Старейшины-противники и как их создать

 

Хороший способ для рассказчика продумать характеры старейшин-противников – оценить их по той же системе, по которой здесь исследуются старейшины анархов и их мотивы. В конце концов, если можно описать причины, по которым кто-то решает вступить в движение анархов, то, безусловно, можно понять и мотивы тех, кто его отвергает. Возьмите список мотивов, идите по нему и останавливайтесь на каждом пункте, спрашивая себя, насколько он подходит вашему старейшине. Он не признаёт движение только потому, что слишком закоснел ментально, чтобы принять перемены? Он отрицает его идеологию или, может быть, некоторые анархи кажутся ему столь отвратительными, что он судит по ним обо всём движении? Он так доволен своим местом в Не-жизни, что не видит смысла в восстании? Не стоит думать, что на все или почти все из этих вопросов следует ответить отрицательно, чтобы старейшина стал противником анархов. Старейшина может вполне сочувствовать целям движения, но всё же отвергать его само из-за плохих отношений с конкретными анархами. Или же, наоборот, терпимо относиться к некоторым отдельным анархам, а всё движение в целом считать совершенно утопичным. Возможно, он даже будет готов переметнуться на другую сторону, если вступит в конфликт. И что будут делать персонажи, если окажется, что тот, кто казался им злейшим врагом, на самом деле прислушается к их доводам?

 

Мотивы старейшин

Мудрые Сородичи способны привести множество причин, по которым старейшины могут поддерживать движение анархов. Кто-то делает это из личных интересов, кто-то из преданности идеалам, кто-то просто не представляет себе другой Не-жизни. Ниже представлены описания наиболее распространённых мотивов старейшин движения. На самом деле правда в том, что у большинства старейшин есть сразу несколько причин выступать на стороне анархов – даже для простого смертного довольно трудно не обзавестись сложными мотивами в процессе повседневной жизни (в данном случае – еженощной Не-жизни). Мотивы создания, за плечами у которого сотни лет истории и влияния, будут столь же сложны, сколь и непонятны окружающим. Глядя на нижеследующий перечень, не спрашивайте себя: «Каким из этих мотивов руководствуется старейшина?». Даже вопрос «Какие из них могут им двигать?» не подойдёт. Лучше спросите себя: «А в какой степени каждый из этих мотивов определяет желание старейшины помогать движению анархов?».

 

Не могу остановиться

Вы привели меня сюда, чтобы я ответил за свои преступления. Я должен признать, что не считаю то, что совершил, дурным делом. Я боролся против своих старейшин так долго, что мы с ними стали ровесниками. Бьюсь об заклад: кое-кто из тех, кто присутствует здесь нынешней ночью, чтобы судить меня, – из тех, кто называет себя «старейшинами», – на самом деле моложе моих Детей. Я не могу от чистого сердца сказать, что мои поступки были правильными – как в глазах Бога, так и в моих собственных. Моя борьба стала тем, что определило мою сущность, и я не вижу ни одного повода отступить и спросить себя, справедливо ли то, что я делаю, правильно ли.

Я не жду от вас пощады, и никогда не ждал. Это не призыв к милосердию и не исповедь – это моё отпущение ваших грехов. В часы заточения, ожидая уготованной мне участи, я пришёл к пониманию и себя самого, и моих врагов. Теперь я знаю, почему вы никогда не согласитесь с нашими требованиями и не пойдёте с нами на компромисс. Вы забыли, как это делается. Точно так же и я, наверное, отверг ваши побуждения, забыв, как можно принять их. Я просто хочу, чтобы вы знали: когда солнце будет сжигать мою древнюю плоть и превращать мои кости в прах, я выкрикну только четыре слова: «Я прощаю всех вас».

Старея, Сородичи всё больше и больше привязываются к своему образу действий – и анархи не исключение. Многие старейшины остаются в движении, потому что не знают другой Не-жизни. Рассказчики должны помнить, что к застою ведут многие пути. Если вампир постоянно находит способы разнообразить свою еженощную Не-жизнь и никогда не питается дважды в одном месте, это ещё не означает, что он избежал влияния возраста – даже если сам он думает, что ему это удалось. Полная паранойи Не-жизнь диверсанта – всегда в бегах, всегда в страхе, всегда в ожидании удара со стороны ненавистного врага – на самом деле не менее однообразна, чем существование старейшины, который каждый вечер просыпается в одно и то же время, всегда охотится в одной и той же манере и занимается одними и теми же делами. Обстоятельства, в которые попадает партизан, меняются от ночи к ночи, однако его образ мыслей и взгляд на мир столь же узки, как и у любого более развращённого старейшины.

