Национальные виды крестов 3 страница

В то же время мечи как орденская эмблема имеются а соседних с ГДР и тоже социалистических, странах — Чехословакии и Польши. Нет ли здесь явного противоречия? Абсолютно нет! Дело в том, что в обеих этих странах меч как символ и как эмблема вовсе не был скомпрометирован на протяжении национальной истории так, как это было в Германии. Для Польши — это один из национальных символов: герб Варшавы — сирена, возносящая меч для защиты города от врагов. Вот почему на тех воинских орденах, которые, чтя преемственность национальных наград, сохранила после второй мировой войны социалистическая власть, сохранены и польские военные мечи (военные, а не юридические). Примерно то же самое имеет место и в Чехословакии. В памятной медали военного креста 1939 года, установленной еще до второй мировой войны и свидетельствующей о готовности тех чехов и словаков, которые не испугались фашистских угроз в 1939 году, пожертвовать собой ради Родины, сохранены мечи, точно так же как и в медали «За храбрость перед неприятелем». Они свидетельствуют о рыцарской готовности к самопожертвованию — о качестве, которое тесно связано в истории и в сознании чешского народа с эмблемой меча. Но и здесь меч опять-таки остается специфически военной эмблемой, эмблемой национальной чести. Употребление такой эмблемы в национальных военных знаках, какими являются военные ордена, вполне оправданно и уместно, тем более что в орденах любые эмблемы вообще трактуются с национально-исторических позиций.

Другое дело — государственные эмблемы, государственные гербы, где любой знак в первую очередь должен рассматриваться

с международно признанных позиций. Вот почему найти меч в государственных гербах современных государств — нелегкая задача, ибо любая страна избегает прокламировать свой милитаризм как государственную политику.

Из двух сотен современных государств и отдельных автономных территорий, обладающих собственным гербом, лишь Камерун и Бразилия имеют в своем гербовом щите меч. Но при этом у Камеруна меч соединен с весами и, следовательно, ясно выражает эмблему правосудия, а не войны, что гармонирует также с наличием в гербе ликторских пучков и в целом свидетельствует о тесной связи эмблематики Камеруна с французской буржуазной правовой символикой. У Бразилии же меч употреблен в чистом виде, как самостоятельная эмблема, и его смысл становится ясен при сопоставлении с датой (цифровым изображением), закрепленной на бразильском гербе, — 15 ноября 1889 г. Это дата военного переворота, совершенного маршалом Деодоро да Фонсекой и адмиралом Ван дер Колком, дата рождения буржуазной Бразильской Республики, традиционными для которой долгое время были военные перевороты и целые эпохи диктатуры военных хунт. И это, так сказать, получило вполне легитимное отражение в бразильском гербе: на нем изображен военный меч как эмблема военного верховенства, военачалия.

Если не считать двух крошечных и безоружных государств — Монако и Тонга, где мечи в гербах употреблены, во-первых, не в качестве основных государственных эмблем, а во-вторых, присутствуют как дань далекой истории, то практически ни одно из современных государств (кроме Бразилии) не имеет в своих государственных гербах такую эмблему, как военный меч. Одни сняли его- после революций, другие — после принятия новых конституций, но факт остается фактом: современные государства меч как эмблему стараются не употреблять.

Можно только еще и еще раз поражаться прозорливости Владимира Ильича, который уже в начале века уловил и предвидел новые исторические тенденции, какими будет отмечено XX столетие.

История эмблемы меча в советской геральдике — прекрасный и поучительный пример того, что вопрос о применении той или иной эмблемы никогда не может решаться ни формальным путем, ни на основании прецедентов, то есть на основе юридических критериев, а требует всестороннего обсуждения и должен прежде всего учитывать то идейное и политическое (классовое) значение любой эмблемы, которое исторически сложилось на основе ее применения в национальных условиях данной страны, а также ее международного значения.

Остается лишь пояснить один технический момент: как отличать в рисунке и в скульптуре изображение меча от кинжала, поскольку оба эти вида холодного оружия имеют прямой и обоюдоострый клинок?

