НЕКРАСИВЫЙ САМОЛЕТ НЕ ЛЕТАЕТ

...ты спишь. Я, как охотница, пытаюсь разглядеть твою душу в зарослях твоего сна... Несколько раз я почти на взлете -- вот-вот увижу... Это похоже на шар, со сложно меняющейся поверхностью, прозрачной и непрозрачной. Вижу -- два крыла, причем одно -- летит вверх, другое -- вниз, одновременно, не отделяясь от шара. И шар при этом так и летел -- вверх и вниз сразу, за рамками земных законов... Фантазия? Видение? Снова засыпаю... и просыпаюсь... придумываю версию для моего несчастного безобидного мужа. Представляю, как раздается звонок и мы спокойно (?) одеваемся, я приношу тебе сигарету, ты спокойно (?) идешь курить на балкон, после этого я спокойно (?) открываю дверь, сообщая, что мы -- на балконе и не сразу услышали звонок... Потом думаю: Бог просто не допустит этого и муж будет на работе столько, сколько ты захочешь пробыть у меня...

Пробую молиться: "...не моя воля, но Твоя..." -- и чтобы все у нас длилось, длилось, и было всегда. Банально, как все влюбленные бабы, думаю -- какой ты сильный и умный. ...Некрасивый самолет не летает -- некрасивая душа тоже. Мне кажется, что ты -- свободен, а свободный не бывает ни трусом, ни подлецом. Ты летаешь, даже когда тебе самому кажется, что ты ползаешь... Я завороженно наблюдаю твои полеты, -- или свои иллюзии? -- поэтому бываю рассеянна. С тобой даже на людях -- сосредоточена на тебе. Если бы ты знал, сколько я встречала дураков и душевных импотентов -- они хуже физических ... думала -- других не бывает, только в книгах, в кино, или -- просто не для меня. И вдруг -- ты ... словно еще один зрячий в стране слепых! Зрячие есть -- абстрактные -- там, в заоблачных высотах, за горами, за лесами, за широкими морями... А ты -- мой, взаимный... Уворовываешь меня -- высокими и низкими полетами, улыбкой Чеширского Кота, затягиваешь меня в воронку своей души...

Выбор -- скучное слово, усталое -- как выбираться из дремучего бора, взбираться на холм или склон. Как царевне -- сперва -- острым веретеном наиграться, а потом -- отсыпаться за бором сто лет, -- и в полон пола, лона склоняться столетнюю долгую ночку, -- все склоняться ко сну, и слоняться безумно по сну -- ожидая Того, кто прорвется сквозь бор-оболочку в бессловесность души, поцелуем окликнув весну!.. Я не делаю выбор -- поскольку в бору не гуляю -- не люблю выбираться из леса дремучих страстей. Выбор -- это для слабых. Я слабых в бору оставляю. Сильный -- перелетает и делает новых детей. Делать -- скучное слово. Создаст, сотворит и сольется для соития слов, для соития тела души. Сильный -- перелетает, войдет, перелюбит -- найдется, и -- прорвется сквозь бор, чтобы властное бросить: "Греши!" -- невзирая на Бога... прорвется и жадно надкусит Плод созревшей души, словно яблоко, вмиг разломив. Змием веретеном и уколет, и нежно искусит, искусительный яд на блаженную Еву излив. Я не делаю выбор, я просто с тобою -- летаю, таю, если изволишь, -- из воли меня уводя, доводя до безволия... таю, летаю, латаю оболочку души -- словно выбор тебя обводя. Выбор -- скучное слово, о как же с тобою не скучно! Скушать яблоко -- все! И до дна -- я отдамся, отдам... Этих яблок -- полно... Только, Господи! -- как же мне душно от избытка души Твоей в теле... моем ли, Адам?

АЛЕНЬКИЙ ЦВЕТОК

...снова ловлю себя на том, что раньше, с другими, когда было плохо -- всегда находила за что их можно не любить. Ты, с мгновенной интуицией, почти всегда угадываешь, когда перегибаешь палку. Я не встречала этого у мужчин. Я идеализирую тебя, мне мнится, что сам изведешь себя, если сделаешь кому-то плохо... мнится, что не сумею тебя разлюбить...

...ты -- живой, ...реагирующий не только на "тепло-холодно-горячо", "хорошо-плохо", "больно-не больно", а на все. Ты для меня -- чудо. А пишешь про себя -- Чудовище... и ты прав.

За окном -- солнце.

