ПИСЬМО, ОСТАВЛЕННОЕ ГЛАВНОМУ РЕДАКТОРУ

АДАПТАЦИЯ К ХАОСУ

ИЛИ

КОНТРАПУНКТ ДИСГАРМОНИИ

Роман Ольги Добрицыной не что иное, как опыт художественного исследования вечно загадочного феномена женской души -- исследования беспощадно точного -- во времени, в пространстве, и -- конечно же! -- в любви.

Это очень женская вещь, но не в смысле всем обрыдшей и всех "доставшей" "дамской" литературы, а просто еще одна -- причем во многом замечательно удавшаяся -- попытка сказать о вековечной мечте русской бабы -- об огромной, красивой, неземной любви.

Каждый читатель найдет в романе свой "интерес". Здесь и богемный быт, и неприкаянность художественной интеллигенции, и пышные цветы зла -- в виде подробного описания "секса по телефону" -- еще одной характерной приметы нашего окаянного времени. Кстати, эта тема дана настолько подробно (и бесстрастно!), что Куприн с его "Ямой" и даже "СПИД-инфо" просто отдыхают.

В контексте этой темы невольно думаешь о том, что только в современной России возможна такая ситуация, когда жрица телефонных секс-услуг свободно "владеет" Ахматовой и Цветаевой, Гессе и Кастанедой etl... Как писала другая женщина и по другому поводу -- "просто время такое".

А время такое, что мужики "ломаются" и катастрофически-неумолимо вымирают как вид. И вся надежда на Великую Русскую Женщину, которая вопреки отсутствию всякого просвета в быту из неведомо каких сил умудряется сохранять некое подобие устойчивости миропорядка.

Но откуда в ней это? Роман дает четкий и однозначный ответ -- в Душе! В той самой таинственной субстанции, которая все знает, все понимает и принимает, в которой, несмотря на кажущуюся дисгармонию и метания, непостижимым образом естественно и свободно живут и Любовь, и Страсть, и Всепрощающая Печаль. И только такой женщине дано уметь "раствориться" в любимом полностью, без остатка, без разного рода вывертов феминизма. Жаль только, что редкий мужчина нынче адекватен этой душе и достоин этой женщины, потому что эта огромность сплошь и рядом оборачивается для большинства мужчин непосильной ношей. Увы!

Роман на самом деле об этом. И в первую очередь -- об этом!

Особое место в романе занимают стихи. Они всякий раз, в каждом случае уместны и, что более важно, необходимы для понимания истинных причин и мотивов поступков героини. Но самое ценное в этих стихах то, что благодаря им у читателя не остается ощущения непотребства -- несмотря на "голую" физиологию и ненормативную лексику, -- их чудодейственная способность, отрывая читателя от мира животных страстей, ("низких истин"!), приподнимать его до чистых высот Красоты Человеческой Души.

Являясь естественной как дыхание составляющей романа, "окончательно пасть" не дающие, а наоборот -- возвышающие душу до света, эти стихи и есть, быть может, тот самый залог спасения нации -- в любом смысле.

САИД БАЕВ

поэт, президент

благотворительного

фонда им. семьи

Цветаевых

ОЛЬГА ДОБРИЦЫНА

РОМАН НЕСУЩЕСТВУЮЩЕГО ЖИВОТНОГО

ПИСЬМО, ОСТАВЛЕННОЕ ГЛАВНОМУ РЕДАКТОРУ

Несколько лет назад я работал охранником в службе "Секс по телефону". Друзья подкалывали меня: "Как ты с ними, а?" Я огрызался: "Отстаньте, ну вас!" -- "Да ладно, расскажи, как они там по телефону трахаются? Она что -- с одним говорит, а другой ее в это время кроет?" -- "Да, а когда крыть некому -- то телефонной трубкой, а еще -- члены носят с собой резиновые, а в летний сезон -- бананы!" -- "В ушах, что ли?!" -- "Да, -- в ушах, и уши у них глубокие..." -- "А если одна из них сама на тебя глаз положит, тогда как?" -- "Тогда она вылетит. Им запрещены шуры-муры на работе".

Но не о том речь. Главное -- дневники. Я нашел их в ящике стола, в самой глубине -- несколько еженедельников.

Взял, посмотрел один из них:

"...просыпаюсь оттого, что мои ноги уже на твоих плечах, а твой -- большой и кажущийся острым член вошел в меня, и я вся в твоей власти... Мне поначалу больно, хотя хорошо, я застанываю...

... Каждый раз мне хочется обхватить твоего зверя сильно-сильно, со всех сторон, и не выпускать никогда... Но он добивает меня, и после последнего моего вскрика...

...я чувствую себя счастливой первобытной тварью..."

"...потеряю либо тебя, либо себя... принадлежать всем и никому -- из-за тебя... только чтобы не мучило -- забыться, заглушить, закрыться мужскими голосами от этой боли -- никогда не принадлежать тебе до конца..."

