ПРЕЛЮБОДЕЙСТВИЕ СУДЬБЫ

...я понимала, что грешу и прелюбодействую. И все равно знала, что Бог разрешил мне Тебя, если послал. Я знала, что ты мне дан, и твой путь -- через меня, а мой -- через тебя. Я знала, что грех не бывает разрешен, но ты разрешен... Почему? Ты тоже спрашивал: Почему? Я обещала, что напишу тебе, что это долго и неловко рассказывать. А ты просил и снова просил, и я написала... и принесла тебе -- на шести страницах в клеточку, аккуратно скрепленных двумя скрепками, как добросовестная, старательная ученица. И ты иронически озаглавил: "Домашнее задание"... Через полгода я забрала его -- и мне стало горько. Почему я не была, как ты -- в себе... Любовь нараспашку...

Доверчивая ученица обожествляемому учителю...

Доверчивая женщина обожествляемому мужчине...

Доверчивая грешница непостижимому Богу...

Ты задал почти родительский вопрос -- кто мне Тебя разрешил и почему... Если отвечу: ты сам -- это, наверное, покажется забавным. Но:

Быть собакой страшней, чем кошкой.

Кошка прыгает на колени

мужчине, который ее не зовет,

и -- заставляет

себя ласкать.

Быть собакой страшней, чем кошкой --

Собака будет ждать

зовущего жеста

и не подойдет,

пока не убедится, что это --

ЕЕ ХОЗЯИН.

Все очень просто -- ты оказался хозяином. Это не хочу не хочу, выбираю не выбираю, теряю голову или не теряю, люблю не люблю, это -- над, как инстинкт в каком-то высшем смысле.

...ощущения скрипки, по которой стучат барабанными палками, а если берут смычок, то получается, как ты говоришь "сумбур вместо музыки"... хотелось сломаться или стать барабаном -- от этого постоянного чувства "плохой игры".

Многое ты понял чуть ли не со второй встречи, когда спросил: "Кто тебя так побил?"

Второй выбор, второй муж -- желание иметь семью, та же неопытность (в двадцать-то пять!) и -- прости за сочетание -- нелюбовь к любовным отношениям вне семьи.

Я видела, что один он не выкарабкается из своих заворотов и комплексов.

Мне казалось, что сверху было сказано: "Если пройдешь мимо этого человека, не поможешь ему, став его женой, -- то никто этого не сделает, взвесив его зарплату, биографию и печать в военном билете... Мне казалось, что если и я пройду мимо, -- меня накажет судьба. И даже обвенчалась с ним (Бог в помощь!) -- чтобы оградить себя от соблазнов. Наивно, но для меня имело смысл.

Отзывчивая дура!

С душою гетеры, умом христианки,

и сердцем -- ничьим и чужим,

в семейной своей неуклюжей болтанке

пытаюсь наладить режим.

А в окна "дурная" глядит бесконечность,

как будто живу не всерьез.

Когда-то в запасе имела я вечность,

теперь не имею и слез.

Надеждою раньше, отчаяньем позже, --

словами мне рай не купить.

Мое одиноко-совместное ложе

не знает, как можно любить...

Зачем я пыталась на этой планете

семейный свой выстроить храм?

"Наш папа -- хороший и лучший на свете!" --

я сыну кричу по утрам...

Замужем было относительно спокойно. Дом -- запущенный, но -- свой! Я -- мать, жена, только -- не женщина!.. Я уговаривала себя, что все нормально, так и должно быть. Отсутствие смелости и фантазии, сознание и путь неудачника не давали мужу взлететь. Ему всегда хорошо, даже если вместо пирожного -- бутерброд из черного хлеба без ничего, в переводе на постельный -- если я -- бревном и ничего не хочу. Его терпеливое ожидание у моря погоды вызывало лишь апатию и раздражение. Потеряв надежду, смирилась с тем, что "навсегда" останусь "скрипкой под барабан". Достаточно, что муж -- не завидует, не мешает, не ревнует меня к стихиям творчества...

Я решила, что овладеть мною в высшем смысле, (то есть вместе с душой) сможет только Бог, когда я отправлюсь на тот свет... Иначе -- для чего я создана такой, какая есть? -- чтобы все время бороться с собой? И -- побеждать?! Я начинала ненавидеть в себе женщину, и тогда -- настраивала себя на среднеполое состояние. И мне подолгу ничего не хотелось.

...Помнишь, я рассказывала тебе одну историю: молодая красивая женщина, выдавая себя за транссексуала, добивается операции изменения пола. Подделываясь под мужской тип характера, ей удается скрыть истинную причину -- разочарование, отчаяние невозможности встречи с единственным. И она идет на операцию, чтобы таким способом убить в себе женщину.

