Е) Пассионарная концепция Л.Н. Гумилева 2 страница

В то же время, мы можем отметить, что принятие, например, восточными немцами или северными корейцами светской идеологии социализма (которая не вносит ничего существенно нового в регулирование семейно-брачных отношений) не привело к расколу их эндогамности. Поэтому немцы и во время политического раскола оставались, а корейцы и в рамках существующего политического раскола остаются единым, нерасколотым (хотя и разделенным) этносом. То же самое можно сказать и о китайцах.

Историческое разделение древнерусского народа на белорусов, малороссов (украинцев) и великороссов хотя и породило значительное обособление их языкови некоторых культурно-политических обычаев, тем не менее, не привело к полному обособлению этих народов друг по отношению к другу в эндогамные исторические общности. Имеющая место сегодня их относительная эндогамность поддерживается, в основном, внешними (по­лити­ческими) обстоятельствами и причинами. В иных обстоятельствах, несомненно, произошло бы полное восстановление прежней эндогамности этих народов (восстановление полного единства русского этноса). Никаких внутренних препятствий (кроме несущественного языкового и культурного различия) к этому нет (тем более, что и литературный язык у этих народов, по существу, общий — русский).

Наконец, наше понимание позволяет дать естественную, основанную на существенных для самих этносов признаках, классификацию этносов. Для этого необходимо выяснить, являются ли особенности культуры той или иной социальной группы или общности серьезным препятствием для вступления ее представителей в браки (не в половое сожительство, а именно в полноценные по меркам самой этой общности браки) с представителями иных социальных групп и общностей.

В этом отношении все этносы по отношению к данному могут быть упорядочены по степени легкости-трудности вступления их представителей в полноценные и устойчивые брачные союзы. По отношению к русским, например, наиболее легкими являются брачные союзы с белорусами и украинцами. Представители этих народов настолько легко образуют межэтнические семьи друг с другом, что, по существу, составляют один и тот же народ. Препятствиями же к слиянию их в один народ является (по степени действенности): 1) политические амбиции их этнических элит, 2) небольшое (почти диалектное) различие их языков и 3) естественное желание (и соответствующая политика) других народов, направленные на разъединение этих трех народов. Других препятствий нет.

На втором плане по отношению к русским стоят многочисленные славянские этносы, из которых православные (сербы, болгары и т.д.) стоят ближе, а католические (поляки, чехи и т.д.) — дальше по степени возможности заключения полноценных брачных союзов между ними и русскими.

На третьем плане по отношению к русским стоят все другие этносы, проживающие в России, из которых христианские стоят ближе, чем иудаистские, исламские или буддистские.

Таким образом, этносы — это внутригосударственные общности, определяемые особенностями, главным образом, их традиционной брачно-семейной культуры и сложившимися в силу этого реальными родственными связями (прямыми и окольными) между всеми их членами. Все представители одного этноса — это по существу близкие или дальние родственники по их историческим предкам. Этнос — это особая форма исторического родства людей.

Нация же — это либо достаточно большой этнос, поднявшийся до государственного образа жизни, либо (что встречается чаще) конкретное множество больших и малых этносов, живущих общей государственной жизнью (входящих в состав одного, общего им всем государства) и имеющих, таким образом, общую историю. Так, например, французская нация — это государственная общность, образовавшаяся из бретонцев, провансальцев, нормандцев и т.д.; американская нация — государственная общность, образовавшаяся из англичан, ирландцев, немцев, шотландцев, негров и т.д. Аналогично и русская (российская) нация — это государственная (гражданская) общность, образовавшаяся из великороссов, малороссов, татар и множества других этносов, живущих в России общей государственной жизнью.

Нация, как и этнос, вырабатывает свои (чисто правовые) нормы и правила, регулирующие брачно-семейные отношения между ее членами (гражданами), но в этих нормах нет никаких предписаний к выбору брачно-семейных партнеров, и этот выбор определяется на деле, как правило, именно этническими нормами и традициями. При этом необходимо отметить, что на государственном этапе исторической жизни этническая эндогамность, с одной стороны, является эффективным механизмом сохранения этнической идентичности в полиэтнических государствах, но, с другой стороны, она же является и существенным тормозом к формированию общегражданской, государственной политической идентичности — к формированию единой нации. В интересах государства и нации — поощрение смешанных, межэтнических браков между своими гражданами. В интересах же сепаратистских этнических элит — затруднение межэтнических браков и консервация традиционных брачно-семейных обычаев и ритуалов.

