ИНФОРМАЦИЮ, СПОСОБСТВУЮЩУЮ АРЕСТУ 1 страница

Мари Лу «Легенда»

Легенда – 1

Оригинальное название: Legend by Marie Lu
Мари Лу «Легенда»
Серия: Legend #1 / Легенда #1
Перевод: Виктория vikaz Салосина,

Татьяна Lelush1989 Леонова
Вычитка: Елена Брежнева

Обложка: Катерина Маренич

Аннотация:

То, что когда-то было западом Соединенных Штатов, превратилось в обитель Республики, народ которой находится в состоянии постоянной войны со своими соседями. Пятнадцатилетняя Джун, родившаяся в одном из элитных районов Республики, одарена и её готовят к успешной карьере в высших республиканских военных кругах. Дэй же, появившийся на свет в трущобах, – один из самых разыскиваемых преступников. Но его мотивы могут быть не столь опасными, коими кажутся.

Дороги Дэя и Джун, живущих в столь разных мирах, не пересекаются до тех пор, пока однажды не убивают брата Джун, Метиаса, и Дэй не становится главным подозреваемым. Оказавшись в конечном итоге участниками игры в кошки-мышки, Дэй бросается в гонку, на кону которой стоит выживание его семьи, в то время, как Джун стремится отомстить за смерть Метиаса. Но в результате шокирующего поворота событий, эти двое встретятся, выяснят, что за тайна свела их друг с другом и на какие грязные дела способна их страна, чтобы сохранять подобные тайны...

ЛОС-АНДЖЕЛЕС, КАЛИФОРНИЯ

РЕСПУБЛИКА АМЕРИКА

НАСЕЛЕНИЕ: 20 174 282

 

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ: МАЛЬЧИК, КОТОРЫЙ ГУЛЯЕТ ПРИ СВЕТЕ ДНЯ

Глава 1

МОЯ МАМА СЧИТАЕТ МЕНЯ МЕРТВЫМ.

На самом деле я не мертв, но для нее безопаснее считать меня таковым.

По крайней мере, два раза в месяц, я вижу постеры со своим изображением, вывешенные на Информщитах в центре Лос-Анджелеса, которые сообщают о том, что я опасный преступник. Хотя здесь они совершенно неуместны. Ведь большинство фотографий на экранах изображают радость и счастье: улыбающиеся дети, стоящие под ярко-голубым небом, туристы, позирующие перед Развалинами Золотых Ворот, рекламные сообщения от глав Республики в свете неоновых ламп. А также антиколониальная пропаганда. «Колонисты жаждут заполучить нашу землю, — добавляется слоган. — Они хотят того, чего у них нет. Не позволяйте им отобрать ваши дома! Поддержим правое дело».

А следом на Информщитах ярко вспыхивает сообщение о моей преступной персоне:

 

В РЕСПУБЛИКЕ РАЗЫСКИВАЕТСЯ ОСОБО ОПАСНЫЙ ПРЕСТУПНИК

ФАЙЛ НОМЕР: 462178-3233 «ДЭЙ»

 

* * *

 

РАЗЫСКИВАЕТСЯ ЗА НАПАДЕНИЯ, ПОДЖОГИ, КРАЖИ,

УНИЧТОЖЕНИЕ ВОЕННОГО ИМУЩЕСТВА,

И ЧИНЕНИЕ ПРЕПЯТСТВИЙ ВОЕННЫМ ОПЕРАЦИЯМ

НАГРАДА В 200 000 РЕСПУБЛИКАНСКИХ БАНКНОТ ЗА

ИНФОРМАЦИЮ, СПОСОБСТВУЮЩУЮ АРЕСТУ

 

С этим объявлением они всегда показывают разные фотографии. На одной — мальчик в очках, с медными кудрями. На другой — мальчик с черными глазами и вообще без волос. Иногда я черный, иногда — белый, а один раз был даже с зеленоватой кожей, смуглый, желтый, красный или еще какого-то цвета.

