ДО ПОНЕДЕЛЬНИКА ПОМЕДЛИ

...Это была пятница, когда ты пришел ко мне второй раз. Первый раз ты пришел днем раньше -- в четверг. В четверг нас "закрутило" друг на друга, еще ничего не было, даже поцелуя, но уже все было сложно, страшно и интересно. И было предчувствие, предвкушение, и где-то внутри -- крик, радостный крик: "мое"... Хотя -- который раз? -- перед этим клялась -- себе, небу -- быть верной мужу... Ты пришел, и у ж е было ясно, еще в четверг, что от этого притяжения не удержаться, что оно -- кончится? начнется? пост елью. И в пятницу еще ничего не было, кроме поцелуя, от которого у меня поехала крыша, потом ты посадил меня к себе на колени и стал объяснять, как правильно заваривается чай, и я истерически засмеялась, потому что после поцелуя могла думать уже только об этом... И ты стал звать к себе, а у меня и так все смешалось, и мне надо было опомниться от тебя, чтобы прийти к тебе... И я обещала -- в понедельник.

До понедельника помедли...

Продли меня... или не дли.

Пока мы вяжем эти петли

ты раздели меня... дели

до неделимого пространства

своей души. Меня дели

не для любви --

для постоянства

своей свободы. Отлови

в ловушку сердце. И недели

замкни до подлинных минут,

так, чтобы больше не успели

нам помешать, когда идут

туда, где нам неинтересно

ни жить, ни плакать, ни играть;

туда, где нам с тобою тесно...

Замкни! -- ведь ты умеешь брать

не мелким вором, не по грамму,

не по деньгам в чужом ларце, --

а -- по душе.

Свою программу

осуществи в моем лице, --

так, чтобы море укачало

в приливе ласковой петли, --

продли

до длинного начала

в конце концов...

меня продли

до понеде ль ни ка...

...Первый раз -- всегда -- как в холодное море. Можно -- медленно, можно вообще не купаться, но с тобой -- знаю, что нужно сразу... Нервничаем оба. От неизбежности... От необходимости. "Иди, ложись, я подойду" -- говоришь ты, так или иначе, или даже ласковее, но скорей -- холодновато, -- не помню, потому что как каждой женщине мне хочется перед этим -- убежать, спрятаться, увернуться, иными словами -- избежать... Я медлю, потому что мне неловко и неуютно. Ты поставил меня перед фактом, и нет пути отступления... Ты не помогаешь мне раздеться, хотя, может, боишься спугнуть или смутить... И совсем не помню, к а к мы перешли к этому, а помню уже после, когда ты горько шутишь: "Ну вот... Два с половиной неврастеника..." и я удивляюсь: "Почему два с половиной?" -- и ты ответил: "Потому что ты -- один, а я полтора..." А дальше -- голая, иду в коридор к сумке, и достаю "До понедельника помедли..." ...Ты читаешь лежа, а я превращаюсь в одно сплошное ожидание, хотя знаю, тебе польстит открытие, что хотела тебя так еще до... И ты восхищенно произносишь: "Совершенно гениальное стихотворение..."

"Недоласканная ты какая-то..." -- говоришь ты нежно, как врач, провожая меня домой, и попадаешь в точку... больную.

...и снова -- первая наша пятница, еще до. Иронизируя над своей медлительностью, говорю тебе, что плохо соображаю. А в понедельник -- твой сюрприз, куча стихов, для меня, из-за меня...

-- Не быстро я соображаю...

-- Ребенка сразу родила?

Жемчужина, слоями обрастая,

куда-нибудь торопится она?

...после близости с тобой мне хочется целовать твои руки. Благодарность? Счастье?

СЕМЬ НЕБЕС

-- Ой, все чудесится и чудесится! -- закричала Алиса.

--

Л. Кэрролл "Алиса..."

Семь небес придумали от скуки.

Или -- неумения летать.

Что с того? Твои мне были руки,

чтобы небеса по ним считать.

Семь небес -- сбываться, забываться,

чудесами поздними латать...

Только -- если вовремя сбиваться --

можно и до сотни досчитать.

Семь небес над нами полетали, --

не спасая, но и не губя.

Как же от моих молитв устали,

если мне придумали тебя...

...Стихотворение девочки, впервые встретившей мужчину, о котором мечтала. А написано -- в тридцать, после двух замужеств и не одного любовника...

Утро. Спрашиваю:

-- Тебе скоро уезжать?

-- Сейчас!

