Владимирский-Буданов М. Ф. Христоматия.., вып. 11, с. 85

Подробнее см.:

Погодин М. П. О

Посадниках,

Тысяцких и

Тиунах. —

«Временник

Императорского

Общества Истории

И Древностей Российских при

Московском

Университете»,

Кн. I,

Отд. I,

с. 30—38.

ко в исключительных случаях, когда не было возможности ра­зобрать дело при помощи других доказательств. Стремление господствующих классов ограничить применение поля проявля­ется еще до Судебника 1497 года. Так, в 1410 году митрополит Фотий писал новгородскому духовенству, чтобы священники не причащали идущих на поле и не хоронили убитых. Убивший своего противника рассматривался как душегубец; священник,

о « 106

причастивший или отпевший участника поля, лишался сана

Статья 8

В статье наряду с процессуальными появляются нормы материального уголовного права. В ст. ст. 8 и 9 вводятся неко­торые новые составы преступлений. Так, наряду с татьбой и разбоем, известными еще Русской Правде, впервые появляется понятие ябедничества, т. е. ложного доноса, злостной клеветы, имевшего своей целью обвинить невиновного. Наиболее суще­ственным новшеством является введение в статью такой катего­рии преступного деяния, как лихое дело. Новый состав давал господствующему классу неограниченные возможности. В борь­бе со своими противниками под это понятие теперь можно бы­ло подвести любое деяние, которое приносило вред всему го­сподствующему классу в целом, нарушая его интересы или по­сягая на установленный в государстве порядок.

В этих же целях статья вводит понятие ведомого лихого че­ловека. Уже по ст. 10 Белозерской уставной грамоты совершив­шие татьбу, разбой или душегубство подлежали, помимо воз­мещения материального ущерба истцу, наказанию по усмотре­нию судьи. С усилением борьбы феодально-зависимого и за­крепощаемого населения, принявшей массовый характер, совер­шение преступлений ведомым лихим человеком, безусловно, влекло для него смертную казнь. Определяя порядок распоря­жения его имуществом, часть которого шла в возмещение иска, а остальная — в пользу судей, ст. 8 специально подчеркивает невозможность отмены смертной казни и передачи обвиненно­го, при отсутствии у него имущества, истцу для отработки дол­га. Здесь, подчеркивает М. Ф. Владимирский-Буданов, в пер­вый раз требования истца уступают требованиям уголовного закона¹⁰⁷.

Судебные функции по поручению великого князя или наме­стников и волостелей осуществляли тиуны. В соответствии с этим тиуны подразделялись на государевых и боярских. Бояр­ские подчинялись наместнику или волостелю, в пользу которых они собирали доходы. Тиуны государевы или великокняжеские были лишь в Москве и московских волостях, являвшихся вели­кокняжескими вотчинами. Доходы с них поступали в пользу великокняжеской казны. Московский тиун подчинялся не наме­стнику, а непосредственно великокняжескому казначею. Таким же правом пользовался новгородский тиун¹⁰⁸.

Лихим человеком мог быть признан любой, хотя бы и не со­вершивший никакого конкретного деяния, но сочувствовавший

требованиям народа, поддерживавший их и всилу этого яв­ляющийся лицом опасным для господствующего класса. Он от­нюдь не является рецидивистом, как трактует это Е. И. Колы­чева¹⁰⁹. Виновность оговоренного подтверждалась не предста­влением доказательств, а крестным целованием (присягой) ого­варивающих (см. ст. ст. 12—13), что свидетельствовало о при­менении следственной формы процесса при расследовании наи­более опасных деяний. Дела начинались, как явствует из ста­тьи, не только по иску частного лица, но главным образом вследствие довода, то есть обвинения, производимого специаль­ными должностными лицами — доводчиками. Они находились в штате наместников и выполняли, по мнению С. Б. Веселов-ского, обязанности судебных следователей¹¹⁰. Вероятно, во из­бежание лишних поборов, вызывавших недовольство населения, доводчикам предписывалось ездити в стану без паропка (по­мощника) и без простые (в данном случае — без лишней) ло­шади... А где доводчик ночует, туто ему не обедати, а где обе-даеть, туто ему не ночевати. Доводчикам поручался также вы­зов в суд, а иногда и выполнение судейских обязанностей

Применение смертной казни в зависимости от личности пре­ступника, а не от состава преступления явилось ярким отраже­нием усиления классового террора в период создания Судебни­ка и феодально-сословного характера права.