 

Хотя степень справедливости данного утверждения варьируется от одного Сородича к другому, эта причина хотя бы отчасти оправдывает действия анархов, – и старейшин, – которые старше ста-двухсот лет. Разумеется, ни один старейшина, который не погружён целиком и полностью в себя, не превратится в совершенно застывшую сущность. Конфликты между древними вампирами разворачиваются непрестанно. Вне зависимости от того, является старейшина игроком или фигурой, если он прожил достаточно долго, это значит, что он довольно гибко мыслит и может адаптироваться к политическим изменениям и борьбе за власть. Ригидность в наибольшей степени проявляется в неспособности вампиров приспосабливаться к важным изменениям в окружающем их мире. Старейшина скорее научится обращаться с компьютерами и огнестрельным оружием, чем признает равноправие полов или достижения демократии. Телефоном пользоваться несложно – снимаешь трубку, нажимаешь кнопки и говоришь с собеседником на другом конце провода. Изменить взгляд на мир намного труднее. Старейшина-революционер, получивший Становление в 1880-х, может так и не понять, почему в нынешние ночи возрождение Коминтерна попросту невозможно.

 

Внезапное обращение

Если я скажу, что присоединился к вашему делу, вы не поверите мне, и я вас за это не виню. В прошлом я работал против вас, доставив вам массу беспокойства и нанеся не меньше потерь. Вы также причинили мне немало страданий. Вы уничтожили двух моих Детей. Я убил нескольких ваших братьев по оружию. Было бы вполне понятно, если бы мы непреклонно продолжали враждовать. Это также пошло бы на благо той системе, против которой сражаетесь вы – а теперь и я вместе с вами.

Я многое обдумал. Я размышлял о гибели моих Детей и пришёл к выводу, что вы правы. Я осознал, что их смерть на моей совести. Никто из них не вступил бы в борьбу, если бы я не приказал им – убедил, приказал, заставил помимо их воли – этого сделать. Я использовал их как инструменты, поступая точь-в-точь так, как, согласно вашим обвинениям, старые Сородичи обходятся с молодыми. Они были солдатами, направлявшими моих гулей, пока я сам отсиживался в безопасном убежище. Они были моими ударными войсками, и хотя я переживал их потерю, для меня они, безусловно, оставались пешками, расходным материалом.

Когда они погибали, я оба раза думал: «Лучше она, чем я». В этом вы тоже справедливо меня обвиняете. Борьба, в ходе которой они умерли, не была героической. Они погибли, возглавляя попытки сокрушить ваше движение, – во многом потому, что оно мешало моим планам и планам моих ровесников. Я находил этому поверхностное оправдание в поддержании Маскарада, но на самом деле это была отговорка, которой я потчевал молодняк. Мы с вами никогда даже не пытались прийти к соглашению.

Две ночи назад меня осенило, что жертва моих Детей была совсем не напрасной. Они доставили вам много хлопот и погибли, лишив вас возможности переманить их на свою сторону и использовать против меня – а это лучшее из возможных жертвоприношений. Я осознал, что мимоходом учитывал эту возможность, когда отправлял их на смерть. Спустя несколько часов после того, как я пришёл к выводу, что самоубийство для меня – не единственный выход, я принял решение вступить в ваши ряды. Вы вправе убить меня, и я не стану вам препятствовать. Я вполне заслужил это, ведь я умертвил стольких ваших собратьев, да и своих Детей тоже. Так или иначе, если вы согласитесь меня принять, я попытаюсь загладить свою вину.

Не каждый старейшина представляет собой машину, выдающую на-гора бесконечные схемы манипулирования окружающими безо всяких человеческих сомнений и задних мыслей, проводящую годы и десятилетия, тренируясь в использовании других существ в качестве пешек на шахматной доске своих личных соперничеств и конфликтов. Да, это финальная стадия для многих Сородичей – но это стадия дегенерации. До неё доходят лишь очень древние вампиры, близкие к тому, чтобы стать «пропойцами».

