ИНФОРМАЦИЮ, СПОСОБСТВУЮЩУЮ АРЕСТУ 5 страница

На часах уже 00:07. Я отворачиваюсь, кладу ампулу обратно за пояс и ухожу.

— Что ты хочешь за это лекарство, сестренка?

Негромкий голос, почти шепот, звучит немного хрипло, так что я с трудом могу понять, о чем он говорит. Но все детали моментально выстраиваются у меня в голове. (Мужчина. У него легкий акцент, он точно не из Орегона, Невады, Аризоны, Нью-Мексико, Западного Техаса или из любого другого штата Республики. Уроженец из Южной Калифорнии. В речи он использует привычный для Озерного сектора термин «сестренка». Он достаточно близко, чтобы увидеть, как я убираю лекарство за пояс. Но не настолько, чтобы громкоговоритель мог чисто воспроизвести его голос. Скорее всего, он в соседнем квартале, и у него хорошая точка обзора — верхний этаж.)

За всеми этими деталями, я чувствую, как во мне нарастает ненависть. Это голос убийцы моего брата. Этот голос мой брат слышал последним.

Я собираюсь с мыслями несколько секунд перед тем, как ответить. Когда я говорю, мой голос звучит мягко и спокойно, без каких-либо признаков ярости.

— Что я хочу? — спрашиваю я. — Все зависит от тебя. У тебя есть деньги?

— Двенадцать тысяч банкнот.

(Банкноты, не республиканское золото. Он ворует у людей высшего класса, но у него нет возможности обокрасть самых богатых людей Республики. Возможно, он работает один.) Я смеюсь.

— Ты не сможешь купить это лекарство за двенадцать тысяч банкнот. Что еще у тебя есть? Ценные вещи? Драгоценности?

Тишина.

— Возможно, ты можешь предложить свои услуги и поработать, знаю, ты очень способный...

— Я не работаю на правительство.

Его слабое место. Свобода.

— Без обид. Я просто интересуюсь. И с чего ты взял, что я на кого-то работаю? Тебе не кажется, что ты слишком многое приписываешь государству?

Недолгая пауза. Затем голос отвечает.

— Зажим на твоем плаще. Не знаю точно, что это, но обычные гражданские такое не носят.

Я немного удивлена. Зажим на моем плаще действительно — зажим Канто, крепкий узел, который используют только военные чиновники. По-видимому, у Дэя имеются детальные познания о том, как выглядит правительственная форма. Какая наблюдательность. Это впечатляет. Я спешу скрыть свое замешательство.

— Приятно встретить человека, разбирающегося в узлах Канто. Но, друг мой, я много путешествую. Вижу и знаю много людей, с которыми, возможно, не хотелось бы связываться.

Тишина.

Я жду, слушаю еще один вздох из громкоговорителей. Ничего. Даже щелчка. Я действовала недостаточно быстро, и даже малейшего замешательства в моем голосе хватило, чтобы убедить его, что мне нельзя доверять. Я закутываюсь в плащ поплотнее, и понимаю, что начинаю потеть в эту жаркую ночь. Сердце бешено колотится в груди.

В голове раздается еще один голос. В этот раз он доносится из крошечного наушника.

— Вы там, Ипарис? — Это коммандер Джемесон. Я слышу, как на заднем фоне шумят другие люди, находящиеся в офисе.

— Он ушел, — шепчу я. — Но дал мне зацепку.

— Помогли ему сорваться с крючка, на который его сами же и насаживали, не так ли? Что ж, это ваше первое задание. Как бы то ни было, у меня есть запись. Увидимся в Баталла Холл. — Ее упрек немного задевает мое самолюбие. Прежде чем я успеваю ответить, связь прерывается.

