Е) Пассионарная концепция Л.Н. Гумилева 3 страница

Как показывает самый свежий опыт нациестроительства в молодых государственных образованиях, возникших из обломков бывших федеральных государств (СССР, Югославии), идеи этнонационализма по-прежнему живучи и в умах многих современных национальных лидеров этих стран, ведущих свои народы по столь опасному пути.

Таким образом, современный этнополитический экстремизм черпает свои теоретические и идеологические обоснования в радикальных доктринах этнического национализма (сепаратизма), гражданского (государст­венного) национализма и идеологиях расизма и нацизма, все еще сохраняющих свое влияние на умы «просвещенных» народов как Востока, так и Запада. Поэтому идеологическая борьба с этими радикальными идеологическими течениями, особенно опасными для полиэтничных наций, к каковым относится и российская, не должна ослабляться или пускаться на самотек. Государства по-прежнему должны прилагать для этого самые серьезные усилия.

* * *

Мы рассмотрели все основные мировые идеологии современного общества — традиционные, религиозно-политические и светские, социально-политические — как концептуальные основы для формирования современных экстремистских идеологий, приведших (и ведущих) к формированию соответствующих экстремистских организаций и их экстремистской деятельности. Исторический анализ развития и разрешения конфликтов между этими идеологиями показывает, что наиболее эффективный, наиболее приемлемый и фактически реализованный в истории способ разрешения этих конфликтов — это путь примирения конфликтующих сторон, предполагающий частичное удовлетворение позиции обеих конфликтующих сторон. В политике путь «золотой середины», путь здорового компромисса в разрешении всех нормальных внутригосударственных и межгосударственных конфликтов является единственно цивилизованным и перспективным путем.

Путь же экстремистский, насильственный и нетерпимый не только приводит к неоправданным жертвам и страданиям целых народов, но и является путем бесперспективным и не реализуемым в самой действительности. С подачи Гегеля в сознании многих современных идеологов и политиков прочно утвердилась та пессимистическая мысль, что история учит нас только тому, что она никого не учит. Однако этот мрачный взгляд на историю не следует абсолютизировать. В конце концов история все же учит своих учеников, хотя ее школа, и действительно, практикует слишком суровые методы обучения. Тем не менее, современное человечество, надо признать, все же выучило многие ее уроки, и ошибки, совершенные в прошлом, повторяются исторически образованными народами все реже и реже.

История западной цивилизации, как показано в данной главе, представляет собой наиболее насыщенный историческими уроками материал для осмысления его всеми народами и странами нашей планеты. И далеко не случайно Запад считает свою историю указателем для исторического пути, который предстоит еще пройти многим другим народам. С одной стороны, в такой позиции отражается, конечно, свойственный любому народу этноцентризм. Любой народ склонен считать именно себя нормой и образцом, а все другие народы рассматривать в качестве некоторых отклонений от этого образца. Но, с другой стороны, если в истории человечества и существует какой-либо магистральный путь развития, то он, и действительно, вначале может быть найден только каким-либо одним народом, а все другие вынуждены будут потом следовать уже найденному другими пути (и учиться на его историческом опыте). Вся проблема, следовательно, сводится только к тому, что у этого передового народа относится к действительно общечеловеческим достижениям, а что выражает только особенности данного конкретного народа, которым другие народы вовсе и не должны следовать или подражать. В этом каждый народ должен опираться на собственную мудрость.

ГЛАВА 5. Политический экстремизм в СОВРЕМЕННОЙ России

Одним из главных выводов из исторического анализа формирования и развития основных идеологических и социально-политических конфликтов и способов их разрешения является также и тот, что огромную роль в этих процессах играет историческая традиция, неизбежными носителями которой оказываются те или иные конкретные общества. Особенно ярко это проявляется в истории, например, французского и английского (англосаксонского) обществ, традиции которых в рамках единой для них, западной духовно-политической культуры во многом различны (и даже противоположны). Свойственная, в частности, французской нации тяга к революционному решению социально-политических и духовных конфликтов, отсутствует у англосаксонских народов, тяготеющих к эволюционному и компромиссному способу их разрешения.

С другой стороны, немецкий народ демонстрирует в истории гораздо большую приверженность, чем указанные две другие великие европейские нации, к национализму и к переводу внутриполитических конфликтов во внешнеполитические. С известными оговорками именно Германию можно признать наиболее благодатной почвой для расцвета расистских и националистических доктрин, не достигших такого же влияния ни в одном из других западных обществ, а также — известным «инициатором и вдохновителем» двух мировых войн, созревших именно на этой почве. Французы и англосаксы гораздо более космополитичны и интернационалистичны, чем немцы.