 

Старейшины, которые ещё далеки от завершения своего существования, чьи души по-прежнему находятся «в рабочем состоянии», уязвимы для аргументов анархов. Опять же, это достижение Восстания Анархов: Камарилья признаёт своей основой философию Человечности, провозглашающую ценность личности и допускающую истинность идеологии анархов. Если вампир состоит в Камарилье, он почти наверняка следует Человечности, а все приверженцы этого Пути, кроме полных вырожденцев, – потенциальные новобранцы анархов.

 

Безусловно, не всех старейшин это волнует. Некоторые опустились так низко, что сохраняют лишь рудиментарные признаки сознания. Другие не согласны с идеями анархов из-за собственного эгоизма, из-за того, что считают их философию нереализуемой на практике или просто потому, что отрицают образ мышления, принятый в движении. Не столь важно, поддерживают ли они движение – важно, что они могли бы его поддержать; и кое-кто, при должном внешнем воздействии, действительно это делает.

 

Эти новообращённые – одновременно лучшие и худшие из старейшин. Они старейшины, так что, скорее всего, весьма компетентны в какой-то области. Будучи некогда лицами значительного (наибольшего или хотя бы среднего) веса в Камарилье, они понимают, как функционирует её система – и в общем, и в частностях. Многие располагают влиянием и властью, Детьми, гулями и любыми другими ресурсами. Они только что перешли на сторону движения и, может быть, обладают тем пылом, который заставит их применить все эти блага на пользу анархам. Это хорошие черты.

 

Плохих черт множество. Старейшины могут просто прикидываться, что стали анархами, и это слишком очевидно, чтобы это нужно было дополнительно обсуждать. К тому же они привыкли руководить и, возможно, попытаются взять всё под свой контроль просто из привычки. Даже если они опытны, такие попытки могут привести к большим трениям как в организации, сосредотачивающей всё внимание на личности, так и в ячейке политических активистов и террористов. К тому же, откровенно говоря, это не то дело, к которому они привыкли. Правила и приёмы игры здесь другие, и старейшины способны допустить типичные для новичков ошибки, особенно если продолжат придерживаться усвоенной ими манеры действий.

 

К тому же вполне вероятно, что старейшины порвали отношения с Камарильей весьма драматичным образом – подобно тому, как обычно поступают смертные, решившие открыть новую главу в своей жизни. Способ начать всё с новой строки может быть любым – как незначительным, вроде письма Князю в духе «Я ухожу от вас и теперь буду анархом», так и влекущим за собой занесение в Красный Список (скажем, дьяблери над каким-нибудь примогеном или что-то в том же стиле). Опасность здесь состоит в том, что новые союзники старейшины могут ничего не знать о его злодеяниях до тех пор, пока к ним в гости не заявится Тео Белл или мадам Гиль с отрядом громил. В конце концов, есть вероятность, что старейшина находится в нестабильном психическом состоянии. Тот, кто принял решение отбросить прочь сотни лет опыта в надежде на новое начало, возможно, представляет собой опасно неуравновешенную персону. Откровением, ведущим его, может быть недавно возникшее желание умереть, которое он сублимирует, совершая политическое самоубийство и присоединяясь к безнадёжному делу. Это может быть сильное чувство вины, ведущее к торпору или превращению в «пропойцу». Старейшина может быть искренним поначалу, а затем передумать и предать своих союзников. Как бы то ни было, он – могущественное и опасное существо, находящееся на самом краю своих психологических и моральных границ. Все окружающие, в том числе союзники, будут нередко терпеть от него вред.

 

Чистая корысть

Почему я вас поддерживаю? Потому что желаю власти и выгоды. Ах, не изображайте изумление – вы ведь тоже этого хотите. Вся разница между нами заключается лишь в том, что вы чувствуете, что заслуживаете власти, а я на самом деле её приобрёл. Вам, может быть, надоело умасливать своих сиров или играть по тем правилам, которые наше общество разрабатывало столетиями. Вы решили порвать с этим и добиться большего, действуя извне. Это, конечно же, правомерная тактика. Я пожинаю честно нажитые плоды своего труда, доказывая своим союзникам, что лучше, когда я на их стороне, и всё такое. Меня смешит, а порой и раздражает то, как искусно вы лжёте самим себе насчёт механизмов, которые используете для достижения своих целей.