Все, чего мне не хватало, я стала переносить на вымышленный образ, создающий во мне яркое ощущение женского начала, которое отдается истинно мужскому...

Увидев тебя первый раз на вечере, я почувствовала волну острого интереса к тебе, словно качнулась стрелка компаса. Помнишь, со мной стоял менеджер, ты подошел, и когда он отвернулся -- показал ему язык. Читая стихи со сцены, невольно смотрела в твою сторону. Во мне включилось что-то вроде активной зоны или красного светофора. Это был момент узнавания. Хотелось просто -- говорить с тобой и узнавать. Потом -- твой телефонный звонок. Ты напоследок сказал: "...хорошо, договорились, я как-нибудь вам позвоню и мы обговорим иллюстрации к тестам на выявление инженерных способностей..." Я впала в тихую панику -- встреча отложится?! -- и предложила: четверг, у меня...

Знамением и разрешением был ты сам, -- два дня были просто узнаванием, мандельштамовским:

О если бы вернуть и зрячих пальцев стыд,

и выпуклую радость узнаванья...

Твое появление -- как появление инопланетянина. Но мало ли их летает, чужих, неопознанных?..

Я не знаю, как тебе удается удерживать меня на поводке твоего чувства -- я ведь достаточно инертна. Какие знамения? -- если просто знаю, с четверга, что должна быть твоей...

...Радость скрипки, которую наконец берет в руки музыкант, а не слесарь...

"Как долго не звонили колокольни..." -- пишу я тебе.

А ты отвечаешь: "Как долго не звонил я в колокольчик!" Твои чувства ко мне сужены...

Уходишь...

Слава богу -- темнота

на лестнице...

в который уже раз

перегорела лампа...

Слава богу --

твое лицо чужие не увидят.

И дверь разъединяет до и после...

Разъединяет? --

Просто мне свобода

твоя дороже времени и сна,

дороже даже

слов и поцелуев, -- дороже...

Если ты когда-нибудь

делить ее со мною не захочешь --

случится то, что с бабочкой всего лишь

случается.

Однажды.

Навсегда.

И ты был прав, когда произносил,

что прошлое -- отныне -- от тебя -- ни будущим, ни даже

настоящим

владеть во мне не сможет, как волшебный

предмет,

лишенный магом волшебства.

Как долго кокон жил не раскрываясь!

Как долго не звонили колокольни

в том небе...

где бабочкою быть не суждено.

Как долго не звонили колокольни!

Но

ось

споткнулась...

или просто крылья,

растущие у бабочки, слегка

ее задели,

и возникло трение.

Возник Огонь, а значит -- притяженье

всех бабочек, летящих на огонь!

К тебе... тебе... тебе... тебе... тебе...

Как долго не звонили колокольни!

Ты -- первый мужчина, с которым не призываю Бога в посредники для попытки как-то соединить плохосоединимое, и впервые могу предполагать Его существование как ты пишешь "за скобками"...

Муж инстинктивно держится на расстоянии, избегает выяснения отношений. Доверие? Конформизм? Он убежден, что ему "ничего больше не светит". Но... много ли думала Каштанка о Дурове, когда по первому зову ринулась к хозяину? Бог -- тоже хозяин, во всяком случае для женщины...

Ты прочел мое "Домашнее задание" и -- не поставил оценку. Я бы себе поставила двойку.

Сестры -- тяжесть и нежность...

О. Мандельштам

От "может быть" и "если бы"

сбегая, словно от погони,

я любо-действие судьбы

читаю на твоей ладони.

Смычок и скрипка -- что игра?! --

прирученные -- рвутся в руки...

Как быть -- с душою из ребра --

в немом бездействии разлуки?

Какое имя у греха?

Быть может, тяжесть? Или нежность?

Я чудодействием стиха

твою стяжаю неизбежность.

Не зная нот, перед судьбой

какую музыку играю?..

Прелюбодействие с тобой

равно потерянному раю.

ФАЛЛИЧЕСКИЙ КУЛЬТ

Алиса почувствовала, что спорить тут не приходится, и решила подойти к вопросу с другой стороны.

-- Скажите, а кто тут кругом живет? -- спросила она.

-- В этой стороне, -- Кот помахал в воздухе правой лапой, -- живет некто Шляпа. Форменная Шляпа! А в этой стороне, -- и он помахал в воздухе левой лапой, -- живет Очумелый Заяц. Очумел в марте. Навести кого хочешь. Оба ненормальные.

-- Зачем это я пойду к ненормальным? -- пролепетала Алиса. -- Я их... Я лучше к ним не пойду...