Иными словами, у Республики нет представления о том, как я выгляжу. Им не много известно обо мне, кроме того, что я юн. Когда они пропустили мои отпечатки через базу данных, то совпадений не нашли. Вот почему они ненавидят меня, почему я не самый опасный преступник в стране, но самый разыскиваемый. Из-за меня они неприглядно выглядят.

Сейчас только ранний вечер, но снаружи уже темным-темно, и в лужах виднеются отражения Информщитов. Я сижу на осыпавшемся подоконнике, на третьем этаже, скрытый от чужих глаз проржавевшей стальной балкой. Когда-то это был жилой комплекс, который теперь пришел в негодность. В этой комнате, побитые лампы, осколки стекла, мусор и облезлая штукатурка с краской. В одном из углов, старинный портрет Электора Примо, который лежит лицевой стороной вверх. Я задаюсь вопросом о прежних жильцах — никто в своем уме не бросит вот так портрет Выборщика на полу.

Мои волосы, как обычно убраны под старую кепку разносчика газет. Мои глаза сосредоточены на одноэтажном доме, через дорогу. Мои руки теребят кулон, обернутый вокруг шеи.

Тесса прислоняется к другому окну в комнате, пристально наблюдая за мной. Она всегда чувствует, когда меня что-то беспокоит.

В Озерном секторе свирепствует чума. Мы с Тессой видим в свете Информщитов, как солдаты в конце улицы заглядывают в каждый дом. Они всегда одеты в черные блестящие плащи, которые не снимают даже в жару. На каждого надет респиратор. Иногда какой-нибудь из домов они помечают красным крестом. После этого никто не входит и не выходит из дома (во всяком случае, до тех пор, пока это кто-то может увидеть).

— Их все еще не видать? — шепчет Тесса. Тени скрывают выражение ее лица.

Чтобы хоть как-то отвлечься, я мастерю импровизированную рогатку из старых пластмассовых труб.

— Они не ужинали. За все это время, они даже за стол ни разу не сели.

Я двигаю больным коленом, разминая его.

— Может, их нет дома?

Я бросаю на Тессу раздраженный взгляд. Она пытается меня утешить, но я не в настроении.

— Свет есть. Посмотри на те свечи. Мама бы никогда не оставила понапрасну гореть свечи, если бы дома никого не было.

Тесса подходит ближе.

— Мы ведь должны уйти из города в ближайшие пару недель, да? — Она старается, чтобы ее голос был спокойным, но в нем слышится страх. — Чума скоро поутихнет, и ты сможешь вернуться, чтобы навестить их. У нас более чем достаточно денег на два билета на поезд.

Я качаю головой.

— Одна ночь в неделю, помнишь? Просто позволь мне одну ночь в неделю присмотреть за ними.

— Ну, как же. Ты приходишь сюда каждую ночь на этой неделе.

— Я просто хочу убедиться, что с ними все в порядке.

— А что, если ты заболеешь?

— Я готов рискнуть. А ты не обязана идти со мной. Ты можешь дожидаться меня в Альте.

Тесса пожимает плечами.

— Кто-то ведь должен приглядывать за тобой.

Она младше меня на два года, хотя иногда создается впечатление, что это она со мной нянчится

Мы, молча, смотрим, как солдаты приближаются к дому моей семьи. Каждый раз, когда они подходят к дому, один стучится в дверь, в то время как другой стоит рядом, с пистолетом наготове. Если им никто не открывает в течение десяти секунд, первый — выбивает дверь. Я не вижу солдат, когда они врываются в дом, но и так знаю, что там произойдет: солдаты возьмут кровь на анализ у всех членов семьи, а затем проверят ее на своих ридерах на наличие чумы. Весь процесс занимает не более десяти минут.

Я считаю оставшееся количество домов, находящихся между местом, где стоят солдаты, и домом моей семьи. Мне остается ждать еще час, прежде чем я узнаю их судьбу.

Из конца улицы раздается эхом чей-то вопль. Мои глаза устремляются в сторону звука, а руки немедленно вынимают нож из ножен на поясе. У Тессы перехватывает дыхание.

