Национальные виды крестов 5 страница

CXC (1921 г.), включившим в себя наряду с Сербией Черногорию, Хорватию, Словению, Боснию и Герцеговину и в 1929 году переименованным в Югославию. Таким образом, эмблема белого двуглавого орла сохранялась в Сербии — СХС — Югославии в течение 1882—1943 годов, когда монархия была ликвидирована (см. Цифровые изображения).

Что касается Румынии, то эта страна имела на древнеримское геральдическое наследство чуть ли не двойное юридическое право согласно западным меркам. Во-первых, Румыния составляла территорию древнеримской провинции Дакия и сохранила в большей степени, чем другие части Римской империи, состав населения и даже его язык. Во-вторых, Румыния, провозглашенная в 1881 году королевством во главе с Карлом I (Кароль I) из династии Гогенцоллерноа-Зигмарингенов, имела уже в силу этого право на эмблему германского императорского дома. Вот почему гербом румынского королевства стал золотой одноглавый орел на синем поле, то есть эмблема, противоположная по цвету византийскому орлу (черный на золотом фоне), но по аналогии с югославским королевством снизившая на порядок цвет поля герба (не металл, а эмаль), подобно тому как и югославы вместо золотого поля взяли красное. Это геральдически вполне соответствовало более низкому рангу этих небольших королевств по сравнению с империей. Румынский вариант эмблемы орла просуществовал с 1881 по 1947 год, то есть чуть-чуть дольше, чем югославский. Эти эмблемы, никогда не бывшие для народов этих стран национальными, а носившие чисто монархический характер, как и в России, были закономерно сметены революцией.

По-иному обстояло дело в Албании. Эта страна с 168 года до н. э. входила в состав Римской империи под именем провинции Иллирии, а с 1018 года вошла в состав Византии. В 1250 году в Албании было введено католичество (наряду с православием), а в 1304 году при первом распаде Византии под ударами крестоносцев Албания вошла в Латинскую империю, в нее переселилась одна из ветвей византийского императорского дома (Комнены), потомки которой правили в Албании вплоть до XV века. Затем Албанией некоторое время владела Венецианская республика, и лишь во второй половине XV века Албания, самой последней на Балканах, была захвачена турками. Однако зависимость от Османской империи была для Албании в значительной степени номинальной. Во-первых, потому, что сопротивление ее народа турецким захватчикам никогда не прекращалось, а во-вторых, потому, что даже назначенные турецким султаном наместники Албании — паши, попав в страну и поняв тамошнюю обстановку, фактически превращали ее в изолированное государство с сильными сепаратистскими тенденциями, что иногда приводило к периодам почти полной самостоятельности Албании. Такое положение сохранялось вплоть до конца XIX века, когда Турция настолько ослабла, что ее судьбой стали распоряжаться великие державы, принимая решения о ее составе и границах на европейских конгрессах.

Если для славянских государств Балканского полуострова,

защитником которых формально выступали Россия и славянские народы Австро-Венгрии, ведшие вооруженную борьбу с Османской турецкой империей, разделы Турции объективно шли на пользу национальному движению, то для Албании, ее государственного и национального единства и развития эти разделы были гибельными. В 1878 году на Берлинском конгрессе Албания была разделена между Сербией, Черногорией и Грецией, то есть впервые в своей истории и притом не в результате военного поражения, а за столом переговоров, куда даже не пригласили ее представителей. Именно это послужило толчком к возникновению широкого албанского национального движения, направленного и против великих держав, и против своих балканских соседей, которые в процессе балканских войн начала XX века ставили целью расчленение Албании и произвели урезывание ее территории в 1912 году на конференции в Лондоне.