-- Видишь ли, этого все равно не избежать, -- сказал Кот, -- ведь мы тут все ненормальные. Я ненормальный. Ты ненормальная.

-- А почему вы знаете, что я ненормальная? -- спросила Алиса.

-- Потому что ты тут, -- просто сказал Кот. -- Иначе бы ты сюда не попала.

Л. Кэрролл "Алиса..."

Звоню в твою квартиру. Ты подкрадываешься сзади с ведром.

-- Кого это вы тут, девушка, ищете? -- целуешь. -- Я тебя видел из окна.

-- А меня облаяла собака, но я ей все равно не дала мяса.

-- А меня облаяли старухи! Посмотри!

Вместе с обувью разуваю глаза:

Яблоневые цветки беззастенчиво розовы на зеленых пятнах листвы.

-- Иди, садись под ветку!

-- Под яблоневую?

-- Под ебланную! Как меня только не обзывали, когда я во дворе обламывал для тебя эти ветки! Бандитом, хулиганом, разбойником... Я их звал -- поговорить, но они боялись и тут же скрывались в своих окнах. А одна вышла, и я ей говорю нежно: "Уважаемая, шли бы вы к черту!"

-- Боже, сколько же ты вытерпел! Неужели они не могут отличить юнца какого-нибудь от тебя -- такого взрослого и серьезного? У них совсем нет соображения и анализаторских способностей...

-- Аналитических? Нет, конечно, откуда?

Вскоре я пытаюсь что-то делать -- то ли мою посуду, то ли кручусь под ногами. Ты залезаешь на табуретку, берешь полотенце и с легким рычанием накидываешь мне на голову, изображая явное желание меня придушить. Я медленно, по спирали, разворачиваюсь лицом к тебе, мои руки лезут под твою рубашку и гладят все, что им попадается.

-- Ты решила прямо тут, на кухне, осуществить фаллический культ?! -- произносишь ты, величественно стоя на табуретке, что с твоим ростом выглядит вполне обелисково.

-- Нет, я тебя просто глажу... -- застенчиво отвечаю я.

-- Имей в виду, что со мной фаллический культ невозможен без культа личности!!!

Я мурлычу что-то в ответ, вкладывая в мурлыканье абсолютную готовность ко всевозможным культам в отношении тебя и не замечаю, как переодеваюсь... Ты останавливаешь меня:

-- Я не понимаю, что ты делаешь?.. -- Ты подкрадываешься со спины, твои руки -- на моей груди, и я уже не понимаю, что ты делаешь, и вообще -- плохо соображаю; а переход из вертикального положения в горизонтальное не успеваю даже осмыслить.

Через некоторое время диалог на кухне возобновляется. Я слушаю, тихо балдею -- реагируя весьма однообразно -- начиная с прилагательных: "Какой же ты..." (дальше -- превосходная степень) и заканчивая вопросом: "Почему ты такой замечательный?"

-- Потому что ты меня замечаешь...

Позже, в качестве живой иллюстрации повторного бреда, вопрошаю:

-- Почему я по тебе такая сумасшедшая?..

Сердишься: "Ты спрашиваешь это уже в седьмой раз!"

Ночью укладываешь меня в постель и со скоростью птицы (хотя живешь высоко) -- притаскиваешь мне еще две огромные яблоневые ветки и торжественно ставишь их в дырковую вазу. И мы опять поражаемся эротичности этих маленьких, розовых, нежных, набухших, заманчиво-неприличных и готовых распуститься цветков...

Дальше -- как в хорошем спектакле -- затемнение...

В антракте после финала ты, пошатываясь, подходишь к вазе и дотрагиваешься до них... нет, не рукой!.. -- такая экспозиция украсила бы любой женский журнал ничуть не хуже, чем воображаемая тобой фотография моих голых плеч с цветами.

-- Посмотри, -- эти хрени распускаются от ебли... -- произносишь ты, и я, пьяная от любви, плыву от твоих художественных оборотов...

...ты снова проникновенно спрашиваешь меня, что я чувствовала и как... Это меня поразило с первой нашей близости... Любовники, супруги, в лучшем случае, ограничиваются скороговоркой: "Тебе хорошо?" -- "Мне тоже..." -- "Ты кончила?" У многих "все это" происходит как в немом кино, к которому можно подобрать любую музыку искренних или наигранных восклицаний и вздохов.

Ты делаешь кино озвученным...

-- Сколько раз ты кончила? -- методически задаешь ты свой постельный учительский вопрос, -- словно: "Сколько раз ты решила уравнение?" -- если это -- учитель математики, или: "Сколько раз ты перепрыгнула через палку?" -- если это учитель физкультуры...