Это жертва чумы. Должно быть, она заразилась несколько месяцев назад, вся кожа покрыта кровоточащими рубцами, интересно, как солдаты умудрились пропустить ее во время прошлого осмотра. Невидящими глазами она смотрит по сторонам, делает шаг вперед, спотыкается и падает на колени. Я перевожу взгляд на солдат. Теперь и они ее видят. Солдат, с оружием в руках, медленно приближается к женщине, в то время как остальные одиннадцать, просто стоят и наблюдают. Одна зараженная не представляет большой угрозы. Солдат поднимает свой пистолет и целится. Сноп искр охватывает инфицированную женщину.

Она погибает и все возвращается на круги своя. Солдат присоединяется к своим товарищам.

Как бы мне хотелось, чтобы один из таких солдатских пистолетов попал в наши руки. Симпатичное оружие, на рынке его можно купить всего лишь за 480 республиканских банкнот, даже обыкновенная печь, и та стоит дороже. Как и все оружие, у этого имеется прицел, точность которого наводится с помощью магнитов и электрических токов, благодаря чему, бьет точно в цель с расстояния трех кварталов. Папа как-то сказал, что эта технология украдена у Колонистов, однако Республика этого никогда не признает. Мы с Тессой, если бы захотели, могли бы купить пять таких... За эти годы мы приучились копить деньги, которые воровали, и откладывать их на непредвиденные расходы. Но деньги в этом случае не главная проблема. У всех пистолетов есть сенсор, в котором сохраняются данные того, кто брал оружие в руки: отпечатки пальцев и местоположение. Другими словами, это самый легкий способ выследить нужного вам человека. Так что, если держаться от этого оружия подальше, то и проблем не будет. Поэтому я остаюсь при своих самоделках, рогатках из пластмассовых трубок и других прибамбасов.

— Еще одного обнаружили, — говорит Тесса.

Она щурится, чтобы лучше рассмотреть.

Я смотрю вниз и вижу, как из еще одного дома врассыпную вылетают солдаты. Один из них встряхивает баллончик с краской и рисует гигантский крест на стене. Я знаю этот дом. У семьи, что там живет, была дочка моего возраста. Мы с братьями играли с ней, когда были младше — в колдунчики и уличный хоккей с кочергами и смятым в шарик листом.

Тесса пытается отвлечь меня, кивнув на импровизированный узелок возле моих ног.

— Что у тебя там для них?

Я улыбаюсь, а затем наклоняюсь, чтобы развязать тряпицу.

— Кое-какие вещички, которые мы нашли на этой неделе. Они подойдут, чтобы хорошо отметить праздник, после того, как пройдет проверка. — Я копаюсь в куче сокровищ, а затем поднимаю пару поношенных защитных очков. Я снова осматриваю их, чтобы убедиться, что на стекле нет трещин. — Для Джона. Преждевременный подарок на день рождения. — Моему старшему брату в конце неделе исполнится девятнадцать. Он работает по четырнадцать часов за смену на соседнем заводе, приставленный к фрикционным печам, и всегда, когда приходит домой, трет глаза от едкого дыма. Очки мне удалось «добыть» с очередной партией военных припасов.

Я кладу их на землю и перебираю остальные вещи. В основном это консервы с мелко нарезанным картофелем и мясом, которые мне удалось стащить из столовой на дирижабле, и пара старых башмаков с новой подошвой. Как бы мне хотелось оказаться с ними в одной комнате и вручить лично все эти вещи. Но Джон единственный, кто знает, что я жив, и он обещал не рассказывать об этом, ни маме, ни Идену.

Через два месяца Идену исполнится десять лет, и настанет время пройти Испытание. Свое я провалил, когда мне было десять. Вот, почему я переживаю за Идена, хоть он умнее меня и Джона, но у него, как и у меня, на все своя точка зрения. Когда, я завершил свое Испытание, я был настолько уверен в своих ответах, что даже не стал смотреть на то, как их оценили. Но, потом командиры отвели меня в угол Испытательного стадиона с группой других ребят. Они поставили какие-то штампы на моем тесте и запихали в поезд, который уехал в центр города. Я не успел прихватить с собой ничего, кроме кулона, который висит у меня на шее. Я даже не успел ни с кем попрощаться.

