные состояния возбуждения на уровне организма, требующие выхода и разрядки. Фрейд утверждал, что любая активность человека (мышление, восприятие, память и воображения) определяется инстинктами. Влияние последних на поведение может быть как прямым, так и непрямым, замаскированным. Люди ведут себя так или иначе потому, что их побуждает бессознательное напряжение – их действия служат цели уменьшения этого напряжения. Инстинкты как таковы являются «конечной причиной любой активности»[6].

Роджерс и Маслоу говорят, что люди имеют фактически неограниченный потенциал для самосовершенствования, их теории содержат три ключевых различия. Прежде всего, Роджерс полагал, что личность и поведение в большей степени является функцией уникального восприятия человеком окружения, в то время как Маслоу, с другой стороны, придерживался мнению, что поведение человека и его опыт регулируется иерархией потребностей. В отличие от Роджерса, Маслоу не подчеркивал феноменологию человека. Во–вторых, теория Роджерса в основном была сформулирована благодаря его работе с людьми, имеющими психологические проблемы. В самом деле, Роджерс сконцентрировал внимание на терапевтических условиях, которые способствовали самоактуализации человека и перенесению того, что он извлек из терапии, в общую теорию личности. Маслоу, напротив, никогда не занимался терапией и настаивал на том, чтобы психология переключала внимание с изучения аномалий на изучение психических здоровых людей. И наконец, Роджерс выявлял определенные формы развития, способствующие склонности человека к совершенствованию врожденного потенциала, а в теории Маслоу процессы развития, регулирующие движение человека к полной самоактуализации, фактически игнорировались.

Наряду с позитивной точки зрения на природу человека, Роджерс выдвинул гипотезу о том, что все поведения вдохновляются и регулируется неким объединяющим мотивом, который он назвал тенденцией актуализации.Он представляет собой «свойственную организму тенденцию развития все свои способности, чтобы сохранять и развивать личность». Таким образом, важнейший мотив жизни человека – это актуализировать, то есть сохранить и развить себя, максимально выявить лучшие качества своей личности, заложенный в ней от природы. Это фундаментальная тенденция является единственныммотивационным конструктом, постулированным Роджерсом. Действительно, Роджерс чувствовал, что ничего нельзя объяснить, постулируя специфические мотивы, такие как голод, половое влечение, безопасность, и используя эти гипотетические мотивы для объяснения причин поведения.

Роджерс полагал, что при отсутствии значительных внешних ограничений или антагонистических воздействий тенденция актуализации естественно выразится посредством разнообразных форм поведения. Далее некоторые существенные признаки определяют тенденцию актуализации как «один центральный источник энергии в организме человека». Во–первых, она берет начало в физиологических процессах организма (то есть это биологический факт, а не психологическая тенденция). На организменном уровне тенденция актуализации выражается не только в сохранении организма с удовольствием дефицитарных потребностей (воздух, пища, вода), она также развивает организм, обеспечивая эволюцию и дифференциацию органов и функций тела, его рост и постоянное обновление. А мотивационная сила, с которой тенденция актуализации действует на психические процессы, относящиеся к самости, имеет еще большое значение. Тенденция актуализации является активным процессом, отвечающим за то, что организм, всегда стремится и какой–то цели, будь то начинанием, исследование, перемены и окружении, игра или творчество. Она ведет человека в направлении автономии и самодостаточности.

Тенденция актуализации не просто нацелена на снижение напряжения (сохранение жизненных процессов и поиски комфорта и покоя). Она также подразумевает повышения напряжения. Вместо того, чтобы считать конечной целью любого поведения уменьшение напряжения, Роджерс полагал, что и поведение мотивировано потребностью человека развиться и улучшаться. Человеком управляет процесс роста, в котором его личностным потенциал приводится к реализации.

П.К. Анохин предложил свою концепцию регуляции поведенческого акта. Эта концепция получила широкое распространение и известна как модель функциональной системы.  Суть данной концепции заключается в том, что человек не может существовать изолированно от окружающего мира. Он постоянно испытывает воздействие определенных факторов внешней среды. Воздействие внешних факторов было названо Анохиным обстановочной афферентацией. Одни воздействия для человека несущественны или даже неосознаваемые, но другие, - как правило, необычные – вызывают у него ответную реакцию. Эта ответная реакция носит характер ориентировочной реакциии является стимулом для проявления активности.