4.5.3. Радикальные этнополитические идеологии и современный
этнополитический экстремизм

В научной литературе радикальные этнополитические идеологии получили название национализма. Поскольку современные нации бывают как моноэтничными (Япония, Корея, Норвегия), так и полиэтничными (практически все остальные), то термин «национализм» очень неудачен и приводит к смысловой путанице даже и в самой науке. «Национализм, — пишет, например, А.А. Празаускас, — отражающий устремления наций (в этническом и гражданском понимании этого термина), представляет собой в современном мире наиболее универсальную и распространенную идеологию. Но его трудно сравнить с такими идеологическими течениями, как либерализм, консерватизм, социал-демо­кратия и т.д. Национализм не имеет собственной теории, общих постулатов, классиков и существует не как общее течение, а исключительно как категория, применяемая для обозначения национализмов разных народов, стран и даже отдельных социально-политических группировок. Отличается национализм также своей огромной притягательной силой для миллионов людей, побуждающей их нередко жертвовать всем, даже своей жизнью»[279].

На самом деле, национализм имеет, конечно же, и своих теоретических классиков (ос­новные их концепции мы рассмотрели выше) и своих идеологов (наиболее одиозный из них — А. Гитлер), и свои «постулаты» (идеоло­гемы) и т.д. Однако значительная путаница в понятиях не позволяет четко разобраться в различных формах и видах «национализма». Ключевыми идеями национализма признаются обычно: «1) национальная самоидентификация, осознание единства со своей нацией; 2) понимание нации как высшей ценности; 3) утверждение идеи исключительности своей нации»[280]. Однако, о какой «нации» идет при этом речь, обычно, не понимается со всей отчетливостью многими, пишущими на эту тему[281].

Ключевым понятием для прояснения указанных вопросов является понятие этноса, рассмотренное нами выше. Этнополитические идеологии выражают идеи должного применительно: а) к этносам вообще и б) к конкретным отдельным этносам в частности. Поэтому в современном общественном сознании существуют как общие «националистические» (этнопо­литические) идеологии, так и частные этнополитические идеологии, имеющие распространение среди отдельных этносов и наций (арабский национализм, германский национализм, ирландский национализм и т.д.).

Что касается общих националистических идеологий (идеологических доктрин), то в их рамках радикализация может происходить (и происходит на деле) по следующим двум основным вопросам: 1) должен ли каждый отдельный этнос сохранять свою этническую чистоту и независимое существование от всех других этносов? и 2) должны ли все этносы признаваться равноценными и равноправными?

На эти основные этнополитические вопросы возможны следующие радикальные (крайние, экстремистские) ответы.

Во-первых, может утверждаться идея независимого и самостоятельного государственного существования каждого этноса. Каждый этнос имеет право на создание своей собственной государственности на своей собственной территории, где он должен жить и развиваться в соответствии со своими собственными представлениями о государственной и национальной жизни. Это — идеология радикального этносепаратизмаи ирредентизма. Именно ее чаще всего и отождествляют с национализмом вообще[282].

В этой связи только путаницей в понятиях можно объяснить тот факт, что в важнейшем документе ООН — Пакте о социальных правах 1966 г. — декларируется следующее положение: «Все народы имеют право на самоопределение. В силу этого права они свободно устанавливают свой политический статус и свободно обеспечивают свое экономическое, социальное и культурное развитие»[283]. А Генеральная Ассамблея ООН в Декларации о принципах международного права (о «дружественных отношениях») 1970 г. уточнила, что при решении вопроса о политическом статусе речь может идти о создании суверенного и независимого государства, соединении с другим независимым государством или предоставлении иного политического статуса[284].

О каких народах в этих декларациях идет речь? Идеологи этнонационального сепаратизма истолковывают сегодня эти положения именно в этническом духе, утверждая право каждого этноса выходить из состава любого государства и устраивать свою судьбу по собственному усмотрению. Однако другим основополагающим принципом международного права, который одновременно и параллельно декларируется в названных документах ООН, является принцип уважения суверенитета и территориальной целостности государства, причем подчеркивается приоритетный характер данного принципа[285]. Таким образом, делегации стран, принимавших указанные документы, имели в виду, по существу, право наций (государств) на самоопределение, а не право входящих в эти нации этносов. Тем не менее, непроясненность терминологии, как обычно сыграла с политиками злую шутку и они сами дали в руки этническим сепаратистам сильнейшее оружие в идеологической борьбе.

