Е) Пассионарная концепция Л.Н. Гумилева 9 страница

Укорененности террористической психологии в сознании противоборствующих сторон способствует и традиционно присущий восточному менталитету приоритет общинного, коллективного, группового в ущерб отдельной личности, индивиду. В том, что часть политической оппозиции в республике взяла на вооружение террористические методы борьбы, существенную роль сыграл и политический истеблишмент республики. Именно представители политической элиты в республике впервые прибегли к террору как средству устранения соперников или инакомыслящих в начале девяностых годов. Именно они легализовали терроризм в республике. Многочисленные террористические акты в отношении политических деятелей, нераскрытые убийства, характер протекания конфликтных ситуаций между различными группировками в политической и экономической элите республики со всей очевидностью говорят о том, что между ними существует негласный сговор в том, чтобы не выносить суть конфликта на общественный суд, а наиболее строптивых просто уничтожать. Можно даже предположить, что некоторые группировки просто содержат террористические организации и группы как резервную армию политического давления. Ведь довольно часто в террористических группах оказываются люди, достаточно близкие к некоторым известным в республике фамилиям.

Терроризм в Дагестане действует сегодня достаточно интенсивно и агрессивно. В этом можно усмотреть не только способ поддержания тонуса и дисциплины внутри террористических групп, но и наличие внутридагестанских источников финансирования. Нередки случаи, особенно со стороны представителей юридически-процессуальной системы, когда политический терроризм в республике путают с простой уголовщиной. Но природа политического терроризма и уголовного мира различается, и различается очень существенно. Уголовное насилие имеет целью материальную или другую личную выгоду. В уголовном терроре нет жертвенности, нет самоотверженности, нет готовности идти на любые потери, вплоть до собственной жизни и жизни близких. В уголовном терроре нет символики, которая присутствует в политическом терроризме как обязательный элемент. Уголовный террор больше инструментальный, т.е. воздействует непосредственно на те объекты, которые способны удовлетворять его интересы и поставленные цели. Политический терроризм носит символический характер, для него акты террора — это символы возможностей и сигналы политическим структурам, которые только и могут удовлетворить цели террористов. Несмотря на то, что многие исследователи убеждены в нормальном психологическом состоянии подавляющего большинства террористов[365], тем не менее, в терроризме дагестанском есть и некий иррациональный элемент. Очень трудно объяснить то, что террористы, выходцы из дагестанских семей, где традиционно сильны авторитет родителей, авторитет старших, с абсолютным пренебрежением относятся к их мнению, для них не существует авторитета не только религиозных духовных лидеров, но не существует и родительского авторитета.

В-третьих, объектами политического терроризма в Дагестане оказались государственные, прежде всего правоохранительные структуры. Обычно терроризм избирает в качестве объекта гражданское население. Ведь цель терроризма — запугать население, деморализовать, внести хаос, сея тем самым сомнения в возможностях политической власти обеспечить их безопасность. Ситуация в республике в этом плане в последние годы радикально изменилась. По сути, идет война правоохранительных органов и террористического подполья. А гражданское население достаточно равнодушно наблюдает за этим. У него нет сочувствия к террористам, но нет сочувствия и к правоохранительным органам. Бесчеловечные акты против гражданского населения в Буйнакске и Каспийске окончательно сорвали с террористов маску борцов за справедливость. В то же время правоохранительные органы, служба в которых стала для многих особым видом частного бизнеса, не пользуются ни уважением, ни авторитетом. А авторитет силы и пути его использования формируют не слишком лестное мнение и о профессиональных качествах представителей охраны порядка. Указанная особенность политического терроризма в республике говорит о том, что он пытается легитимизировать свои действия в глазах населения, представляя их как действия повстанческих сил. Если объектами терроризма выступают гражданское население и гражданские объекты, то цель повстанческих сил — государство и государственные структуры. Мимикрирующие способности терроризма хорошо известны, но эта тенденция очень опасная. Ко всему прочему, она свидетельствует о росте интеллектуального потенциала терроризма в республике.

В-четвертых, важным признаком политического экстремизма и его террористического подполья в Дагестане является его молодежный характер. Свою роль здесь играют и обычный максимализм, присущий молодежной среде, и массовая маргинализация населения, являющаяся следствием резко усилившихся в последние десятилетия миграционных потоков с горных районов на равнину, в результате чего происходит конфликт не только ценностей, но и норм поведения, сформировавшихся в разных культурных средах, и отсутствие в обществе нормальной религиозной культуры, деформированной за десятилетия атеистического прошлого, и социальная безысходность, не позволяющая многим молодым людям, обладающим хорошими профессиональными знаниями, определиться со своим социальным статусом, и глубоко ущемленное чувство социальной справедливости. Все эти факторы усугубляются еще и тем, что доля молодежи в составе населения республики давно перешагнула двадцатипроцентный порог, обычно считающийся критичным даже для стабильных обществ. Сегодня мы еще не знаем, какое поколение родилось и выросло за последние пятнадцать лет. Им еще только предстоит вступить в активную жизнь. Но мы уже видим, насколько они подвержены экстремистским веяниям, насколько манипулируемо их сознание. Поведение этого поколения с позиций сегодняшнего дня непредсказуемо, как непредсказуема и та новая культурная реальность, которую они создадут.