Все воздействующие на человека объекты и условия деятельности, вне зависимости от их значимости, воспринимаются человеком в виде образа. Этот образ соотносится с информацией, хранящейся в памяти, и мотивационными установками человека. Причем процесс сопоставления осуществляется, скорее всего, через сознание, что приводит к возникновению решения и плана поведения.

В центральной нервной системе ожидаемый итог действий представлен в виде нервной своеобразной модели, названной Анохиным акцептором результата действия. Акцептор результата действия – это цель, на которую направлено действие. При наличии акцептора действия и программы действия, сформулированной сознанием, начинается непосредственно исполнения действия. При этом включается воля, а также процесс получения информации о выполнении поставленной цели. Информация о результатах действия имеет характер обратной связи (обратной эфферентации) и направлена на формирование установки по отношению к выполняемому действию. Поскольку информация проходит через эмоциональную сферу, она вызывает определенные эмоции, влияющие на характер установки. Если эмоции негативны, то в выполнение действия вносятся коррективы.

Теория функциональных систем П.К. Анохина получила широкое распространение вследствие того, что она позволяет приблизиться к решению вопроса о взаимосвязи физиологических и психологических процессов. Эта теория говорит о том, что психические явления и физиологические процессы играют важную роль в регуляции поведения. Более того, поведение в принципе невозможно без одновременного участия психических и физиологических процессов.

II Особенности личности ребенка, воспитывающегося вне семьи

2.1 Характерные особенности развития детей-сирот и детей, оставшихся без попечения родителей

Говоря об особенностях развития детей-сирот и детей, остав­шихся без попечения родителей, следует сказать, что эти группы детей - довольно специфический и неоднородный контингент.

Дети-сироты- это дети, лишившиеся родителей в результате смерти последних. Развитие таких детей, как правило, во многом определяется тем, в каком возрасте это произошло. Чем раньше ребенок остался без родительской опеки, тем тяжелее сказывают­ся на его личностном развитии последствия сиротства.

Дети, оставшиеся без попечения родителей {социальные сиро­ты) - это дети, чьи родители живы, но в силу тех или иных причин не воспитывают своих детей. Эта категория делится услов­но на несколько групп:

§ дети, брошенные в первые месяцы жизни и прошедшие че­рез воспитание в условиях дома ребенка (дети, оставшиеся без родителей с рождения до 3-4 лет);

§ дети, поступившие в детский дом, в результате лишения их родителей родительских прав или по иным причинам, т.е. дети, имеющие чаще всего негативный опыт жизни в семье;

§ беспризорные дети - это специфические дети, имеющие опыт жизни «на улице».

Каждая из этих условных групп несет на себе свою особую пе­чать последствий родительской депривации.

Современная ситуация свидетельствует о том, что детей-сирот в нашей стране всего 10% от общего количества детей, оставших­ся без родительского попечения. Несмотря на все трудности, со­провождающие их сиротское воспитание, в психоэмоциональном плане они находятся в несколько более выгодном положении, зная, что их родители умерли, и, осознавая, что их никто не бросал, просто так сложились обстоятельства. К тому же у многих детей-сирот есть родственники, которые навещают их в детских домах, устанавливают попечительство над ними или берут на воспитание в свою семью, проявляя заботу о них. Чаще всего первые, наиболее важные годы жизни эти дети проводят с матерью, а значит, на них меньше сказываются последствия ранней разлуки с ней.

Анализ развития детей - социальных сирот, которые составля­ют абсолютное большинство воспитанников детских домов (око­ло 90%) свидетельствует о том, что неприятие ребенка родите­лями приводит к тяжелым последствиям в развитии маленькой личности. По свидетельству психологов, у ребенка с холерическим темпераментом проявляются агрессивность, болезненное често­любие, быстрая истощаемость нервной системы, подозритель­ность, завистливость; дети-сангвиники становятся сдержанными, осторожными, уступчивыми, скрытными, склонными к стра­хам и неврастении; у флегматиковразвиваются нерешительность, робость, боязливость. Эти отклонения у «отказников» часто за­крепляются и трудно поддаются коррекции. Как правило, такие дети поступают в детский дом из алкогольных семей. Всем им свой­ственна устойчивая привычка ко лжи, так как они вынуждены были скрывать от других людей правду об алкоголизме родителей, их ссорах, оскорблениях и побоях. В то же время эти дети склонны в своем поведении подражать дурному примеру своих родителей.