Теоретически, конечно, каждый достаточно большой этнос обладал в прошлом (и обладает в настоящем) возможностью образования своего собственного (отдельного, моноэтнического) государства, как это осуществил, например, при содействии ООН после Второй мировой войны еврейский народ, создавший государство Израиль. Однако исторически все современные этносы давно уже включены по-разному в состав существующих ныне государств, считающих свою территорию неделимойи неприкосновенной. Поэтому стремление отдельных этносов выделиться из состава любого современного государства неизбежно приводит к этнополитическим внутригосударственным конфликтам и, как правило, — вооруженным[286]. Поэтому, даже и «успешное» силовое разрешение такого рода конфликтов в пользу этноса-сепаратиста не обеспечивает ему, как показывает опыт того же Израиля или Грузии, ни спокойствия, ни процветания, ни даже мира с ущемленными при этом другими народами и государствами.

С другой стороны, длительное проживание этносов в составе единого полиэтничного общества (государства) приводит к тому, что их представители расселяются более или менее широко по территории всего государства, и, в результате такого расселения, этносы локально перемешиваются между собой на территории всего государства. Так, например, в современной России татарский народ расселился настолько широко, что на самой исконной исторической территории этого этноса проживает едва ли не меньшая его часть, а большая укоренилась давно уже на других территориях России (и даже СНГ). Равным образом и на территории самого Татарстана проживают сегодня давно уже многие другие российские народы. Сепаратизм для таких расселенных народов создает еще и в этом отношении громадные трудности и проблемы.

Наконец, в силу векового поощрения государством межэтнических браков между его гражданами, этносы достаточно сильно перемешиваются между собой в рамках единой нации еще и кровнородственно. Сепаратизм, следовательно, в таких, исторически сложившихся полиэтничных нациях, раздирает не только территории, но и многие семьи, внося раздоры и политические конфликты уже и в саму личную жизнь достаточно многих граждан, лишая их благополучия и обычного человеческого счастья.

Таким образом, любая полиэтничная нация, имеющая за спиной относительно длительный исторический период существования в качестве таковой, оказывается в этническом отношении более или менее перемешанной и «сращенной» в территориальном, экономическом, лингвистическом, политическом и даже кровнородственном отношениях. Поэтому политические интересы этносов (этнополитических элит) могут удовлетворяться нормальным образом в рамках существующих полиэтничных государств лишь различными формами внутригосударственной автономии,в рамках которой, тем не менее, не допускается принцип этнократических отношений между представителями «титульного» этноса и представителями всех остальных этносов данного государства. Попытки же выделить в этом отношении какой-либо один этнос или «вырвать» его из этого, исторически сложившегося государственного единства приводят, как правило, к серьезным обострениям межэтнических и этнополитических конфликтов и, соответственно, — к экстремистским формам и способам их разрешения. Выигрывают же от силового разрешения таких конфликтов, в конечном счете, лишь крупные геополитические противники страны, пораженной внутригосударственными этнополитическими конфликтами, а сами борющиеся стороны, как правило, теряют в итоге и то благополучие, которое они имели в рамках «худого мира». Даже если сепаратистам и удается осуществить свою программу ценой огромных жертв и потерь, их дальнейшее существование, как правило, никогда не оправдывает возлагавшихся на их победу ожиданий. Большинство таких побед оказываются пирровыми.

И одна из важнейших внешнеполитических причин этого заключается в том, что идеология сепаратизма исповедуется, как правило, относительно малочисленными этносами (национальными меньшинствами). Но, чем меньше по численности этнос, тем менее он способен физически, при прочих равных условиях, превратиться в самостоятельную нацию со своей собственной (суверенной) государственностью. В современном мире, в котором не только территории, но и сферы влияния поделены уже между крупными геополитическими игроками и их союзами, реальному суверенитету этих новых политических субъектов нет места. Выйдя из одного содружества этносов, такие пигмеи волей-неволей вынуждены примкнуть к какому-нибудь другому крупному геополитическому союзу. И далеко не гарантировано, что в этом новом союзе им уготовано более счастливое существование, чем в том, где формировался исторически его этнополитический статус. Такому этносу часто лучше оставаться «младшим братом» в своей прежней «семье народов», чем обнаружить себя «приживалой» в новом, «свобод­но выбранном» союзе более крупных суверенных геополитических игроков. Судьба таких перебежчиков — служить «размен­ной монетой» в большой политической игре. История неоднократно подтверждала этот вывод.