Так что вот вам моё предложение – и, как при любой сделке, в данном случае возможны переговоры. Вы – армия. Не самая лучшая, но всё же армия. У меня есть враги – один враг, если говорить конкретнее. Кого именно я имею в виду, обсудим позже, если вы согласитесь на моё предложение. Уверяю вас, я ничуть не постесняюсь сделать его вашей мишенью. Я хочу, чтобы ваша армия причинила как можно больше беспокойства и вреда моему недругу. Убивайте его смертных слуг. Уничтожайте его имущество. Тревожьте его Детей. В общем, отвлеките его внимание.

Уверяю, ваши удары будут точными, поскольку я буду сообщать вам сведения о целях, и нам обоим эти атаки принесут выгоду. Пока вы сосредоточитесь на его физической безопасности, я буду действовать по-другому.

Откуда вам знать, что я вас не предам? Интересный вопрос. Вместо того чтобы предлагать нечто или делать вид, будто у меня уже есть готовый план, я хотел бы узнать от вас, какие гарантии и условия вы сочтёте приемлемыми. Естественно, всего я вам пообещать не могу, однако я полагаю, что если ваши требования будут разумными, мы сможем прийти к соглашению.

Некоторые старейшины поддерживают анархов, ничуть не интересуясь их идеологией, потому что это им выгодно в краткосрочной или долгосрочной перспективе. Причин для этого может быть столько же, сколько существует небескорыстных старейшин, готовых открыть молодым бунтовщикам доступ к своим кошелькам, арсеналам и базам данных.

 

Кое-кто из старейшин Шабаша помогает анархам ресурсами, надеясь, что участники движения начнут хуже относиться к Камарилье. Чтобы сделать анархов более опасными и более уязвимыми в качестве марионеток Шабаша, они вынуждают тех старейшин Камарильи, которые могли бы с некоторым снисхождением отнестись к деятельности молодняка, принимать против анархов суровые меры. Эти репрессии отнимают у Камарильи ресурсы, которые можно было бы потратить на борьбу с Шабашем, а заодно облегчают то давление, которое вечно голодные анархи способны оказать на Меч Каина. Старейшины, ненавидящие движение анархов без всяких рациональных причин, также порой предпринимают подобные кампании, вооружая анархов и превращая их в источник опасности лишь для того, чтобы найти оправдание для их уничтожения.

 

Другие следуют более простой логике. Анархи враждебно относятся к старейшинам; нуждаются в союзниках и ресурсах; часто готовы накинуться на первую попавшуюся цель. Для старейшин, которые готовы сдать своих собратьев потенциальным союзникам, эти черты делают анархов отличной военной силой – особенно если у их недруга нет союзников с хорошей физической подготовкой. Их можно использовать, чтобы устраивать налёты и отвлекать охрану других старейшин, чтобы нападать на ценные объекты, даже для грязной работы – убийств и прочих вещей, в которых особенно сведуща конкретная банда. Если это кочевая стая, тем лучше: когда дело сделано, виновных, получивших свою плату, можно выставить под первые лучи солнца – и их исчезновение не станет привлекать особого внимания.

 

В этой ситуации хорошо то, что она даёт анархам доступ к ресурсам, а какой-то старейшина в чём-то несёт потери. Проблемы, в свою очередь, здесь такие же, как и при любой другой корыстной сделке. У старейшины есть все причины желать своим приспешникам гибели. Предательство позволит ему уйти от расплаты; ликвидировать доказательства своей причастности к делу; лишить противника ценного ресурса, только что брошенного ему в лицо; наконец, устранить угрозу сложившемуся положению. К тому же такой договор легко может стать обманным ходом или иной провокацией. Старейшине не нужно предоставлять никаких особых гарантий, ему не приходится тесно сотрудничать с анархами, и он, по сути, может открыто посылать их навстречу опасности. Если старейшина скорее заинтересован в уничтожении анархов, чем в выполнении того задания, которое якобы желает завершить, об этом вряд ли кто-то догадается вплоть до горького мига предательства.

 

Помощь старым союзникам

Евгений, я больше не могу помогать тебе таким образом, и ты это знаешь. Мы были близки столько лет, и ты столько для меня сделал. Когда я нищенствовал, ты дал мне убежище, деньги и территорию. Когда я был молодым кровососом, которого никто не уважал, ты оказал мне политическую поддержку и позволил свободно бродить по твоим владениям. Ты спас мою Не-жизнь, и не единожды. Я никак не могу расплатиться с тобой за это. Мы, Сородичи, меряемся услугами, подобно трактирщикам самого низкого пошиба, стремясь, чтобы каждая капля стоила денег. Между нами всё было не так, но того, что ты от меня требуешь, я не могу совершить, это выше моих сил.