Я ускользаю от вопроса и пытаюсь объяснить, что это была волна. Ты говоришь, что поставишь эксперимент с другим вином, другими условиями и исходными данными и запишешь в дневнике экспериментов: "Оргазм волновой, не поддающийся счету..."

АЛГЕБРА НЕБА

Весна, а я все еще доживаю слякотную зиму и уже вспоминаю будущее лето... Мне грустно оттого что я знаю: чуда не случится и мы -- никогда? -- не будем вместе...

...было холодно, а ты бродил со мной по каким-то закоулкам и целовал меня -- то на скамейках, то прислонив к стене или какому-нибудь дереву, и я чувствовала себя школьницей, сбежавшей с урока, -- потому что школьная эпоха "подъездно-уличных" поцелуев прошла мимо.

Странно, когда испытываешь это в тридцать, и не с мальчиком, а с мужчиной, которому за сорок... Мы во дворе полузаброшенного дворца культуры... Смотрим вверх -- видно, что там зал. Ты предполагаешь: "Наверное, бальный или -- е-бальный?" Я фыркаю и отворачиваюсь, а ты читаешь Мандельштама, и я слушаю, а в голове у меня -- примитивное, природное: я подозреваю, что залетела... Холодно, пора домой -- к сыну и мужу, но нет сил оторваться от тебя. Холодно, и гвоздем: а если и вправду? -- и желание иметь именно от тебя ребенка. И готовность отказаться от тебя и от него -- если не поймешь. А может -- просто -- неполадки со сроками, и все будет в порядке, и лучше ничего не говорить? Но -- я говорю... И ты говоришь: ...не вправе... вмешиваться в твою свободу... придется уйти от жены... не готов... И еще. И еще...

И я оживаю, как при отмене приговора.

Весна...

Тепло и сладостно, а я вспоминаю зиму и слякоть. И мою готовность, как и сейчас, сломя голову, бросив все, лететь к тебе... А ты читал и читал стихи, посвященные прежней любимой, а я -- слушала и ревновала, и снова ревновала про себя... Из-за нее ты разрушил семью, а когда она отказалась от тебя, чуть не покончил с собой, а потом вернулся к жене, если твою жизнь с ней врозь можно назвать возвращением... А я сижу перед тобой, молюсь на тебя и готова на все, но нужна тебе только как любовница. Возможно, ты думаешь иначе, но от жены -- второй раз -- ни за что не уйдешь...

...Одним словом -- женатый.

Слякоть, холодно, горько и счастливо, потому что впервые в жизни -- люблю...

АЛГЕБРА НЕБА

(прости за высоко-парность...)

Что-то с алгеброй неба -- на улице слякоть и слепень.

Что-то с речью -- глаголы шепчу: позови, призови...

Ты возводишь меня в бесконечную энную степень,

чтобы вывести? -- выстрадать -- формулу нашей любви.

Ты меня превосходишь -- как небо плывущую землю

превосходит кругом, окружив ее всюду собой.

Ты меня превосходишь -- уже потому, что приемлю

превосходную степень твою над моею судьбой.

Я к тебе восхожу -- мимо формул, глаголов, наречий,

я к тебе восхожу -- без сознания, всем существом.

Ты нисходишь ко мне каждой новой исполненной встречей,

низводя меня всю изначальным твоим божеством...

Я к тебе восхожу, осторожно тебя окружая,

икс и игрек души твоей маясь по зет угадать...

Я к тебе восхожу -- уравнение наше стяжая --

как стяжают любовь, как стяжают с небес благодать!

Ты меня вычисляешь, а я тебя -- перечисляю...

Скоро кончится слякоть и, кажется, будет тепло.

Ты решаешь меня, уравненьем себе отчисляя

все, что нужно тебе, чтобы наше совпало число.

Ты прибавишь, умножишь, укроешь меня и настроишь,

вознесешь и разделишь до самых глубинных основ...

И в пространстве кривом сумасшедший наш график построишь --

от гиперболы слов -- до параболы чувственных снов...

Ничего я не знаю -- на улице слякоть и слепень.

Ничего не хочу вспоминать, кроме слова: твоя...

Ты возводишь меня в бесконечную энную степень --

превосходную степень мою -- твоего бытия...

...потому что впервые в жизни -- люблю, и кажется, даже немного любима...

"Вышний... дай же мне с ней спать..." -- пишешь ты уже о б о м н е, для меня.

Спать...

я запустила ребенка, дом, я хронически не высыпаюсь и страдаю постоянным комплексом вины -- перед сыном и мужем, и все равно... Однажды на кухне ты -- как бы с горечью? -- говоришь, что никогда не сможешь жениться на мне... а я и так предельно наступаю на свою гордость, приходя к тебе, и меня каждый раз передергивает, когда перед моим уходом ты приоткрываешь дверь и проверяешь обстановку с соседями. Другого -- ударила бы, ушла навсегда...