Имеется свой особый традиционный образ и способ разрешения духовных и социально-политических конфликтов и у российской нации. Поэтому теоретический анализ современных экстремистских проявлений в российской общественной жизни требует предварительного краткого обращения и к российской истории, в которой и формировались соответствующие российские традиции.

5.1. Исторические особенности формирования и развития
российской государственности

Многие отечественные и зарубежные ученые отмечают значительное своеобразие исторического развития государственности в России, отличающее ее как от западных, так и от восточных государств. «Русский народ, — писал правовед Н.Н. Алексеев, — имеет какую-то свою собственную интуицию политического мира, отличную от воззрений западных народов и в то же время не вполне сходную с воззрениями народов чисто восточных»[298]. Та же мысль подчеркивается и в работах И.Л. Солоневича[299], Л.А. Тихомирова[300], И.А. Ильина и других выдающихся политических мыслителей. Однако многие другие авторы отмечают в развитии российской государственности и большое сходство с общеевропейскими процессами.

Обе эти точки зрения имеют под собой серьезные основания. В то же время нам представляются неправомерными попытки многих классических и современных авторов[301] выделять в качестве особого случая какую-то уникальную «русскую политическую систему». Политическая система России прошла долгий путь исторического развития и, конечно, несет на себе следы этого процесса (в виде особых традиций, пережитков и т.п.), но эта система на разных этапах своего развития была разной, и говорить о какой-то единой парадигме применительно к разным историческим этапам ее эволюции невозможно. Необходимо, на наш взгляд, проследить в общих чертах именно историческое изменение основных форм российской политической системы.

Русское государство возникает во второй половине IX века, приблизительно через полвека после коронования в Европе папой Львом III Карла Великого на императорский престол. Так же, как и в Европе во главе русского государства становится иноземный князь с воинской дружиной, однако приходит он в восточнославянские земли не завоевателем, а специально приглашенным, причем на договорных условиях («ряд»), славянскими и финскими племенами, образовавшими государственный союз и имевшими своей столицей Древний Новгород. Весьма характерно при этом, что пригласившие Рюрика (с родом его) древнерусские племена (или, скорее, гражданские общины[302]) имели уже достаточно сложную социально-политическую структуру, разделение на городское и сельское население, довольно крупные города[303], в которых уже сложилось местное самоуправление, политические и судебные обычаи и т.д. Иначе говоря, Рюрик прибыл на княжение не в «чисто поле», а в уже сложившийся и достаточно развитый социально-политический организм. Этим и объясняется, с одной стороны, быстрое обрусение варягов Рюрика, а, с другой — полное отсутствие какой-либо германской (скандинавской) политической терминологии в Древней Руси — вся она носит местный, славянский характер.

Сопоставляя эти два разных способа возникновения государства (западноевропейский и русский), историк Е.Ф. Шмурло писал следующее. «Там целое племя овладевало территорией, захватывало власть, присваивало себе земельные богатства и, поработив туземное население, лишив его прав и свободы, становилось в положение привилегированного класса победителей, причем новая аристократия обыкновенно резко отграничивала себя законами и правами от побежденных ... Такого завоевания и захвата чужого, такой аннексии, как выразились бы в наше время, отнюдь не было на Руси прежде всего потому, что здесь некому было завоевывать в западноевропейском смысле: варяжский элемент — эти дрожжи — лишь скрепил русские племена и не замедлил растаять в том тесте, которое он поднял ... Объединение русских племен первыми князьями, по существу, не столько завоевание, сколько простое выяснение, в каких этнографических границах предстояло в дальнейшем действовать и проявляться княжеской власти»[304].

Роль князя с его боевой дружиной в древнерусском государстве была строго определена, и он правил местным населением совместно с городскими вече и избиравшимися ими «старцами градскими»[305] (или «земскими боярами»). С этими демократическими (то есть избиравшимися снизу) органами власти древнерусский князь и делил власть. Но, помимо этого князь имел право и на назначение своих должностных лиц, назначавшихся им бюрократически — сверху. Иначе говоря, первоначальная политическая система, возникшая на Руси после приглашения Рюриковичей, была именно смешанная, сочетавшая в себе и бюрократическое (княжеское) и демократическое (вечевое) начала.