Во-вторых, в общественном сознании может утверждаться и противоположная радикальная идея, состоящая в том, что этносы как таковые должны вообще исчезнуть, «раствориться» в теле единой нации, чтобы все нации, таким образом, стали как бы моноэтничными, чтобы не было вообще различий между этносом и нацией. Это идея знаменитого «плавиль­ного котла», взятая в свое время на вооружение в США и во многих странах Западной Европы. Впервые с наибольшей экстремистской силой она проявила себя в ходе Великой французской революции в борьбе между якобинцами (сторонниками идеи «единой и неделимой Франции») и жирондистами (сторонниками этнополитического федерализма).

Этой идеологии трудно подобрать точное название. Более всего ей подошло бы именно название «национализма», так как именно в интересах единой нации в ней отрицается право этносов на какое бы то ни было самостоятельное существование и развитие. Иногда, впрочем, эту идеологию называют «гражданским (или государственным) национализмом»[287].

Политическую характеристику этой радикальной этнополитической идеологии (и ее практики) хорошо дал Э. Смит. «Привычное поношение национализма, — пишет он, — это на деле осуждение одной из его наиболее распространенных форм — этнического национализма ... Главное же, привычный взгляд не схватывает сущности гражданского национализма. С точки зрения затрагиваемых меньшинств этот вид национализма отнюдь не столь толерантен и беспристрастен, как он пытается представить. На деле он может быть столь же жестоким и бескомпромиссным, как и этнический национализм»[288]. Так, «гражданский национализм требует в качестве цены за получение гражданства и его преимуществ капитуляции этнической общности и индивидуальности ... Именно так французский гражданский национализм отнесся к черным этниям и евреям: их культура и наследие обесценивались, религии презирались и вытеснялись из общественной жизни либо подавлялись, а этничность была у них отобрана»[289]. Более того, «гражданский национализм может требовать искоренения культуры меньшинств и общностей как таковых, исходя из предположения ... большей ценности «высоких культур» и «великих наций» по сравнению с «низкими» культурами малых наций, ... предполагает ассимиляцию этнических меньшинств в пределах национального государства посредством усвоения этнической культуры господствующего большинства ... идеология гражданского национализма выталкивает все традиционное и неписьменное на обочину общества ... Поступая таким образом, она делегитимирует и девальвирует этнические культуры как коренных меньшинств, так и иммигрантов, и делает это сознательно ипреднамеренно»[290]. И, наконец, последствия гражданского национализма: «преднамеренное и открытое очернение культур и обычаев всех групп, кроме доминирующего «гражданского большинства», способствовало возникновению нынешнего кризиса национального государства ... Этническая гетерогенность, подъем ранее дремавших и полурастворенных этнических меньшинств в результате социального проникновения и культурной регламентации «научного государства», управляемого элитами доминирующей этнии, а также несбывшиеся ожидания и вызванное этим нарастающее давление со стороны недовольных меньшинств ... — все это вместе привело к обострению проблемы нации-государства»[291].

Являясь, таким образом, столь же радикальным, как и идеология этнического сепаратизма, гражданский национализм может пробуждать сепаратизм в качестве ответной реакции на его радикальность. При этом на начальных стадиях этот этнический протест может проявляться в требованиях лишь культурного, а не политического характера и большей частью сводиться «к достижению какой-либо одной конкретной цели: права использования родного языка в общественной жизни, достижения национально-территориальной автономии»[292] и т.д. И лишь по мере дальнейшего обострения конфликта он может радикализироваться уже и до требований «независимости, воссоединения разделенных административными или государственными границами частей территории ...» и т.д. И таким образом «культур­ный» этнонационализм превращается в национализм сепаратистский, «национально-освободительный».