Признаком меча является его длина, а также прямая,

идущая перпендикулярно по отношению к лезвию, перекладина, отделяющая лезвие от рукоятки меча. У кинжала, который значительно короче меча, перекладина напоминает латинскую букву S, а в ряде случаев эфес имеет украшения, не принятые у геральдических мечей. Военный меч, в отличие от меча правосудия, изображается повернутым острием вверх, а не вниз, за исключением тех случаев, когда меч употреблен в память павших или в память военных подвигов, но и тогда военный меч легко отличим от юридического, так как его клинок обращен прямо вниз, а не повернут по диагонали.

83. МОЛНИЯ с древнейших времен воспринималась как выражение силы и гнева божества, не отделялась в этом случае от грома: «Гром и молнии!» (Donnerwelter!) — до сих пор одно из выражений в немецком языке, означающее сильное возмущение.

Громовержцами были у всех народов главные или следующие за ними по иерархии боги: Зевс — у древних греков, Юпитер — у римлян, Перун — у славян, Перкунас — у литовцев. Тор — у скандинавов. Поскольку такие явления, как гром и даже молния, не поддаются буквальному изображению, долгое время символами грома и молнии являлись изображения самих вышеуказанных божеств либо словесная формулировка, имевшая вначале характер тяжкого проклятия, а затем выродившаяся в простое ругательство.

В период средневековья и идеологического господства церкви изображения молнии вообще были недопустимы. Иногда, правда, рыцари обходили этот запрет, помещая молнию в гербе в силу каких-либо чрезвычайных обстоятельств. Однако само геральдическое изображение молнии не было похоже на натуральный разряд ее, а представляло собой тонкую лучину, объятую пламенем на конце, очень напоминая теперешнюю зажженную спичку.

С начала XVIII века молнию изображают обычно в виде пучка стрел, зажатых в когтях орла, или в виде так называемых перунов (по русской терминологии), которые уже в конце XVII века, в эпоху классицизма, в искусстве первоначально вводятся во Франции. Перуны представляли собой небольшую веретенообразную связку туго закрученных нитей, перевитую в центре тонкой тесемкой и образующую на своих заостренных концах нечто вроде вытянутых луковиц, долженствующих напоминать пламя. Это довольно неудачное эмблематическое изображение молнии (и грома) продержалось в эмблематике около столетия, но затем бесследно исчезло.

Лишь в начале XIX века, в эпоху романтизма, в Западной Европе появляются изображения молнии, представляющие собой знакомую нам теперь стилизацию электрического разряда в виде зигзагообразной стреловидной линии. Такие изображения появляются прежде всего в произведениях искусства и оттуда

приходят в эмблематику (см., например, картину К. Брюллова «Последний день Помпеи»).

С конца XIX и в начале XX века происходит резкое изменение традиционной символики молнии. Ее как проявление бури, как знак начала революционного шторма берут в свой символический и эмблематический арсенал революционные движения. Молния, озаряющая мрак, становится также символом борьбы света с тьмой, символом революционной мысли, ее образ используется в пролетарской поэзии начала XX века в произведениях Горького, Кржижановского и др. Широкое применение в агитационной деятельности первых лет революции и гражданской войны находит графическое изображение молнии, применяемое Маяковским, как символа поражающей врага силы революции. В 30-х годах стилизованное изображение молнии становится в ряде стран, в том числе и в СССР, эмблемой электротехнических служб, телеграфа, радиосвязи, а с конца 40-х годов — эмблемой служб связи в целом.

В государственных гербах молнии не употребляются, если не считать пучка стрел (но не зигзагообразных) в когтях американского орла. Эта эмблема может быть истолкована как молния, но в то же время может, скорее всего, восприниматься как прямой символ военной готовности, поскольку число стрел — 13 — соответствует числу штатов — основателей США, когда те ставили в качестве своей первоочередной задачи войну как со своей бывшей метрополией — Великобританией, так и с Францией, Испанией в их американских колониях, а также войну с индейцами и завоевание у них территории Среднего и Дальнего Запада, вплоть до Тихого океана.