Наиболее краткое и емкое описание этого строя мы находим у И.А. Ильина. «Летописи сохранили нам, — пишет он, — множество свидетельств о том, что во многих, если не во всех, городах русского расселения жители этих городов сходились на вечевые собрания ... Участвовать в этих собраниях могли все свободные граждане, не состоящие ни под отеческой властью, ни в наемной или кабальной зависимости; это участие было личное, без представительства; оно было правом, а не обязанностью и не сопровождалось перекличкою. На вече могли присутствовать: князь, духовенство, посадник, тысяцкий, бояре, купцы и меньшие люди — черные смерды и даже «худые мужики». Вече созывалось по мере надобности, иногда самим князем, иногда посадником, иногда по инициативе частной группы горожан — колоколом или бирючами. ... Созывающий давал тему для обсуждения. Голосов не подсчитывали: искали единогласия: «еже быти и стати за един». Если единогласие не давалось сразу, то дрались до тех пор, пока оно не устанавливалось (это испытывалось, как своего рода «поле» или «суд Божий») ...

Компетенция вечевого собрания, — продолжает И.А. Ильин, — была обширна и неопределенна. Оно избирало князя и устанавливало с ним договорное соглашение («ряд»): оно выбирало князя иногда без оговоренного срока, иногда пожизненно, иногда и потомственно. После «ряда» князь и вече «целовали крест» друг другу. Это крестоцелование не обеспечивало верность народа, который по недовольству князем восставал и изгонял его. Суд и управление принадлежали князю, иногда и его заместителю (посаднику), однако вече вмешивалось нередко и в суд, и в управление. Войну князь мог объявить и от себя и тогда вел ее набранным войском и за свой счет; но войну могло объявить и вече — и тогда город поднимал свое ополчение под начальством князя и тысяцкого. ... Однако бывало часто еще и так, что князь садился править не по выбору веча, а вследствие назначения от великого князя или вследствие победы и завоевания города. Выбирались же князья из состава единой правящей династии, соблюдавшей, независимо от веча, свою очередь родового старшинства и решавшей вопрос «удела» то взаимным соглашением, то взаимной усобицей. А так как «город без князя» был явлением краткосрочным и преходящим, лишенным суда, управления и дружины, то надо признать, что государственный строй Древней Руси сочетал в себе черты республиканские с чертами монархическими. Беспристрастный историк, — заключает И.А. Ильин, — определит древнерусский «город», как монархию, ограниченную непосредственным народоправством»[306].

На основании этих данных мы и определяем первоначальную древнерусскую государственную систему как смешанную, сочетающую в себе и демократические и монархо-бюрократические начала.

Вторым оригинальным отличием возникновения русской государственности было то, что на княжение был приглашен (если верить летописи), не Рюрик единолично, но весь его род. Впоследствии именно из разросшегося очень быстро рода Рюрика и формировалась Великая и удельная княжеская власть. И этот разросшийся род образовал одновременно и первое на Руси высшее правящее сословие. Никто, кроме рюриковичей не мог именоваться князем и претендовать на верховную власть в государстве. Князем можно было только родиться.

Таким образом, первым привилегированным сословием на Руси были именно князья, князья-рюриковичи, составлявшие единый род. И других сословий поначалу не было, вернее, все остальные граждане составляли одно сложное сословие «людей». Древнерусское общество, поэтому, можно определять и как двухсословное). Последнее не означало, впрочем, что это общество было и бесклассовым. В нем существовало и развивалось традиционное для обществ аграрного типа деление на классы — свободных крестьян и несвободных холопов, горожан, состоявших, в свою очередь, из ремесленников, купцов, крупных землевладельцев и т.д., но эти классы еще не представляли собой особых сословий. Юридически, любой член древнерусского общества мог подняться или опуститься в любой его слой (класс), но эти перемещения не закреплялись за ним и его потомками пожизненно (навечно).

Современные российские историки определяют этот социально-политический строй несколько неопределенно — как «дофеодальный»[307]. На наш взгляд, этот социально-политический строй можно было бы определить и как раннесословный.

