Пространство и время. 2012. № 3 (9). С. 125-136

Следует отметить, что истинная история предвоенных событий выставляет польскую политику тех лет в до­вольно неприглядном свете. Очевидно, поэтому и предпринимаются усилия, направленные, с одной стороны, на обвинение во всех бедах других стран, главным образом СССР, а с другой - на формирование в лице Польши обра­за невинного агнца - жертвы «тоталитарных монстров». Самым удивительным во всем этом является то, что глав­ным объектом обвинений при этом является не нацистская Германия, развязавшая 1 сентября 1939 г. агрессию про­тив Польши, а Советский Союз, в течение ряда лет безуспешно пытавшийся подключить Варшаву к усилиям по пресечению агрессивных устремлений Германии и ее союзников. В ряду фальсификаций - попытки доказать сови­новность СССР в развязывании Второй мировой войны и «разделе» Польши, обвинить его в «захвате» польских восточных территорий, пленении сотен тысяч польских военнослужащих и последующем уничтожении более чем двух десятков тысяч из них. Логика фальсификаторов такова: 23 августа 1939 г. был подписан советско-германский договор о ненападении - 1 сентября началась Вторая мировая война (дата хоть и общепринятая, но во многом условная: в мире уже с 1931 г. полыхали разожженные первоначально Японией очаги этой войны, которые 1 сен­тября слились в то, что действительно можно назвать пожаром общемирового масштаба) - в результате произошел раздел Польши - как следствие, на территории СССР в районе Катыни погибли тысячи польских военнопленных.

Между тем и исторический, и международно-правовой, и моральный (если происходившее в период с конца 1910-х по начало 1940-х гг. вообще уместно анализировать, опираясь на категории морали) фон событий был совершенно иным. В немалой степени на негативный характер предвоенного развития оказывали не только агрессивная нацеленность гитлеровской Германии, но и политика военной экспансии милитаристской Японии и антисоветизм польского руководства, видевшего в лице СССР главное препятствие на пути собственной экспан­сионистской (в том числе за счет советских территорий) политики и превращения Польши в великую державу, простирающуюся «от моря до моря». Передел же карты мира по лекалам Второй мировой войны начался много раньше, чем события сентября 1939 г. в Польше, и, не в последнюю очередь, с ее активным участием.

Что касается Польши, то в сложный для молодой Советской России период революционных преобразований, широкой иностранной интервенции и подогреваемой извне Гражданской войны ведомые маршалом Юзефом Пилсудским польские войска захватили в ходе агрессии 1919-1920 гг. Западную Бе­лоруссию и Западную Украину, оккупировав в августе 1919 г. Минск и в мае 1920 г. Киев, по пути грабя, убивая и угоняя в польский полон сотни тысяч тех, кому отнюдь не нужна была «свобода и независимость от коммунистиче­ского режима» и вина которых заключалась лишь в том, что они выступили в защиту Отечества от польских захват­чиков. Истинной трагедией для более чем ста тысяч плененных красноармейцев стало сравнимое с муками ада их пребывание в польском плену, из которого живыми вернулись лишь немногие. Забегая вперед, скажем, что судьба выступивших с оружием в руках против взявших с 17 сентября 1939 г. под свою защиту украинское и белорусское население восточных территорий уже обезглавленной Польши войск Красной Армии и попавших в связи с этим в советский плен польских военнослужащих, сотни тысяч которых смогли влиться в ряды борцов с фашизмом в 1940- е гг., даже с учетом трагедии попавшей под немецкую оккупацию Катыни, не идет ни в какое сравнение с судьбой десятков тысяч сгинувших в польском плену красноармейцев.

У Советского Союза в борьбе за выживание в предвоенные годы фактически не было союзников.