В-пятых, характер политического экстремизма в Дагестане определяется и тем, что в республике еще очень живучи догосударственные формы общественной жизни, которые выливаются, прежде всего, в неуважение к закону. Несмотря на то, что государственная идея была воспринята дагестанскими народами достаточно рано, догосударственные образцы, образ жизни и структуры в полной мере преодолены не были. Не случайно многие дагестанские историки подчеркивают тот факт, что после прекращения существования того или иного государственного образования в том или ином регионе Дагестана многие сельские общины предпочитали вместо государственных образований формировать вольные общества, где регулирование общественной жизни осуществлялось уже не на основе силы, религии или закона, а на основе традиции, обычая, адата. Сохранение догосударственных форм общественной жизни вплоть до сегодняшнего дня также во многом предопределяют существующий социокультурный раскол национальной идентичности Дагестана.

В современном дагестанском обществе догосударственные формы имеют самую различную конфигурацию и бытуют практически во всех сферах общественной жизни — экономике, социальной структуре, политике, духовности и нравственности. В экономике — формирование кадровой политики хозяйственных структур по принципам землячества, родства или национальности не только в частном, но и в государственном секторе, укоренившееся представление о государственной собственности и государственных экономических интересах как чуждых не только для отдельного человека, но и для многих представителей предпринимательского слоя общества, а также вытекающая отсюда массовая коррупционная психология, укоренившаяся как норма выживания в условиях государственности, выступающей как нечто внешнее, а не имманентно присущее народной жизни.

В-шестых, политический экстремизм в республике во многом подпитываются характером политического режима, сформировавшегося в республике и мало изменившегося за годы президентства. Современный политический режим Дагестана по своему содержанию являет собой образец управляемой плебисцитарной демократии или патронального президентства[366], легитимированной поддержкой этнически окрашенной кланово-олигархической социальной структуры. Очевидно то, что правящая элита Дагестана дифференцирована по клановому признаку, где патриархально-семейные черты сочетаются с неким подобием современных политических организаций. В условиях развитого гражданского общества через развитие горизонтальных связей очень высока вероятность перерастания этих «подобий» в нормальные политические организации. При незрелом же гражданском обществе эти кланы и организации ориентированы не по горизонтали, а по вертикали, то есть на государственную власть.

Патриархальный характер кланов и организаций приводит к тому, что основное население республики оказывается, по сути, отстранено от принятия политических решений и участия в общественно-политической жизни. В принятии решений и диалоге с властью участвуют лишь главы кланов и организаций в силу авторитарного характера этих фактически реанимированных догосударственных образований и структур. Каждый клан в республике опирается на определенную ресурсную базу, формируется вокруг достаточно мощных экономических центров и ресурсов. Такими центрами в республике, безусловно, являются такие города, как Махачкала, Хасавюрт, Дербент и отчасти Кизляр, а ресурсами — нефть, газ, транспорт и субсидии федерального бюджета. При этом государственная власть используется как инструмент политической борьбы за контроль над этими ресурсами.

В работах ряда дагестанских исследователей достаточно глубоко анализируется соотношение сил основных кланов республики, многие авторы подчеркивают, что здесь существует определенное равновесие, которое сохраняется во многом благодаря не только федеральному центру, но и тому, что ресурсы в республике доступны сегодня достаточно большой группе кланов. Кланы хорошо научились регулировать отношения между собой, прибегая к власти как к арбитру или применяя по взаимному согласию внеправовые методы решения возникающих проблем. Кланово-олигархическая социальная структура достаточно долго, успешно и эффективно может регулировать общественные процессы в патриархальных обществах. Но Дагестан давно вышел из патриархальности. Динамично развивающийся средний класс не будет долго терпеть такое положение. Нынешние протестные настроения являются во многом отражением именно этого процесса. Протестные настроения — это отражение того, что существующая политическая элита воспринимается обществом не как настоящая, а, скорее, как исполняющая обязанности (и.о.) элиты. Она неконкурентоспособна, больна, ее модернизационный потенциал сомнителен.

Отмеченные нами особенности социально-политического и духовного развития наиболее проблемного с точки зрения развития современного политического экстремизма — дагестанского — общества во многом перекликаются не только с ситуацией в других северокавказских республиках, но и с ситуацией во всей России в целом. Анализу аналогичных общероссийских проблем будет посвящена следующая глава нашего исследования.

ГЛАВА 6. Основные социально-политические проблемы и стратегия противодействия политическому
экстремизму и терроризму в системе мер
по обеспечению национальной безопасности России