Есть несколько вариантов того, что с вами произойдет после Испытания.

Итак, первый вариант. Вы набрали высший балл — 1500 очков. Никогда и никто не получал столько очков, за исключением какой-то девчонки пару лет назад, столько шума тогда подняли. Кто знает, что случится с тем, кто наберет высший бал? Может, он получит кучу денег и власть?

Второй вариант. Вы набрали где-то 1450 — 1499 баллов. Можете погладить себя по головке, ведь вы получаете возможность шестилетнего обучения в средней школе, а затем еще четыре года обучения в лучших Университетах Республики, таких как Дрейк, Стэнфорд, Бренан. Затем вас нанимает Конгресс, и вы зарабатываете кучу денег. Вы рады и счастливы. По крайней мере, по меркам Республики.

Третий вариант. Вы набрали приличный балл, где-то между 1250 и 1449. Вы точно также идете в школу, а потом поступаете в колледж. Неплохо.

И последний, и не самый лучший вариант. Вы еле-еле набрали 1000 или 1249 баллов. Можете сразу запихнуть в самый дальний угол все свои мечты о хорошей жизни. Вас причисляют в ряды бедняков, таких как я и моя семья. И скорее всего, вы либо утонете, работая на гидротурбинах, либо вас убьет током на электростанции.

Можете считать, что вы полностью провалились.

Те, кто проваливают тест, — это практически всегда дети из трущоб. Если вы попадаете в эту категорию несчастных, Республика посылает должностных лиц в дом вашей семьи. Они заставляют ваших родителей подписать бумаги, по которым правительство берет на себя полную опеку над вами. Они говорят, что вас отправляют в специализированные трудовые лагеря, и что ваша семья больше вас не увидит. Конечно, родителям этих детей ничего не остается, кроме как согласиться. Некоторые даже счастливы, ведь Республика, в качестве компенсации, выплачивает по тысяче банкнот «безутешным родителям». Деньги и одним ртом меньше. Какое заботливое правительство.

За исключением того, что все это ложь. Неполноценный ребенок с плохими генами бесполезен для страны. Если вам повезет, то Конгресс позволит умереть вам еще до того, как вас пошлют в лабораторию на выявление дефектов.

Остается еще пять домов. Тесса видит волнение в моих глазах и кладет мне руку на лоб.

— Снова головные боли?

— Нет. Я в порядке.

Я пристально смотрю в открытое окно дома моей матери, и, наконец-то, вижу знакомое лицо. Это Иден. Он выглядывает в окно и видит приближающихся солдат, и тычет в них какой-то хитроумной железякой, сделанной вручную. Потом он ныряет внутрь и исчезает из виду. Его белокурые волосы мелькают в свете ламп. Зная его, он, вероятно, смастерил этот гаджет, чтобы измерять на каком расстоянии от него находится объект, или типа того.

— Похоже, он похудел, — бормочу я.

— Он жив и ходит, — парирует Тесса. — Я бы сказала, что это уже победа.

Пару минут спустя, мы видим Джона с мамой, которые проходят мимо окна и о чем-то увлеченно беседуют. Мы с Джоном очень похожи, хотя он возмужал за долгие дни работы, проведенные на заводе. Его волосы, как и у большинства живущих в нашем секторе, длиной до плеч и стянуты в обыкновенный хвост. Его жилет перепачкан красной глиной. Могу с уверенностью сказать, что мама его чем-то попрекала, возможно, за то, что он позволил Идену выглянуть в окно. Она отбрасывает руку Джона прочь, когда содрогается от хронического кашля. Я выдыхаю. Итак. По крайней мере, они все достаточно здоровы, чтобы держаться на ногах. Даже, если один из них заражен, еще есть шанс на исцеление.