Статья 9

Имея в своей основе ст. 7 Псковской Судной грамоты, ст. 9 перечисляет особо опасные преступления против государства и церкви, а также деяния, совершаемые феодально-зависимым населением против своих господ. На первом месте упоминается государский убойца, т. е. убийца своего господина. Именно так переводит это выражение Герберштейн"². Введение специаль­ного понятия государский убойца и установление смертной каз­ни для лиц, совершивших это деяние, обусловливалось учаще­нием случаев выступления зависимого населения против своих господ и необходимостью защиты жизни представителей го­сподствующего класса.

Крамола упоминается, например, в докончании (договоре) князя Семена Ивановича (сына Калиты) с братьями в начале Х)-х годов XIV в. по отношению к боярину Олексию Хвосту, который вшел в коромолу к великому князю. Первоначально крамола выражалась главным образом в отъездах князей и бо­яр, пытавшихся сохранить свою самостоятельность. Крамоль-^ИИК из ^еГ° ^{дети лишались} боярского чина и права на имуще-

⁸⁰ , но не подлежали еще уголовному наказанию. По мере

У иления борьбы с великокняжеской властью крупные бояре

стали прибегать к прямой измене, заговорам, восстаниям и

JM действиям, направленным против власти и жизни самого

великого князя.

°жно предположить, что крамольник, покушавшийся на го-рственный строй или особу государя, наказывался даже за

Судебник 1497 года

Колычева Е. И. Указ соч., с. 225.

110Веселовский С. Б.

Феодальное землевладение в Северо-Восточной

Руси. Т. I. М. — Л., 1947, с. 273.

111 АСЭИ, т. III,

№ 22, с. 38, Дмитриев Ф. М. Указ. соч., с. 35—36.

Крамола — измена, бунт.

Герберштейн С. Указ. соч., с. 83;

Судебники

XV-XVI вв.,

с. 31, 32, 34.

Памятники русского права, выпуск третий,

с. 258, 315.

Российское законодательство X — XX веков

114 Татищев В. Н.

История

Российская Т. 7, с. 311.

Татищев В. Н.

История

Российская. Т. 7, с. 312.

Судебники

XV — XVI вв.,

с. 58.

Колычева Е. И. Указ. соч., с 224—225.

Зимин А А. Россия

на рубеже

XV — XVI

столетий, с. 135.

119 Судебники

XV — XVI вв., с. 58.

Владимирский-Буданов М. Ф. Обзор.., с. 352.

голый умысел. Так, в 1456 году за прежние деяния и по подоз­рению в умыслах крамолы был пойман на Москве и сослан в Углич серпуховской князь Василий Ярославич. Несомненно, что крамола инкриминировалась и всем тем представителям низов феодального общества, которые вступали в открытую борьбу против господствующего класса. Интересно, что В. Н. Татищев называет крамольника возмутителем народа"⁴. Под церковным татем, по мнению большинства исследовате­лей Судебника, понимается лицо, совершившее святотатство, т. е. деяние, так или иначе нарушающее права и интересы цер­кви, являющейся оплотом феодального государства. Однако ни Судебник 1497 года, ни Судебник 1550 года не определяют еще специальных составов святотатства.

Относительно понятия головной татьбы нет единого мнения. По словам В. Н. Татищева, «головной тать на многих местех разумеет смертноубийцу, да и всякий тать, по словам христо­вым, из того не выключен» , т. е. тать включал и понятие убийцы. Л. В. Черепнин считал, что под головной татьбой сле­дует рассматривать воровство, сопровождавшееся убий­ством¹¹⁶. Оспаривая это положение, Е. И. Колычева присоеди­няется к сложившейся в историко-правовой литературе пози­ции, согласно которой головная татьба — это похищение лю-

„ I I 7

деи, преимущественно холопов

Квалификация головной татьбы, как кражи холопов наибо­лее ценного для господствующего класса имущества, — не ли­шена основания. Тем более что ст. 10, открывающая цикл ста­тей о порядке ответственности за разного рода кражи, включа­ет в их число головную татьбу. К толкованию термина голов­ная татьба, как кражи людей (для продажи в холопство), при­соединяется и А. А. Зимин, считая нелогичным с точки зрения древнерусского права понимать головную татьбу как татьбу с убийством"⁸. Однако, как показывает Л. В. Черепнин, укры­вательство людей, похищение холопов или переправка их за ру­беж влекли не смертную казнь, а похолопление виновных

Ярко выраженный классовый характер Судебника 1497 года, защищавшего феодальную собственность и личность феодала, не исключает установления высшей меры наказания за такое квалифицированное преступление, как кража, сопровождавшее­ся убийством собственника, что могло быть одновременно и средством расправы с тем или иным представителем господ­ствующего класса, но не группой лиц, а в одиночку. Исходя из вышесказанного, точка зрения Л. В. Черепнина представляется убедительнее.