Я не в состоянии переменить чужие мнения. Я могу призвать к благоразумию, могу даже помочь тебе деньгами или оружием – всё это так мало значит для меня, особенно когда я делаю это для тебя, моего старейшины, поднявшего меня из грязи. Но что я могу поделать, если у тебя разногласия с теми стариками из Венеции? Мы не друзья с ними. Они никогда не сражались с призраками ради меня.

Когда ты спрашиваешь о расположении убежищ, именах и лицах гулей, просишь дать описания чьей-то внешности, я не могу сообщить тебе этого. Некоторые из тех, кем ты интересуешься – мои друзья, мои возлюбленные. Я люблю их не столь сильно, как тебя, друг мой, но всё равно не могу их предать. Будь речь о ком-то другом, я бы не колебался. Возможно, это часть какого-то плана, после исполнения которого мне бы не пришлось этим заниматься, но я не могу совершить такую измену и Не-жить дальше, как прежде. Политические последствия, которые возникнут, если кто-то хотя бы заподозрит, что я тебе сообщил всю эту информацию, окажутся катастрофическими.

Я уже передал тебе всё, что мог. Пожалуйста, не проси больше о таких услугах. Постарайся, чтобы никто не узнал, от кого ты получил эти данные. Если меня раскроют, даже моё положение меня не спасёт.

Некоторые старейшины помогают анархам не ради политической выгоды, а из преданности бывшим товарищам или из страсти к прежним возлюбленным, отношения с которыми становятся важнее различий в сектах и философии, а заодно дают весомое оправдание предательству и измене.

 

Большинство старейшин, поддерживающих движение таким образом, действуют в интересах ещё более древних вампиров, – старых анархов, которые привязали к себе младших собратьев службой, любовью, верностью или Узами крови. Большинство из них – союзники лишь в определённом смысле слова. Они следят за тайными железными дорогами. Они становятся шерифами и чистильщиками, готовыми в критический момент повернуться к мнимым союзникам спиной. Они служат влиятельными политиками среди Сородичей, призывая к сближению с анархами из уважения или любви к вампиру, находящемуся по другую сторону баррикад. Другие старейшины платят таким образом свои долги, и они могут предложить намного больше, по крайней мере, в краткосрочной перспективе – например, оказать военную помощь, если требуется отплатить за услугу жизни или исполнить менее формальное обязательство.

 

Минусом таких союзников является то, что они, если только не связаны Узами, действуют добровольно и по велению сердца. Их заинтересованность не глобальна – они поддерживают не дело анархов в целом, а отдельных вовлечённых в него личностей (или котерии старых товарищей). Если такие Сородичи погибнут или покинут ряды движения, старейшина сразу перестанет оказывать помощь, и другие анархи, обратившиеся к нему за поддержкой, могут встретить холодный приём. Кроме того, такое содействие обычно основывается на уже существующих отношениях; мало кто из Сородичей будет рад стать приманкой и пожертвовать своим существованием, статусом и доходами ради кого-то, кто печётся исключительно о собственных целях. Всё зависит только от того, сколько сможет сделать друг, прежде чем отношения развалятся.

 

К тому же использование товарищей едва ли даёт преимущество. Знакомства, как правило, становятся известны публике, и Сородичу, о котором известно, что он имеет связи с анархами, едва ли доверят информацию и материалы, способные заинтересовать его приятелей – прежде всего потому, что он неизбежно, в силу своих отношений, испытает искушение помочь друзьям. Любой умный правитель мигом лишит его власти, если узнает, что он сотрудничает с анархами. Даже если он не предаст союзников, вряд ли его боевой дух укрепится, если он окажется вынужден противостоять своим товарищам.

 

Обрати свой идеал

Некоторые Каиниты верят популярному мифу, согласно которому анархи часто дают Становление смертным, оказывающимся «идеологически подходящими», чтобы те могли «продолжить борьбу» и после смерти. Если прислушаться к перешёптываниям служителей и примогенов, можно узнать немало слухов о том, что фракция будто бы приняла в свои ряды многих выдающихся смертных – от Карла Маркса до Ульрики Майнхоф. Лишь немногие из этих измышлений истинны.