Я не могу перестать представлять себе, что бы было, если бы солдаты отметили крестом мамин дом. После того, как солдаты уйдут, моя семья будет надолго заперта в гостиной. А потом мама, как обычно, найдет в себе силы и сделает вид, что все хорошо, лишь для того, чтобы никто не видел, как она плачет. А с утра они будут принимать небольшие порции еды с водой, и просто ждать, когда их организм справится с ужасной болезнью. Или умрут.

Я мысленно подсчитываю деньги, которые нам с Тессой удалось скопить за это время. Двадцать пять тысяч банкнот. Достаточно, чтобы хватило на еду в течение нескольких месяцев... но недостаточно, чтобы купить моей семье лекарство от чумы.

Минуты тянутся очень долго. Я откладываю самодельную рогатку в сторону, и мы с Тессой успеваем несколько раз сыграть в «Камень, Ножницы, Бумага». (Уж не знаю почему, но она офигенно хорошо умеет в нее играть). Я то и дело поглядываю на мамино окно, но никого в нем не вижу. Должно быть, они сгрудились у двери, готовые открыть, как только к ним постучатся.

И вот время приходит. Я подаюсь вперед, перегибаясь через уступ, да так сильно, что Тесса хватает меня за руку, чтобы я не выпал. Солдаты барабанят в дверь. Моя мама сразу же открывает ее, впуская их внутрь, а затем дверь закрывается. Я стараюсь наклониться еще дальше, чтобы расслышать голоса, шаги, хоть какие-то звуки, доносящиеся из дома. Чем быстрее это все закончится, тем скорее я смогу украдкой подложить Джону его подарки.

Какое-то время ничего не происходит. Тесса шепчет:

— Отсутствие новостей — это же хорошая новость, верно?

— Очень смешно.

Я мысленно отсчитываю секунды. Проходит минута, потом две, затем четыре, и, наконец, десять.

Пятнадцать минут. Двадцать минут.

Я смотрю на Тессу. Та просто пожимает плечами.

— Может, ридер сломался, — предполагает она.

Проходит уже полчаса. Я не смею отвести взгляд от дома. Я боюсь, что, если что-то произойдет, то все случится, так быстро, что пропущу это, если моргну. Мои пальцы ритмично постукивают по рукояти ножа.

Сорок минут. Пятьдесят минут. Час.

— Что-то не так, — шепчу я.

Тесса поджимает губы.

— Ты не можешь знать этого наверняка.

— Нет, могу. Иначе с чего они там так долго?

Тесса открывает рот, чтобы ответить, но прежде, чем она успевает что-либо сказать, солдаты выходят из моего дома. У всех как у одного, лица ничего не выражают. Наконец, появляется последний солдат, который закрывает дверь за собой и тянется к чему-то на своем поясе. У меня тут же начинает идти кругом голова. Я знаю, что он хочет сделать.

Солдат достает баллончик с краской и выводит им на двери сначала одну длинную диагональную линию. Потом еще одну, и на двери появляется красный крест.

Я про себя проклинаю все и вся, и начинаю, уже было, отворачиваться...

...но тут, солдат делает нечто неожиданное, кое-что такое, чего я прежде не видел.

Он проводит третью вертикальную линию на двери моей матери, перечеркивая Х пополам.

 

Глава 2

НА ЧАСАХ 13:47

УНИВЕРСИТЕТ ДРЕЙКА, СЕКТОР БАТАЛЛА

72°F[1] В ПОМЕЩЕНИИ

 

Я сижу в офисе у секретаря своего декана. Опять. Через матовое стекло двери, которая находится на противоположной стороне от меня, я вижу кучку своих одноклассников (старшеклассники, все, по крайней мере, года на четыре старше меня), которые ошиваются около кабинета, пытаясь подслушать, о чем говорят внутри. Кое-кто из них видел, как грозная на вид парочка охранников забрала меня с занятия по строевой подготовке (сегодня мы учились, как правильно заряжать и разряжать винтовку XM-621). А слухи в нашем кампусе распространяются со скоростью света.