84. МОЛОТ и МОЛОТКИ — одна из старейших эмблем ремесла, третья по времени появления из известных в западноевропейской геральдике ремесленных эмблем или знаков ремесла. (Впервые изображение молота встречается как эмблема на территории Римской империи в надгробии кузнеца от 441 г., а первая известная нам ремесленная эмблема — гребенка чесальщика шерсти — отмечена там же уже в 279 г., вторая — топор и пила плотника — в 396 г.)

Молот начиная со средних веков постепенно становится наиболее общей, наиболее применимой для разных видов ремесла эмблемой. Его употребляют как свой ремесленный знак архитекторы, каменотесы, ваятели, каменщики, кузнецы, сапожники, строители, рудокопы, шахтеры, а позднее — машиностроители, техники, инженеры, причем в каждом случае с добавлением к этой основной, базовой эмблеме какой-нибудь другой, служащей дополнительным, уточняющим атрибутом.

Таким образом, молот весьма рано становится обобщенным символом любого ремесла и промышленности, причем фактически до появления самой промышленности. Это значение молота как ремесленного, и прежде всего кузнечного, орудия смыкается с

древнейшими, мифическими представлениями о молоте как орудии божеств грома, молнии и огня, при помощи которого высекается огонь или производится гром (ср. молот Гефеста, Вулкана, Тора, молот-палицу Перкунаса, Перуна, Вишну и др.).

Именно соединение средневековых ремесленных взглядов на важность молота как на некое универсальное орудие любого ремесла с и души ми от язычества представлениями о молоте как священном орудии верховного божества солнца, молнии, грома, огня не только придали молоту как символу особый авторитет, но и обеспечили его эмблематическому изображению широкое, можно сказать, всемирное распространение.

Поскольку в германской и скандинавской мифологии мифический молот Тора «Мьольнир» рассматривался как метательно-ударное оружие, то у германских народов в XIV—XVII веках получили развитие именно как вид оружия различные виды боевых молотов (Streitbammer): клевцы (малые молоты), пломмеи (большие молоты), кирасирские молоты (Sattelkolben) и боевые чеканы (Luzerner Hammer).

Изображения этого оружия частично проникли в эмблематику и геральдику Германии, Австрии, Чехии (Богемии), Бургундии, что оказало влияние на то, что эмблема молота уже в средние века рассматривалась как древняя и благородная.

Тем не менее различия в происхождении, значении и употреблении молота у разных народов и связанная с этим различная трактовка этой эмблемы на практике вызывали необходимость уже в старой геральдике, в том числе и в русской, как-то отличать и распознавать разные значения молота в конкретных случаях. Чтобы отделить высокое символическое значение молота как священного орудия и как боевого оружия от бытового и ремесленно-прикладного, эмблематического его изображения, было принято терминологическое различие между молотом в высоком смысле и молотком в ремесленном. Более того, ремесленные орудия стали непременно именоваться молотками, то есть употребляться и изображаться в виде эмблемы только во множественном числе [отсюда и до сих пор все технические эмблемы содержат либо два перекрещенных молотка, либо наряду с молотком любое второе ремесленное орудие (инструмент) — гаечный ключ, кирку, топор и т. д.].

Множественное число и суффикс снижали, умаляли высокое символическое священное значение термина «молот». В территориальных, городских и профессиональных гербах можно было употреблять лишь термин «молоток» или «молотки».

Учитывая это обстоятельство, пролетарские организации Западной Европы начиная со второй половины XIX века, особенно с 70-х годов, избирают молот в высоком значении своим классовым символом, отбирая его, по существу, у дворянства и подчеркивая, что молот прежде всего является символом авангарда пролетариата — рабочих крупной машинной промышленности. Этот символ в короткое время становится в словесной форме — в песнях и лозунгах — весьма популярным в европейском,

и прежде всего в германском, рабочем движении (см. также Наковальня). В то же время рабочее движение отказывается от употребления в этот период эмблематического изображения молота, чтобы не давать повода к узкоремесленной трактовке этой эмблемы.