...Я резко замыкаюсь. Ты чувствуешь, что сказал лишнее. ...И -- утешаешь, у тебя это красиво получается, -- винишь себя и удерживаешь меня... И снова -- то делаешь больно, то заставляешь летать...

А на улице холодно и слякотно, я не мыслю жизни без тебя, а ты часто пьешь и много-много куришь... я дышу дымом твоих дешевых сигарет, пью с тобой дешевый портвейн... а иногда -- какое-то испанское. Ты угощаешь меня -- борщом, пельменями, -- кандидат наук умеет варить суп, жарить мясо и даже печь яблочный пирог... А тебе плохо платят зарплату, и я пытаюсь помогать, и по дороге покупаю сигареты, и что-нибудь еще, зная, что приду с холода, и ты сразу напоишь меня китайским чаем... И мое сознание раздваивается на два дома, соединить которые невозможно. И это раздвоение начинает медленно убивать меня, -- мне кажется, что я Андерсеновской Русалочкой танцую на ножах...

И уже растет, как ядовитое растение, маленький побег предощущения расставания, -- невозможного, неизбежного. Растет подспудно, но -- затапливается нахлынувшим счастьем... и снова -- пробивается...

И каждый раз, когда озираешься на соседей или боишься неожиданного прихода жены -- побег становится сильнее... моей? нашей? любви...

ИНОВЕРЦЫ

Сон... неужели зря снился -- мне так не скоро снятся новые люди, муж и тот стал сниться чуть ли не через полгода, а с тобой...

...Я где-то на небоскребе... Родственники Рашида, большое окно -- видно целое небо, много неба... Я смотрю в окно -- наступает затмение солнца. Все сильнее и сильнее болит голова... Боль становится невыносимой, дом начинает пошатываться, кажется -- еще и землетрясение... Рашид пытается помочь, делает массаж, но от его прикосновений еще больнее...

Я больше не могу терпеть... Затмение, провал -- я вдруг оказываюсь с тобой на лестнице. Ты по ступенькам ведешь меня вниз... Выводишь на улицу, я наконец дышу. Все как-то сразу успокоилось -- во мне и в природе, и головная боль уходит...

Неужели зря снился сон и ты меня никуда не выведешь, кроме постели?

Холодно и слякотно, но скоро весна, уже весна, и я снова и снова ставлю на карту семью, сына, дом, мужа, работу -- ради часов, минут, мгновений с тобой. Иногда прихожу радостная и улыбаюсь сыну, как самая счастливая женщина, а иногда думаю: гореть мне...

Я все еще верю в чудо -- дурочка-снегурочка, -- что-то переменится, и ты поймешь, что я значу для тебя. А ты отказался -- отказался с самого начала -- от меня с тобой рядом, отказался по-житейски -- от новых забот... Ты не любишь детей, хотя с той, до меня был готов на все, да и с женой однажды хотел второго ребенка... Отказался, как отказываются от любящих женщин тысячи женатых, полуженатых и неженатых мужчин, предпочитая спокойствие и определенность новому плаванью. Бог тебе судья. И какой вор не возьмет то, что само в руки просится...

По уму да по сердцу --

отвечать -- что молчать.

Как легко иноверцу

иноверца встречать!

По уму да по сердцу --

в небо гвоздь не забить.

Как светло иноверцу

иноверца любить.

По уму да по сердцу --

все чужое -- отдать.

Как легко иноверцу

иноверца пре-дать...

По уму да по сердцу

рвется тонкая нить...

Как светло иноверцу

иноверца простить!

Будут добрые вести

в поднебесье кружить.

А всего только -- вместе

Иноверцам не жить...

По уму да по сердцу

хоть бы раз полоснуть...

Как легко иноверцу

с иноверцем уснуть.

Приоткроют нам дверцу

в наднебесном краю...

Как светло иноверцу

с иноверцем в раю...

СЛЕПОВ И АЭЛИТА

Приглашаешь меня к своему другу? -- скорее знакомому, Слепову. Я спрашиваю: "Ты что, друзей по фамилиям подбираешь? -- Ты -- Губин, он -- Слепов, как нарочно..." Говоришь, что он талантливый, вместе курс кончали. Он -- художник и философ поэзии, но никак не начнет писать, потому что спивается. Мне лень ехать, чувствую, что пустое, но соглашаюсь. Ты тащишь ему в подарок пачку бумаги с бутылкой вина. По дороге рассказываешь, что он трижды женат, сейчас у него -- Аэлита, кажется, несовершеннолетняя. Аэлита -- прозвище, а ему -- чуть ли не под пятьдесят... Рассказываешь, что по гороскопу он -- Рыба, мастер всяких инструментов и поделок, все обещает тебе что-то подарить; но так ничего и не дарит, и даже не отдает долг, потому что ничего не зарабатывает, а только пьет с Аэлитой и ее компанией...

