Происхождение социального неравенства и государства

XVIII век — век Просвещения, расцвета наук и искусств и все­общего преклонения перед ними. Почему же, по мнению Руссо, воз­рождение наук и искусств способствовало не очищению нравов, как Думали многие, а напротив — их порче? Дело в том, что цивилиза­ция извращает естественную простоту человека, пусть грубую, но зато искреннюю и честную, а науки и искусства оказываются лишь ширмой, за которой скрываются многочисленные пороки, порожда­емые цивилизацией. «...Если бы житель каких-нибудь отдаленных стран попытался создать себе представление о европейских нравах, исходя из состояния наук в наших странах, из совершенства наших искусств, из благопристойности наших театральных представлений, ³ мягкости наших манер, из приветливости наших речей и из того, ^ак -чюди всякого возраста от утренней зари до заката солнца, каза­ть бы, только и делают, что наперебой стараются перещеголять

Раздел II/ ПОЛИТИЧЕСКИЕ И ПРАВОВЫЕ УЧЕНИЯ ВОЗРОЖДЕНИЯ И НОВОГО ВРЕМЕНИ

друг друга в услужливости, — то у этого чужеземца сложилось бы о наших нравах представление как раз обратное тому, что они собой представляют в действительности».⁷ Сказанное характерно не только для Европы. Это происходит везде, где появляется цивилизованный человек — лицемерный и лживый, будьто Греция, Рим, Египет или Китай.

Науки и искусства, с одной стороны, скрывают пороки, а с дру­гой — ими же и порождаются. Так, «астрономия родилась из суеве­рий; красноречие — из честолюбия, ненависти, лести и лжи; гео­метрия — из скупости; физика — из праздного любопытства, — все они, даже сама мораль вмести с ними, — из человеческой гордыни» (с. 19). Они питают стремление к роскоши, праздности, вызывают потерю времени и т. д. В конечном счете Руссо смягчает свою пози­цию и заявляет, что право заниматься науками и искусствами следует предоставить немногим. Он очень высоко оценивает роль этих не­многих в жизни обществ и разделяет идею о необходимости соеди­нения власти и знания: «...пусть первоклассные ученые получат при дворе почетный кров; пусть они получат там единственную достойную их награду: возможность содействовать своим влиянием счастью народов, которые они научат мудрости; лишь тогда увидят люди, на что способны добродетель, наука и власть, возбуждаемые духом бла­городного соревнования и действующие в согласии на благо чело­веческому роду. Но до тех пор, пока с одной стороны будет только власть, а с другой — только знание и мудрость, ученые редко будут думать о великих вещах, государи будут совершать хорошие поступки еще реже, а народы будут все так же порочны, испорчены и несчастны» (с. 29). Таким образом, Руссо вовсе не отрицает пользу просвеще­ния как такового.

Для того чтобы определитьисточник происхомодения неравен­ства между людьми, Руссо предлагает исходить из гипотезыестест­венного состояния и соответственноестественного человека. Он

полагает, что следует «выделить то, что врождено и что искусствен­но в теперешней природе человека, и вполне познать состояние, ко­торое более не существует, которое быть может никогда не сущест­вовало, которое, вероятно, не будет никогда существовать и о котором нужно все же иметь правильное представление, чтобы как следует судить о нынешнем состоянии» (с. 41). Вся первая часть «Рассуждения

7 Руссо Ж. Ж. Трактаты. М., 1969. С. 14.-даются в тексте главы.

• Далее ссылки на это издание

 

ЖАНЖАК РУССО

происхождении и основаниях неравенства между людьми» и по­священа описанию естественного состояния человека таким, каким руссо его себе представлял.

На первой стадии человек еще животное. «Я вижу, — пишет д .— утоляет оно свой голод под каким-нибудь дубом и жажду — из первого встретившегося ему ручья; как находит оно ложе свое под тем же деревом, что доставило ему пищу, — и вот уже удовлет­ворены все его потребности» (с. 47-48). В общем, это сильный и храбрый дикарь, не знающий болезней, с хорошо развитым зрением, слухом и обонянием; он еще зверь, поэтому ему не ведомы ни пороки, ни добродетели, он существо асоциальное, так как ни в чем и ни в ком не нуждается, все, что ему необходимо, — это «пища, самка и отдых», и все, чего он боится, — это «боль и голод» (с. 53).