Накануне первой русской революции и особенно в период ее развертывания в 1905—1907 годах молот как символ рабочего класса становится общепринятым понятием и в рядах русского революционного движения. Именно в этот период один из первых представителей пролетарской поэзии в России Филипп Степанович Шкулев (1868—1930 гг.), участник баррикадных боев 1905 года в Москве, создает свое известное стихотворение «Кузнецы», получившее в ближайшие два десятилетия огромную популярность среди рабочего класса. Это стихотворение, опубликованное впервые легально в 1912 году в газете «Невская правда» и положенное на музыку (Я. Озолин), стало после Октябрьской революции популярной песней:

«Мы — кузнецы, и дух наш молод.

Куем грядущего ключи.

Вздымайся выше, наш тяжкий молот,

В стальную грудь сильней стучи.

Мы — кузнецы отчизны милой,

Мы только лучшего хотим,

И мы недаром тратим силы.

Недаром молотом стучим...»

Вот почему не удивительно, что уже буквально на следующий день после свершения Великой Октябрьской революции первой эмблемой молодого социалистического государства стал молот. Им наделялись и фигура Прометея, символизировавшего освобождение пролетариата от ига капитализма, и аллегорические фигуры молотобойца на монетах Страны Советов, и фигура рабочего на первом проекте герба РСФСР.

Поэтому молот был определен Советским правительством как непременная советская эмблема, которая должна присутствовать в гербе Советской Республики, уже в марте — апреле 1918 года, задолго до написания и утверждения конституции. Тем, кто выполнял рисунок герба, оставалось только нарисовать, осуществить это правительственное указание. Вот почему принципиально неправильно и даже политически неграмотно «выяснять», какой художник впервые нарисовал эту эмблему как советскую, государственную, гербовую. Вопрос этот решался не художниками, а советским политическим руководством и был решен даже не в 1918 году, а в принципе фактически в 1905 году. Именно этим обстоятельством и объясняется тот общеизвестный факт, что фамилии оформителей, граверов эмблем никогда не фиксировались, ибо эти люди были всего лишь техническими исполнителями, а вовсе не создателями советских эмблем.

Молот как главная советская государственная эмблема вместе с серпом составляет так называемый малый герб нашей страны.

После второй мировой войны целый ряд государств, в первую очередь социалистических (а также и некоторые из буржуазных), внесли молот, а иногда молот и серп в свои государственные гербы. У всех социалистических государств молот является главной государственной эмблемой. Так, в гербе ГДР молот фигурирует наряду с циркулем, составляя соединенную эмблему, означающую квалифицированный, технически и научно вооруженный рабочий класс. Как главная эмблема ГДР молот входит в большинство орденов, медалей, памятных знаков и других государственных наград немецкого рабоче-крестьянского государства.

Из других государств молот в своем гербе как основную эмблему имеют Конго (Браззавиль) (молот и мотыга) и Лаос (серп и молот), а также Мозамбик (в партийной эмблеме Фронта освобождения Мозамбика). Австрия установила еще после первой мировой войны и ноябрьской революции 1918 года молот (наряду с серпом) в качестве своей гербовой эмблемы: австрийский орел держит молот в левой лапе, то есть там, где прежде, при монархии, находился меч. Гондурас и Новая Зеландия используют эмблему молота в качестве второстепенной эмблемы; у Гондураса молот находится среди набора кузнечных инструментов в фигурном девизе, а у Новой Зеландии — в составе технической эмблемы (в паре с разводным ключом). В обоих случаях молот в буржуазной геральдике трактуется как профессиональный инструмент, являясь при самой широкой трактовке эмблемой промышленности, в то время как в социалистических странах эта эмблема всегда олицетворяет рабочий класс.

В дореволюционной геральдике молот изображался либо черным, либо белым (серебряным) на черном поле, в современной же геральдике там, где эмблема молота означает рабочий класс, она изображается только золотым цветом. Исключение составляет герб Лаоса, где молот изображен голубым (синим) цветом, то есть одним из национальных для этой страны.

До 1978 года молот в гербе Узбекистана изображался серебряным, как и урак, что соответствовало национальным канонам. После 1978 года цвет главных эмблем у всех советских республик был унифицирован на золотой.