Дело в том, что агрессия Японии в соседней с СССР Маньчжурии в 1931-1932 гг. (ее с полным основанием можно назвать первым очагом будущей мировой войны) получила со стороны стран Запада лишь словесное осужде­ние. Ни в связи с агрессией, ни в связи с демонстративным выходом «обиженной на критику» Японии из Лиги Наций в 1933 г. никаких санкций не последовало. Рубикон был пе­рейден, и руки у агрессора были развязаны, чем Япония не преминула воспользоваться, завершив в 1935 г. захват Севе­ро-Восточного Китая и начав в июле 1937 г. тотальную вой­ну в этой стране, унесшей жизни более 35 млн. китайцев. Несмотря на то, что США, а особенно колониальные Ан­глия, Франция и Голландия имели значительные интересы в Китае, эти акты японской агрессии также были про­игнорированы Западом. Китай оказался в роли умиротворяющей жертвы, приносимой западными державами япон­скому агрессору в расчете на его поворот в сторону СССР.

Но что самое необычное в истории «дальневосточного Мюнхена», так это прямая поддержка экспансионист­ских устремлений Японии со стороны Польши, крайне заинтересованной в ослаблении дальневосточных пределов Советского Союза, что автоматически ослабляло позиции СССР и на его западных границах. Масштабы военно-дипломатической активности Варшавы 1930-х гг. не могут не впечатлять: она затрагивала интересы безопасности Советского Союза не только в Европе, но и в Азии.

Уверенность польских руководителей в том, что все идет к японо-советскому вооруженному конфликту и что он разра­зится не позднее 1935 г., была непоколебима. Как указывал весьма информированный посол Австрии в Праге Ф. Марек, польское правительство в качестве ближайшей геополитиче­ской перспективы рассматривало ситуацию, когда «при ак­тивном участии Японии и посильном участии Германии от России будет отделена Украина».

Очевидно, что расчет на скорое создание условий для но­вой польской агрессии против СССР побудил польское руко­водство торпедировать развернувшиеся в 1934 г. по инициа­тиве СССР и при поддержке Франции переговоры о форми­ровании восточного пакта, направленного на создание систе­мы коллективной безопасности в Европе и охватывающего Советский Союз, Германию, Польшу, Чехословакию, Фин­ляндию, Литву, Латвию и Эстонию. Заключение данного пак­та предполагалось одновременно с франко-советским догово­ром о взаимопомощи. Польша и Германия были едины в неприятии восточного пакта, так как он явно не вписывался в представления руководителей этих государств о перспекти­вах развития ситуации в Евразии и мире в целом. Как писал в июле 1934 г. госсекретарю США К.Хэллу американский по­сол в Москве В. Буллит, отказ Ю. Пилсудского участвовать в восточном пакте мотивирован ожиданием советско-японской войны: маршал не хотел оказаться связанным какими-либо обязательствами на востоке Европы, чтобы «воссоздать там прежнее величие Польши». «Борьба против восточного пак­та, - считает известный дипломат и историк В.М. Фалин, - сближала Варшаву, Берлин и Токио. Пилсудский и Гитлер сговаривались касательно аншлюса Австрии и раздела ЧСР и, главное, о совместных действиях против СССР при ожидав­шихся осложнениях в Дальневосточном регионе. Практиче­скому наполнению «декларации Липский - Нейрат» (январь 1934 г.) стороны придали подчеркнуто русофобскую окраску к вящему удовлетворению Англии. 27 июля 1934 г. немцы и поляки условились, коль скоро восточный пакт состоится, оформить военный союз с Японией и попытаться вовлечь в него Венгрию, Румынию, прибалтов и Финляндию».

Осуждая подписание Советским Союзом договора о не­нападении с Германией, польские историки и политологи не любят вспоминать о том, что самым первым государством, подписавшим в январе 1934 г. аналогичный документ с неза­долго до этого пришедшим к власти гитлеровским режимом, стала Польша. Антисоветские лозунги немецкого фюрера ока­зались настолько близки польскому руководству, что спустя месяц, подбивая Гитлера на войну против СССР, оно гаранти­ровало вермахту «коридор» в сторону советской границы, а 27 сентября 1938 г., в канун мюнхенского сговора, согласовала с Берлином «демаркационную линию» на случай войны с Советским Союзом, к которой она в то время вновь усиленно подталкивала Германию. Вскоре и ряд других госу­дарств, представители которых сегодня морализаторствуют по поводу советской политики в канун Второй мировой войны, в том числе Великобритания (сразу после заключения мюнхенского соглашения), Франция (6 декабря 1938 г.), Латвия и Эстония (в августе 1939 г.) подписали аналогичные декларации и соглашения о ненападении с Герма­нией. США де-факто в течение месяца признали присоединение к Германии Австрии, так же быстро - расчленение Германией, Польшей и Венгрией Чехословакии и незамедлительно (так же как и Лондон с Парижем) – ликвидацию вермахтом ее остатков 15 марта 1939 г. и оккупацию им района Клайпеда (Литва) 22 марта, на остальную часть ко­торой, кстати, претендовала Польша.