История между двумя мировыми войнами подтверждала как бы обоснованность недоверия албанцев и к своим соседям: их то хотели разделить между собой Югославия и Греция, то отнять часть территории — Югославия, то захватить, оккупировать — Италия. В 1939 году фашистская Италия действительно оккупировала Албанию, но оккупанты были изгнаны национальным движением сопротивления в 1944 году. У повстанцев, боровшихся в 40-х годах с итальянским и немецким фашизмом, были те же самые знамена, что и половину тысячелетия назад, в 1444 году, когда албанцы боролись с турками-сельджуками. Эти знамена имели на красном поле черного двуглавого византийского орла, но только полностью «разоруженного» — без когтей и клюва. Эта эмблема стала еще в XIV—XV веках национальной и государственной эмблемой и гербом Албании. В послевоенной популярной литературе, посвященной Социалистической Народной Республике Албании, чтобы объяснить «популярно» наличие эмблемы орла, да еще двуглавого, у социалистической страны, нередко сообщалось, что орел-де введен в герб и флаг албанцев потому, что сами они называют себя шкепетарами, то есть по-албански — «горными орлами». Такое объяснение неверно. Шкепетар, действительно, самоназвание албанцев себя и своей страны, но оно означает «житель гор», или «горец». Турецкое название албанцев — арнауты; современное название — албанцы — международное, принятое с 1925 года, от латинского слова albatus — обеленный. Это название намекает на цвет национальной одежды албанцев, действительно белой, и использует, следовательно, как основу для национального наименования народа его этнографический признак.

Таким образом, черный двуглавый орел албанского герба и флага — это исторически обоснованная и национально усвоенная длительной традицией применения эмблема (она сохраняется с 1018 г. по наши дни), которая, согласно геральдическим правилам, вполне уместна как знак национального суверенитета для такой страны, как Албания, так как прямо вытекает из ее истории.

Поскольку орел был признанным геральдическим символом императорской власти и эмблемой империй, то не только страны —

наследницы территории Древнего Рима, но и все те, кто добивался или присваивал себе императорский титул, считали возможным с этого времени употреблять и эмблему орла. Так, орел стал эмблемой наполеоновской Франции в короткий период правления Наполеона I (1804—1815 гг.), орел был введен в герб Мексики, провозглашенной империей во главе с императором Максимилианом I (1864—1867 гг.), а также присвоен рядом государств Латинской Америки, рассматривавших себя в качестве наследников Испанской колониальной империи. Правда, у всех этих стран, не являвшихся прямыми преемниками императорской власти, орел был не геральдический, а натуральный, что, естественно, снижало его уровень.

Остается сказать еще о белом орле государственного герба Польши и о его происхождении. Польша никогда не была империей и сложилась па территории, также никогда не являвшейся имперской территорией другого государства. Считается по традиции, что это родовая эмблема Пястов — полумифических основателей польского государства. Однако это лишь позднейшая, задним числом созданная красивая легенда. Первые Пясты правили в IX—X веках, а белый (серебряный) орел впервые появляется в польском гербе лишь в XIII веке. И причины его появления целиком связаны с историческими событиями в Польше именно в это время. В XI—XII веках Польша испытывает сильнейшую германскую агрессию, ведет непрерывные и кровопролитные войны с немецкими рыцарями. Во второй половине XII века Польша вынуждена тем не менее признать свою вассальную зависимость от «Священной Римской империи германской нации», то есть от немецкого императора (1157—1181 гг.). В польском народе и в польском рыцарстве начинают зреть идеи сплочения и консолидации всех польских земель, всех польских и славянских сил для решительной борьбы и освобождения от немецкой зависимости. Появление в Прибалтике в начале XIII века Тевтонского ордена заставляет польские правящие круги особо остро осознать опасность германской агрессии и угрозу онемечивания. Именно в этой обстановке и возникает эмблема Польши — серебряный орел в красном поле. Бросается в глаза символическая разработанность и символическая значимость этой эмблемы. Ее автором, несомненно, было лицо, хорошо знакомое с геральдическими правилами своего времени. Именно в XIII веке при немецком императоре Людвиге IV было решено, что император пользуется эмблемой двуглавого орла, в то время как король, входящий со своим королевством в империю на основе вассальной зависимости, может пользоваться эмблемой одноглавого орла с противоположным цветом. Польские короли как вассалы императора формально, следовательно, могли воспользоваться этим постановлением. Но при одном условии — их эмблемой должен был быть желтый орел на черном фоне.