Но это животное — дикарь отличалось от всех прочих животных тем, что имело способность к самосовершенствованию и, совершен­ствуясь, оно становилось человеком и постепенно приобретало все свойственные человеку пороки.

Тому, как это произошло, посвящена вторая часть «Рассужде­ния о происхождении и основаниях неравенства между людьми». Начинает ее Руссо сюжетом, ставшим впоследствии чрезвычайно знаменитым: «Первый, кто, огородив участок земли, придумал зая­вить: "Это мое!" и нашел людей достаточно простодушных, чтобы тому поверить, был подлинным основателем гражданского общества. От скольких преступлений, войн, убийств, несчастий и ужасов убе­рег бы род человеческий тот, кто, выдернув колья или засыпав ров, крикнул бы себе подобным: "Остерегитесь слушать этого обманщика;

вы погибли, если забудете, что плоды земли — для всех, сама она — ничья!"» (с. 72). Таким образом, поворотным пунктом в истории че­ловечества стало появлениечастной собственности. И, конечно, это ^cлyчилocь не в результате случайного обмана, как может показаться.

Руссо полагает, что ко времени описанной им истории уже сло­жились объективные условия для появления частной собственности. Человеческий род множился, жизнь становилась все более сложной, человек постепенно начинает осознавать, в чем именно состоит его "лагополучие, и стремиться к нему. Когда же для удовлетворения "нтересов человека требовалась помощь других, то он старался по-•"учить ее, т. е. становилсяСоциальным существом. А раз так, то ^он стал способен отличать те редкие случаи, когда общие интересы зволяли ему рассчитывать на содействие ему подобных, и те случаи,

Раздел III ПОЛИТИЧЕСКИЕ И ПРАВОВЫЕ УЧЕНИЯ ВОЗРОЖДЕНИЯ И НОВОГО ВРЕМЕНИ

еще более редкие, когда соперничество заставляло его их остере­гаться» (с. 74). Появляются и понятия о взаимных обязательствах и общий язык, меняется образ жизни — он становится оседлым, обра­зуются семьи и семейные жилища, распределяются обязанности между мужчинами и женщинами и т. д. Люди сближаются между собой. Они «соединяются в разные стада и, наконец, образуют в каж­дой стране отдельный народ, объединенный нравами и обычаями не какими-нибудь уставами и законами, а одинаковым образом жизни, одинаковым питанием и общим влиянием климата» (с. 76). Обще­ние делается все более и более тесным, люди присматриваются друг к другу, появляется любовь, а с ней и ревность, и «нежнейшей из страстей приносится в жертву человеческая кровь» (с. 77).

Особое значение приобретает уважение со стороны других:

«Тот, кто лучше всех пел или плясал, самый сильный, самый краси­вый, самый ловкий, самый красноречивый, становился наиболее уважаемым, — это и было первым шагом к неравенству и к пороку. Из этих первых предпочтений родились, с одной стороны, тщеславие и презрение, а с другой — стыд и зависть; и брожение, вызванное этою новой закваскою, дало в конце концов соединения, гибельные для счастья и невинности». Появляются понятия зла, обиды. «А так как каждый платил за презрение, ему оказанное, сообразно тому, насколько значительным он считал себя, то месть стала ужасною, а люди — кровожадными и жестокими» (с. 77).

Руссо подчеркивает, что человек жесток не от природы, как думал Гоббс, а становится таким по мере отдаления от естественно­го состояния. Вместе с тем он полагает, что именно этот период, «лежащий как раз посредине между безразличием первоначального состояния и бурной деятельностью нашего, должен был быть эпохой самой счастливою и самой продолжительною», что «это состояние является настоящей юностью мира, и все его дальнейшее развитие представляет собою, по видимости, шаги к совершенствованию инди­вида, а на деле — к одряхлению рода» (с. 78).