Я жду еще минуту, только для того, чтобы убедиться, что неправильно истолковала уход Дэя. Тишина. Я разворачиваюсь и шагаю обратно вниз по переулку. Мне хочется сказать коммандеру Джемесон, что самым простым решением будет — просто согнать всех из Озерного сектора, чье двери помечены крестом. Это могло бы выманить Дэя из его укрытия. Но я уже слышу резкий ответ коммандера Джемесон: «Неприемлемо, Ипарис. Это слишком дорого и штаб не одобрит. Тебе придется придумать что-нибудь другое». Я один раз оборачиваюсь, почти ожидая увидеть одетую в черное фигуру, идущую следом за мной. Но переулок пуст.

Мне не позволят сделать так, чтобы Дэй сам пришел ко мне — в таком случае, остается единственный вариант. Я сама приду к нему.

 

Глава 9

— СЪЕШЬ ЧТО-НИБУДЬ, А?

Голос Тессы возвращает меня из моих мыслей. Я отвожу взгляд от озера и вижу, как она протягивает мне кусок хлеба с сыром. Я должен быть голодным. Последний раз я съел только половину яблока, перед тем, как пойти на встречу со странным агентом прошлой ночью. Но по какой-то причине хлеб и сыр, все еще свежие, кстати, Тесса выторговала их всего за несколько банкнот, сейчас меня совсем не привлекают.

Но все равно беру и ем. Я не готов дать хорошей еде пропасть, особенно сейчас, когда нам нужно на всем экономить, чтобы купить лекарство от чумы.

Мы с Тессой сидим на песке в нижней части пирса, с той стороны озера, которая проходит через наш сектор. Мы сидим довольно близко к воде, так, чтобы слоняющиеся без дела солдаты и пьяные рабочие не заметили нас за высокой травой и камнями. С места, где мы сидим, в воздухе можно различить вкус соли, а в воде отражаются огни Лос-Анджелеса. Вокруг озера много разрушенных зданий, заброшенных предпринимателями и жителями после потопа. В завесе дыма, у самой кромки воды гигантские водяные колеса и гидротурбины сильно пенят воду. Это, вероятно, мое самое любимое зрелище в убогом, но красивом Озерном секторе.

Хотя, беру свои слова назад. Это одно из моих любимых и нелюбимых зрелищ. Отсюда я вижу красивые огни большого города, но также с восточной стороны хорошо видно стадион, где проходит Испытание.

— У тебя все еще есть время, — говорит Тесса. Она придвигается ближе ко мне, так, что ее рука соприкасается с моей. Ее волосы пахнут хлебом и корицей из магазина. — Возможно месяц или больше. Мы успеем найти лекарство от чумы, я уверена.

Для девочки, у которой нет ни дома, ни семьи, Тесса ведет себя на удивление оптимистично. Ради нее я выдавливаю из себя улыбку.

— Возможно, — говорю я, — возможно в больнице ослабят охрану через пару недель.

Но в глубине души я знаю, что будет на самом деле.

Чуть раньше днем, я рискнул заглянуть в дом к матери. Странный перечеркнутый красный крест, все еще был на входной двери. Мама и Джон выглядели здоровыми, по крайней мере, у них были силы, чтобы встать и ходить. Но Иден..... в этот раз Иден лежал на кровати с повязкой на лбу. Даже издалека я заметил, что он сильно похудел. Кожа бледная, а голос слабый и хриплый. Позже я встретился с Джоном позади нашего дома, он сказал, что Иден не ел с тех пор, как я приходил последний раз. Я сказал Джону, чтобы он, по возможности, не так часто бывал в комнате Идена. Кто знает, как распространяется эта проклятая чума. Джон сказал мне, чтобы я больше не исполнял таких трюков, как тот прыжок с третьего этажа, иначе я могу погибнуть. Я бы посмеялся над его словами. Джон не стал бы говорить такое мне в лицо, но ведь для Идена я — последний шанс на спасение.

Чума может забрать жизнь Идена, даже до того, как он пройдет свое Испытание.

Может быть, так даже лучше. Идену никогда не придется стоять на улице в свой День рождения и ждать автобус, который отвезет его на Испытание. Он никогда не будет идти в толпе других детей вверх по лестнице, ведущей на стадион, а дальше — во внутренний круг, или бегать по кругу, в то время, как персонал на Испытании будет оценивать его дыхалку и осанку, или отвечать на кучу глупых вопросов в тесте, или постараться выжить на допросе перед нетерпеливыми чиновниками. Ему не придется ждать результата в одной из нескольких групп, не зная, какая именно группа поедет домой, а какая будет отправлена в так называемые «рабочие лагеря».