Однако польские короли поступили вопреки этим правилам. Польский орел был не противоположен геральдически императорскому немецкому, а во всем «спорил» с ним. Имперский орел был черный, польский — белый или серебряный — оказывался

«выше» имперского, ибо металлы были, на ранг выше эмалей (тинктур). Кроме того, белый цвет чистоты и благородства как бы противопоставлялся черному цвету — символу мрака и смерти. Красное поле не только говорило о священном, регальном праве польских королей на независимость, но и взывало к отмщению, к полю брани с немецким черным орлом. Эта символика, по сути дела, была пронесена сквозь века через всю польскую историю и осталась актуальной вплоть до конца второй мировой войны. Вот почему польский герб всегда был особенно дорог полякам как национальная святыня; поэтому вполне понятно, что его основная и единственная эмблема — белый орел — не подверглась изменению ни во время второй мировой войны, ни после нее: ее символика осталась актуальной, ибо герб взывал к борьбе с германской агрессией, являлся для поляков эмблемой их вековой борьбы за национальную независимость, за их «неподлеглость».

Эти идеи, естественно, не противоречили идеям польского народного, социалистического государства, а потому эмблема белого орла осталась и по сей день гербом ПНР.

94. ОРНАМЕНТ в эмблематике (лат. ornamentum—украшение). Такое название орнаментальные изображения получили в эпоху Возрождения, когда на них стали смотреть именно как на украшения, начав после значительного исторического перерыва возрождать и культивировать орнамент античных времен, уже не понимая его символического смысла. Фактически же орнамент следует определять не как вообще украшение, а как ритмическое и симметричное повторение одинаковых мотивов, изображений, принимающих геометризованную, схематизированную или иным образом стилизованную форму. Отсюда понятно, что в орнамент может быть превращено практически любое изображение, в том числе и изображение человека.

История орнамента, начинающаяся с эпохи палеолита, то есть за 25—50 тыс. лет до нашей эры, подтверждает это определение. А раз орнамент — это любое стилизованное и многократно и симметрично повторенное изображение, то, значит, каждый орнамент не только имеет символический смысл, но и само его рождение и употребление носили символический оттенок, и орнамент как раз и возник из повторения прежде всего символических линий и знаков.

Действительно, если мы обратимся к античному орнаменту, то легко обнаружим в нем символы огня, земли, воды, воздуха, точно так же как в орнаменте древнейших индо-европейских народов мы найдем символы звезд, Луны, Солнца. Позднее в средневековой орнаментике многократно варьируются изображения нового символа — различных крестов, а в орнаменте эпохи викингов, предшествующей христианству, мы видим разработанную систему различных «волшебных узлов», переплетений, характерных для морских снастей, сетей, вязаных шерстяных вещей, схематизированных и оформленных в виде так называемой

«плетенки» как в деревянной резьбе, так и в каменных рельефах и отражавших миропонимание и реальности эпохи викингов, но принявших в орнаменте отвлеченную, абстрактную форму. Аналогичную роль играла на Востоке арабская орнаментированная символика — так называемые «арабески».

Как на Востоке, так и особенно в Европе основой для орнаментальных мотивов на протяжении длительного исторического развития начиная с позднего средневековья служили в основном растительные элементы — изображения цветов и листьев растений (розы, лилии, липы, ели, сельдерея, граната, трилистника, перцев и т.д.), а также окружающие человека предметы хозяйства (молот, серп, цеп, веретено, колесо, бадья, скамья, рога домашнего скота — баранов, быков, оленей и т.д.), а также стилизованные изображения домашних животных (главным образом петуха и коня).

Таким образом, орнамент в течение веков как бы был основной базой по отбору и культивированию, стилизации и условному оформлению определенных символов и эмблем человечества и, таким образом, был как бы народной, неофициальной отраслью национальной эмблематики. Именно на основе этого исторического значения и роля орнамента в искусстве и жизни человека определяется отношение к нему со стороны современной геральдики. Даже старая геральдика молчаливо признавала допустимость орнамента в гербах, узаконивая, например, некоторые виды орнаментального оформления поверхности щита (так называемые «меха» — беличий, контрбеличий, горностаевый и контргорностаевый), а также дамаскирование (введение восточных орнаментальных мотивов) и особенно крестообразный орнамент.