Начинается процессразделения труда, появляются ремесла («искусство добывания и обработки металлов») и земледелие. Неиз­бежным следствием последнего стал раздел земли и соответственно установление частной собственности на нее. Следствием же част­ной собственности на землю оказывается потребность в «уставах правосудия». Естественное неравенство людей усугубляется и делает­ся более ощутимым. Наконец, появляются бедные и богатые, и вражда

д7 _____ЖАНЖ.АК РУССО

межДУ людьми достигает апогея. Вот тогда-то и начинается война между людьми. «Нарождающееся общество пришло в состояние самой страшной войны: человеческий род, погрязший в пороках и отчаявшийся, не мог уже ни вернуться назад, ни отказаться от зло­счастных приобретений, им сделанных; он только позорил себя, упот­ребив во зло способности, делающие ему честь, и сам привел себя

на край гибели» (с. 82).

Разумеется, что убытки от войны терпели прежде всего бога­тые. И в голове одного из них родился коварный замысел — создать государство якобы для защиты всех и ради общей пользы. «Давайте объединимся, — сказал он им (Руссо воспроизводит речь хитрого богача. — И. К.), — чтобы оградить от угнетения слабых, сдержать честолюбивых и обеспечить каждому обладание тем, что ему при­надлежит: давайте установим судебные уставы и мировые суды, с которыми все обязаны будут согласовываться, которые будут нелице­приятны и будут в некотором роде исправлять превратности судьбы, подчиняя в равной степени могущественного и слабого взаимным обязательствам. Словом, вместо того, чтобы обращать наши силы против себя самих, давайте соединим их в одну высшую власть, кото­рая будет править нами, согласно мудрым законам, власть, которая будет оказывать покровительство и защиту всем членам ассоциации, отражать натиск общих врагов и поддерживать среди нас вечное со­гласие» (с. 83-84).

Здесь Руссо достаточно точно изложилдоговор об образова­нии государства, разработанный в руслелиберальной традиции. Однако расценивает он договор не более как обман, как заговор бо­гачей. На самом деле созданное таким образом государство никогда не защищало слабых, не сдерживало честолюбивых и уж, конечно, никогда не обеспечивало равенства перед законом и судом. Создан­ные законы «наложили новые путы на слабого и придали новые силы богатому, безвозвратно уничтожили естественную свободу, навсегда Установили закон собственности и неравенства, превратили ловкую Узурпацию в незыблемое право и ради выгоды нескольких често­любцев обрекли с тех пор весь человеческий род на труд, рабство и нищету» (с. 84).

Образование государства завершилось установлением магист­ратур, т. е. публичная власть была вручена отдельным лицам. Они Д°лжны были бы быть лишь служителями закона и стремиться общей пользе. На деле же все происходило наоборот: честолюбие

Раздел III ПОЛИТИЧЕСКИЕ И ПРАВОВЫЕ УЧЕНИЯ ВОЗРОЖДЕНИЯ И НОВОГО ВРЕМЕН^

магистратов неизбежно приводило к злоупотреблениям. Вскоре власть сделалась наследственной. «И таким образом, правители, став наследственными, привыкли рассматривать свою магистратуру как семейное имущество, а самих себя — как собственников Государ­ства, которого они первоначально были лишь должностными лицами-называть сограждан своих своими рабами, причислять их, как скот

к вещам, им принадлежащим, и называть самих себя богоравными и царями царей» (с. 92).

Процесс происхождения неравенства состоит, таким образом из нескольких этапов все большего и большего закабаления людей. «Если мы проследим поступательное развитие неравенства во вре­мя этих разнообразных переворотов, — пишет Руссо, — то обнару­жим, что установление Закона и права собственности было здесь первою ступенью, установление магистратуры — второю, третьего же и последнею было превращение власти, основанной на законах, во власть неограниченную» (с. 92). При этом существует еще чет­вертый вид неравенства — неравенство между частными лицами, т. е. между бедными и богатыми. И именно этот вид неравенства по сути дела является определяющим, и, более того, все эти виды неравен­ства «сводятся в конце концов к богатству, ибо оно самым непосред­ственным образом определяет благосостояние, его легче всего пере­давать и поэтому с его помощью можно легко купить все остальное» (с. 93-94).