Важнейшую после князей роль в политической системе древнерусского общества играли бояре, так как именно они изначально составляли кружок ближайших политических советников князя — «боярскую думу». По мнению некоторых историков, германское звание «барон» и русское — «боярин» происходят от одного и того же корня и означают буквально «воинственные мужи», «люди войны»[308]. Однако на Руси бояре первоначально не имели той власти и влияния, которыми обладали в бароны в Западной Европе. И, в частности, они были не одного сословия с русскими князьями. Боярин Олег, например, бывший, по утверждению летописи, даже и «родичем» Рюрика (может быть, со стороны жены последнего) и фактически правивший государством при его малолетнем сыне Игоре, даже и не пытался захватить власть по смерти Рюрика, а только сохранил ее и передал затем полностью Игорю. Бояр же рюриковых, также уже фактически правивших в Киеве, люди Олега просто убили. «Когда же Аскольд и Дир пришли, — рассказывает первоначальная летопись, — выскочили все остальные из ладей, и сказал [Олег] Аскольду и Диру: «Не князья вы и не княжеского рода, но я княжеского рода», и показал: «А это сын Рюрика». И убили Аскольда и Дира, отнесли на гору и погребли Аскольда на горе, которая называется ныне Угорской, где теперь Ольмин двор ...»[309].

Однако боярами на Руси первоначально считались, по-видимому, не только дружинники князя, но и знатные люди из самих горожан. «Вопрос о том, кого считать членом («боярином») высшего княжеского совещательного органа — боярской думы, — пишет В.В. Еремян, — на протяжении многих лет представляет собой одну из дискуссионных проблем отечественной историографии древнерусского государства и права. Например, одни ученые указывают на неопределенность и, по существу, случайный характер состава боярской думы ... Другие авторы дифференцированно подходят к определению того древнего института, который принято называть «боярством». Так, говоря о составе боярской думы, исследователи, разделяющие подобную точку зрения, считают, что членами этого древнерусского органа являлись военные, гражданские и религиозные деятели: во-первых, высшие служилые люди — бояре, во-вторых, наиболее авторитетные и уважаемые представители городского (земского) сообщества — старцы градские или старейшины и, в-третьих, высшие духовные иерархи — епископы и игумены крупнейших православных центров, соответствующей земли ... В XII веке эти две группы смешались под общим названием «бояре»[310].

Следует обратить внимание и на то, что, в отличие от князей, русские бояре не образовывали внутренне замкнутого сословия, так как через службу в княжеской дружине доступ к боярству был открыт любому способному человеку, по крайней мере, де-юре. «Боярство на Руси, — пишет в Е.Ф. Шмурло, — не было привилегированной корпорацией: боярином мог стать каждый по личным качествам или заслугам. Не то на Западе. Завоевание и порабощение туземного населения создало там военно-земледельческую аристократию, которая отгородилась от остальных привилегиями, возведенными в степень закона. На Руси преобладающее положение бояр опиралось на фактическоесуществование такого преобладания, что всегда могло измениться; на Западе же тамошний феодал и сеньор опирались на свои юридические права»[311].

В этой связи большой интерес представляет ответ на вопрос, когда же именно и бояре на Руси превращаются в особое (и второе после князей) привилегированное государственное сословие? К сожалению, этот вопрос очень плохо прояснен российскими историками, обращающими больше внимания на экономические, а не юридические процессы. Судя по имеющимся у историков данным, этот процесс завершается на Руси очень поздно (по сравнению с Западной Европой) — только к середине XVII века.

Домонгольская Русь так и не сложилась в единое централизованное государство. Более того, она была очень быстро (после Ярослава Мудрого) «растащена» множеством князей (так же, как и государство Карла Великого в Европе) на отдельные автономные уделы, которые тоже продолжали дробиться по мере размножения рода князей-рюриковичей. К середине ХII в. на Руси существовало уже 15 княжеств, а к началу ХIII в. их было уже около 50-ти. Известный историограф Д.И. Иловайский справедливо писал по поводу Руси домонгольского периода: «Что такое была Русь в эпоху предтатарскую? Собрание земель, более или менее обособленных, имевших во главе разные ветви одного княжеского рода, которые успели приобрести значение местных династий, за исключением Великого Новгорода и стольного Киева. Сии последние получали князей из той или другой ветви, смотря по обстоятельствам, следовательно, оставались, так сказать, в общем владении потомков Владимира Великого. Киев сохранял еще значение средоточия в церковном и вообще гражданском отношении ... Следовательно, в данную эпоху Русь почти не имела политического средоточия. Историк может наблюдать в ней то же самое явление, какое видим и в других странах, когда они представлены самим себе, т. е. когда над ними не тяготеет сильное внешнее давление: естественным путем, чувством самосохранения начинает вырабатываться некоторая система политического равновесия. Если какое-либо княжение слишком усиливалось и начинало теснить соседей, то вызывало против себя союзы других князей. Союзы эти часто видоизменяются и усложняются; но в конце концов обыкновенно успевают отстоять политическое существование отдельных земель и препятствуют упрочению какого-либо могущества, опасного для их самостоятельности»[312].