Не знаю. Может, если выбирать из менее худшего, смерть от чумы не такой уж плохой вариант.

— Ты знаешь, Иден всегда часто болел, — говорю я через какое-то время. Я откусываю большой кусок от бутерброда с сыром. — В детстве он чуть не умер. Подхватил оспу, у него была высокая температура и сыпь по всему телу, и он плакал без остановки целую неделю. Солдаты уже хотели отметить наш дом. Но это была не чума, и остальные члены семьи были здоровы, — я трясу головой, — Джон и я ни разу не болели.

В этот раз Тесса не улыбается.

— Бедный Иден. — После небольшой паузы она продолжает. — Я сильно болела, когда ты первый раз меня встретил. Помнишь, какая грязная я была?

Внезапно я почувствовал себя виноватым, что уже несколько дней подряд говорю только о своих проблемах. По крайней мере, у меня есть семья, за которую я могу переживать. Я кладу руку ей на плечи.

— Да уж, ты выглядела просто ужасно.

Тесса смеется, но ее глаза непрерывно смотрят на огни большого города. Она кладет голову мне на плечо. Она всегда так делает, с того момента, как я нашел ее в секторе Нима.

До сих пор не понимаю, что заставило меня в тот день остановиться и заговорить с ней. Возможно, жара так на меня подействовала, или я просто был в хорошем настроении, потому что у ближайшего ресторана нашел почти целый сандвич.

— Эй, — позвал я ее.

В этот момент еще две головы высунулись из мусорного бака. Я вздрогнул от удивления. Одной была пожилая женщина, а другим — мальчик лет четырнадцати, они тут же выскочили из бака и убежали вниз по переулку. Третьей была девочка, на вид лет десяти, осталась стоять на месте, вся дрожала, но продолжала смотреть на меня. Она была худой, как рельса, в изодранной рубашке и штанах. Волосы коротко острижены, чуть выше подбородка, светились красным в лучах заходящего солнца.

Я подождал немного — не хотел пугать ее так же, как остальных.

— Эй, — снова сказал я, — не против, если я присоединюсь?

Она продолжала смотреть на меня, не говоря ни слова. Я едва мог рассмотреть ее лицо под всем этим слоем грязи.

Она так и не ответила, я пожал плечами и направился к ней. Может, я даже смог бы найти что-нибудь полезное в мусорном баке.

Когда я оказался от нее на расстоянии десяти шагов, она сдавленно вскрикнула и побежала прочь. Она побежала так быстро, что споткнулась и упала на асфальт, ободрав при этом руки и колени. Я побежал к ней. В то время мое колено было гораздо в худшем состоянии, я помню, как спотыкался и шипел от боли при каждом быстром движении.

— Эй! — сказал я, — ты в порядке?

Она резко отскочила от меня, прикрывая лицо ободранными руками.

— Пожалуйста, — прошептала она, — пожалуйста, пожалуйста.

— Что, пожалуйста? — Я вздохнул, мне стало стыдно за свою раздражительность. На глаза у нее наворачивались слезы. — Перестань плакать, я не причиню тебе вреда. — Я присел на колени рядом с ней. Сначала она тихо всхлипнула и начала отползать от меня, но когда заметила, что я не сижу на месте, остановилась и пристально посмотрела на меня. Обе коленки у нее были разодраны до крови.

— Ты живешь неподалеку? — спросил я ее.

Она кивнула, а потом, будто что-то вспомнив, помотала головой.

— Нет, — сказала она.

— Тебе помочь добраться до дома?

— У меня нет дома.

— Нет? А где твои родители?

Она снова покачала головой. Я вздохнул, положил свой вещевой мешок на землю и протянул ей руку.