Так был достигнут последний предел неравенства. Здесь от­дельные лица вновь становятся равными, «ибо они суть ничто...» (с. 95). Круг замкнулся. Человечество прошло путьот естественного равенства к равенству в рабстве, свойственному деспотическому государству. Однако Руссо отнюдь не анархист, не в государстве как таковом, и даже не в собственности как таковой, а в предрассудках и пороках, порождаемых неправильной организацией государства и неправильным распределением собственности, видит он вселенское зло. Он не призывает вернуться в первобытное состояние, как это показалось некоторым, в частности Вольтеру. Нет, Руссо подчерки­вает необходимость и полезность государственной организации об­щества. И эта необходимость понималась людьми, поэтому-то обман и удался. Государство необходимо. Но какое? Посвящая «Рассуждение о происхождении и основаниях неравенства между людьми» гражда­нам Женевской республики, Руссо описывает то государство, в кото­ром хотел бы жить: «Я желал бы родиться в стране, где у суверена

Гм»а7^.___ЖАНЖАК РУССО

у народа могли бы быть только одни и те же интересы... Я хотел бы жить и умереть свободным... Я бы хотел, чтобы никто в Государстве не мог ставить себя выше Закона... Я попытался бы найти страну, где право законодательства принадлежало бы всем гражданам...»

(с.32-33).

Каким же образом должно быть организовано это государство,

какова должна быть его конституция? Этой проблеме Руссо посвя­щает свой самый знаменитый трактат «Об общественном договоре, или принципы политического права», в котором сформулирована его политическая утопия.

Политическая утопия

Руссо убежден, что человек по природе своейсвободен и что его несвободное состояние есть некое извращение. «Человек рождается свободным, но повсюду он в оковах», — так звучит первая строка пер­вой главы «Общественного договора» (с. 152). Это положение совер­шенно ненормальное, не могут люди, находясь в здравом уме, отка­заться от своей свободы. По этому поводу он вступает в полемику с Гроцием, полагавшим, что народ может заключить любой договор, в том числе и договор о передаче себя в рабство. «Отказаться от своей свободы — это значит отречься от своего человеческого достоин­ства, — пишет Руссо, — от прав человеческой природы, даже от ее обязанностей. Невозможно никакое возмещение для того, кто от все­го отказывается. Подобный отказ несовместим с природою человека;

лишить человека свободы воли — это значит лишить его действия какой-либо нравственности. Наконец, бесполезно и противоречиво такое соглашение, когда, с одной стороны, выговаривается неограни­ченная власть, а с другой — безграничное повиновение» (с. 156). Ра­зумеется, человека и даже целый народ можно лишить свободы си-яои, но этот факт не может породить обязанности подчиняться. Сила не порождает право. «Но что же это за право, — вопрошает Руссо, — второе исчезает, как только прекращается действие силы?.. Отсюда ьидно, что слово право ничего не прибавляет к силе. Оно здесь просто иичего не значит». Поэтому «сила не творит право», «люди обязаны повиноваться только властям законным» (с. 155).

Каково жезаконное основание для повиновения и как, пови-Уясь, оставаться свободным? Вот вопрос вопросов. Надо, полагает

Раздел HI ПОЛИТИЧЕСКИЕ И ПРАВОВЫЕ УЧЕНИЯ ВОЗРОЖДЕНИЯ И НОВОГО ВРЕМРнц

Руссо, «найти такую форму ассоциации, которая защищает и отражает всею общею силою личность и имущество каждого из членов ассо­циации и благодаря которой каждый, соединяясь со всеми, подчиня­ется, однако, только самому себе и остается свободным, как и прежде» (с.160).