Современная геральдика знает и допускает использование национального орнамента как в гербах, так и во флагах. Начало проникновению национального орнамента в современную геральдику было положено советской эмблематикой в начале 20-х годов. После второй мировой войны этот процесс был узаконен в международном плане признанием флага Белоруссии с национальным белорусским орнаментом в качестве одного из флагов членов ООН.

В настоящее время национальный орнамент имеется в гербах Грузии, Киргизии, Туркмении (ранее, в 1945—1956 гг., он был на гербе КФССР) и на государственном флаге БССР, а из новых государств, возникших после второй мировой войны, его используют в своих гербах Шри-Ланка, Тувалу, Науру, Бутан, причем, как правило, орнаментально оформляется кайма вокруг щита. В настоящее время вполне определилось значение орнамента в геральдике. Это — верность сохранению национальных особенностей страны, ее национальных традиций и их неповторимости.

То же самое значение можно усмотреть и в орнаментально оформленных золотых цепях двух европейских государств с богатым историческим прошлым — Бельгии и Франции. Причем если у Бельгии орнамент однозначно подчеркивает верность историческим (и в немалой степени — монархическим) традициям, то французский орнамент герба Пятой республики хотя и

настолько мелок, что плохо различим, но все же обнаруживает тенденцию декларировать своими изображениями «новые ценности» современной Франции. Поэтому среди вплетенных в орнамент фигур мы видим кадуцей, якорь, реторту, циркуль, угольник, а наряду с этими общепринятыми эмблемами также паровоз, ротационную машину, гончарные изделия, конскую голову, рулоны текстиля — словом, эмблемы хотя и не геральдические и повсеместно не принятые, но в общем также понятные современному человеку по своему смыслу и значению.

Как видим, орнамент, играя пока скромную, подчиненную роль индикатора национальных особенностей различных стран, может со временем стать более ясным и четким выразителем этих особенностей, если ему будет придано иное оформление и будет отведено в гербе более определенное геральдическое место. Во всяком случае, национальный орнамент может стать более приемлемым с геральдической точки зрения показателем национальных особенностей любой страны, чем применяемые до сих пор «картинки» — натурные изображения.

95. ОРУЖИЕ (см. также Трофеи) принадлежит к разряду искусственных фигур в геральдике, причем оно никогда не стояло на первом месте среди этого разряда фигур. Объясняется это тем, что оружие дольше всего исполняло свою конкретную роль «орудий труда» рыцарей и поэтому позже, чем все другие предметы — постройки, утварь, одежда, приобрело символическое значение и, следовательно, позже других перешло в эмблематику и геральдику. В родовых гербах употреблялись поэтому лишь те виды личного рыцарского оружия, которые ранее других превратились в «музейные», ранее других вышли из употребления и уже в XVIII веке рассматривались как архаичные: это ликторские пучки, стрелы и лук, меч, копье, боевой чекан, шестопер, палица, секира и связанные с ними доспехи. С начала XIX века, в основном после наполеоновских войн, в гербы начинают включать современное холодное оружие — сабли, палаши и огнестрельное личное оружие — пистолеты, ружья, а позднее, после первой мировой войны, винтовки.

Вместе с тем еще в XVII веке в городские гербы, а также и в некоторые личные включают артиллерийские орудия — пушки, мортиры, которые, таким образом, становятся «геральдическими» ранее ружей. Это объясняется тем, что пушки с самого начала рассматриваются как символические знаки осады и взятия приступом крепостей, то есть непосредственно связываются с понятием «преодоление силы», с качеством, равнозначным мужеству, доблести и другим древнейшим понятиям высоких моральных свойств воина.

В эпоху наполеоновских войн широкое распространение получает также особый вид изображения оружия в геральдике и эмблематике, который называется трофеями. Впервые трофеи были введены в качестве декоративного элемента оформления

общественных зданий (дворцов) и атрибута аллегорий войны, воинской славы во второй половине XVII веке во Франции художниками классицизма, в первую очередь Ф. Лебреном, но в эпоху наполеоновских войн они получили не только окончательный вид, но и полную канонизацию и стали одним из излюбленных видов символического изображения войны и военных побед во всех странах Европы и Америки, в том числе и в России.