85. МОН — особый личный знак, употребляемый японцами. Моны часто называют «японскими гербами». Однако моны — не гербы как по своему внешнему виду и принципам построения, так и, главное, по своему происхождению. Моны ведут свое происхождение непосредственно от знаков личной собственности и близки, например, таким знакам, как саамские клейма, выжигаемые каждым саамом-оленеводом на ушах оленей своего стада. Однако если у саамов и других народов, преимущественно скотоводческих, клейма так и остались хозяйственными метками, начиная с родового общества и до наших дней, то моны получили иное историческое развитие. И именно это ставит их в обособленное положение в мире знаков. Они не гербы, но могут играть

роль гербов. Они не эмблемы, но используют эмблематический материал. Они — выше обычных хозяйственных меток, но изображаются на доме, имуществе и даже могут удостоверять личность владельца. В то же время от гербов их резко отделяет то обстоятельство, что хотя мон и может передаваться в семье по наследству (обычно жена и муж имеют каждый свой мон, причем жена сохраняет мон своей прежней фамилии), но сами по себе как знаки моны не могут различаться по своему рангу. В их построении отсутствуют такие элементы, которые давали бы возможность установить какую-то градацию. Практически мон аристократа нельзя по стилю и характеру изображения отличить от мона крестьянина, хотя на них будут изображены разные предметы.

Это достигается тем, что, во-первых, все моны компонуются в круг, имеющий 4 см в диаметре. Во-вторых, все они исполняются только черно-белыми: на черном поле — чисто белые плоскостные изображения, без объема, бликов и теней. Единственное исключение в стране — личный мои императора — желтая хризантема, выполняющая роль и императорского, и государственного герба. По характеру же и тематике изображений, по скромности императорский мон в принципе не отличается от монов всех остальных японцев: мотивом всех монов являются элементы растений — лист, цветок, плод, даже семена или стебли; гораздо реже встречаются в монах стилизованные изображения животных. В моне все изображения стилизуются и располагаются симметрично так, что они приближаются к орнаменту. Вот почему все моны одностильны, в них нет выделения какого-либо индивидуального вкуса ни в построении, ни в принципах стилизации. Они могут отличаться только степенью утонченности стилизации, что уже зависит исключительно от личной культуры владельца и далеко не всегда совпадает с его социальным статусом.

Что касается истории развития монов, то, возникнув в глубокой древности как знаки родового имущества, они в XII веке были закреплены лишь за японской аристократией, которая получала исключительное право на их обладание. В XIV веке право иметь свой личный мон получили самураи, то есть сословие, приблизительно соответствующее европейскому рыцарству и дворянству. Самураи изображали свой мон на военных знаменах, под которыми они вели в бой свою дружину. До XVI века моны были закреплены только за военным и придворным дворянством. Затем они были распространены на остальных дворян, а с XVII века их разрешено было иметь и вообще богатым людям, то есть буржуазному патрициату, и, наконец, в XVIII веке — ремесленникам и крестьянам под видом их имущественного знака. После революции Мейдзи 1868 года в Японии каждому японцу было предоставлено право иметь свой фамильный, семейный мон. В настоящее время его имеют практически все японцы и мон неразрывно связан с личной фамилией. При исполнении служебных обязанностей такие, например, профессии, как рикши, таксисты, носильщики, рабочие заводов и фабрик, продавцы, пожарники и т. п., имеют на своей униформе или профодежде нашитыми

личные моны, которые играют чрезвычайно важную психологическую роль, поскольку препятствуют обезличиванию труда, повышают ответственность каждого рабочего, в чем заинтересованы и хозяева.

В отличие от гербов моны не присваиваются за заслуги и никем не утверждаются (см. рис. монов в таблице). Но они наследуются в каждой семье и создаются для себя самих лично теми, кто по каким-либо причинам не имел или утратил родовой мои.