Еще более спорным является определение преступных дея­ний, инкриминируемых подымщикам и зажигалникам. ПодыМ' щик досоветской историографией трактовался преимущественно как поджигатель дома, двора, жилого помещения (дыма), в от-личие от поджигателя укреплении, города — зажигалника Справедливо отмечая, что данная трактовка не объясняет, по­чему понадобилось такое подразделение, если оба вида поджо­га относятся к числу наиболее опасных преступлений и влекут

высшую меру наказания, Л. В. Черепнин заменяет термин ст. 9 подымщик другим, содержащимся в ст. 61 Судебника 1550 го­да, термином — подметчик. А затем высказывает предполо­жение, воспринятое советской историографией, что подмет —

„121 г)

это шпионаж или разглашение секретных сведении . Впер­вые на неточность такой трактовки ст. 9 обратил внимание О. И. Чистяков. Он отметил не только неправомерность прове­денной замены и отождествления термина подымщик с подмет-чиком, но и не согласился с тем, что подмет означает шпионаж. Подмет — это подбрасывание кому-либо не только похищенно­го имущества с целью обвинения его в разбое или татьбе, но и подметных писем¹²². Аналогичную трактовку давал и В. Н. Татищев: «Подметчик двояков: 1) которой поличное ко­му подкинет, хотя оного невинно ополичить..; 2) пасквилянт, которой поносительные или возмутительные письма, сочиня, подкладывает...»¹²³. Подметное письмо, по мнению О. И. Чи­стякова, не шпионаж, а скорее какая-то прокламация, которую подбрасывают (подметывают) для возбуждения народа против власти или ее представителей, поэтому подымщика можно рас­сматривать как человека, поднимающего бунт, возмущение Это предположение находит подтверждение в раскрытии значе­ния слова подымщик. По Далю, оно отождествляется не с «ды­мом», а с характеристикой человека — подъименный, подъ-именщик, принявший чужое имя, живущий не под своим, а под именем другого. Более чем вероятно, что человек, занимавший­ся противоправной деятельностью, «промышляющий не по пра­ву» ... «не платя торговых податей», вынужден скрываться, жить под чужим именем, быть подъименным¹²⁵. Представля­ется, что подымщик — лицо, нарушившее существующие, го­сподствующие нормы поведения, скрывающееся от властей и бесспорно относящееся к разряду лихих людей. Еще более важ­ны некоторые значения глагола подымати, приводимые И. И. Срезневским (поднимать, вооружать, возбуждать) с при­мерами из летописных известий, относящихся к XV в. (подь-емша всю ... область, идоша на немецкую землю; приела ... пос­ла псковичь подъимать на Новгород). То есть подымщик, по ст. 9 Судебника 1497 года, — лицо, поднимающее, возбуж­дающее кого-то, население или какую-то его часть против основ существующего правопорядка (о том, что это — серьезное по­кушение на правопорядок, свидетельствует сама тяжесть нака­зания), может быть на восстание¹²⁶.

Зажигалник — человек, совершивший поджог, что расцени­валось как тягчайшее преступление еще во времена Русской фавды. Поэтому вполне справедливо замечание О. И. Чистя­кова о том, что норму ст. 9 нельзя рассматривать только как поджог города с целью сдачи его врагу¹²⁷. Однако наказание за поджог зависело, вероятно, от того, принадлежал ли пре­ступник к категории лихих людей. Так, из судного списка от ■Эи июня 1503 г. явствует, что виновный в поджоге монастыр­ской деревни Михалка Жук, приговорен к возмещению нане­сенного монастырю ущерба в размере 5 рублей. За отсутствием

Судебник 1497 года

Судебники

XV—XVI вв.,

с. 59; Памятники

русского права,

выпуск третий,

с. 383; Штамм С. И.

Указ. соч., с. 40.

122 См.. Даль В.

Толковый

словарь. Т. III,

с. 186.

Татищев В. Н.

История

Российская. Т. 7, с. 312.

Чистяков О И. Рецензия на книгу

С. И. Штамм

«Судебник 1497

года» — «Советское

государство и

право», 1956,

№9, с. 140.

Даль В. Толковый словарь,

Т. III, с. 218.

Срезневский И. И. Указ. соч., с. 1057.

Чистяков О. И.

Указ. рецензия,

с. 146.

Российское законодательство X — XX веков

128 АСЭИ, ч. II,

№ 495, с. 542—543.

Памятники

Русского права,

Выпуск третий,

с. 383—384

Судебники

XV — XVI вв.,

С 59