Что касается современной геральдики, то боевое оружие в любом виде в государственных гербах стран Европы почти полностью отсутствует*.

Те немногие страны современного мира в Латинской Америке, Азии и Африке, которые еще имеют или недавно ввели в свои государственные гербы оружейные эмблемы, пользуются в основном изображениями холодного оружия либо изображениями трофеев. В большинстве случаев эмблемы оружия носят подчеркнуто национальный характер, используются не как эмблемы насилия, а как эмблемы национальных особенностей. Это проявляется в том, что избирается намеренно не только холодное, личное оружие, но и его наиболее примитивные древние формы (копье, дротик) или такие ярко выраженные национальные виды, как ножи наваху (у Непала) и тесаки (у Анголы). Особенную склонность к изображению оружия в государственных гербах проявляют латиноамериканские страны (Гватемала, Панама, Боливия, Эквадор, Гаити, Венесуэла), для которых оружейные эмблемы олицетворяют память об освободительных войнах с Испанией в начале XIX века, арабские страны (Иордания, Саудовская Аравия, Оман), связывающие с оружием понятия независимости и национальной чести, и молодые африканские страны (Заир, Уганда, Танзания, Свазиленд, Сомали, Бурунди, Джибути, Нигер), для которых копье или дротик — символ их национальной особенности, символ готовности отстаивать с оружием в руках свою национальную самобытность.

У двух африканских стран — Мозамбика и Мадагаскара — в гербе современное огнестрельное оружие — автомат и винтовка символизируют их готовность бороться с колониализмом не на жизнь, а на смерть. В условиях такого «прифронтового» государства, как Мозамбик, продолжающего вести военные действия с проникающими на его территорию диверсионными группами и десантами из ЮАР, использование оружия как эмблемы вполне оправданно и понятно его народу как постоянное напоминание о том, что борьба с колониализмом еще далеко не окончена. Несомненно и то, что оружие в условиях африканского быта и истории символизирует личную независимость и безопасность, и поэтому введение оружейных эмблем в африканские гербы тесно связано с африканской национальной традицией и символикой.

*О принципиально отрицательном отношении к оружейной символике и эмблематике, высказанном В. И. Лениным при обсуждении проекта советского герба, см. в статье «Меч».

96. ОСЕЛ в эмблематическом представлении большинства европейских народов, в том числе и в нашей стране, олицетворяет глупость и тупое упрямство. Традиция эта идет еще с эпохи средневековья, от первых просветителей и критиков церкви, которые изображали аллегорию глупости с ослиными ушами или папу римского с ослиной головой в тиаре. Дело в том, что в библейских сказаниях осел — весьма почтенное животное. На осликах прибывают волхвы к только что родившемуся Христу, на осле путешествует все святое семейство, Валаамова ослица по внушению бога обретает дар речи, чтобы предупредить об опасности своего седока, и т. д., и т. п. Словом, осел играет в Библии далеко не последнюю роль в жизни человека, полностью соответствуя тем представлениям о нем как о воплощении трудолюбия и безропотного выполнения тяжелых обязанностей, которое издавна существовало и существует до сих пор в странах Ближнего и Среднего Востока, где ослики являются основными тягловыми и транспортными домашними животными и где их выносливость, неприхотливость умеют ценить. Для критиков церкви, появившихся в эпоху Возрождения в странах Центральной и Западной Европы (в Германии, Нидерландах, Англии), где об осле знали лишь понаслышке, было важно дискредитировать католическую церковь, и потому именно осел как якобы глупое животное был избран мишенью для насмешек, которые незаметно переносились с этого почтенного «церковного» животного на саму церковь. Постепенно осел вошел через литературу эпохи Просвещения (Эразм Роттердамский), через басни Лафонтена, а от него и через басни нашего баснописца Крылова в число таких словесных символов и говорящих эмблем, которые олицетворяли глупость. Такое представление особенно укоренилось в тех странах, где не было ослов и не знали об их истинных качествах: в России, Германии, Голландии, Чехии, Польше, Скандинавских странах.

