Россия после холодной войны

Новые стратегические концепции Соединенных Штатов вынудили Россию модернизировать основы политики ядерного сдерживания. В начале 1990-х гг. в российской военной политике появилось два новых направления. Первое – зафиксированный в Кэмп-Дэвидской декларации (февраль 1992 г.) отказ России и США воспринимать друг друга как стратегических противников и понижение боевой готовности СЯС. Второе – анонсированное в Вашингтонской хартии намерение создать общее пространство безопасности «от Ванкувера до Владивостока». Впервые в истории Москва заявила о намерении соотносить свою политику национальной безопасности с безопасностью стран атлантического сообщества.

На этой основе российское руководство в начале 1990-х гг. допускало возможность разработки совместных проектов в «чувствительных» с точки зрения национальной безопасности сферах. В феврале 1992 г. президент Борис Ельцин заявил о возможности создания совместной российско-американской системы ограниченной ПРО. 17 июня 1992 г. Россия и Соединенные Штаты подписали двустороннее Соглашение о сотрудничестве в исследовании и использовании космического пространства в мирных целях. 5 октября 1992 г. заключено соглашение о запуске российско-американской программы спутникового наблюдения РАМОС (RAMOS – Russian-American Observation Satellite) за пусками баллистических ракет в глобальном масштабе. Его условия предполагали обмен данными от ранних систем предупреждения о ракетном нападении, проведение опытов по синхронизации спутниковой фотосъемки и создание общего центра обмена данными.

Принятие администрацией Клинтона концепции взаимно гарантированной безопасности вынудило Россию пересмотреть подходы. После распада Варшавского договора и СССР превосходство в области обычных вооружений перешло к Соединенным Штатам и блоку НАТО. В таких условиях Москва фактически оказалась перед лицом тех же вызовов, что и США в конце 1950-х гг. (опасность втягивания в региональные военные конфликты при абсолютном превосходстве противника в обычных вооруженных силах). Балканские события 1990-х гг., в ходе которых сформировалась концепция нового интервенционизма, убедили российские элиты в опасности такой тенденции. Это вызвало перманентное снижение порога ядерного сдерживания в ядерной стратегии Москвы.

Первый шаг в данном направлении был сделан в 1990-х гг. Еще в 1993 г. из Основных положений Военной доктрины РФ было исключено обязательство СССР не применять ЯО первым. В 1995 г. в проекте Закона о национальной безопасности понятие «ядерное сдерживание» впервые зафиксировано как основная функциональная задача российских СЯС. Проведение политики ядерного сдерживания с целью предотвращения военной агрессии закреплено в обеих редакциях Концепции национальной безопасности РФ 1997 и 2000 гг. Утвержденная 21 апреля 2000 г. Военная доктрина Российской Федерации допускала возможность применения ЯО для отражения агрессии с применением как ядерных, так и обычных вооружений. В документе также говорилось о необходимости обладания ядерным потенциалом сдерживания, «гарантирующим нанесение заданного ущерба агрессору в любых условиях».

В начале XXI века – на фоне нового понижения Соединенными Штатами порога ядерного сдерживания – эта тенденция усилилась. В 2003 г. министр обороны Сергей Иванов заявил о праве России наносить упреждающие удары по изготовившемуся к агрессии противнику, а в сентябре 2004 г., сразу после теракта в Беслане, было заявлено о праве России наносить удары по базам террористов в любой точке мира (правда, при этом подчеркивалось, что такие удары будут наноситься в неядерном оснащении). В 2005 г. соответствующая поправка была внесена в Военную доктрину Российской Федерации. На фоне принятия США концепции нанесения превентивных ударов (2002) эти шаги российской стороны выглядели как параллель действиям Вашингтона.

Дискуссии о вариантах осуществления политики ядерного сдерживания проходили под предлогом реагирования на выход США из Договора по ПРО. С 2000 г. российские эксперты заявляли, что этот шаг Вашингтона побудит Москву выйти из Договора о ликвидации ракет средней и меньшей дальности РСМД (1987), Договора о запрещении испытаний ядерного оружия, а возможно, и Договора СНВ-1. Ни один из сценариев не был реализован (хотя о возможности пересмотра Россией отношения к Договору РСМД президент Владимир Путин заявил в мюнхенской речи (10 февраля 2007 г.). Но на фоне объявления Россией моратория на соблюдение Договора об обычных вооруженных силах в Европе 12 декабря 2007 г. эти варианты перестали казаться невероятными. Ответом на ускорение американцами работ по развертыванию элементов системы ПРО выглядело и принятое 17 августа 2007 г. решение Москвы возобновить регулярные полеты боевых машин стратегической авиации.