Итак, проблема свободы переводится Руссо в контекст подчи­нения, а именно подчинения самому себе: свободен тот, кто руко­водствуется своей собственной волей. А что касается равенства, то оно означает некое равенство условий, соблюсти которое можно только в том случае, если все заключающие соглашение в равной степени отказываются от всех своих естественных прав. Поэтому суть дого­вора об образовании ассоциации заключается в том, что происходит «полное отчуждение каждого из членов ассоциации со всеми его правами в пользу всей общины; ибо, во-первых, если каждый отдает себя всецело, то создаются условия, равные для всех; а раз условия равны для всех, то никто не заинтересован в том, чтобы делать их обременительными для других». Полнота отчуждения прав — обя­зательное условие, ибо, если кто-то сохранит какие-либо права, то естественное состояние будет продолжаться. «Наконец, каждый, подчиняя себя всем, не подчиняет себя никому в отдельности, и так как нет ни одного члена ассоциации, в отношении которого остальные не приобретали бы тех же прав, которые они уступили ему по отно­шению к себе, то каждый приобретает эквивалент того, что теряет, и получает больше силы для сохранения того, что имеет» (с. 161).

Таким образом, создается некое «условное коллективное Целое», имеющее «свое общее я, свою жизнь и волю». Строго говоря, соб­ственно государство у Руссо представленосувереном — носителем общей воли и правительством — институтом, ее исполняющим. До­говор об образовании «коллективного целого» естьдоговор об обра­зовании суверена. Звучит он так: «Каждый из нас передает в общее достояние и ставит под высшее руководство общей воли свою лич­ность и все свои силы, и в результате для нас всех вместе каждый член превращается в нераздельную часть целого» (с. 161). Понятие общей воли — основное во всей политической теории Руссо, оно

имеет конституирующее значение. Но какой же смысл вкладывается в него?

Общая воля — это не воля всех и даже не воля большинства, что, казалось бы, следует из смысла слов. Для Руссо это скорее не­кий объективно существующий интерес, который может осознаваться

ЖАНЖАКРУССО

всеми или большинством в каждом конкретном случае (чаще всего так и бывает), но может и не осознаваться, что, собственно говоря, на содержание общей воли не влияет. Пытаясь объяснить, что же представляет собой общая воля, Руссо проводит различие между обшей волей и волей всех. Последняя есть не более «чем изъявление частных воль». Для того чтобы из суммы противоречивых частных воль вывести значение общей воли, достаточно отбросить крайности. «Но отбросьте, — пишет он, — из этих изъявлений воли взаимно уничтожающиеся крайности; в результате сложения оставшихся рас­хождений получится общая воля» (с. 170).

Конечно, Руссо не столь наивен, чтобы заменять политику ариф­метикой. Да и не в арифметике здесь дело, а в том, что индивид вы­ступает у Руссо в двух ипостасях: как член суверена, т. е. как граж­данин, представляющий наравне с другими общую волю, и как частное лицо, т. е. носитель частной воли, которая может и не совпадать с об­щей. Аналогично и народ в целом может выступать в качестве суве­рена и носителя общей воли и в качестве совокупности частных лиц, никакого отношения к осуществлению власти не имеющей; в данном случае люди являются не гражданами, но подданными, обязанными выполнять решения общей воли.

В связи с этим, «поскольку каждый выступает в двояком каче­стве, решение, принятое всем народом, может иметь обязательную силу в области отношений всех подданных к суверену, но не может по противоположной причине наложить на суверена обязательства по отношению к себе самому... следовательно, если бы суверен пред­писал себе такой закон, от которого он не смог бы себя освободить, — это противоречило бы самой природе Политического организма» (с. 162). Получается, что суверен свободен от каких-либо обязательств по отношению к поданным, они же, напротив, по отношению к суве­рену имеют одни лишь обязанности. Причем именно такое положение идет всем на пользу, и даже более того, именно так обеспечивается свобода каждого индивида.