В то же время в чрезвычайно религиозной и сектантской среде новопоселенцев в Америке и, следовательно, в образовавшихся позднее Соединенных Штатах Америки отрицательное отношение европейских вольнодумцев и атеистов к ослу как к символу церковной глупости вовсе не было распространено.

В этой среде, наоборот, сохранялось библейское представление об осле как о воплощении трудолюбия, нетребовательности, простоты, как о самом безответном народном домашнем животном, как об олицетворении скромного, подлинного труженика, могущего служить эмблемой демократии.

Не удивительно поэтому, что демократическая партия в Соединенных Штатах (тогда — демократические республиканцы), создававшаяся в период с 1825 по 1829 год и состоявшая в то время в значительной степени из представителей южных штагов, где на плантациях весьма интенсивно использовались ослы как тягловое и транспортное животное (наряду с мулами), взяла своей эмблемой осла, стремясь не только подчеркнуть свою связь с земледелием и торговлей как основой благосостояния народа, но и особенно намекнуть на то, что их политика идет,

дескать, непосредственно от бога, внушена свыше, подобно тому как посредством ослицы бог возвестил свою волю Валааму. Проводя далее сравнение своей эмблемы — осла — с Валаамовой ослицей, лидер партии демократов Мартин ван Бурен и генерал Джексон подчеркивали, что осел символизирует существо, посредством которого бог предостерегает людей от алчности, от действий, направленных против народа (коррупции, подкупа, подтасовки голосов на выборах).

Хотя в политической литературе всегда подчеркивается (и притом справедливо) отсутствие существенных различий между партиями демократов и республиканцев в США, однако это вовсе не значит, что между этими партиями нет чисто внешних, видимых на поверхности, зримых различий как в период избирательных кампаний, так и в их повседневной деятельности. Если бы таких различий не было, то при отсутствии отличий в существе политической линии эти партии не смогли бы проводить и осуществлять свои политические планы, собирать вокруг себя или привлекать к себе различные слои избирателей, нуждающихся в том, чтобы ощущать именно зримые, фиксируемые отличия этих партий.

В этой связи эмблема осла (у демократов) и эмблема слона (у республиканцев) и являются теми внешними объектами, которые символизируют всю политику этих партий. В то время как республиканцы подчеркивают мощь, помпезность, импозантность и даже стремление идти напролом, как слон, в своих политических выступлениях, демократы держатся более скромно, даже в известной степени подчеркивают свою «серость» (эпитет «серый» — синоним осла, широко введенный в мировую литературу еще Сервантесом).

В конце 1985 года в советской печати промелькнуло сообщение о том, что демократическая партия США будто бы приняла решение сменить свою эмблему — осла — в силу как ее непрестижности, так и неясности, как и почему она стала эмблемой партии*. Это сообщение, как и следовало ожидать, было плодом журналистской выдумки и неосведомленности. Эмблема осла, столь непонятная у нас для многих, была и остается престижной в США как напоминание о Валаамовой ослице, и вряд ли демократическая партия пойдет на замену этой исторически проверенной и традиционной библейской эмблемы, служащей в глазах религиозных американцев олицетворением демократии, труженичества и народной гласности.

97. ПАВЛИН — эмблема бессмертия; часто использовалась в Западной Европе и России, но имеет восточное (индийское) происхождение.

Родина павлинов — Южная Азия (Индия, Цейлон, Ява). Индусы с глубокой древности считают павлина священной птицей.

*См. Известия. — 19S5. — 4 дек.