Наша одаренная малышка снова влипла в неприятности.

В кабинете тихо, разве что-то гудит компьютер секретаря декана. Я могу вспомнить в этом кабинете все до мельчайших подробностей (вырезанный вручную мраморный пол, привезенный из Дакоты, 324 пластиковых квадрата на потолке, двадцатифутовые серые занавески, висящие по обе стороны от портрета прославленного Электора Примо, висящего на дальней стене, тридцатидюймовый экран на боковой стене, звук у которого выключен, а на него выведен заголовок: ГРУППА «ПАТРИОТЫ» ВЕРОЛОМНО НАПАЛА И РАЗБОМБИЛА МЕСТНУЮ ВОЕННУЮ РАДИОСТАНЦИЮ, ЕСТЬ ПЯТЕРО ПОГИБШИХ, следом за этим РЕСПУБЛИКА ПОТЕРПЕЛА ПОРАЖЕНИЕ ОТ КОЛОНИЙ В БИТВЕ ЗА ХИЛЛСБОРО). Арисна Уитакер, секретарша декана, собственной персоной сидела за своим столом, постукивая по его стеклу — без сомнения, набивая мой отчет. Это будет мой восьмой доклад этом квартале. Готова поспорить, что я единственная студентка Дрейка, которой удалось заработать восемь докладов за один квартал и ни за один из них, не будучи, исключенной.

— Повредили себя вчера руку, мисс Уитакер? — спрашиваю я через некоторое время.

Она перестает печатать и смотрит на меня.

— Почему вы так решили, мисс Ипарис?

— Потому, как вы то и дело прерываетесь, когда печатаете. И предпочитаете печатать левой рукой.

Мисс Уитакер вздыхает и откидывается назад на своем стуле.

— Да, Джун. Вчера, во время игры в киваболл, я вывихнула себе запястье.

— Жаль это слышать. В игре лучше бить по мячу ладонью или рукой, а не запястьем.

Я подразумевала под своей репликой констатацию факта, но это прозвучало больше, как издевка.

— Давайте-ка, кое-что проясним, мисс Ипарис, — говорит она. — Ты, наверное, считаешь себя шибко умной. Может, ты считаешь, что твои превосходные баллы по экзаменам, должны означать, что ты на особом положении. Может, ты также думаешь, что в этой школе тебя все обожают? Так вот, все это полная ерунда. — Она тычет на студентов, собравшихся за дверью. — Но меня уже порядком утомило твое постоянное попадание в этот кабинет. И поверь мне, когда ты закончишь обучение и получишь распределение, туда, куда страна сочтет нужным, твои выходки вряд ли произведут положительное впечатление на твое будущее начальство. Надеюсь, ты понимаешь, о чем я говорю?

Я киваю, потому что именно этого она хочет. Но она неправа. Я не считаю себя самой умной. Я единственная в Республике, набравшая на Испытании 1500 балов. Меня просто отправили сюда, в один из лучших университетов страны, в двенадцатилетнем возрасте, на четыре года раньше принятого. Затем я перескочила курс, попав сразу на второй. У меня лучшие оценки, за три года, проведенные мною в Дрейке. Я умная. У меня есть то, что Республика называет хорошими генетическими данными — как всегда говорят мои профессора, чем гены лучше, тем лучше солдат, тем выше шансы выстоять против Колоний. И если я считаю, что моего урока по строевой подготовке недостаточно для того, чтобы научиться, как перебраться через стену с оружием за плечами, тогда... ну, что ж, это не моя вина, что я сделала маршбросок в сторону девятнадцатиэтажного здания с винтовкой XM-621 за спиной. Это просто была работа над собой, ради моей же страны.

Ходят слухи, что Дэй за каких-то восемь секунд перемахнул через пять этажей. Если такое может самый отъявленный преступник Республики, то как еще его можно поймать, если не быть таким же быстрым? А, если мы даже его поймать не можем, то что уж тут говорить о том, чтобы выиграть войну?