"...короткие гудки на том конце провода, на том конце света -- манна небесная... Прыжок -- через красные флажки. Свобода?! Пауза..."

Которая оставила -- неизвестно, в той комнате перебывало их столько... Одна была: невысокая, брюнеточка, фигура -- класс, все в мини-юбочках ходила. А подруга ее, блондинка, -- стройная, глаза большие, зеленые, и взгляд куда-то мимо или в глубину, в себя... за таких в старину на каторгу шли, в омут бросались... Кажется, ее звали Лара, или брюнетку так звали? Они мелькали, здоровались, пропадали за дверью. Трудно было, охраняя их, оставаться спокойным, -- я же не робот.

Как выдавался свободный вечер, жена и дети засыпали, -- я доставал эти записки, читал и... чувствовал себя собственником.

Что с ней, где она? Наверное, давно ушла с работы. Я не хотел, чтобы э т о попало в случайные руки. Поэтому оставляю их Вам.

С уважением -- охранник службы 999.

ПРЕДИСЛОВИЕ

Во всякой книге предисловие есть первая

и вместе с тем последняя вещь...

М. Ю. Лермонтов

Канцелярия.

В длинном туманном коридоре -- некто в сером, с осунувшимся, отсутствующим лицом, ежась, гулко и потусторонне шагал от одной мнимой стены до другой.

В отдалении, в маленьком белом кабинете, где ничего лишнего, пребывал старец в белом.

-- Ваше Величество, посланец прибыл, -- невнятно, но подобострастно прошамкал Серый.

-- Впусти.

Вошел юноша. Точеное, нежное лицо, узкие плечи, на которых, как на вешалке, висела форма спецназа. На погонах -- звезды, на руке -- повязка как у дружинника: "Служба 999. Охранник".

Старец поморщился.

Юноша спохватился.

Мгновение мягкое синее пламя пожирало комуфляж. Вместо него -- проявился зеленый ученический плащ.

-- Простите, я забыл... -- виновато поклонился юноша.

-- Бумаги?

-- Вот...

Взгляд старца растворился в окне. Там два голубя ссорились из-за оливковой ветви. Старец дотронулся до рукописи.

-- Плохо, но...

Ослепительно красивая рука старца противоречила словам -- его пальцы мягко поглаживали рукопись, а взгляд оставался в окне.

-- Что за предисловие? Неуклюже, шито белыми... нет, серыми нитками.

-- Заменить?

-- Оставьте. Ваше первое воплощение не слишком удачно. Понаблюдайте еще... за образами и подобиями...

-- Что сделать со службой?

-- Пошлите финансового инспектора, разборку, манну ...бесную. Побольше чернухи. И не сами -- оставьте это шестеркам.

-- Слушаюсь, Ваше Величество.

-- И не забудьте состряпать протокол. У вас хромает документация. Все облака да облака... в голове.

Он все так же глядел в окно.

-- А как поступить с ней?

-- По закону. Поставьте зачет в личную карту и оформите отпущение... С Богом.

-- Но она не до...

-- Отпустите.

-- А он? С ним? Их -- соединить?

-- Нет. У меня другие планы.

Голубь в окне уронил ветку.

Бесстрастный, безмятежный взгляд старца был все так же обращен в окно -- с выражением скуки и доброты.

-- Ступайте.

Юноша склонился в поклоне и исчез. Некто в сером тоже.

Старец все так же смотрел в огромное солнечное окно.

Два голубя уютно ворковали в нише старого деревянного ковчега, похожего на разбитое корыто...

ПИСЬМО ПОДРУГЕ

"...Хотя ...хотя ...нет, все-таки тут довольно интересная жизнь! Самое интересное -- как это все вдруг могло случиться со мной? Ведь раньше, когда я читала сказки, я думала, на самом деле таких вещей никогда не бывает, а тут, пожалуйста, сама попала в самую настоящую сказку! Обязательно надо написать про меня книжку, вот что! Когда я буду большая, я сама..." И тут Алиса запнулась* .

Л. Кэрролл "Алиса..."

Я ухожу отсюда -- уже ушла, меня -- здесь нет, хотя впереди -- еще целая смена, целая ночь.

Ты можешь подумать обо мне плохо.

Плохо-хорошо, линейная перспектива... скучно! Помнишь, как отчаянно ненавидел слово "хорошо" Жора во время учебы, -- кричал: "Хорошо -- в поэме Маяковского, объясните, как хорошо?!"

Та, которая все это чувствовала умерла. Ее -- нет. Поэтому мне легко оставлять это, как осенним листьям отлетать от дерева, отдаваться ветру, ложиться в грязь... или засыхать в книжке. Пальмы, море, свечи, музыка перед трахом -- от этого дешевого романтизма нас отучали окриками, как от сладкого -- электрическим током. А мне сейчас хочется именно этого... Хотя -- все равно.

Прощай.

Часть I

ТЫ, ИЛИ РОМАН