— Давай, поднимайся, — сказал я, — ты же не хочешь получить заражение крови. Я помогу тебе обработать раны, а потом ты снова сможешь вернуться к своим делам. Можешь взять немного моей еды. Согласна?

Она ненадолго замешкалась, но все же вложила свою руку в мою.

— Хорошо, — прошептала она так тихо, что я едва расслышал ее.

Той ночью мы спали в переулке за ломбардом, там стояли два вполне приличных кресла и один почти целый диван. Я промывал колени девочки алкоголем, который украл из бара, а она закусила зубами тряпку, чтобы не кричать и не привлекать к нам внимания. Кроме того, что я обрабатывал ее раны, она никак не позволяла мне придвинуться к ней ближе. Всякий раз, когда моя рука случайно касались ее волос или задевала ее руку, она вздрагивала, как будто случайно обожглась о горячий пар из чайника. Вскоре я бросил попытки разговорить ее. Я уложил ее спать на диван, а сам, подложив под голову рубашку в качестве подушки, устроился на тротуаре.

— Если с утра ты захочешь уйти, просто иди, — сказал я ей, — ты не обязана будить меня или говорить до свидания, или еще что-то в этом роде. Мои глаза начали закрываться, но она оставалась на чеку, глядя прямо на меня, даже когда я заснул.

Утром она никуда не ушла. Везде следовала за мной по пятам, так же, как я, ковыряясь в мусорных баках, в поисках одежды и съедобной еды. Я пробовал просить ее, чтобы она ушла. Даже пробовал кричать на нее. Сирота в моей компании стала бы огромной проблемой. Но я только доводил ее этим до слез, а она продолжала идти за мной.

Две ночи спустя, когда мы сидели вместе у костра, она, наконец-то, заговорила со мной.

— Меня зовут Тесса, — прошептала она. Затем она пристально изучала мое лицо, как будто хотела угадать мою реакцию.

Я только пожал плечами.

— Полезно знать, — сказал я.

Вот и все.

 

* * *

 

ТЕССА ВНЕЗАПНО ПРОСЫПАЕТСЯ, УДАРЯЯ МЕНЯ РУКОЙ ПО ГОЛОВЕ.

— Ой, — бормочу я, потирая лоб рукой. Рана на руке тут же отдается болью, и я слышу, как серебряные пули, которые Тесса вытащила из моей одежды, ударяются друг о друга в кармане. — Если ты хотела разбудить меня, могла бы просто потормошить.

Она подносит палец к губам. Я напрягаюсь. Мы все еще сидим под пирсом, до рассвета, наверное, еще пара часов, поэтому небо на горизонте потемнело. Единственным источником света были фонари, стоящие вдоль берега озера. Я смотрю на Тессу. В темноте кажется, что глаза у нее блестят.

— Ты что-нибудь слышишь? — шепчет она.

Я хмурюсь. Обычно я замечаю, если происходит что-то подозрительное, раньше Тессы, но в этот раз я вообще ничего не слышал. Мы молчим какое— то время. Я слышу только плеск волн, звуки рабочих турбин и проезжающих мимо машин.

Я снова смотрю на Тессу.

— Что ты услышала в первый раз?

— Это было похоже... на какое-то бульканье, — шепчет она.

Перед тем как я успеваю все обдумать, я слышу шаги и голоса на пирсе, прямо у нас над головами. Мы прячемся глубже в тень. Мужские голоса и тяжелые шаги. Через секунду я понимаю, что идут двое мужчин. Пара уличных полицейских.

Я продолжаю двигаться дальше от берега, несколько камней беззвучно скатываются вниз на песок. Я двигаюсь, пока спина не натыкается на жесткую гладкую стену. Тесса делает то же самое.

— Что-то страшное надвигается, — говорит один из полицейских, — чума уже проникла в сектор Зейн.

Их шаги становятся ближе, и я вижу, как их фигуры появляются в начале пирса. Вдалеке появляются первые признаки рассвета, окрашивая небо в серый цвет.

— Я не слышал о том, что чума проникла туда.

— Должно быть, какая-то новая стадия болезни.