Переступаем порог -- обычная, до предела запущенная квартира. Длинный, высокий, жутко худой и холодновато-интеллектуальный Андрей Слепов равнодушно встречает нас, чуть оживляясь при виде бутылки. Проходим в мастерскую: маленькая комната, хаос, царство пыли и грязи... Во всем -- в картинах, в поделках -- недопроявленное художество, недопроявленный талант... Ощущение хоть и творческого, но -- дна... Идем на кухню, пьем вино. Появляется заспанная Аэлита (время -- час дня), на вид -- подросток. Но -- смазливенькая, и -- ничего, кроме... Ты со Слеповым интеллектуально пикируешься, мы с Аэлитой скучаем, отчужденно поглядывая друг на друга... У нас нет и не может быть ничего общего... В ней уже нет ребенка и еще нет женщины... Хотя я не скучаю -- я ловлю ваше пикирование, а у Аэлиты -- свои проблемы: ее вечерняя компания и сколько будет водки... Она выясняет это по телефону, советуясь со Слеповым. В мастерской лежат ее первые "пробы кисти": холстики с цветами и сладкими девами...

Наконец уходим. Ты удивляешься: "Что он находит в малолетках? С нормальной женщиной интереснее". Кажется, ты еще веришь в него. А я говорю, что он уже никогда не поднимется и его потолок -- малолетняя Аэлита и хаос художественных поделок...

Постфактум ты стихотворно иронизируешь:

Андрей уважаемый Слепов часто бывает нелепов: свою драгоценную кружку он прячет всегда под подушку. А милую Аэлиту купаться зовет в корыто. В ушах у него перепонка, любимый напиток -- жженка.

Зато Александр Губин бывает ужасно зануден, в мыслях его нет порядка, а в голове -- опечатка. Он любит художницу Ольку, и ест лимонную дольку, выпив слегка коньяка. Ходит он трезвый. Пока.

Мне остается только пожать плечами на эту "сверхсложную" бытийную концепцию...

ВЫБОР

-- Ты -- интуитивно-шизоидная идеалистка! -- Ты и в

булочную ходишь покупать бананы.

А. Г.

Весна.

Стоим около МВТУ им. Баумана, бездельничаем, рассматриваем памятник.

-- Посмотри на его воротник, -- заводишь меня, -- предполагается, что дует сильный ветер.

-- Ага... -- вяло отвечаю я, потому что вообще не люблю памятников.

-- А почему тогда, судя по одежде, -- не унимаешься ты, -- он дует в разные стороны?

-- Ну, наверное, он дует по спирали...

-- Нет, ты выслушай альтернативную версию: Он только что дрочил... И пола у него приподнята. И все это доказывает кулак -- видишь, как сильно рука сжата?

Памятник иллюстрирует твою версию с таким наглядным соцреализмом, что мне становится смешно, и я соглашаюсь. Хорошо, что ты не сообщаешь подобные версии своим студентам...

Приходим ко мне, -- бросаюсь разогревать суп и чистить картошку.

-- Что же ты в нарядном, давай я почищу, а ты переоденься.

Убегаю переодеваться и, не успев, возвращаюсь обратно -- ставить кастрюлю с водой.

-- Я еще не закончила, -- оправдываюсь за свой вид.

-- А я думал, что так задумано...

Не уловив твоего настроения, по дороге останавливаюсь:

-- Так мне до конца одеваться или до конца раздеваться?

-- Предпочтительнее второе...

Запутавшись и думая о том, что ты голодный, а суп уже разогрелся, надеваю брюки.

-- Я совсем забыл, -- говоришь ты, оказываясь передо мной, -- что для женщин одеться и раздеться -- легкая и интересная процедура. Это у мужчин -- скорее бы раздеться, а потом одеться, а женщина может делать это много-много раз подряд к своему большому удовольствию. А вообще -- пора бы нам лечь, -- заканчиваешь с убедительно-вкрадчивой интонацией...

-- А как же суп?

-- Я уже выключил...

-- Я скучала.

-- Я тоже... Видел какие-то лодки, мачты... Потом понял, что это не лодки, а впечатление от твоих новых туфель...

Смотришь на мою грудь: "весенняя линька" -- ворчливо сдуваешь с меня завитки твоих волос.