-- Еще чаю?

-- С удовольствием! Чай из твоих рук -- так же приятно, как кое-что в твоих руках.

Делая бутерброд, задумываюсь. Наконец замечаю, что ты режешь хлеб сам.

-- Ну вот, пока я соображаю, ты уже занялся самообслуживанием!

-- Это как памятник Бауману?

-- Что же я так долго соображаю? -- сетую я на себя.

-- А ты хочешь после двух половых сношений еще что-то соображать?

Ты собираешься уходить. Пока надеваешь рубашку, я демонстративно нацепляю на себя галстук. Он слишком длинный и едва прикрывает лобок. Я говорю:

-- Правда -- похоже на купальник с открытой грудью?

-- Ты не переживай, -- сочувствуешь ты, -- я тебе принесу еще больше и длиннее...

-- Галстук? И я буду рекламировать таким образом галстуки? Кажется, до этого еще никто не додумался, у нас во всяком случае...

Надеваю пиджак.

-- Так ты похожа на беспризорника. Чего бы тебе еще сказать и наврать?

На прощанье делаешь вид, что хочешь запустить в меня камнем.

-- Ты уже третий раз за сегодня изображаешь покушение на меня. Зачем?

-- Ну мне же интересно быть виноватым, и чтоб ты меня прощала!

-- А-а! -- восхищенно протягиваю я...

...после любви -- ты стоишь, а я сижу на кровати перед тобой, ты пошатываешься, и моя рука невольно удерживает тебя за то, что оказывается к ней ближе... ты смеешься, я смущаюсь...

...ты любишь рассматривать меня -- в самые-самые моменты, а не только до и после, как многие другие мужчины в припадке ложной стыдливости и торопливости. Ты любишь смотреть, как снова и снова погружаешься в меня... сначала мне нравилось стыдиться этого, -- посмотреть, и снова прикрыть глаза, и возбуждаться от созерцания этого восхитительного -- когда с любимым -- процесса...

...ты любишь рассматривать меня ниже моего светлого лобка, любишь ласкать, раздвигать, перебирать, теребить мои губы, которые от предвкушения встречи с тобой уже влажные... трогаешь, расправляешь, ласкаешь и говоришь тихо: "...как у тебя красиво тут... Какие же это губы? Это крылья бабочки..." -- и я проваливаюсь в чувственную смесь смущения, счастья, наслаждения... Не сомнительная опытность, не изощренность, а истинно чувственный, живой интерес ведет тебя ко мне. Ты даже не предполагаешь, какой долгий эротический заряд несут твои слова и жесты и сколько раз они звучат, проигрываются во мне -- дома, в дороге, в метро... и... когда я сама себя ласкаю...

По телу, по душе струится алый ток...

Сквозь манию любви по-высшему бесцельна

и мания цветка...

Твой или мой цветок?

Мне, к счастью, не дано их ощущать раздельно.

Мой аленький цветок! Как он красив и ал.

Чудовище меня своим цветком поймает...

Кто никогда в себе чудовища не знал,

тот никогда в себе и Бога не узнает!

За манию цветка -- цветочная любовь.

Чудовище меня вознаградит до края.

Ни телом, ни душой ему не прекословь --

и будет слаще слов, и будет слаще рая! --

поскольку -- солоней, горчей и горячей

вкус алого цветка чудовищного сада, --

чудесного...

Каких мне надобно речей? --

Чудовищных! -- Других -- воистину не надо!

Что мания любви? Потоки алых струй?

Весь этот мир кругом не стоит и мизинца

чудовища... Скорей окликни и целуй! --

Чудовище? -- О, нет! -- Божественного принца!

Мой аленький цветок -- то он велик, то мал,

то светел и лучист, то медленно немеет...

Кто никогда в себе чудовища не знал,

тот возлюбить, как Бог, вовеки не сумеет!

Не отойти душой -- как зряч он и высок,

как мягок он и слеп, как двуедино-нежен...

Сквозь мантию цветка светлеет алый сок...

Чудовище! Мой принц! Так будь же неизбежен!..

По телу, по душе струится алый ток.

Принц -- ныне и вовек, чудовище -- мгновенно.

Ты лепестков коснись и обними цветок --

ведь мания цветка по-высшему бесценна...

ФЛЕГМАТИЧНЫЙ ВИТЯЗЬ

...так называешь ты моего мужа. Но все не так просто...