 

Большинство анархов, особенно современных, так никогда не поступят. Такое деяние будет безнравственным поступком, который члены движения отрицают. Это не означает, что не находятся лицемеры, поступающие подобным образом, но такое случается гораздо реже, чем иногда утверждают.

 

Широко распространившиеся и неувядающие слухи, уверяющие в обратном, постоянно исходят от тех, кто когда-то работал наёмными агентами ныне покойного Петродона, юстициария Носферату. Юстициарий был знаменит тем, что использовал своё положение для организации крестового похода против движения анархов – этому делу он отдался с энтузиазмом, граничившим с одержимостью. Его агенты явно распространяют эти слухи по множеству поводов, в основном желая убедить всех, что анархи неразборчивы в Становлениях, и заронить сомнения в их правоте. Петродон теперь мёртв, но эти домыслы его пережили.

 

 

Интеллектуалы

Движение анархов поддерживается далеко не одними лишь старыми его участниками. Хоть они, кажется, нередко оказывают на него значительное влияние, на самом деле они достаточно вторичны по отношению к его изначальной цели. Большинство видных старейшин чересчур известны и привлекают слишком много внимания; тем они и полезны. Их идеи уважают в движении, а их влиятельность удерживает Камарилью от прямой враждебности. Однако простыми уличными анархами, пытающимися свести концы с концами, они воспринимаются либо как недосягаемые идолы, либо как ещё одна кучка заплесневелых старейшин, использующих свои идеалы, чтобы заставить молодняк подчиниться им – и эти две точки зрения могут даже совмещаться.

 

Настоящее, обладающее популярностью ядро движения анархов, основу его еженощного существования, составляют его адепты-интеллектуалы. Они – мыслители, идеалисты и часто организаторы движения, и их слова и действия служат импульсами общего дела. На местном уровне они являются краеугольными камнями движения, поскольку способны сформулировать все жалобы среднестатистического анарха в устной или письменной форме. Без идеалистов и вдохновителей движение вовсе ничего бы собой не представляло. Оно превратилось бы в то, чем были furores до своего восстания – в волну недовольства без единого центра и мотивации. Эти бесправные, но неорганизованные молодые Сородичи определённо стали бы проблемой для шерифов и чистильщиков (а возможно, и угрозой всему вампирскому обществу), однако Каинитам, наделённым властью, защищённым своими Детьми и преимуществами, эти озлобленные юные псевдоанархи не причиняли бы никакого беспокойства.

 

Самосознание

Наиболее значительная роль, которую в движении анархов выполняют интеллектуалы – формирование самосознания. Без убеждений, без группы, без надежды, на которую можно опереться, недовольный молодой изгой общества Сородичей стал бы просто очередным отшельником. У него не было бы даже имени, которое бы отличило его от вампиров, добровольно ушедших в изгнание, чтобы остаться в одиночестве. Пока он сам не в состоянии внятно сформулировать причины своего недовольства, он даже не способен на инакомыслие, потому что не может точно сказать, что его не устраивает. Выражая собственное несогласие, интеллектуалы как бы сообщают другим Сородичам, что те не одиноки. Это самая важная функция анархов-интеллектуалов – давать имя недовольству и превращать его в часть индивидуального самосознания.

 

Это главная причина того, что глашатаи и памфлетисты движения анархов столь презираются и преследуются своими старейшинами. Без их влияния анархи были бы незначительной проблемой, с которой легко разобрался бы тяжёлый на руку шериф или, возможно, сир «заблудшего» вампира. Но добавьте немного революционной философии – и каждый разочарованный неонат превратится в потенциального убийцу.

 

Ещё худшей проблемой обычно считают «соблазнительность» идеологии анархов. Старейшины опасаются, что вполне послушные Дети подвергнутся воздействию этой философии, наслушаются ядовитых речей и отрекутся от верности сирам и секте. Правда – штука скользкая. Философия анархов способна вдохновить вампиров, которые уже возмущены эксплуатацией и оскорблениями со стороны сиров, на открытый бунт, а тех, кто никогда не задумывался об этом, может заставить понять, что у них есть все причины для недовольства своим положением.