Конец этой удельной системе был положен монгольским нашествием. Древнюю Русь расчленили и включили по частям в свои владения Золотая Орда, Великое княжество Литовское и Польша. В Северо-Восточной Руси, вошедшей в качестве особого улуса в Золотую Орду, русские князья продолжали соперничать за Великое княжение Владимирское, право на которое, однако, определялось теперь царским (ханским) ярлыком, а не старшинством в роде рюриковичей. Тем самым оригинальная (лествичная) родовая система наследования верховной власти на Руси была окончательно подорвана. «Положение русских князей под властью Орды, — отмечают В. Кобрин и А. Юрганов, — было близко к вассальному (сохранение власти, территории, значительная свобода действий внутри страны), но формы, в которых проявлялась зависимость, были значительно более суровы и уже напоминали подданство. Так, хан не только мог приговорить русского князя к смертной казни, но и привести приговор в исполнение самым унизительным образом (Михаил Ярославович Тверской был выведен на торговую площадь в Орде закованным в колоду и поставлен на колени). Внешние формы почтения, которые русские князья были обязаны демонстрировать ордынским князьям, достаточно далеки от западноевропейского оммажа. Насколько унизительны были эти формулы преданности, видно даже по их реликтам в XV в. Крымский хан Менгли-Гирей был реальным союзником Ивана III, но никогда не являлся его сюзереном. И тем не менее в марте 1474 г. В грамоте Ивана III Менгли-Гирею читаем: «... князь велики Иван челом бьет: прислал еси ко мне своего посла Ази-Бабу, а приказал еси ко мне с ним свое жалованье ... жалючи мене братом собе и другом назвал еси». Едва ли под властью Орды могли свободно развиваться дружинные отношения, ведь князья сами были «служебниками» монгольских ханов. Русские князья, обязанные в новых условиях беспрекословно выполнять волю Орды, не могли уже примириться с независимостью старшей дружины, с ее былыми правами»[313].

В конце концов гегемонию на Владимирской Руси захватили Московские князья (сумевшие стать фаворитами в Орде), под властью которых и началось «собирание» древнерусских земель в единое, теперь уже московское царство. Однако только при Иване Грозном (1530-1584) власть князей-рюриковичей и их особый юридический статус были окончательно подорваны, и князья перешли, таким образом, на то же государственное положение, что и «простые» бояре. Но начался этот процесс еще с реформ Ивана III (1440-1505), которого можно признать уже первым царем, а не Великим князем, и уже не Руси, а России. Князья утрачивали свой статус постепенно, параллельно с утверждением в России самодержавного русского (теперь уже не татарского) царя. «С этим же связано то, — отмечают историки, — что боярин вплоть до середины XV в. резко противопоставлялся князю: князь, лишившийся своей «волости» или по крайней мере прав на нее и перешедший на службу к другому князю, автоматически теряет титул (Всеволожские, Фоминские и т.д.). Словосочетание «боярин князь», типичное для XVI-XVII вв., было редким во второй половине XV в. и абсолютно невозможным раньше»[314].

Князья до Ивана III были одного сословия с Великим князем, а бояре были лишь (вольными) слугами князей. Теперь же и князья переходят в к категорию слуг московского царя («холопов» на языке того времени). Но боярский статус юридически никак не был закреплен и в этой новой политической системе, и, соответственно, не бы закреплен и новый статус князей. Более того, начиная с Ивана III, в России быстрыми темпами формируется и еще один правящий слой служивых людей — дворяне, которые начинают соперничать в борьбе за власть и с боярами, и с князьями. Иван Грозный в 1572 году вводит новый чин думных дворян. При нем же начинает формироваться и еще одно привилегированное сословие — казаков, которые вскоре проявят свои политические амбиции в событиях Смуты начала XVII века. Но явного юридического оформления этих сословий так и не возникает.

После Федора Иоанновича, последнего сына Грозного, царем становится (по решению Великого Собора всей Земли) «простой» боярин Борис Годунов, а не кто-либо из князей-рюриковичей (например, кто-нибудь из Шуйских). И это было, по-видимому, одной их причин возникновения последующей Смуты, которая показала всему российскому обществу необходимость юридического урегулирования вопроса о праве на власть и управление страной. Такое урегулирование и означало создание в России сословной системы.