Приборная доска на столе мисс Уитакер прозвенела три раза. Она нажала на клавишу:

— Слушаю?

— У ворот капитан Метиас, — отвечает голос. — Он здесь из-за сестры.

— Хорошо. Впустите его. — Она отпускает клавишу и тычет в меня пальцем. — Надеюсь, твой брат сможет вразумить тебя, потому что, если ты еще раз окажешься в этом кабинете в этом квартале...

— Метиас старается гораздо лучше, чем наши покойные родители, — отвечаю я чуть резче, чем мне бы хотелось.

Наступает неловкое молчание.

Наконец, после того, как мне кажется, что прошла уже вечность, в коридоре слышится шум. Студенты, прижатые к стеклу двери, резко расходятся по сторонам, чтобы освободить место для высокого силуэта. Моего брата.

Метиас открывает дверь и входит внутрь, мне видно, как некоторые девушки прикрывают руками улыбки. Но Метиас сосредоточен только на мне. У нас с ним темные глаза с золотым отблеском, одинаково длинные ресницы и темные волосы. Длинные ресницы особенно выгодно подчеркивают внешность Метиаса. Даже, когда дверь за ним закрывается, я все еще слышу перешептывания и хихиканье, доносящиеся снаружи. Похоже, он только что вернулся с патрулирования и сразу же отправился ко мне в кампус. Он при полном обмундировании: черный офицерский мундир с двумя рядами золотых пуговиц, перчатки (неопреновые (синтетика), с вышитым на них рангом капитана), блестящие эполеты (погоны) на плечах, соответствующая принятым правилам военная фуражка, черные штаны, начищенные ботинки. Я встречаю его взгляд.

Он в ярости.

Мисс Уитакер одаривает Метиаса лучезарной улыбкой.

— Ах, капитан! — восклицает она. — Как я рада вас видеть.

Метиас поднимает руку к полям фуражки в воинском приветствии.

— Прискорбно, что встречаемся все при тех же обстоятельствах, — отвечает он. — Примите мои извинения.

— Ну что вы, капитан, без проблем. — Секретарша небрежно взмахивает рукой. Ну и подхалимка, в особенности после того, что она только что сказала про Метиаса. — Едва ли это ваша вина. Ваша сестра была поймана сегодня во время обеденного перерыва, пыталась подняться на многоэтажку. Для этого она отошла на два квартала от кампуса. Как вам известно, студенты могут использовать скалодромы для своих тренировок на территории кампуса, а покидать кампус средь бела дня строго воспрещается...

— Да-да, я в курсе, — прерывает ее Метиас, поглядывая на меня уголком глаза. — Я видел вертолеты над Дрейком днем и подумал... что, возможно, Джун имеет к этому отношение.

Было три вертолета. Они не могли достать меня сбоку здания, потому использовали сеть, чтобы вытащить меня.

— Спасибо вам за помощь, — говорит Метиас секретарше. Он щелкает мне пальцами, призывая подняться. — Когда Джун вернется в кампус, то будет примерно себя вести.

Я не придаю значения фальшивой улыбке мисс Уитакер, когда иду следом за своим братом и выхожу в коридор. Студенты тут же начинают суетиться.

— Джун, — окликает парень по имени Дориан, пристраиваясь рядом с нами. Он уже два года подряд приглашает меня (впрочем, безуспешно) на ежегодный Дрейковский бал. — Это правда? Как высоко тебе удалось забраться?

Метиас оборвал его, строго взглянув.

— Джун направляется домой.

Затем он уверенным жестом кладет мне руку на плечо и ведет прочь от моих одноклассников. Я оглядываюсь и заставляю себя им улыбнуться.

— На четырнадцатый этаж, — выкрикиваю я. Отчего те снова начинают шушукаться. Так или иначе, для меня это единственная манера общения, с другими студентами Дрейка. Меня уважают, обсуждают, обо мне сплетничают. А на самом деле у меня совсем нет друзей.