 

Впрочем, эта риторика не столько обращает новых анархов (кроме тех случаев, когда применяются Дисциплины), сколько позволяет им описать то, что они уже чувствуют. Усилия ряда старейшин, направленные на подавление влияния ораторов, иногда оказывались успешными, но куда чаще лишь создавали мучеников и подтверждали их слова. Большинство старейшин весьма неуклюжи в своих попытках разобраться с подстрекателями, и насилие над философами-анархами легко счесть доказательством того, что их речи правдивы. Наиболее успешные методы борьбы с такими активистами – «стечения обстоятельств» вроде визита местных охотников или убийства «неизвестными лицами». К сожалению для старейшин, стоящих за этими происшествиями, любые события, влекущие за собой гибель активистов, автоматически воспринимаются как подозрительные, особенно если несколько таких «трагических совпадений» и «несчастных случаев» происходят подряд.

 

 

Философия и Шабаш

Даже во времена Восстания Анархов, когда движение переживало расцвет, его истинная цель так и не была реализована. В результате мятежа традиционализм был формализован и принят под другой обложкой в виде Камарильи, а заодно возникла фашистская структура Шабаша, собранная из лишённых единой цели furores. Шабаш предлагал то, чего не могли признать сами анархи – отрицание индивидуальности, мистическое чувство единения, удовлетворение от принадлежности к некой непобедимой армии Каина, бодрым маршем движущейся к уничтожению Патриархов и установлению нового золотого века, истинная природа которого, впрочем, никому не понятна.

 

Это «решение» было утешительным, утопичным и достаточно удалённым во времени, так что мало кто из первых шабашитов задумывался о том, что оно не предлагает выхода как такового. Оно просто расширяло границы поля боя, растягивая военный период на неопределённый промежуток времени и отдаляя необходимость составлять нормальный план действий. Пока битва не выиграна, Шабаш остаётся армией на марше – а уважающая себя армия не заботится об индивидуальности, только о победе.

 

Вероятно, этот аргумент звучал бы гораздо более убедительно, если бы исходил из уст Саши Викоса, но в этом и не было нужды. Дело в том, что основатели Шабаша спорили с пустотой. Если бы нашёлся кто-то, кто возразил бы им, возможно, Шабаш не добился бы такого успеха в борьбе за сердца и умы. Других альтернатив, кроме подчинения олицетворявшемуся Камарильей старому порядку, у анархов не было. Им были обещаны реформы, но едва ли они действительно добились изменений, которых так желали молодые анархи.

 

Цели

Кроме отражения концепции «анарха», у интеллектуала есть и другая роль, гораздо более ответственная. После того, как недовольные осознали себя, они должны получить цель. Если где-то творится несправедливость, то первый вопрос, который следует задать, – как это прекратить?

 

Если говорить начистоту, то этот пункт философской программы анархов всегда был наиболее слабым. Целостный план реформирования общества Сородичей, с которым бы согласились все, никто так и не разработал. Проблему несложно определить: старейшины непропорционально распределяют имеющиеся ресурсы между собой и пользуются своей монополией на власть и охотничьи угодья, чтобы манипулировать молодыми вампирами и заставлять их подчиняться. Движение осознало эту проблему, нашло солдат, готовых с ней бороться, и даже одержало несколько локальных побед. Однако истинный путь к всеобщему равенству пока что так и не удалось разглядеть.

 

В ХХ веке всё выглядело так, словно перемены были близки. Почти столетие философия движения анархов черпала вдохновение из мира смертных. С конца XVIII века прямую демократию в умах Сородичей постепенно заменил коммунизм, и вампиры-революционеры восприняли те же идеологии, которые, казалось, должны были вот-вот изменить мир смертных. Хотя лишь немногие анархи дошли до того, что начали призывать к всемирному восстанию или подготовке партийных кадров, подражая, соответственно, анархизму и коммунизму, большинство мыслили примерно в этом русле.

 

Новый золотой век, по мнению большей части анархов-интеллектуалов, должен был ознаменоваться появлением системы «управляющих советов», «групповой демократии» или другой структуры власти, которая была бы более эгалитарной, чем действующая олигархическая модель.

 

Разные группы анархов пытались воплотить эти концепции в жизнь, и в ряде случаев им удалось создать новые структуры разделения власти в отдельных доменах. Однако эти феномены были полностью локальными и не объединялись в более общую интеллектуальную систему. Это были соглашения, достигнутые силой оружия или хитростью, что делало их более похожими на вооружённые перемирия, чем на цивилизованные сообщества. Ни в одном случае, так или иначе, ни одна сторона не была настолько довольна ситуацией, чтобы признать её статус-кво. Как только отношения обострялись, борьба возобновлялась.