-- Я бы никогда не вышла замуж за китайца... -- говорю я однажды, по поводу чего-то...

-- А вышла за узбека, -- издеваешься ты.

Флегматичный витязь, или -- что делать с мужем? -- больной вопрос любовников.

-- Давай выселим его в эту комнату и будем жить с тобой в тех двух, -- цинично предлагаю я.

-- Мне интересна эта идея, но не потому, почему ты думаешь, а потому, что я представляю, как замечательно он сюда съедет со своими железками. Я ему скажу: "Рашид, ты разбираешься в железках, возьми их себе, а я разбираюсь в женщинах, я беру твою жену, и это будет по справедливости".

КОРОННОЕ КРЕСЛО

На твоей кухне есть "мое" -- "коронное" кресло... на которое ты сажаешь меня в самых различных целях -- от питья чая и чтения книжек до...

На этот раз я пью чай, а ты пытаешься "шокировать" или возбудить меня анекдотами:

-- Что общего у мыши с членом? Знаешь?

-- Не знаю.

-- ...любят половую щель.

Я ежусь, а ты продолжаешь: "...с тех пор, как я тебя в этом кресле... я не могу смотреть на него спокойно..."

СИНЬОРА-ПОМИДОРА

Простудилась. Избегаю встреч, стесняясь своего "красного ужасного" носа, а ты звонишь и дразнишься:

-- Это синьора-помидора?..

Вскоре новое несчастье -- ячмень... Происки империализма? Или твоей жены, которая, как все бабы, чувствует?.. Я прячусь от свиданий, но ты все же тащишь меня в гостиницу к своему знакомому казаху-экстрасенсу. Ты называешь его "другом", но все, кого ты так называешь, производят впечатление отдаленных знакомых...

Круглый, общительный казах. Ты объясняешь: "Он лечит на нижней чакре -- половой, поэтому у него такой живот -- это его рабочий орган". Он спроваживает "активную" пациентку, ты говоришь с ним о поэзии, читаешь свои стихи, а он их "проверяет" на энергетику, потом читает "свое". Это нечто-невообразимо искреннее и графоманское, на плохом русском. Затем ты просишь обратить его "целительское" внимание на меня, и он обращает. "Проглядев" меня снизу доверху, он перечисляет все мои болячки, и мне становится не по себе... Набираюсь нахальства и спрашиваю: "Ну, а жить-то сколько я буду с этим букетом?", на что, снова окинув меня с ног до головы, он отвечает: "Четверть прожила". Прикидываю эту простую арифметику, и с радостью обнаруживаю, помножив свой возраст на четыре, что жить мне -- до ста двадцати. Потом приходит его ассистент; возникает коньяк "Наполеон" и торт. Я пытаюсь выведать из этого врачевателя еще о себе, хотя интуитивно чувствую -- зря, и все, что мог, он уже сказал. "Будут ли у меня еще дети?" ...и он, скрепя сердце, обещает... еще одного мальчика... от тебя. И -- одиночество.

Приходят новые люди, я устала, мне скучно, я с первого взгляда вижу, что это "не мой" врач, хотя физически после его вмешательства и коньяка стало легче. Мы выходим на улицу. Я чувствую себя окрыленной от этой -- пусть лживой, но утешительной "информации".

ВОЙНА ПОЛОВ

Весна.

Ко мне приезжает подруга, треплемся, давно не виделись. Не могу удержаться и сваливаю ей на голову стихи. Прочитав, она сказала:

-- Счастливая... У вас нет войны полов. Ты сразу сдалась.

Она рассказывает об одном знакомом, с которым работала, и я задаю извечный бабский вопрос: "Он к тебе приставал?" -- "Наоборот, -- он меня кормил..." И мы смеемся над оговорочкой "наоборот".

Она читает мои первые страницы о тебе...

-- У вас такой интеллектуальный секс... или -- сексуальный интеллект, -- не знаю, запуталась.

Передаю тебе ее фразу. Ты хмыкаешь: "Ну, конечно, все через......"

Разговариваю с тобой по телефону, около меня крутится мой "заяц" и активно мешает.

-- Стукни его разок-другой и обругай! (совет профессионального психолога!) -- или жалко?

-- Конечно, жалко. Ребенок-то казенный.

-- Казенный? Это как?

-- Ну он же в саду долго был.

-- А я думал, ты вступила в сношения с целым государством!

-- Нет, с государством я не грешила.