86. МОТЫГА— одна из новых эмблем в международной геральдике, имеющая значение земледельческого труда. Впервые была употреблена как эмблема в 1904 году в новом гербе Панамы после отделения ее от Колумбии. Символизировала в панамском гербе вместе с перекрещенной с ней лопатой сооружение Панамского канала, имевшего выдающееся значение для престижа республики. Вплоть до 60-х годов не употреблялась в геральдике других стран, если не считать попыток ввести эту эмблему в гербы советских республик Средней Азии (кетмень в одном из гербов Узбекистана в 20-х годах).

С конца 60 — начала 70-х годов мотыга введена в качестве главной гербовой фигуры в государственные гербы ряда африканских государств — Анголы, Гамбии, Конго (Браззавиль) и Мозамбика. Символическое значение этой эмблемы у указанных стран соответствует советскому серпу и означает «земледельческий труд», «крестьянство». Это объясняется особенностями африканского земледелия, где отсутствие необходимости глубокой вспашки делает мотыгу главным земледельческим орудием, с которым знакомы многие поколения африканского крестьянства.

87. НАКОВАЛЬНЯ как эмблема кузнечного ремесла появляется в гербах цехов и городов уже в XVII веке, а в XVIII веке также и в гербах дворянства, возведенного в это достоинство за заслуги в развитии металлопромышленности. В связи с этим нередко стала трактоваться не как говорящая эмблема, а в высоком смысле — как олицетворение выносливости, твердости, несгибаемости. В русских пословицах наковальня всегда делит с молотом на равных основаниях степень трудностей: «Тяжело молоту, тяжело и наковальне». В западноевропейской культуре XVIII века, однако, возникает трактовка образа наковальни как символа пассивной несокрушимости. Так, Гёте в одном из своих известных стихотворений писал:

«В пору ум готовь же свой.

На весах великих жизни

Вряд ли вечный есть покой.

Либо горе поднимайся,

Либо долу опускайся,

Тяжким молотом вздымайся

Или наковальней стой!»

Маркс и Энгельс не раз использовали эти образы, чтобы показать трудящимся великие исторические альтернативы классовой борьбы: либо отказ от борьбы с капитализмом, либо тяжелая и непримиримая борьба с ним и проявление несокрушимой выдержки в этой борьбе. Поэтому уже вскоре после буржуазных революций 1848 года в Европе, а тем более после Парижской Коммуны 1871 года образ наковальни и молота стал распространенным словесным символом и изобразительной эмблемой пролетариата, особенно его авангарда — рабочих тяжелой промышленности.

После Великой Октябрьской социалистической революции наковальня вместе с молотом, клещами и разорванными цепями вошла в эмблему Коминтерна, использовалась в эмблемах профсоюзных издательств, в значках союза металлистов, Профинтерна. В 1923—1925 годах изображение наковальни помещалось в качестве одного из главных атрибутов, сопровождающих аллегорию рабочего класса, на советских серебряных монетах достоинством в 1 рубль и полтинник, то есть ей придавалось значение государственной эмблемы.

С середины 30-х годов наковальня постепенно перестала фигурировать в числе советских эмблем, что было связано с почти полным ее исчезновением из хозяйственной жизни, из производства, ибо кузнечное дело настолько технически изменилось к этому времени (автоматизация, штамповка), что уже к началу 40-х годов наковальню фактически нельзя было найти в заводских цехах, а после второй мировой войны, когда наковальни были переплавлены на броневой металл, новые поколения рабочих даже ни разу не видели их и забыли, каков их внешний вид и как их использовали.

Этот процесс шел, разумеется, во всем мире. И поэтому не удивительно, что наковальня, исчезнув из жизни, исчезла и из эмблематики.

88. НАТУРНЫЕ ИЗОБРАЖЕНИЯ. Геральдика, как известно, избегает передавать изображения предметов или животных в их реальном виде. Геральдическое изображение дается всегда условно, с соблюдением особой стилизации предмета или животного, при которой отбрасывается все несущественное, детальное, вследствие чего геральдическое изображение легко узнается и резко отличается от натурального.