Казалось бы, и на Дальнем Востоке, и в центре Европы все шло в соответствии с расчетами агрессоров и их умиро­творителей: в 1938 г. Япония развернула крупный воору­женный конфликт на советской границе в районе озера Хасан, а в мае 1939 г. агрессивную войну против дружествен­ной Советскому Союзу Монголии. Военные действия у реки Халхин-Гол с участием СССР, оказавшего Монголии активную помощь, закончились разгромом японского агрессора и заключением 16 сентября перемирия (заметим, что это произошло уже спустя две недели после общепри­нятого рубежа начала Второй мировой войны).

Страны Запада, особенно США и Англия, выстраивая свою политику, проявили полное равнодушие к судьбе народов Северо-Восточного Китая. Более того, поощряя северное (как они считали, антисоветское) направление японской агрессии, они на протяжении всех 1930-х гг. не только продолжали оказывать Токио экономическую по­мощь и прямую военную поддержку, но и многократно увеличили их размеры. Достаточно сказать, что до 70% американского экспорта в Японию с 1937 г. по июль 1940 г. составляли военные поставки и стратегическое сырье, а не менее 17% стратегических поставок шло сюда из Англии, что способствовало бурной милитаризации, а затем и мас­штабной военной экспансии японского государства. Как отмечалось выше, в общем объеме военно-стратегических поставок свое место заняли и те, которые осуществля­лись Польшей. Свою негативную роль сыграла Великобритания, пойдя в июле 1939 г., в разгар событий на Халхин- Голе, на подписание соглашения Ариты - Крейги, в котором Лондон признавал «особые права» (т.е. захваты) Япо­нии в Китае и гарантировал невмешательство в действия здесь ее оккупационных властей. Это существенно укреп­ляло позиции Японии в Китае и позволяло японскому командованию смелее использовать войска из состава дисло­цированных здесь Экспедиционных сил на халхинголском направлении, после того как в июле японцы потерпели поражение в Баинцаганском сражении. Советскому командованию пришлось приложить колоссальные усилия, что­бы, начав 20 августа решительное наступление советско-монгольских войск под командованием Г.К. Жукова, заста­вить Японию просить о перемирии. 16 сентября 1939 г. участниками халхинголского конфликта было подписано соглашение о прекращении военных действий. Японская авантюра потерпела полный провал, сказавшийся на даль­нейшем ходе уже начавшейся Второй мировой войны. Но прежде чем это случилось, СССР в течение всего этого пери­ода был вынужден предпринимать меры по недопущению аналогичного развития событий и у своих западных границ.

Дело в том, что точно такую же политику страны Запада стали проводить и в Европе, что и вылилось в 1938 г. в под­писание Англией и Францией с теми же антисоветскими це­лями мюнхенского соглашения с Гитлером и Муссолини, что привело к полной ликвидации в марте 1939 г. Чехословакии.

В канун приветствовавшегося Варшавой аншлюса Ав­стрии министр иностранных дел Польши Ю. Бек увязывал германские претензии на родину Гитлера с польскими пла­нами по «освоению» Литвы. Сговор был скреплен заявлени­ями Бек - Герингу (январь 1938 г.) и Геринг - послу Липскому (март 1938 г.). В предвидении отрицательной реакции на это СССР представители рейха предложили условиться о «польско-германском военном сотрудничестве против Рос­сии», на что 17 марта Липскому было дано указание Варша­вы информировать Геринга о готовности Польши учесть ин­тересы рейха в контексте «возможной акции». Имелось в виду, что польские и германские войска войдут в соответ­ствующие районы Литвы одновременно. Антилитовскую агрессию сорвало лишь твердое советское предостережение.