 

Попытки организовать более масштабную революцию вылились лишь в создание Свободного Государства Анархов с центром в Лос-Анджелесе, которое выродилось в убогую анархическую коммуну, управляемую множеством «баронов», на самом деле представляющих собой всего лишь лидеров местных банд. Впрочем, можно легко согласиться, что отнюдь не идеальное состояние Свободного Государства стало следствием местных условий: безусловно, самый влиятельный в тех краях вампир, Джереми Макнейл, приложил все усилия, чтобы там установилась как раз такая анархия.

 

Большую часть периода с 1900 по 1990 годы философы движения в основном рассуждали о неизбежности своей победы и спорили насчёт того, на какой модели будет основана грядущая утопия. Это было хорошее время для анархов, и многим участникам движения, – а также некоторым служителям и старейшинам, ему противостоявшим, – казалось, что его победа уже где-то совсем рядом. Однако по мере того, как столетие устремлялось к концу, утопический флёр, окутывавший коллективизм в представлениях членов движения, рассеивался. В обществе смертных коллективизм однозначно потерпел поражение: в большинстве коммунистических государств установились диктаторские или авторитарно-олигархические режимы, и даже относительно умеренные социалистические страны увязли в отживающей своё бюрократии, тормозившей экономическое развитие. Крушение Свободного Государства стало вырисовываться всё отчётливее, и всё больше мыслителей начали разочаровываться в своей эсхатологической идее, согласно которой некая социальная революция изменит общество Сородичей и превратит его иерархическую структуру в нечто более честное.

 

В результате последние десять лет, с начала 1990-х, движение анархов занято рассмотрением различных возможных идеологий. Преданные защитники коллективизма ещё держатся, несмотря на слабеющую поддержку; они надеются, что им представится новая возможность реализовать свои идеи и доказать, что небольшие сообщества Сородичей способны достичь равенства, к которому стремились их философы. Возникла фракция так называемых реалистов, призывающая членов движения отказаться от всех широкомасштабных планов и сосредоточиться на локальных изменениях. Между реалистами и коллективистами простирается огромная серая зона, в которой десятки философов, от либеральных теологов до сторонников возрождения джефферсоновской демократии, сражаются за власть над умами Сородичей, не желающих присоединяться ни к одной из доминирующих сект. Это тяжёлое время для многих интеллектуалов движения, особенно для «старой гвардии», поскольку многие их излюбленные убеждения оказались поставлены под вопрос – часто в откровенно нечестных обстоятельствах. В то же время сейчас движение анархов обновляется – а этого не происходило уже очень, очень давно. Хотя эта внутренняя политика порождает раздоры, она также даёт жизнь новым идеям и подвергает сомнению устои, остававшиеся незыблемыми почти столетие. Так что в наше время быть анархом-интеллектуалом очень важно, пусть и очень хлопотно.

 

Вербовка

Помимо определения идентичности и целей движения, интеллектуалы выполняют третью важную функцию – среди анархов они являются основными вербовщиками. Они красноречивы и практически всегда искренне сочувствуют общему делу, поэтому именно им легче всего привлечь новобранцев.

 

Как уже говорилось, как раз при выполнении этой роли анархи сталкиваются с наиболее жёстким противостоянием властей. Разумеется, в качестве вербовщиков они также действуют наиболее открыто. Анарх не может просто встать на углу улицы и выкрикивать свои лозунги, пока на него не обратят внимание. Даже если предположить, что он и впрямь бы решился нарушить таким образом Маскарад ради какой-то сиюминутной цели, ему даже в нынешние ночи, когда города перенаселены, пришлось бы очень долго кричать, чтобы его услышал кто-то из Сородичей.

 

Активная вербовка

Поэтому анархи должны отыскивать других Сородичей, некоторое время наблюдать за ними, проверяя, подходят ли их кандидатуры, а затем уже подходить к ним с пламенными речами наготове. Наиболее безопасный способ найти других вампиров – пробежаться по местной Кормушке, но даже в таком случае анарх попадёт под бдительный надзор шерифа или любого Сородича, считающего Кормушку своим доменом и требующего получать у него разрешение