Такова жизнь пятнадцатилетнего выпускника университета, в котором учатся те, кому уже исполнилось шестнадцать и старше.

Пока мы шли по коридорам, мимо ухоженных газонов центрального учебного плаца и статуи прославленного Выборщика, через один из крытых спортивных залов, Метиас не проронил ни слова. У нас проходили полуденные тренировки, в которых, предположительно, мне надо было бы участвовать. Я наблюдаю, как мои сокурсники бегут по гигантской дорожке, окруженной экраном на все 360 градусов, симулирующим разоренную дорогу, где ведется война. Они держат свои винтовки перед собой, пытаясь во время бега, как можно быстрее вскидывать их на плечи, а потом обратно в руки, чтобы быть готовыми к стрельбе. В большинстве университетов нет такого количества курсантов-солдат, как в Дрейке, почти все из нас предназначены для того, чтобы строить свою карьеру в рядах вооруженной армии Республики. Кто-то попадает в политику или Конгресс, а кто-то решает остаться и преподавать. Но Дрейк лучший университет Республики, и, принимая во внимание, что лучшие всегда назначались на службу в армию, наша комната для тренировок просто забита студентами.

К тому времени, как мы добрались до одной из внешних улиц Дрейка, и я забралась в поджидающий нас военный джип, Метиас едва мог сдерживать свой гнев.

— Исключена на неделю? Не хочешь объяснить? — требовательно спрашивает он. — Возвращаюсь сегодня утром после стычки с повстанцами из Патриотов и что я узнаю? В двух кварталах от Дрейка летают вертолеты. Девушка взбирается на небоскреб.

Я обмениваюсь дружелюбным взглядом с Томасом, солдатом, который сидит на водительском кресле.

— Прости, — бормочу я.

Метиас оборачивается и смотрит с прищуром со своего пассажирского сиденья.

— О чем ты, черт побери, думаешь? Ты специально ушла за пределы кампуса?

— Да.

— Ну, разумеется. Тебе пятнадцать. Ты забралась на четырнадцатый этаж... — Он делает глубокий вдох, закрывает глаза, пытаясь успокоиться. — На этот раз, я был бы тебе очень признателен, если бы ты позволила мне совершать свои ежедневные служебные обходы, без опасения, что ты снова попадешь в неприятности

Я пытаюсь встретиться взглядом с Томасом в зеркале заднего вида, но тот смотрит на дорогу. Конечно, мне не стоит ждать от него какой-либо помощи. Он выглядит как всегда безупречно, с прилизанными волосами и идеально отутюженной формой. Без сучка, без задоринки. Томас, наверное, на несколько лет младше Метиаса и один из подчиненных в его патруле, но он самый дисциплинированный из всех, кого я знаю. Порой, мне тоже хочется, чтобы я была более дисциплинированной. Наверное, он не одобряет моих выходок, даже больше, чем Метиас.

Мы молча покидаем центр Лос-Анджелеса и едем вверх по извилистому шоссе. Пейзаж сектора Баталла меняется, на смену стоэтажным небоскребам приходят плотно выстроенные казарменные башни и жилые комплексы, каждый из которых не больше двадцати этажей, с красными мерцающими огнями на крышах, с большинства которых облезла краска, после целого года непрекращающихся дождей и ураганов. Стены пересекают металлические опоры. Я надеюсь, что в ближайшее время эти опоры обновят. В последнее время, война велась более интенсивно, и финансирование нескольких десятков структур было переброшено на обеспечение Республиканских войск. Не знаю, выстоят ли эти здания, после очередного землетрясения.

Метиас продолжает, спустя несколько минут, но уже спокойным голосом.

— Ты меня сегодня очень напугала, — говорит он. — Они ведь могли перепутать тебя с Дэем и застрелить.

Я знаю, что это не комплимент, но не могу не улыбнуться. Я подаюсь вперед, чтобы положить свои руки на спинку его сиденья.

— Эй, — говорю я, дергая его за ухо, как делала, когда была маленькой. — Прости, что заставила тебя волноваться.