Делается это с целью усилить типичность того или иного предмета или животного, подчеркнуть его характерные черты или даже придать ему такие характерные черты, которые у него лишь намечены, но которые геральдика признает за ним как существенные. При помощи этого приема геральдическое изображение наталкивает зрителя на мысль, что оно не допускает буквальной, приземленной трактовки, а должно быть истолковано в высоком или иносказательном смысле, что перед зрителем не просто предмет, а определенная идея.

Однако от этого правила геральдики некоторые молодые государства Латинской Америки отошли еще в 20-х годах XIX в. и позднее, после второй мировой войны, новые молодые африканские государства, заботившиеся о том, чтобы их национальные эмблемы были понятны широким массам в своих собственных странах.

В результате первые гербы молодых государств имели скорее вид картинок, а не условных эмблематических изображений. Однако постепенно многие молодые государства стилизовали свои «необычные», натурные гербы-картинки и придали им более или менее общепринятый геральдический вид. Такой же процесс был характерен и для гербов и отдельных эмблем советских среднеазиатских и закавказских республик, где натурные изображения 20-х годов были заменены в 30—40-х годах стилизованными. Следы «натурности» можно еще заметить на гербах Армении, Грузии, Азербайджана, Молдавии, Киргизии, Туркмении, внимательно присмотревшись к ним.

Вместе с тем по крайней мере десяток государств в настоящее время все еще не только сохраняет натурные изображения отдельных предметов в гербах, но даже имеет в них целые «картинки» в виде своеобразных фрагментов национального пейзажа, иногда специально «составленного» из некоторых типичных элементов. Именно эти «картинки» в гербах и носят название «натурных изображений». Эти изображения, в сущности, должны расцениваться как нечто целое и трактоваться не только как факт геральдического несовершенства, но и как выражение ревнивого подчеркивания определенными странами своих национальных особенностей.

Такие натурные изображения с XIX века сохраняют в своих гербах латиноамериканские страны — Боливия, Эквадор, Коста-Рика, Куба, Колумбия, а также примыкающая к ним в этом отношении Либерия, время создания герба которой также относится к той же эпохе.

Из государств, созданных после второй мировой войны, натурные изображения имеют Непал и Сейшельские Острова. У последних это целый морской островной пейзаж не только с кокосовой пальмой и черепахой, которые можно трактовать как отдельные эмблемы, но и с облаками, плывущими над океанской гладью. У Непала также в гербе передан целый пейзаж; ряд горных вершин, долина с протекающей по ней рекой, пагода, пасущаяся священная белая корова и птица.

Натурные изображения в своих гербах сохраняют Румыния (лесистые Карпаты и нефтяные вышки), КНДР (плотина гидроэлектростанции и линии электропередачи), МНР (всадник, несущийся по степи, и сопки на горизонте, озаренные солнцем) и, наконец, Лаос, имеющий самое подробное натурное изображение, где собран целый пейзаж: асфальтированное шоссе, убегающее за горизонт, и работающий на его обочине экскаватор, плотина гидроэлектростанции и опоры высоковольтной линии, рисовые чеки.

Так или иначе, натурные изображения в государственных гербах превратились в наши дни из редкого исключения в геральдический факт, и поэтому с их существованием приходится считаться. Но признавая ныне де-факто натурные изображения как целое, их составным частям не придают никакого эмблематического значения; так, вся «картинка» на гербе Эквадора блазонируется как одно понятие — «морской утес».

89. ОГОНЬ — один из самых древнейших символов человечества — символ тепла, жизни, света, деятельности, энергии. Длительное время огонь являлся вещественным символом, поскольку его нельзя было ничем заменить и никак иным образом воспроизвести: само его существование расценивалось как чудо, было священным. Поэтому огонь как вещественный символ поддерживался в святилищах, капищах, храмах, торжественно использовался в жертвенных кострах, носился в качестве инсигний перед верховными правителями, а позднее возжигался в неугасимых лампадах, свечах и т. п.

После первой мировой войны огонь как вещественный символ сохраняется в надгробных памятниках, посвященных Неизвестному солдату — собирательному образу всех погибших в той или иной стране в огне прошедшей войны. Этот обычай распространился после второй мировой войны во всех странах мира.