Вероятнее всего, сословие бояр получает свое самое первое юридическое оформление (то есть становится сословием в точном смысле этого слова) только в середине XVII века, одновременно и со всеми остальными сословиями, и закрепляется сословное деление общества только Соборным Уложением 1649 года[315], принятым при царе Алексее Михайловиче (1629-1676) под влиянием голландских и польских порядков. Именно в этот момент Россия «догоняет» Запад в своем социально-политическом развитии.

Петр I придает сословному делению общества уже окончательную и очень жесткую юридическую форму, которую доводит затем до апогея Екатерина II. «Реформы 1775-1785 годов, — подытоживает законодательство Екатерины II В.В. Еремян, — завершили длившийся несколько веков процесс формирования в России феодальных сословий с характерным для каждого их них «особого юридического места в государстве». Первенствующим сословием было привилегированное дворянское сословие, совпадавшее с господствующим феодальным классом — помещиками и получившее свою сословную организацию в форме дворянской местной корпорации и ее органов.

С классом совпадало и другое основное феодальное сословие — крестьянство. Оно распадалось на несколько феодальных сословных групп — помещичьи, государственные, удельные, монастырские, — находилось в феодальной зависимости от своих «владельцев» (помещиков, государства, императорской фамилии, церкви) и в тяглом отношении к государству.

Относительно привилегированным сословием было и духовенство, представители которого имели самое различное классовое происхождение (от помещиков-дворян до крестьян). Духовенство не только обслуживало церковную организацию, но и пополняло, наряду с дворянством, бюрократический аппарат. ... Сословное деление общества, — подчеркивает В.В. Еремян, — сохранялось в России до 1917 года и отражалось (даже в начале XX века) на государственном строе страны»[316]. Необходимо, впрочем, дополнить это описание тем, что к числу особых и относительно привилегированных сословий относилось в России также и казачество.

Из всех установленных к этому периоду в России сословий наиболее трудно поддавалось юридическому закреплению население городское (по-европейски — «буржуазное»), в социальном отношении — самое подвижное и динамичное. «Несмотря на сословную консолидацию и формирование, особенно с начала XVIII века, сословных органов, — отмечает в этой связи В.В. Еремян, — городское сословие представляло собой «рассыпан­ную храмину», включавшую в свой состав различные социальные группировки, отличавшиеся не только по своему имущественному, но и юридическому положению (купцы, посадские, городская беднота). С разложением крепостного строя и формированием капиталистического уклада именно в недрах этого сословия формируются первые буржуазные и пролетарские элементы. Во второй половине XVIII века значение приобретают «люди разного чина и звания» — существовавшие и ранее разночинцы — межсословная категория населения, выходцы из разных сословий и оторвавшиеся от своей социальной и сословной среды»[317].

Необходимо отметить, что именно в тот момент, когда Россия окончательно догнала в социально-политическом отношении Европу, введя в русском обществе аналогичное европейскому социально-политическое сословное деление его членов, в Европе и разражается вдруг Великая французская революция, уничтожающая сословное деление и устанавливающая бессословное, гражданское общество. Россия, в результате этих событий, опять оказывается (по отношению к Европе) страной отсталой, с архаичными общественными отношениями. Частично этот отсталый строй модернизируется затем в результате реформ 1860-х годов Александра II, «освободившего» крестьян (а, по сути, только приравнявшего их по статусу к сословию горожан, но не дворян и не духовенства). Но полностью сословное деление общества уничтожается в России только в революции 1917 года.

Таково было структурное историческое развитие российского социально-политического строя (политической системы).

Что же касается эволюции демократических и бюрократических начал государственного управления в России, то здесь необходимо отметить, что после развала Киевской Руси и подчинения Северо-Восточной Руси правителям Золотой Орды, в Великом Новгороде возобладал демократический (выборный снизу) тип государственного управления, а во всех остальных княжествах (не без влияния монголов) преобладание получает тип бюрократический. «Как это ни кажется парадоксальным, — замечает Г.В. Вернадский, — монгольский период отличался расцветом демократических институтов в северорусских городах‑государствах Новгороде и Пскове, несмотря на факт номинальной власти монгольских ханов в Северной Руси и того, что великий князь московский чаще избирался, нежели не избирался новгородским князем»[318]. Однако после завоевания Новгорода Иваном III, заложившим основы сильной централизованной бюрократии, именно бюрократический тип становится в московском государстве господствую­щим[319].