—Что они собираются делать?

Я стараюсь прислушаться к их разговору, но эти двое уже ушли довольно далеко, так что до меня теперь доносится только неясное бормотание. Я делаю глубокий вдох. Сектор Зейн расположен в тридцати милях отсюда, но что, если этот странный знак на доме моей семьи и означает эту новую стадию болезни? И что Электор Примо собирается с этим делать?

— Дэй, — шепчет Тесса.

Я смотрю на нее. Она повернулась спиной к озеру и смотрит на что-то у нас за спинами. Она указывает на углубление у нас под ногами.

Твердой поверхностью за нашими спинами оказалась металлическая пластина. Я смахиваю с нее еще больше камней и грязи, и вижу, что пластина уходит глубоко под землю, скорее всего, весь пляж держится на этой пластине. Я приглядываюсь к пластине.

Тесса смотрит на меня.

— Она полая.

— Полая? Я прикладываю ухо к холодной поверхности пластины. Я слышу какое— то бульканье и шипение, которые Тесса слышала до этого. Это не похоже на обычное металлическое строение, которое удерживает весь пляж. Я отстраняюсь от пластины и рассматриваю ее еще раз, теперь я замечаю какие-то символы, вырезанные на ней.

Один из символов — флаг Республики. А рядом маленькими красными цифрами вырезан номер: 318.

 

Глава 10

— Я ДОЛЖЕН ПОЙТИ ТУДА, А НЕ ВЫ.

Я стискиваю зубы и стараюсь не смотреть на Томаса. Такое чувство, что со мной говорит не он, а Метиас.

— Я выгляжу менее подозрительной, — отвечаю я. — Людям легче довериться мне. Мы стоим у окна в северном крыле Баталла Холла, наблюдая, как коммандер Джемесон допрашивает пленного. Сегодня они поймали шпиона из Колоний, который распространял слухи о том, «как Республика обманывает всех!». Шпионов обычно отправляют в Денвер, но если их ловят в больших городах, таких как Лос-Анджелес, мы ловим их до того, как оно добираются до столицы. Сейчас он висит вниз головой, подвешенный в комнате для допросов. У коммандера Джемесон в руках ножницы.

Я немного наклоняю голову и смотрю на шпиона. Я уже ненавижу его, как и все, что связано с Колониями, он точно не связан с Патриотами, но это делает из него еще большего труса. (До сих пор каждый Патриот, которого мы ловили, убивал себя сам, до того, как его доставляли на допрос.) Этот шпион молод, на вид ему лет двадцать. Столько же, сколько было моему брату. Я постепенно начинаю привыкать говорить о Метиасе в прошедшем времени.

Краем глаза я замечаю, что Томас все еще смотрит на меня. Коммандер Джемесон официально назначила его на должность моего брата, но у Томаса слишком мало власти, чтобы влиять на мое проверочное задание, и это его сильно бесит. Он бы не позволил мне тайно проникнуть в Озерный сектор без подстраховки и команды подмоги, следующих за мной.

Хотя все уже решено и начнется завтра утром.

— Послушайте. Не переживайте за меня. — Через стекло я вижу, как шпион выгибает спину и бьется в агонии. — Я могу о себе позаботиться. Дэй не дурак— если бы за мной по всему городу следовала целая «группа поддержки», он бы сразу это заметил.

Томас смотрит на допрос.

— Я знаю, что вы хорошо выполняете свою работу, — отвечает он. Я жду следующего «но» в его словах. Однако он этого не говорит. — Только держите свой микрофон всегда включенным. А я займусь делами здесь.

Я улыбаюсь ему.

— Спасибо.

Он не смотрит на меня, но я вижу, как дергаются уголки его губ. Может, он вспоминает, как я ходила по пятам за ним и Метиасом, задавая всякие глупые вопросы о работе военных.

А за стеклом шпион вдруг начинает кричать на коммандера Джемесон и яростно биться в цепях. Она поворачивается в нашу сторону и щелкает пальцами, разрешая нам войти. Я, не раздумывая, захожу внутрь. Томас, я и еще один солдат, стоящий возле двери в комнату для допроса, быстро заходим внутрь и встаем у задней стены. В комнате ужасно душно и жарко. Я смотрю на заключенного, который продолжает кричать.