При этом очень часто (почти всегда) на отделенных сепаратистами территориях устанавливается не цивилизованное содружество этносов, а жесткий этнократический режим сепаратистского этноса, ставшего теперь этносом господствующим (как, например, в постсоветской Грузии). Причем, часто эти цели даже и не скрываются еще и в доктринах и предварительных программах этнических сепаратистов. Так, например, лидер татарских этнонационалистов Р. Хаким пишет следующее: «Государства учреждаются для развития и распространения национальных ценностей. Нет такого государства, которое думало бы и заботилось обо всех народах в равной степени; тем более, если какой-то народ многочисленен, имеет исторически оправданные претензии на самостоятельность и может составить реальную конкуренцию господствующему этносу»[293]. Иначе говоря, татарские этнонационалисты ставят своей целью стать «господствующим этносом» в будущем «освобожден­ном» Татарстане. Образец такого господства мы уже имели возможность наблюдать и в «свободной Ичкерии» Д. Дудаева. Недалеко от нее, впрочем, ушли и прибалтийские этнические сепаратисты («мелкодержавные шовинисты», как метко окрестил их в свое время зампредседателя Верховного Совета СССР Р. Нишанов), разделившие всех граждан своих карликовых «держав» на полноценных и неполноценных.

«Золотой серединой» между двумя указанными радикальными этнополитическими идеологиями — этносепаратизмом и гражданским национализмом — является идеология (этно)федерализма — неслиянного и нераздельного, равноправного и дружественного сосуществования различных этносов в рамках единой нации. Именно эта идея и воплощалась традиционно в Российской империи и затем — в СССР. Миф о России-«тюрьме народов» — это именно подрывной миф, запущенный западными геополитическими противниками Российского государства, многих из которых можно было бы, по справедливому замечанию В.В. Кожинова, определить в этом отношении как «кладбище народов». В России же ни один, даже самый маленький народ, за всю ее историю не был ни уничтожен, ни насильственно ассимилирован. Напротив, многим таким народам в России была оказана всесторонняя помощь в их выживании и развитии.

Наконец,в-третьих, в плане межэтнических отношений может утверждаться радикальная идея неравнозначности и, как следствие, — неравноправности этносов. При этом одни этносы признаются более одаренными от природы, более способными к государственной жизни, более трудолюбивыми, дисциплинированными и т.д., а другие — менее одаренными во всех этих отношениях. Иначе говоря, одни этносы (или расы) от природы относятся к высшим, а другие — к низшим(или даже неполноценным). Из чего с неизбежностью следует вывод о том, что «высшие» этносы должны главенствовать в государстве (или даже во всем мире), а все другие должны им подчиняться. Это идеология собственно расизма и нацизма.

Начало ей в западном политическом сознании было положено работами рассмотренных выше теоретиков расистской школы в социологии и затем в политологии, где особый резонанс приобрела теория польско-австрийского ученого Л. Гумпловича (1838-1909) о происхождении государства. «История, — писал он, — не предъявляет нам ни одного примера, где бы государство возникало не при помощи акта насилия, а как-нибудь иначе. Кроме того, это всегда являлось насилием одного племени над другим, оно выражалось в завоевании и порабощении более сильным чужим племенем более слабого, уже оседлого населения»[294]. Помнению Л. Гумпловича, «не из отдельных людей как атомов, не из се­мейств как ячеек создается государство. Не отдельные личности и не семейства являются его основными частями. Только из различных «че­ловеческих групп, из различных племен возникает государство и из них лишь состоит». Победители образуют правящий класс, а побеж­денные и порабощенные — «класс рабочих и служащих». Именно в племенах, в их взаимной борьбе, утвер­ждал Л. Гумплович, мы можем признать «главные основные части, действительные краеугольные камни государства, — в племенах, которые «мало-помалу превращаются в классы и сословия. Из этих племен создается государство. Они, и только они предшествуют государству»[295].

Феноменологически, почти все государства возникали впервые в истории, действительно, чаще всего в ходе межплеменных войн и завоеваний. И это вполне объяснимо из того обстоятельства, что именно родоплеменной (этнополитический) строй общества непосредственно предшествует государственному. Первым государствам просто не из чего было возникать, кроме как из родоплеменного общества со всеми его специфическими конфликтами. Однако из этого вовсе не следует, что в основе государства лежит (или должна лежать) именно идея силового господства одних этносов над другими[296], как то принимается в расистских и нацистских концепциях. Насколько ложно и губительно следование таким доктринам, показывает весь опыт соответствующего мирового конфликта, порожденного расизмом и нацизмом в рамках самой западной цивилизации.