Звонок. Хватаю трубку, с места в карьер -- вопрос:

-- Ответь -- одно субъективное отношение плюс другое субъективное отношение, что получится?

-- Одно субъективное отношение на двоих.

-- Правильно... -- тоном удовлетворенного учителя.

Гуляем, куда-то к Белому Дому, мимо Американского посольства.

-- ...Я ведь не гордый монах, -- продолжаешь ты наш вечный диалог, -- я узкий городской примитивный бабник.

-- Бабник -- это который имеет сразу несколько женщин, да?

-- Нет, бабник -- это которого любая баба поманит, и он ее...

В порядке комплимента:

-- Ты производишь слишком сильное впечатление на уставших, опустошенных, циничных и не очень молодых людей...

Увольняешься с работы. Рассказываешь, как это происходило. Тебя спрашивает начальница:

-- Вы это серьезно уходите?

-- Неужели у меня вид такой? Я думал, только я один не знаю, что я делаю серьезно, а что -- нет. А окружающим все понятно... Конечно, серьезно! Как цапля при ловле лягушек.

Ты о человеке в метро: "...у него не бессмысленный взор, а просто отсутствие взора".

ШПИОН ГОСПОДА

...мне снится сон... Я в старинной библиотеке или книжном магазине, рассматриваю редкие книги. Вдруг попадается одна -- со старинными офортами... Я благоговейно листаю, и вдруг замираю от восторженного изумления: Обнаженная девушка и ангел любят друг друга... Падший ангел? Старинная, золотисто-коричневая бумага, девушка очень красива, волосы распущены, ее обнимает ангел... Его крылья с белыми перьями красиво распластаны, от гравюры веет неземным... Просыпаюсь с желанием -- обратно, в сон...

Твой любимый конек -- нет, конь -- поэзия, поэт:

-- ...тема поэта -- почти всегда -- смерть. Либо он ее дразнит, либо -- призывает. Мандельштам начинает: "Сохрани мою речь...", а заканчивает "...Лишь бы только любили меня эти древние плахи, как нацелясь на смерть..."

-- это же нормальный мазохистический комплекс любого поэта -- исчадия жизни -- призывание смерти... Судорожная жизнь -- либо спазмов, либо оргазмов...

Утро. Слезы. Стихи. Ты, просыпаясь, заглядываешь в мою записную книжку:

-- А-а, стихи! Агент 0036, шпион Господа, утреннее донесение:

"Задание по созданию на земле высших форм духовности провалилось..."

-- Зачем ему шпион? -- сквозь слезы спрашиваю я, -- если Он -- Всевидящий, Всеслышащий, Всезнающий...

-- Ну, Он везде, значит, Его нигде нет, Всевидящий -- значит, слеп, как ясновидящий, поэтому у него шпионы с телепатической связью -- вроде тебя.

Ты набрасываешься на меня, стихи летят в сторону, а слезы отступают от твоего натиска. После любви спрашиваешь:

-- Я тебя потряс?

-- ...потряс...

-- В полной мере или худой?

-- в полной...

И -- по традиции -- о вчерашнем вечере:

-- Я думал вчера, что ты спишь, -- и устроил развратно-бесстыдный стиль...

-- Я притворялась. А скромно-стеснительный стиль -- это как?

-- Ну, это как какой-нибудь бухгалтер: с извинениями входит и выходит, потом кончает, с извинениями выходит уже совсем и говорит: "Правда, сегодня было особенно приятно?" "Правда", -- отвечает она, хотя думает совсем по-другому...

Ты за чаем:

-- По утрам я говорю себе: вставай, хватит лениться, что ты -- Ленин какой-нибудь? Он и то -- пятьдесят пять томов накропал...

-- Насильница! -- мнимо-яростно произносишь ты.

Оправдываюсь:

-- Какая же я насильница? -- Я лежала в платьице! -- кусаю тебя.

-- Ну вот, подтверждение! И вдобавок -- скушала меня... Был большой и красивый!.. предмет, осталось -- меньше половины... -- Я сочувственно гляжу на бывший "большой и красивый предмет". -- А еще раньше, -- продолжаешь ты жалобным тоном, -- схватила его и не выпускала, и ему ничего не оставалось, как только вперед и назад, а выйти он уже не мог... ничего не оставалось, как только делать странные движения... А потом на него сели сверху и стали насиловать. Да еще под видом заботы держали рукой дополнительные предметы, чтоб не сбежал..." -- завершаешь наконец свой поощрительный монолог...