-- Я бегу ставить чайник?

-- А насилие?

-- Какое насилие?

-- Кто будет совершать? -- сонно-вальяжно-лениво заканчиваешь ты утренний постельный диалог и переходишь к действиям...

Одеваюсь. Подхожу.

-- Вид у тебя художественный и ебучий!

Я, потупившись:

-- Значит, неприличный?

-- А что, у тебя эти два слова означают именно этот смысл?

Обзывая тебя, ухожу наконец ставить чайник. Через три минуты с диким нежеланием ты пытаешься подняться с постели.

-- Ну вот, получила чего хотела -- ворчливого спящего мужика и утреннюю заботу...

-- Сам заваришь чай или доверишь мне?

-- Женщина не умеет заваривать чай как следует!

Ты встаешь и через минуту оказываешься на другой кровати с тоской в глазах: "Поспать бы и никуда не тащиться..." Глажу тебе спину и вкрадчиво произношу: "Есть еще две кровати, на которых можно поваляться".

-- Трахать тебя можно и в том кресле -- мрачно произносишь ты, кивком указывая на кресло.

-- Не обязательно же трахать! Можно просто поспать еще на двух кроватях, как Машенька в гостях у медведей...

-- Я почти не спал... кровать была жесткая и неподатливая, потому что на ней лежало что-то твердое, какая-то дурацкая подстилка. А воздух загораживал шкаф и мне было душно. Ноги я еще как-то из-под одеяла вытаскивал, а голове было плохо. Я совсем не выспался, никак не мог уснуть. Думал повернуться на правый бок, а то левая рука у меня была совсем слабая. Ты говоришь, я тебя гладил, гладил, а потом засыпал -- ничего подобного! -- Я тебя гладил, а потом сила в руке кончалась, и тогда только я засыпал. И подушки у тебя были плохие...

-- Сказал бы, я бы поменяла! А горошина случайно под ними не лежала? Зато теперь я вижу, что ты -- настоящий король!

-- Король!.. -- скептически произносишь ты, добитый этим определением, и категорически встаешь к чаю. Завариваешь как всегда -- с ритуальным вдыханием запаха разогретых, но еще не залитых кипятком чаинок.

Пьем чай.

-- Почему у меня чай зеленый, -- ворчливо начинаешь ты, -- а у тебя в чашке -- желтый?

-- Потому что у тебя фаянсовая чашка, и в ней один цвет получается, а у меня фарфоровая, и в ней -- другой цвет.

-- Ерунда! Потому что ты -- неправильная, и чай у тебя неправильный, а я -- правильный, и чай у меня -- правильный! Что это у тебя вид такой пропащий?

-- Куда пропащий? -- спрашиваю улыбаясь.

-- Куда! В этом вся твоя шизоидность! Все время невозможные вопросы задаешь! Просто пропащий!.. Еще бы часочек поспать...

-- Поспи!

-- Ну да! Дадут тут поспать! Будут ходить и показывать всякие красивые места -- "посмотри, какая у меня красивая грудь, какая красивая нога"...

Я сердито изумляюсь самореклама -- совсем не по мне -- и обиженно произношу:

-- Я же вся в пиджаке и брюках, вся закрытая!

-- Ха! -- Я и говорю, что вся ты неправильная, и чай у тебя в чашке неправильный! А я -- правильный!

-- Чего бы мне тебе такое с утра сказать? -- наконец тихо не выдерживаю я.

-- Скажи, что у меня плохо стоит по утрам, и тогда я задумаюсь, причем надолго! Скажи, что даже для обычного насилия девушкам приходится совершать массу дополнительных действий, чтобы привести нечто в надлежащий порядок. И вообще, ты мне так затянула этот процесс, что все красивые образы рассыпались, и остался только какой-то огромный бык, дерево и вода...

-- Это же было похищение Европы!

-- Ну да, какая еще в жопу Европа! И вообще, бедный бык потом деваться не знал куда на этом дурацком острове Крит. Он все бегал, бегал от нее, а она все к нему: "Ты посади меня так, ты посади меня на... черт! На спину, а потом еще по-другому...

-- Оговорочки у вас по Фрейду... Интересно было бы послушать этот миф в вашем исполнении в разное время суток -- утром, вечером...

-- До, после, во время... Поспать бы еще!

-- Поспи.

-- С тобой?

-- Зачем, -- можно же просто побеседовать лежа, как древние!