Индуистское духовенство веками подкармливало и охраняло диких павлинов, охотно живущих вблизи храмов целыми стаями в сотни и даже тысячи птиц и составляющих тем самым необычное и яркое украшение этих храмов, так как они степенно разгуливают вокруг них по газонам и дорожкам, как у нас голуби. Никто из индусов не допускает даже мысли убить павлина или причинить ему хотя бы ничтожный вред. Не только необычайная красота этой птицы, выделяющая ее из царства пернатых даже в условиях тропического леса, где, казалось бы, трудно удивить яркостью оперения, сделала ее в глазах людей священной, но и другие ее удивительные качества: во-первых, хотя павлины ничем не отличаются в смысле пищи от наших кур, они могут бесстрашно нападать даже на очень больших змей и, как правило, быстро и без всякого ущерба для себя убивают их, а частично и поедают. Иметь дикого павлина у себя в саду в условиях Индии — это значит иметь надежную защиту от змей. Уже одно это способно было внушить почтение и уважение к павлину. Второе свойство павлинов не менее удивительно для индусов: во времена редких в Индии резких похолоданий, когда люди, не привыкшие к холоду, гибнут от температуры 0° или даже 3—4 ° тепла, павлины прекрасно переносят даже минусовые температуры. Известны случаи, когда павлинов, заснувших с вечера на деревьях, к утру заносило полностью снегом без всякого вреда для этой удивительной птицы. И, наконец, третье «чудо», связанное с павлином, — это его нетленность. Мясо павлина, если он убит здоровым, а не умер от болезни, не протухает даже в условиях жаркого юга, оно просто ссыхается, затвердевает, каменеет, но не гниет, не издает запаха разложения, оно нетленно.

Именно это послужило уже в глубокой древности причиной того, что павлин стал эмблемой бессмертия; уже греки, узнав через персов о свойствах этой птицы, изображали павлинов, усевшихся на колесницы богов, не только как достойное богов украшение, но и как эмблему бессмертия богов. Не удивительно, что, соединяя в себе столь выдающиеся качества, как красота, бесстрашие в борьбе со змеями (олицетворением зла) и нетленность, павлин стал в глазах людей священной величественной птицей.

Лишь в России, где павлинов стали разводить в некоторых помещичьих хозяйствах в конце XVIII — начале XIX века и где за гибель павлина помещик, разумеется, мог спокойно запороть до смерти нерадивого крестьянина (что случалось весьма часто) ибо птица была ему во всех смыслах дороже человека, на павлинов в крестьянской, а затем и в мещанской среде была перенесена вся невысказанная ненависть раба в отношении хозяина: павлин как «барская птица» был наделен теми чертами, которые были ненавистны крепостному в барине, — надменностью, самодовольством, праздной роскошью. Только в России — и нигде больше в мире — павлина, его образ, его эмблему стали трактовать и позднее объяснять с этих тенденциозных позиций.

98. ПАЛЬМОВАЯ ВЕТВЬ — символ долговечности и одна из эмблем мира; имеет чрезвычайно древнее происхождение; как символический предмет пальмовая ветвь ведет свою историю из Египта и Месопотамии и в античное время была заимствована оттуда и признана также в Древней Элладе. Победителям Олимпийских игр в период их наибольшего развития наряду с венком из ветвей оливы вручалась и пальмовая ветвь, во-первых, как предмет сравнительно редкий в Греции, а во-вторых, потому, что эта ветвь должна была наряду с наградой (венком) означать и личное пожелание здоровья, долголетия победителю (она соответствовала понятию «Долгие лета!»).

Обычна под пальмовой ветвью подразумевалась только ветвь финиковой пальмы, собственно говоря, не ветвь, а ее лист, который обычно достигает от 1 до 2 м длины. Такие листья финиковых пальм использовались как символ долговечности в Малой Азии в погребальных ритуалах, клались на могилы вместо венков, принятых у европейских народов. Однако в Древней Греции и Риме постепенно возобладало значение пальмовой «ветви» как символа мира, поскольку этот смысл был перенесен на лее с оливковой ветви, раз они вручались одновременно. Вместе с тем укрепилось и значение пальмы как награды за победу, в то время как ее первоначальный смысл как символа долговечности постепенно смазался. Поэтому мы до сих пор употребляем выражение «пальма первенства», что должно означать «высшая награда» (т. е. олимпийская). В средние века во время крестовых походов на Ближний Восток древний смысл пальмовой ветви как эмблемы долговечности стал известен рыцарям, и именно в этом смысле она стала вноситься в средневековые гербы XII—XV веков.