Новым направлением российской политики ядерного сдерживания стала активизация интереса к проблемам космической безопасности. В 1990-х гг. Россия дважды попыталась реформировать эту сферу – создать Главный центр испытаний и применения космических средств (1994) и включить Военно-космические силы (ВКС) в состав Ракетных войск стратегического назначения РВСН (2001). Последняя реформа оказалась неудачной, и в 2001 г. ВКС были вновь выделены из состава РВСН. Перед Военно-космическими силами встали задачи обновления наземной инфраструктуры (без помощи США), создания мобильных станций предупреждения о ракетном нападении и замены аппаратов, выработавших ресурс.

Внимание Соединенных Штатов к космическим компонентам ПРО усилило эту тенденцию. В 2006 г. принята Концепция воздушно-космической обороны Российской Федерации, которая предусматривала развитие систем ПВО и воссоздание единого радиолокационного поля страны. В 2007 г. руководство как ВКС, так и РВСН сделали ряд заявлений о необходимости адекватных мер преодоления космического эшелона американской системы ПРО. Один из вариантов предполагал возобновление производства орбитальных баллистических ракет Р-36орб. Эти меры возрождают концепцию асимметричного ответа СССР на программу СОИ 1980-х гг.

Следующим сдвигом стало обсуждение осенью 2009 г. проекта новой Военной доктрины Российской Федерации. 8 октября 2009 г. секретарь Совета безопасности Николай Патрушев заявил, что в ее новом варианте будет закреплено право России наносить превентивные ядерные удары. 14 октября 2009 г. Патрушев сообщил, что обновленная доктрина допускает применение ЯО в крупномасштабной, региональной и даже локальной войне. Упреждающее применение ЯО возможно не только для отражения полномасштабной агрессии, но и в конфликтах различной интенсивности. В этом отношении концепция гибкого реагирования может стать концептуальной основой новой ядерной политики России. Теоретически она позволяет решить комплекс задач, подобно тому как в 1960-х гг. это сделал Вашингтон.

Во-первых, «гибкое реагирование» повысило надежность американской политики ядерного сдерживания СССР. В рамках этой стратегии заокеанские политологи разработали «шкалу эскалации». Вооруженные конфликты были разделены на несколько типов, каждый из которых требовал использования соответствующих видов Вооруженных сил, включая тактическое ЯО.

Во-вторых, в рамках «гибкого реагирования» американцы разработали стратегию эскалационного контроля. Перед американскими войсками, находившимися в Европе, ставились задачи отразить советское танковое наступление, удержать превосходство в воздухе и не распространить конфликт за пределы локального театра военных действий. В крайнем случае допускалось демонстративное применение тактического ЯО, чтобы поставить противника перед выбором между развязыванием ядерной войны и заключением почетного мира.

В-третьих, концепция гибкого реагирования породила революцию в военном деле. Стратегия эскалационного контроля вынудила Пентагон развивать высокоточное оружие, информационно-космические системы и т. п. Эти задачи были намечены еще в 1995 г. как приоритетные направления российской военной реформы.

Принятие данной концепции Россией пока остается дискуссионной. Главное, однако, не в этом. Основной вектор развития российской ядерной стратегии направлен на снижение порога ядерного сдерживания и увеличение числа сценариев возможного применения ЯО в локальных конфликтах. После Карибского кризиса (1962) СССР официально отвергал тезис о возможности достижения победы в ограниченном ядерном конфликте. Концепция нового мышления Михаила Горбачёва (1986) провозгласила, что у человечества есть общая задача – предотвратить ядерную войну. Даже после 1991 г. российские элиты, судя по официальным документам, рассматривали ЯО как «последнее резервное средство». Похоже, что теперь ситуация изменилась. Россия начинает признавать американскую доктрину гибкого реагирования, которую в 1970-х гг. отрицали советские эксперты.