-- Конечно, натрахают каких-нибудь разноцветных рабынь, а после -- мальчиков, упьются, уедятся -- животы переполнены, члены расслаблены, бухнутся на лежанки и рассуждают: "Как ты думаешь, Сицилиан, что лучше в философском существе бытия -- ласки ублажающих рабынь или натянутая попка свежего мальчика в ключе чувственной истины? -- Ты знаешь, Октавиан, думаю, что в философском смысле эти две вещи несравнимы друг с другом в плоскости чувственных удовольствий, поскольку служат разным целям и дают несравнимые друг с другом ощущения, хотя имеют отношение к одним и тем же членам; поэтому, друг мой Сицилиан, думаю, вопрос твой пока неразрешим в свете непреходящей истины... -- Так, что ли?

-- Так.

-- Ты слишком податливая, мягкая и доверчивая... Представляешь, а я скоро буду совсем седой, -- и крылья будут седые, -- говоришь, грустно поглаживая плечи и руки.

И добавляешь:

"Бес в ребро..."

Потом ты встаешь и быстро собираешься. Исчезаешь с обычным напутствием: "Не скучай!" И мне становится плохо, потому что это надо пережить... "Море было большое..." -- и вдруг оборвалось, и сразу суша, и вместо моря -- скучная земля со скучной травой.

Скучно!

Скучно ли? -- Как ослепнуть.

Медленно, словно после шока, возвращается зрение. На землю тоже надо глядеть -- чтобы не упасть...

...до следующего наплыва моря.

ПИШЕШЬ ГЛАГОЛ "ЛЮБИТЬ"

Пишешь глагол "любить",

душу сбивая с ног...

Губы или губить?

Где же исконный слог?

Губы или губить?

Где же искомый слог?

Пишешь глагол -- "любить"

там, где пишу я -- Бог.

Вызови яркий блеск,

и восхожденье рук,

вызови острый всплеск

в замкнутый этот круг...

В имени Александр

АЛый, КаСАНье, ДРожь.

Именем Александр

сердце мое умножь...

...я представляю, как ты едешь в электричке. Может, в какой-то момент ты остро захочешь меня и будешь представлять, как в следующий раз овладеешь мной. Или подумаешь, засыпая от хронической творческой бессонницы: "Как я устал, как мне все это надоело..." Или напишешь три новые строчки на маленьком прямоугольнике билета.

Твои ветки, как все твои подарки, обладают способностью занимать максимальное пространство, -- они такие длинные. На них уже распустились зеленые листья. Переняв твой характер, они ухитряются обнимать меня во всех сторон. Куда бы я ни шла по комнате, они, задев, зацепив меня, заставляют остановиться, обратить на них внимание, осторожно высвободиться из их объятий и подумать о тебе. Они глупые и ревнивые -- я и так делаю это постоянно.

МАСТЕР

Когда я в первый раз назвала тебя Мастером? Наверное, тогда же, зимой, когда родилось стихотворение "Мастеру"... Потому что ты первый включил меня, включил во мне спящую и закомплексованную от невезения женщину. ...Когда я в первый раз назвала тебя Чеширским Котом? Наверное, когда ты снова и снова читал мне на кухне "Алису".

Мастер, Чеширский Кот. Или -- Мастер Чеширский Кот...

Когда с тобой гуляю вдоль оврага, --

конечно, не гуляю -- просто нет

глагола называющего это --

скорей всего, тебе принадлежу

под видом обоюдного хожденья...

Так вот,

когда ведешь меня к метро,

мимо дворов, домов или деревьев, --

мне кажется, что скоро оборвется

пустое голограммное кино,

дешевая свернется панорама,

овраг увйдет, сломается метро...

отцепится вагон... и мы с тобою --

окажемся? очнемся? вознесемся? --

На дачу -- т у

где Мастер с Маргаритой...

Уже

после московского дурдома,

летания на суетной метле,

битья окон и прочего мытарства...

Ни Воланда,

ни прочих --

там не будет.

И даже не потребуется Бала, --

поскольку выкуп был произведен

д о Мастера уставшей Маргаритой...

И позади останется огонь,

которого они не избежали --

но рукописи, к счастью, не горят.

И Мастер будет главною фигурой,

А Маргарита -- воздухом и словом.

И Мастер будет вечно гениален,

но, изменив булгаковский сюжет,

откажется, конечно, от покоя,

и будет с Маргаритою творить

свою любовь в огне, а не в покое...

И может быть, долюбятся до света...

А ты вздыхаешь: "... только Мастер -- это ты..." -- и я не соглашаюсь...