Постепенное разрастание двух очагов агрессии у восточ­ных и западных границ СССР наряду с откровенной полити­кой потворства этому со стороны США, Англии и Франции, таким образом, реально угрожало созданием единого импе­риалистического фронта борьбы против Советского Союза. Первым практическим шагом в организации глобального антисоветского альянса стало заключение 25 ноября 1936 г. между Германией и Японией Антикоминтерновского пакта, к которому в 1937 г. присоединилась Италия, а за ней ряд дру­гих стран, в том числе (об этом редко упоминается) в феврале 1939 г. - подвассальная Японии и граничащая с СССР Маньчжоу-го, с чьей территории и развернулась спустя три месяца агрессия в районе реки Халхин-Гол. К Антикоминтерновскому пакту примерялась и Польша, но, очевидно, широко декларируемая узкая идеологическая направленность пакта была недостаточным основанием для подклю­чения к нему Варшавы, хотя его антисоветская нацеленность и подтвердилась полностью, когда стало известно до­водимое далеко не до всех специальное секретное соглашение к пакту, статья первая которого прямо предусматри­вала совместные меры борьбы против СССР.

В связи с тем, что создание системы коллективной безопасности в форме, которую предлагал ранее Совет­ский Союз, оказалось невозможным (Восточный, Тихоокеанский пакты так и не были заключены, советско-чехословацкий договор был перечеркнут мюнхенским сговором; из-за этого утратил свою фактическую ценность договор с Францией; Польша, Венгрия, Румыния и Болгария все явственнее демонстрировали стремление присо­единиться к фашистско-милитаристскому блоку; переговоры с Англией и Францией зашли в тупик; японская агрессия против МНР продолжалась, а все это вместе взятое, означало рост непосредственной угрозы СССР), перед советской внешней политикой во второй половине августа 1939 г. вырисовывались довольно ограниченные возможности реагирования на ситуацию: 1) остаться в изоляции, сделав упор на собственные силы, проведение самостоятельной внешней политики и подготовку к скорой войне на два фронта; 2) нормализовать свои отноше­ния с Германией и Японией, а в случае расширения ими агрессии путем нейтралитета и создания «пояса безопас­ности» обеспечить себе необходимое время и возможность подготовиться к худшему развитию событий.

Очевидно, что реализация первого варианта не гарантировала в тех условиях Советскому Союзу не только безопасность, но и, вероятно, выживание. В этой ситуации в 1939 г. СССР оказался в положении международ­ной изоляции. Учитывая поддержку Мюнхенского договора со стороны США и Японии, непосредственное участие Польши одновременно с Германией и Венгрией в разделе Чехословакии и «невмешательство» стран Запада в события в Китае и Монголии, советское руководство в условиях вооруженного конфликта у реки Халхин-Гол не могло не задуматься о поиске реальных путей укрепления безопасности своей страны и пошло в ответ на настойчивые инициативы Берлина на переговоры с Германией о расширении экономического со­трудничества, которые вскоре по инициативе Берлина переросли в подготовку пакта о ненападении.

Вся совокупность этих внешних факторов, прозрачность намерений Гитлера вторгнуться в Польшу, что СССР в одиночку предотвратить не мог, в то время как Варшава всячески противилась акциям, направленным на обузда­ние агрессора (в частности, Польша наряду с Англией была главным препятствием на пути к положительному ре­зультату в ходе так и окончившихся безрезультатно многомесячных переговоров по общей декларации Англии, Франции, СССР и Польши), и понимание того, что СССР не был готов противостоять вероятному нападению вер­махта на советскую территорию, да еще в условиях жесткой конфронтации с Японией, очевидно, привели И.В. Ста­лина 19-20 августа 1939 г. к окончательному решению заключить договор о ненападении с Германией. При этом все же не исключалась возможность достигнуть соглашения на переговорах с Англией и Францией «в последний час». Подписывая договор о ненападении с Германией, Советский Союз оказался последним, кто это сделал. В 1938 г. после Мюнхена на это пошли Англия и Франция, а еще раньше, в 1934 г., Польша.