— Что вы сказали ему? — спрашиваю я коммандера Джемесон.

Она смотрит на меня. Взгляд у нее холодный, как лед.

— Я сказала ему, что дирижабли следующим уничтожат его родной город. — Она поворачивается обратно к заключенному. — Он начнет сотрудничать с нами, как только поймет, что для него лучше.

Шпион смотрит на каждого из нас по очереди. Из уголка рта у него течет кровь, попадая на лоб и волосы, капая на пол под ним. Каждый раз, когда он начинает дергаться, коммандер Джемесон затягивает цепь вокруг его шеи и держит, пока он не перестает двигаться.

Теперь он рычит и плюется кровью, которая попадает нам на ботинки, из-за чего я с отвращением поднимаю взгляд от пола.

Коммандер Джемесон наклоняется к нему с улыбкой на лице.

— Может, начнем сначала? Как ваше имя?

Шпион отворачивает голову в сторону и продолжает молчать.

Коммандер Джемесон делает глубокий вздох и кивает Томасу.

— Я немного устала, — говорит она, — будьте так любезны.

— Да, мэм. — Салютует Томас и делает шаг вперед. Он сжимает челюсть и с силой бьет шпиона кулаком в живот. Шпион кашляет от боли и выплевывает очередной сгусток крови на пол. Я, стараясь отвлечься, рассматриваю его одежду. (Медные пуговицы, военные ботинки, на рукавах синие булавки. Это значит, что он переоделся в солдатскую форму, а мы поймали его около Сан-Диего, единственного города, в котором солдаты носят эти булавки. Я легко могу сказать, что его выдало. Одна из медных пуговиц выглядит более плоской, чем те, которые делают в Республике. Должно быть, он сам приделал эту пуговицу, взяв ее со старой формы Колонистов. Глупо. Ошибка, которую могли допустить только шпионы Колоний.)

— Как ваше имя? — спрашивает коммандер Джемесон еще раз. Томас достает нож и подносит его к пальцу шпиона.

Он тяжело сглатывает.

— Эмерсон.

— Эмерсон, а дальше?

— Эмерсон Адам Грэхем.

— Мистер Эмерсон Адам Грэхем из Восточного Техаса, — говорит коммандер Джемесон легким успокаивающим голосом. — Рада познакомиться с вами, сэр. Скажите мистер Грэхем, зачем Колонии послали вас в нашу славную Республику? Чтобы распространять их ложь?

Шпион тихо смеется.

— Славная Республика, — шипит он. — Ваша Республика не протянет больше десяти лет. Однажды Колонии уже захватывали ваши земли, они смогут сделать этот мир куда лучше...

Томас бьет шпиона по лицу рукояткой ножа. Теперь на полу кроме крови валяются зубы шпиона. Я смотрю на Томаса, волосы упали ему на лицо, а вместо обычной доброты на лице выражение жестокого удовольствия. Я хмурюсь. Не часто я вижу у него такое выражение; оно пугает меня.

Коммандер Джемесон останавливает Томаса до еще одного удара.

— Все в порядке. Давайте послушаем, что наш друг хочет сказать против Республики.

Лицо у шпиона красное от того, что он уже долго висит вниз головой.

— Вы называете это Республикой? Вы убиваете собственный народ и пытаете своих братьев.

Я закатываю глаза. Колонии хотят, чтобы мы думали, будто, захватив нашу территорию, они сделают жизнь лучше. Такое чувство, что они делают нам одолжение. Вот какими они видят нас — бедная ограниченная нация. Единственная же цель, которую они преследуют, это захватить новые земли, я слышала, что они понесли гораздо больше потерь после наводнения, чем мы. Вот чего они на самом деле хотят. Земля, земля, земля. Объединиться с ними — никогда, этого никогда не произойдет. Мы уничтожим их или погибнем сами.