Кажется, Руссо впадает в неразрешимое противоречие. Но это "б так. В русле своей логики он совершенно последователен. Ведь и "одданные, и граждане, образующие суверена, — это одни и те же чца, поэтому суверен не может иметь отдельного от них интереса и ^е может нанести вред кому-либо в отдельности, ибо это означало, ^чт0 он наносит вред самому себе. «Суверен, — утверждает Руссо, — уже оилу того, что он существует, является всегда тем, чем он должен

Раздел III ПОЛИТИЧЕСКИЕ И ПРАВОВЫЕ УЧЕНИЯ ВОЗРОЖДЕНИЯ И НОВОГО ВРЕМЕНИ

быть» (с. 163). Он действует всегда прямо, честно, справедливо и к общей пользе. Индивид, подчиняясь его решениям, делается действительно свободным, «ибо поступать лишь под воздействием своего желания есть рабство, а подчиняться закону, который ты сам себе установил есть свобода» (с. 165). При этом обязанность подчиняться распростра­няется и на тех, кто остался в меньшинстве.

Собственно, Локк, Монтескье и другие либералы думали также однако у Руссо совершенно другая аргументация и принципиально иные выводы. Интересы меньшинства для Руссо всегда ошибочны решения же большинства всегда правильны, вернее, ближе всего к истинному значению общей воли: «Чем ближе мнение к полному единодушию, тем явственнее господствует общая воля» (с. 230). Полное же единодушие необходимо только при заключении договора об образовании ассоциации, в остальных же случаях мнение боль­шинства обязательно для меньшинства. Ведь обязательство подчи­няться всем законам, принятым большинством голосов, — одно из условий договора, причем основополагающее. «Гражданин дает со­гласие на все законы, даже на те, которые принимаются вопреки его желанию, и даже на те, которые карают его, если он осмеливается нарушить какой-либо из них. Непременная воля всех членов Госу­дарства — это общая воля; это благодаря ей они, граждане, и свободны. Когда на собрании народа предлагают закон, то членов собрания спрашивают, собственно говоря, не о том, одобряют они это предло­жение или отвергают, а о том, сообразно оно или нет с общей волей, которая есть их воля. Каждый, подавая свой голос, высказывает свое мнение по этому вопросу, и путем подсчета голосов определяется изъявление общей воли. Если одерживает верх мнение, противное моему, то сие доказывает, что я ошибался и что то, что я считал об­щею волею, ею не было. Если бы мое частное мнение возобладало, то я сделал бы не то, чего хотел, вот тогда я не был бы свободен» (с. 231).

Иначе говоря, оказавшийся в меньшинстве не просто должен по процедурным мотивам подчиниться принятому большинством решению, сохраняя при этом право продолжать отстаивать собствен­ную точку зрения. Он обязан признать свои заблуждения и примк­нуть к большинству, причем ради собственной пользы и свободы. Ибо, строго говоря, речь идет не о большинстве и меньшинстве, а об общей и частной воле, и только подчинившись первой, человек де­лается свободным.

ЖАНЖАКРУССО

Глав

Отсюда становится понятной идея Руссо о «принуждении быть гвободным». Упорствующего в своих заблуждениях ради него самого следует заставить отказаться от них и признать правоту общей воли. «Если кто-либо откажется подчиниться общей воле, — пишет Руссо, — то он будет к этому принужден всем Организмом, а это означает не что иное, что его силою принудят быть свободным» (с. 164). Но не приведет ли это к ничем не прикрытой тирании? Руссо полагает, что

ни в коем случае.

Во-первых, общая воля всегда действует справедливо и в инте­ресах всех, даже тех, кто этого не понимает; во-вторых, общая воля имеет объективные границы, определяемые общим интересом, по­этому все, что касается частных интересов, не является объектом общей воли. Однако по этой же причине государство, являясь неким коллективным «я», обладает всей полнотой власти над своими чле­нами. «Подобно тому, как природа наделяет каждого человека неогра­ниченной властью над всеми членами его тела, общественное со­глашение дает Политическому организму неограниченную власть над всеми его членами...» (с. 171).