Одновременно, что немаловажно, СССР рассчитывал (не без учета позиции Германии и ее влияния на То­кио) разблокировать военный конфликт на реке Халхин-Гол и принять меры к ослаблению непосредственной конфронтации с Японией.

Озабоченность Москвы японской угрозой просматривается сквозь ряд документов, предшествовавших подписанию договора о ненападении.

15 августа посол Германии в Москве Ф. Шуленбург сообщил в германское МИД о том, что в беседе с ним в этот день председатель правительства, министр иностранных дел СССР В.М. Молотов, затронув вопрос о пакте о ненападении, спросил также, «готово ли германское правительство повлиять на Японию с целью улучшения советско-японских отношений и урегулирования пограничных конфликтов». Уже в ходе визита в СССР для подписания пакта о ненападении И. Риббентроп заявил в ночь с 23 на 24 августа в беседе с И.В. Сталиным и В.М. Молотовым, что Германия в состоянии, «имея хорошие отношения с Японией, внести действительный вклад в дело улаживания разногласий между Советским Союзом и Японией» и что, если Сталин и советское правительство желают этого, то он готов действовать в этом направлении и соответствующим образом использует свое влияние на японское правительство. Более того, Риббентроп заявил, что он уже вел «на протяжении месяцев» беседы с японским послом в Берлине «для улучшения советско-японских отношений».

Неожиданный политический маневр Германии - подписание с находившимся с Японией в состоянии войны Советским Союзом договора о ненападении был воспринят в Токио как вероломство и нарушение положений направленного против СССР Антикоминтерновского пакта, по которому подписавшие его стороны обязались «без взаимного согласия» не заключать с Советским Союзом «каких-либо политических договоров, которые противоре­чили бы духу настоящего соглашения».

Военное поражение Японии, таким образом, сопровождалось поражением политическим. Подписание советско-германского договора о ненападении об­рушило и великодержавные планы польского руководства. Гит­леровское руководство тщательно прощупывало, насколько Польша созрела к превращению сотрудничества, сложившегося в период ликвидации Австрии и Чехословакии, а также при ее параллельных контактах с Японией в военный союз против СССР. Принципиальных возражений относительно скоордини­рованного продвижения на восток у Варшавы не возникло. Единственное условие, выдвигавшееся ею в ходе переговоров 24 октября 1938 г. Ю.Липского и 6 и 26 января 1939 г. Ю. Бека с И. Риббентропом, заключалось в том, что вермахт должен был обрушиться на «большевистскую Россию» в обход Польши, к примеру, через Прибалтику или Румынию, уступить Польше Украину, подарив ей выход к Черному морю, и Литву, что укрепляло ее позиции на Балтике. Устраивал ли такой подход Германию, полякам стало известно лишь 1 сентября 1939 г. Очевидно, что Варшава в своих расчетах жестоко ошиблась: Берлину не нужен был еще один гегемон - конкурент на евразийском пространстве. Стратегическое поражение по­терпело, однако, и гитлеровское руководство Германии: подписание пакта Молотова - Риббентропа и победа совет­ско-монгольских войск во главе с Г.К. Жуковым на Халхин-Голе отняли у Гитлера важного союзника в предстояв­шей войне против СССР, ослабили фашистско-милитаристский блок в разворачивавшейся коалиционной мировой войне. Есть все основания считать, что возникшая в оси Токио - Берлин трещина впоследствии способствовала тому, что Япония не пожелала безоглядно следовать за Германией в агрессии против Советского Союза, отпла­тив Гитлеру подписанием с Москвой пакта о нейтралитете в апреле 1941 г. Уже это одно говорит в пользу це­лесообразности подписания пакта о ненападении с Германией.

Итак. При всех морально-политических издержках советско-германского со­глашения Советский Союз, однако, шел на такой же шаг не по своей доброй воле, а по суровой необходимости, ибо оно отодвигало германскую агрессию против СССР, по крайней мере, на 1,5 года, выбивало из игры амби­циозную и крайне опасною Польшу, приостанавливало движение «на север» Японии, объективно ослабляло Антикоминтерновский пакт, оттягивало сроки заключения между агрессорами военного пакта и снимало, хотя бы на время, угрозу войны на два фронта.