— Я ничего вам не скажу. Можете пытать меня, сколько хотите, я все равно ничего не скажу.

Коммандер Джемесон смотрит на Томаса и улыбается, а он улыбается ей в ответ.

— Ну что же, вы слышали мистера Грэхема, — говорит она, — пытайте его, сколько хотите.

Томас продолжает бить шпиона, и через какое-то время другой солдат присоединяется к нему, чтобы держать шпиона на месте. Я заставляю себя смотреть на то, как они выбивают из него информацию. Я должна научиться этому, ознакомиться на практике. Уши начинают звенеть от криков заключенного. Я стараюсь игнорировать тот факт, что у него такие же черные прямые волосы, как у меня, бледная кожа и, что он того же возраста, что и Метиас. Я говорю себе, что Томас пытает сейчас не Метиаса. Это невозможно.

Метиаса не могут пытать. Ведь он уже мертв.

Вечером Томас провожает меня домой и целует в щеку, перед тем как уйти. Он говорит мне быть осторожной и, что он будет отслеживать все, что я буду говорить по микрофону.

— Мы присмотрим за вами, — заверяет он меня, — вы не будете одиноки, если, конечно, сами не захотите этого.

Я выдавливаю из себя ответную улыбку и прошу его присмотреть за Олли, пока меня не будет.

Когда я наконец-то захожу в квартиру, то сворачиваюсь калачиком на диване и глажу одной рукой Олли по спине. Он крепко спит, но прижимается спиной ближе к спинке дивана. Он, наверное, тоже сильно скучает по Метиасу. Старые фотографии наших родителей разбросаны на журнальном столике. Так же лежат журналы и буклеты, которые Метиас хранил, как память о них — походы в оперу, поздние ужины, первый опыт вождения. С тех пор, как Томас ушел, я копаюсь в вещах Метиаса, надеясь, что найду в них хоть намек на то, о чем он хотел со мной поговорить. Я просматриваю письма Метиаса и перечитываю надписи, которые папа любил оставлять на фотографиях. На последней фотографии наши родители с юным Метиасом стоят возле Баталла Холла. Все трое изображают приветственный жест. «Здесь Метиас начнет свою карьеру!» Двенадцатое марта. Я смотрю на дату. Фотография была сделана за несколько недель до их смерти.

Я кладу диктофон на край журнального столика. Дважды нажимаю на кнопку и раз за разом вслушиваюсь в голос Дэя. Какая внешность может соответствовать такому голосу? Я стараюсь представить себе, как выглядит Дэй. Молодой и спортивный, худощавый от долгих лет, проведенных на улице. Из-за испорченного динамика голос звучит хрипло и искаженно, так что я с трудом разбираю некоторые слова.

— Слышишь это, Олли? — шепчу я. Олли слегка похрапывает и кладет голову ближе ко мне. — Это тот самый парень. И я обязательно поймаю его.

Я проваливаюсь в сон, при этом слова Дэя звенят у меня в ушах.

 

* * *

 

НА ЧАСАХ 06:25

 

Я в Озерном секторе, наблюдаю, как лучи восходящего солнца окрашивают водяные колеса и гидротурбины в золотой цвет. Слой дыма от них вечно парит над самой кромкой воды. Дальше, через озеро, я вижу Лос-Анджелес, он расположен прямо напротив берега. Уличный полицейский подходит ко мне и говорит, чтобы я не слонялась без дела. Я киваю головой и иду дальше.

Я легко смешиваюсь с людьми, которые живут в этом секторе. На мне рубашка с короткими рукавами и воротником, купленная в торговом центре на границе между Озерным и Зимним. Брюки порваны и покрыты грязью, ободранные кожаные сапоги. Я тщательно выбрала способ, которым завязаны шнурки на ботинках. Простой узел «Роза», его используют все рабочие. Волосы собраны в тугой высокий хвост. На голове кепка разносчика газет.

Кулон Дэя надежно спрятан в кармане.