В связи с этим складывается нечто похожее на систему взаим­ных обязательств между сувереном и подданным: «Все то, чем граж­данин может служить Государству, он должен сделать тотчас же, как только суверен этого потребует, но суверен со своей стороны не мо­жет налагать на подданных узы, бесполезные для общины; он не может даже желать этого, ибо как в силу закона разума, так и в силу закона естественного ничто не совершается без причины». Однако, как видно, со стороны суверена это обязательство имеет не юриди­ческое, а метафизическое значение. Ведь из рассуждений Руссо сле­дует лишь то, что любые узы, накладываемые сувереном на поддан-иых, необходимы и справедливы. Юридическое же значение имеет тот факт, что суверен властвует лишь одним способом — законода­тельствуя, т. е. он принимает решения общего характера, а не каса-^ЮЩиecя кого-либо в частности; «подобно тому как частная воля не Может представлять волю общую, так и общая воля, в свою очередь, изменяет свою природу, если она направлена к частной цели, и не может, как общая, выносить решение ни в отношении какого-нибудь

еловека, ни в отношении какого-нибудь факта». Иными словами, Решения суверена могут иметь только всеобщий характер. Таким разом, реализуется принцип равенства, «всякий акт суверенитета,

•^е- всякий подлинный акт общей воли, налагает обязательства на

Раздел III ПОЛИТИЧЕСКИЕ И ПРАВОВЫЕ УЧЕНИЯ ВОЗРОЖДЕНИЯ И НОВОГО времени

всех граждан или дает преимущества всем в равной мере; так что суверен знает лишь Нацию как целое, и не различает ни одного из тех, кто ее составляет» (с. 172-173).

Соответственно дается иопределение закона: «Когда весь на­род выносит решение, касающееся всего народа, он рассматривает лишь самого себя, и если тогда образуется отношение, то это — от­ношение целого предмета, рассматриваемого с одной точки зрения к целому же предмету, рассматриваемому с другой точки зрения, — без какого-либо разделения этого целого. Тогда сущность того, о чем выносится решение, имеет общий характер, так же как и воля, выно­сящая это решение. Этот именно акт я и называю законом» (с. 177).

Итак, по Руссо, люди как граждане творят законы для себя же, но уже в качестве подданных. Они же, образуя народ, являютсяно­сителем суверенитета, который по сути свой заключается вправе законодательствовать, и это право народ не может передать кому-либо. В связи с этим Руссо является решительным противником пред­ставительства. Посколькусуверенитет неотчуждаем, он не может быть представлен. Депутаты, полагает Руссо, могут быть не более чем уполномоченными народа и ничего не могут решать окончатель­но. «Всякий закон, если народ не утвердил его непосредственно сам, недействителен; это вообще не закон. Английский народ считает себя свободным: он жестоко ошибается. Он свободен только во время выборов членов Парламента: как только они избраны, он ничто» (с. 222). Кроме того,суверенитет неделим, ибо при его разделении мы имеем уже не одну общую волю, а по меньшей мере две частные, не обладающие правом законодательствовать.

Вместе с тем в решениях народа не всегда находит свое выра­жение общая воля. Во-первых, этому мешает наличие «частных ас­социаций», т. е. общественных организаций, которые отстаивают свой особый интерес (с. 170-171), и соответственно когда частные интересы при голосовании берут верх над общими, тогда вместо того, чтобы своим говорить: «выгодно Государству, он говорит: выгодно такому-то человеку или такой то партии, чтобы прошло то или иное мнение» (с. 229). Сказанное означает, что главное заключается не в способе голосования, хотя и это важно, а в том, соответствует или не соответствует решение объективно существующей общей воле. При этом принципиально важно отличать народ от толпы, которая не спо­собна совершить ничего положительного. «Как может слепая толпа, которая часто не знает, чего она хочет, ибо она редко знает, что ей на

ЖАНЖАК РУССО

Глава

пользу, сама совершить столь великое и столь трудное дело, как соз­дание системы законов? Сам по себе народ всегда хочет блага, но сам он не всегда видит, в чем оно. Общая воля всегда направлена верно и прямо, но решение, которое ею руководит, не всегда бывает просвещенным» (с. 178). Однако Руссо не призывает к просвещению народов и правителей, как это делали многие его современники. Выход он видит в другом. Народ нуждается в поводыре — вЗако­нодателе, человеке необыкновенных качеств.