-- Вещественные доказательства измены? -- снова дуешь.

-- А на постели?

-- ...не считается.

-- Конечно, -- кроме тебя и меня, на ней никто не спит, -- грустно добавляю, вспоминая мужа.

Лицо у тебя мокрое, я облизываю: "Соленый..." Тебе не нравится: "РРр-вшш.." -- наверное, так реагирует рассерженный кот, когда его гладят против шерсти. Ты заговариваешь по-человечески: "Что же ты меня, я и так мокрый, а вместо того, чтобы сушить, облизываешь..." Тогда я начинаю "сушить" тебя щекой, плечами, шеей... Ты не выдерживаешь и кусаешь меня с рычанием: "Ну и вкусное же ты животное!" Я возбуждаюсь: "Ты меня съешь? Всю? А потом будешь искать другое вкусное животное?" -- "Ррр..."

Продолжаю вживаться в образ животного -- не с ангелом же отождествляться в подобные моменты. А человечья шкура надоедает... Согласно поговорке -- баба не человек... Баба -- это особое состояние природы. Так же, как мужчина -- это просто другое особое состояние природы. Вернее -- противостояние...

...а ты уже целуешь мою грудь, прерывая мои мысли, и с невозможной интонацией -- мужчины и ребенка одновременно -- удовлетворенно, тихо, растянуто произносишь: "Бо-о-льша-а-я-а..."

-- А про картошку мы забыли? -- встаешь и бредешь на кухню. "Я бы сама встала, а ты лежал бы..." -- говорю вдогонку. "Ну вот еще, будешь через меня перелезать!"

-- ...ну мне же приятно... -- домурлыкиваю к твоему возвращению с кухни.

"...на пять минуток..." -- засыпаешь ты, проваливаясь после бессонной ночи, приема экзаменов у "бестолковых" аспирантов и общения с некоторыми не более толковыми коллегами. А тут еще -- "субъективные отношения..."

ПСЕВДО-ВОЛАНД

Небо темных глаз не сводит,

но мерцает бледный свет.

Медленно, как боль, уходит

одинокий силуэт...

Солнца тень сквозь тень барака

на седой легла порог.

Бог души, провидец мрака,

не ищи во мне порок!

Позабыв мороку мира,

в пустоте и мгле земной

Сотворю себе кумира,

сотворенного не мной...

...ты спишь, кажется, я тоже пытаюсь уснуть. Но не сплю -- вспоминаю... Мужчину? Нет, тот -- человек? -- не был в моей жизни мужчиной. Циничный, талантливый, с повадками интеллектуального садиста. Любимое развлечение -- уничтожить нравственно жену, подругу, друга -- чтобы в сознании очередной склоняемой "жертвы" осталось место только для тревоги, страха и комплексов неполноценности.

...А он на этом фоне -- единственный светоч, пророк, путеводитель и надзиратель в одном лице...

Уходит мертвый день

как призрак во плоти

и долгий белый свет

с лица земли уносит...

Кричу я:

"Камень, тень!

Мне душу воплоти!"

А он в ответ --

букет

из пустоты

подносит...

...я любила его, недолго, больно, стыдно, но любила... Ему, гениальному поэту и иномирцу, в качестве ежедневного рациона требовалась чужая душевная боль, общая атмосфера склоки, обид, предательства -- любых затемненных эмоций. По-своему он был виртуозен. К счастью или к несчастью, к нашему знакомству он уже был импотентом. Это не мешало ему придумывать сексуальные издевки, используя слабые стороны партнера -- доверчивость, интимную откровенность. По наивности мне потребовалось месяца два, чтобы "разобраться" в его актерских фокусах. Когда он почувствовал, что "раскрыт" и его "сатанинская магия" больше не работает, он лицедейски перебрал еще несколько масок: несчастный муж изменяющей жены, ревнивый любовник, непонятый инопланетянин, уголовник, бедная "игрушка" в руках судьбы и женщин: "берите меня голыми руками"... И наконец превратился, выражаясь устаревшим литературным языком, в "жалкого шулера". Но беса играл отменно -- не хватало только копыт. Идея низменности Иисуса, превосходства Иуды, блядства Магдалины, и главный козырь -- Иисус как биоробот, посланный летающей тарелкой, -- этим букетом поэтических идей он шокировал интеллектуалов и обывателей. Доставалось и Пушкину. Поэзия псевдо-Воланда льстила тому черному, что есть в душе у каждого, проникала маленьким змием. Свою поэтическую задачу, вынесенную из нижних слоев, -- красиво опорочить весь Богосозданный мир и все святое -- он выполнял блестяще. Стихи, написанные остро-талантливо, иногда похабно, иногда -- то и другое вместе, в характерном личном исполнении действовали на "непривитую" душу ошеломляюще. Он выдавал себя за полукровку, со всеми русскими и еврейскими комплексами, ретушируя их предельной циничностью. Вялых, добрых, глупых, отзывчивых, покладистых обирал и обкрадывал -- буквально, морально, энергетически. Подлецов, презирая, уважал, но чаще -- они отталкивались от него, по русской поговорке. "Запавших" -- стремился превратить в ничтожества, с исковерканной, фальшивой душой. Если "под рукой" оказывалась очередная "пишущая" девочка, то либо становилась "поэтической ведьмочкой", "маленькой черной дырочкой", либо перерастала его духовно. Считалось, что встреча с ним молодого поэта любого пола -- "боевое крещение". "Западали" на него "девочки" от восемнадцати до двадцати пяти и "мальчики" -- любого возраста в меру испорченности или простодушия. Пройдя этапы: обольщения, восхищения, растления, циничности и -- в завершение -- ненависти, заговаривали о желании встретиться с ним в темной подворотне. Пострадавшие поэты именовали "бывшего пророка" мелким бесом и графоманом. "И было так жаль поэта, не ставшего уголовником!" -- писал один из них. Он играл вора, диссидента, для которого КГБ -- родная бабушка, следящая за поведением внука.