Я не могу поверить, насколько здесь грязно. Наверное, даже хуже, чем в полуразрушенных районах Лос-Анджелеса. Уровень воды практически такой же, как сама земля (наверное, единственное отличие от других бедных секторов, которые абсолютно одинаковые), так что если вдруг будет шторм, вода затопит все улицы на берегу грязью и сточной водой. Все здания полуразрушенные, с облезлой краской — конечно, кроме главного штаба полиции. Люди проходят мимо мусора, разбросанного у стен, как будто его там вовсе нет. Бродячие собаки и мухи облепили мусорные кучи, как и многие люди. Я морщу нос от ужасного запаха (дым, бензин и канализация). Затем я останавливаюсь и понимаю, что если хочу сойти за жителя Озерного сектора, то должна привыкнуть к этому зловонию.

Несколько мужчин с усмешкой смотрят на меня, когда я прохожу мимо. Один даже окликнул меня. Я игнорирую их и иду дальше. Что за сброд придурков, а ведь эти мужчины могли пройти Испытание. Интересно, могу ли я подхватить чуму от этих людей, несмотря на вакцинацию, которую мне делали. Мало ли, где они лазили.

Я снова останавливаюсь. Метиас говорил мне никогда не осуждать бедных людей. Ну, он был гораздо лучше меня, горько думаю я.

Крошечный микрофон у меня в щеке слегка вибрирует. Затем я слышу слабый звук из наушника.

— Мисс Ипарис. — Голос Томаса звучит так тихо, что только я могу его расслышать. — Все в порядке?

— Да, — бормочу я. Микрофон улавливает даже легкие колебания моего голоса. — Я в центре Озерного сектора. Отключусь ненадолго.

— Понял, — говорит Томас и с его стороны наступает тишина.

Я щелкаю языком, и микрофон отключается.

Я провожу большую часть утра, делая вид, что копаюсь в мусорных баках. От других нищих я слышу разговоры о жертвах чумы, из-за каких районов сильнее всего нервничает полиция и о тех, кто идет на поправку. Они говорят о местах, где можно найти хорошую еду и пресную воду. О местах, в которых лучше прятаться во время урагана. Некоторые бедняки выглядят очень молодо, даже для того, чтобы пройти Испытание. Дети говорят о своих родителях или о том, как обокрасть солдат.

Но никто не говорит про Дэя.

Часы растягиваются до вечера, а потом перетекают и в ночь. Когда я нахожу тихий переулок для отдыха, с несколькими нищими, которые уже устроились на ночлег у мусорных баков и спали, то забиваюсь в темный угол и включаю микрофон. Затем достаю из кармана кулон Дэя, придерживаю его, чтобы изучить его гладкую поверхность.

— Наступление ночи, — бормочу я. Мое горло слегка вибрирует.

У меня в ухе раздается слабое потрескивание.

— Мисс Ипарис? — отвечает Томас. — Вам днем повезло?

— Неа, никак. Попробую завтра покрутиться в общественных местах.

— Хорошо. Наши люди будут готовы в любое время суток.

За «наши люди будут готовы в любое время суток», я знаю, что Томас подразумевает только себя.

— Спасибо, — шепчу я. — Темнеет.

Я выключаю микрофон. Мой желудок урчит. Я вытаскиваю ломтик курицы, который нашла у черного хода кухни кафе и заставляю себя прожевать его, не обращая внимания на слизкий холодный жир. Если мне приходится жить, как Озерным жителям, то и питаться я буду, как они. Может быть, мне даже придется найти работу. От этой мысли меня слегка передергивает.

Когда я, наконец, проваливаюсь в сон, мне снится плохой сон и в нем Метиас.

Ни на следующий день, ни через день, я не нахожу ничего существенного. Мои волосы спутались, жара начинает утомлять, а лицо покрывают копоть и грязь. Когда я смотрю на свое отражение в озере, то понимаю, что теперь выгляжу именно как уличная бродяжка. Грязь повсюду. На четвертый день, я иду к рубежу между Озером и Синим хребтом и решаю побродить по барам.

Вот, где происходят события. Я застреваю на боях Скиз.

 

Глава 11