Особую группу детей, оставшихся без попечения родителей, составляют беспризорные. Еще в начале 1920-х гг., когда в стране было очень много беспризорных малолетних преступников, быто­вало мнение среди радикально настроенных педагогов и психоло­гов, что беспризорные - это психопаты, «морально дефективные», поскольку обладают комплексом антигуманных особенно­стей. Однако дальнейшая практика жизни опровергает такой взгляд | и убеждает в следующем: беспризорные — это жертвы социальных условий,процент дефективных среди них немногим больше, чем у обычных детей. Их коренное отличие от «семейных» детей в том, что они познали жизнь, умеют приспосабливаться к ней, само­стоятельны, рассчитывают на собственный ум и силу, решитель­ны, смелы, деловиты. Эти свойства личности выработаны жизнью на улице, базаре, вокзале и т.д.

Различают два типа беспризорных: «уличник» и «из семьи». Первые стремятся к самостоятельности, к подчинению дет­ской среды своему авторитету, уверены в своих силах, имеют прак­тический опыт жизни на улице, знакомы с притонами, рестора­нами, азартными играми, сильно подражают взрослым, но недо­верчивы к ним, отрицательно относятся к власти. Второму типу, беспризорным «из семьи», характерны нелюдимость и некоторая дикость, пассивность, боязнь практической жизни вне семьи, под­чиненность влиянию других, более сильных сверстников-беспри­зорников. Чаще всего они попрошайничают, собирают бутылки, совершают мелкие кражи, добывая пропитание себе и бомжам-родителям. У таких детей появляется целый букет болезней: язва желудка, педикулез, чесотка, туберкулез и многие другие[7].

Несмотря на своеобразие каждой из названных групп, у всех детей, лишенных родительского попечительства, есть много общего. Им свойственны специфические признаки личностного раз­вития, которые отличают их от всех остальных. Важнейшей проблемой, объединяющей детей всех названных типов, является слабое здоровье. По данным специалистов, «...уро­вень здоровья детей, поступающих в дома ребенка, значительно ниже, чем у их сверстников, живущих в семьях. Осложнения внут­риутробного развития отмечены у 64% детей; 50% воспитанников домов ребенка имеют перинатальную патологию; 10% поступаю­щих детей - врожденные или наследственные заболевания; 70-80% детей - заболевания периода новорожденности; 48% детей родились недоношенными или с низкой массой тела»[8]. Приведем другие примеры: «...66,7% детдомовцев имеют хронические забо­левания и стоят на диспансерном учете; 62% детей-сирот имеют нарушения ЦНС, в том числе деятельности мозга - 32,5%, зре­ния - 25,4% и т.д.»[9].

У многих воспитанников детских домов стоит диагноз: задерж­ка психического развития. Но даже те дети, которых психологи, врачи, дефектологи, педагоги относят к понятию «норма» име­ют ряд особенностей.

Детям-сиротам и детям, оставшимся без попечения родите­лей, свойственны процессы общего отставания в психическом развитии, которые охватывают интеллектуальную, волевую, эмо­циональную сферу жизнедеятельности.

У них наблюдаются снижение познавательной активности, ог­раниченность кругозора, искаженные воспоминания о себе в про­шлом, скудные представления о настоящем и будущем. Эти дети почти не отличаются от сверстников уровнем развития наглядно-действенного мышления, но оперирование образами вызывает у большинства из них серьезные трудности. Психологи (например, Э.А. Минкова и др.) отмечают свойственную этим детям край­нюю ситуативность умственных действий, которая определяется либо предметным окружением, либо прямыми указаниями взрос­лого, неразвитое воображение, отсутствие познавательной ини­циативы и целеустремленности. Дети не умеют фантазировать, меч­тать, их желания ограничены сиюминутными потребностями. При этом отмечается целый набор негативных черт характера: замкну­тость, зависть, недоверие к людям и миру, болезненное честолю­бие, упрямство, эгоизм, агрессивность. Психологи и педагоги от­мечают нервозность многих воспитанников, повышенную возбу­димость, подверженность ночным страхам, фантазиям и выдум­кам либо о страшном, либо о хорошем, что демобилизует ребенка. На многих детях даже внешне появляется печать отверженности: нередко наблюдаются психическая мышечная напряженность лица и тела, общее подавленное состояние, тики, дефекты речи и т.д. У детей-сирот и детей, оставшихся без попечения родителей, Проявляются деформация личности, искажения в формировании самосознания, спровоцированные нереализованной потребнос­тью в любви, привязанности и признании. Именно это приводит к возникновению серьезных проблем в сфере эмоционального раз­вития.