Просвещенческая мировоззренческая доктрина носит, как уже отмечалось выше, наднациональный, надрелигиозный и надэтнический, мировой (глобальный) характер. Она адресуется некоторому обществу вообще и человеку вообще, в которых, кроме их природной разумности,не признаются и не принимаются в расчет никакие их особенные, исторически обусловленные качества. Согласно этой доктрине, только сам отдельный человек (личность) имеет абсолютное право на самоопределение, и ни государство, ни церковь, ни этнос, ни нация не имеют над ним более высоких и священных прав. Права личности — превыше всего. В то же время само западное общество, в котором и возникла впервые эта идеология либерального «богочеловека», рассматривает себя при этом как общество вообще, как некое нормальное, образцовое общество, на которое должны равняться и за которым должны следовать все другие общества, либо еще не достигшие уровня западного развития, либо почему-то уклонившиеся от магистрального направления развития, воплощенного именно в западном обществе.

Однако в этой либеральной западной доктрине содержится тоже своего рода радикализм, — ультралиберализм, способный породить и соответствующую экстремистскую реакцию против его доктрины. Именно этот конфликт и проявился с наибольшей силой в начале ХХ века в споре между самими европейскими народами. Часть из них, в основном, — народы Центральной и Восточной Европы, во главе с Германией и Италией отказались следовать в фарватере интернационально-колониальной политики тогдашних лидеров Англии, Франции и США и провозгласили примат национальных идеалов и интересов перед «общечеловеческими». На вооружение были взяты расовые и этнические концепции и доктрины развития, ставившие идеал общества (в форме этноса и этнонации) выше ценности отдельной личности и подчинявшие ее в этом отношении народу.

Фашистские и национал-социалистские идеологии являются по существу этнонационалистическими, отрицающими персоналистический космополитизм либеральных идеологий. В отличие же от социалистических доктрин, также отрицающих либералистский индивидуализм в пользу коллективизма, в националистических учениях высшей ценностью провозглашаются интересы не отдельного класса, а всей нации в целом, понимаемой однако при этом не в федералистском, а в этнонационалистическом духе. Классовые конфликты в рамках такого национализма рассматриваются в качестве подчиненных и разрешаются в рамках конфликтов межнациональных (межгосударст­венных). Поэтому радикальный этнонационализм, как правило, ведет к обострению межгосударственных отношений и чреват международными вооруженными конфликтами. Вторая мировая война как раз и явилась таким гигантским столкновением народов, в котором агрессивной стороной выступили этнонационалистические государства, в первую очередь, — Германия, Италия, Япония и др.

Поражением блока этих держав во Второй мировой войне исторический спор между этнонационализмом и наднационализмом (в его либералистской индивидуалистической и коммунистической интернационалисткой формах) был решен в пользу последнего. Расистские, этнократические и этнонационалистические идеи были осуждены мировым сообществом и подвергнуты всесторонней критике. Однако расизм и нацизм партии А. Гитлера был отнюдь не случаен, и во многих западных странах, как известно, он встретил в тот период самое широкое сочувствие (чем во многом и объясняются легкие победы нацистов на Западном фронте Второй мировой). Если же мы обратимся, например, к США, в свое время просто уничтожившим большинство индейских народов, проживавших исконно на их территориях, то даже и после поражения нацизма в Европе, вплоть до начала 1960-х годов они являли миру яркий пример расово-и, отчасти,этнически-(в отношении латиноамериканцев)сегрегированного государства. Дискриминация по расовому и этническому признакам традиционно существовала в США в самых самые разнообразных формах: от «судебного убийства» до официального «бытового расизма»: если белым было «неудобно» жить с черными в одном квартале или ездить с ними в одном вагоне метро, принимался местный закон, запрещающий последним селиться за установленной чертой или входить в вагон с надписью: «Только для белых», и т.п. Вся Америка была разделена на своего рода «ре­зерва­ции», в которых раздельно проживали белые, черные, краснокожие, латинос, чиканос, пуэрториканоси т.д. Протест со стороны дискриминированных слоев населения выражался в США в массовом осквернении государственной символики (сожжении флагов, профанации герба, гимна и т.д.), в политических бойкотах, расовых бунтах под антигосударственными лозунгами и т.п. В идеологической же сфере эта конфронтация привела к возникновению доктрин «черного расизма», к массовому демонстративному переходу чернокожих в ислам и т.д. Таким образом, традиции расовой и этнической дискриминации все еще не преодолены до конца в западном обществе[297], и их негативные последствия все еще оказывают свое влияние на межэтнические отношения в «свободном мире».