Русофоб и антисемит по настроению, он ненавидел поэтов -- живых и мертвых, исключая случаи "поощрения" -- пряником -- "похвалой мэтра". Реплика знакомого: "...пусть он кому-нибудь другому рассказывает, как Пастернак ему носки стирал, а Ахматова на такси возила и говорила басом: "Молодой человек, узнаю матушку Россию..." Да и как терпеть остальных, если ОН -- единственный гений, с почти воландовской фамилией! А не дающие покоя лавры Казановы! -- яркие истории вокзальных Офелий, съехавших с крыши на почве творческого общения с ним. ...Несчастный Казанова -- комплексующий из-за внешности, привыкший к грязи и бытовому дискомфорту. Как только испарялся фантом имиджей -- он трусливо или мнимо-доброжелательно исчезал.

Если бы в стадии ненависти мне сунули в руки автомат и сказали: "Этому человеку вынесен смертный приговор, стреляй!" -- я не задумываясь выстрелила бы, и у меня бы не дрогнула рука, -- несмотря на легенды об его "иномирческом происхождении". И мою несклонность к агрессии. Когда казалось, что все связанное с ним забыто, мне приснился сон:

...я с незнакомыми мужчинами долго, жестоко убивала его, "нанося" -- выражаясь криминальным языком -- "ножевые ранения", и все не верила, что он мертв...

Говорят, после распада Союза "иномирец" -- мастер литературного шулерства и мистификаторства написал слезное письмо шведскому королю. О том, что России больше нет и посему ему больше нечего в ней делать... О том, как его преследовало КГБ и отвергал официальный литературный мир. Шведский король растрогался и предложил убежище в Швеции. А может, это очередная литературная сплетня, легенда, созданная им самим? Загадочна русская действительность, и жизнь поэтов на Руси тем паче...

Но на фоне общего безрыбья времен застоя, он -- фальшивый диссидент и фальшивый Казанова -- был раком. По безрыбью и напоролась, талантливый бес лучше серого советского инженера или грузчика. За это поплатилась и расплатилась... Ну да бог с ним -- или не Бог? -- начинала я о сне...

"Иномирец" ненавидел своих спящих подруг. Ведь во сне душа отлетает и никому не принадлежит, поэтому самое страшное -- лишить сна, заставив душу резко стареть и умирать. Что может быть страшнее для вампира, беспрерывно сосущего внимание, чем исчезнувшая душа донора? Первое, что я сделала, чтобы освободиться, -- перестала быть его ухом.

...но Ты -- мой первый, истинно любимый, после стольких подобий любви, -- спишь и сквозь сон переживаешь, что хочешь спать. Приговариваешь, зевая: "...тебе ведь неинтересно, спать может ка-аждый..." "Спи, спи..." -- повторяю я, если ты спишь со мною, в моем присутствии, значит, доверяешь свою свободу во время сна. ...Поэтому самый тяжелый сон -- в тюрьмах, зонах, лагерях, казармах, где никто никому не доверяет. Сон -- это слишком интимно, интимней всего... Интимней... Бога?..

Маются белые хлопья.

Черное дерево спит.

Небо глядит исподлобья.

Ось вековая скрипит.

Круг оловянной медали

светит в бетонной глуши.

Кажется -- душу изъяли...

Стало светло... без души!