Этим детям мало знаком язык жестов и мимики, изменчивых интонаций. Они редко проявляют сочувствие, сопереживание в отношениях с окружающими людьми. Им часто свойственны зам­кнутость, заторможенность, упрямство, негативизм.

В исследованиях Э.А. Минковой приводится эмоциональный портрет воспитанника детского дома, который характеризуется такими чертами, как:

§ пониженный фон настроения;

§ бедная гамма эмоций, однообразие эмоционально-экспрес­сивных средств общения;

§ склонность к быстрой смене настроения (оживление перехо­дит в плач, крик; благодушие, приподнятое настроение - в уг­рюмость, агрессию);

§ однообразность и стереотипность эмоциональных проявле­ний;

§ эмоциональная поверхностность, которая сглаживает отри­цательные переживания и способствует их быстрому забыванию;

§ неадекватные формы эмоционального реагирования на одоб­рение и замечание (от пассивности и равнодушия до агрессивно­сти и враждебности);

§ повышенная склонность к страхам, тревожности и беспо­койству;

§ основная направленность положительных эмоций - получе­ние все новых и новых удовольствий (в то же время положительные эмоции более стойки и эффективнее регулируют поведение);

§ нестабильность эмоциональных контактов с окружающими (легко вступают в контакт, внешне в общении могут казаться живыми и непосредственными, но быстро меняют партнеров по игре);

§ непонимание эмоционального состояния другого человека, его поведение часто вызывает отрицательные эмоции к партнеру, отражается на взаимоотношениях с ним, приводит к конфликтам иссорам;

§ чрезмерная импульсивность, аффективная взрывчатость (дети до 6-7 лет не овладевают поведением, находятся во власти аф­фекта)»[10].

В исследованиях М.К. Бардышевской выделяется несколько групп детей 3-5 лет, воспитывающихся в условиях детского дома. Эти группы детей различаются по степени эмоциональной недо­статочности. Рассмотрим их.

1. «Избегающие» дети.Эта немногочисленная группа детей, характеризуется наиболее тяжелым эмоциональным состоянием вос­питанников.

Раннее развитие таких детей, как правило, протекало в крайне неблагоприятных условиях (например, разлука с матерью отяго­щалась частыми и длительными периодами пребывания ребенка в больнице).

«Избегающие» дети очень трудно привыкают к жизни в груп­пе, период их адаптации может затянуться на несколько месяцев. Они производят впечатление маленьких дикарей, оказавшихся во враждебном окружении: не умеют общаться с другими детьми, всячески избегают общения со взрослыми, в играх проявляется агрессивная, разрушительная манера общения с игрушками. Чаще всего они стремятся уединиться. Если же «избегающий» ребенок вынужден находиться рядом с другими детьми или взрослыми, то при их приближении он реагирует импульсивной агрессией. Та­кое поведение «избегающего» ребенка обусловлено, с одной сто­роны, страхом, который настолько силен, что не позволяет ему познавать новую среду, новых людей и сближаться с ними. С дру­гой - несформированностью простых способов установления любого контакта с окружающими.

Тяжелое психологическое состояние «избегающего» ребенка не безнадежно. Постепенно, хотя и очень медленно, он привыкает к взрослому, который о нем заботится, начинает позволять ему ус­танавливать эмоциональный контакт с ним, хотя вне такого кон­такта малыш чувствует себя спокойнее. Он как бы издалека на­блюдает за воспитателем, особенно за его контактами, общением с другими детьми.

В компенсации эмоциональной недостаточности у таких детей очень большую роль играет общение с эмоционально-сохранны­ми детьми, по отношению к которым ребенок не испытывает страха. Постепенно «избегающий» ребенок переходит от агрессии к ос­мысленному наблюдению за другими детьми и их игрой, в после­дующем - к попыткам подражания им.

2.«Цепляющиеся» детинаходятся в более благополучном эмоциональном состоянии, чем «избегающие» дети. Как правило, это
отказные дети с рождения.

В отличие от «избегающего» такой ребенок активно стремится к контакту со взрослым. Однако этот контакт носит примитивный характер. Ребенок прижимается, «ластится» к взрослому. Самое важное для него - как можно дольше оставаться в защищенном положении. «Цепляющийся» ребе­нок доверяет взрослым, даже малознакомым. Он