Каждый народ нуждается в человеке, способном предложить ему основные законы, конституцию государства, ибо сам народ соз­дать ее не может. Ликург— вот образец Законодателя. Перед тем как дать законы своему народу, он отрекся от власти, и это принци­пиально важно для Руссо. Роль учредителя республики особая, она не имеет отношения к власти над людьми — это власть высшая:

власть над законами. И эти две власти — власть над людьми и власть над законами — не могут находиться в одних и тех же руках. «Ибо если тот, кто повелевает людьми, не должен властвовать над законами, то и тот, кто властвует над законами, также не должен повелевать людьми. Иначе его законы, орудия его страстей, часто лишь увеко­вечивали бы совершенные им несправедливости; он никогда немогбы избежать того, чтобы частные интересы не искажали святости его создания» (с. 180).

Положение Законодателя весьма сложное. Он мудрец,он видит и понимает гораздо больше простого народа, которому не дано осознать грандиозность его замысла. Ведь «очень широкие планы и слишком далекие предметы равно ему (народу. — И. К.) недоступны». Наси­лие же Законодателю использовать не пристало, поэтому единствен­ным средством убедить народ в правильности законов становится обращение к Богу. Точнее, как пишет Руссо, они (отцы наций, осно­ватели Республик, Законодатели) наделяют «своею собственной муд­ростью богов» (с. 181).

В подтверждение своей мысли он ссылается на Макиавелли. Ссылка вполне уместна. И у Макиавелли, и у Руссо религия стано­вится средством политики. Но как бы ни был мудр законодатель, Успех не всегда гарантирован, ибо не все народы способны воспри­нять даруемые законы. Одни еще не созрели, другие уже развраще-

^ы- Примером народа, еще не вступившего в пору зрелости, служат Русские. Руссо поэтому отрицательно оценивает петровские рефор-

ы. «Русские никогда не станут истинно цивилизованными, так как

Раздел III ПСМИТИЧЕСКИЕ И ПРАВОВЫЕ УЧЕНИЯ ВОЗРОЖДЕНИЯ И НОВОГО времени

они подверглись цивилизации слишком рано. Петр обладал талантами подражательными, у него не было подлинного гения, того, что творит и создает все из ничего... Он понимал, что его народ был диким, но совершено не понял, что он еще не созрел для уставов гражданского общества. Он хотел сразу просветить и благоустроить свой народ, в то время как его надо было еще приучить к трудностям этого. Он хотел сначала создать немцев, англичан, когда надо было начать с того чтобы создавать русских» (с. 183).

Впрочем, и на Европу Руссо смотрит весьма пессимистично. Лишь корсиканцы, по его мнению, — народ, способный воспринять правильные законы. Это народ, находящийся в периоде юности. Он, «будучи уже объединен в каком-либо союзе происхождением, выго­дой или соглашением, вообще еще не знал на себе подлинного ярма законов»; у него «нет ни глубоко укоренившихся обычаев, ни глубоко укоренившихся предрассудков... Трудность создания законов опреде­ляется не столько тем, что нужно устанавливать, сколько тем, что нужно разрушать» (с. 177, 178).

Вообще же, цель законодателя заключается не просто в том, чтобы дать законы, а в том, чтобы создать идеальное, с точки зрения Руссо, общество и государство. Причем здесь явно прослеживаются плато­новские сюжеты. «Одним словом, нужно, — пишет Руссо, — чтобы он (Законодатель. — И. К.) отнял у человека его собственные силы и дал ему взамен другие, которые были бы для него чужими и которы­ми он не мог бы пользоваться без содействия других. Чем больше эти естественные силы иссякают и уничтожаются, а силы, вновь приоб­ретенные, возрастают и укрепляются, тем более прочным и совершен­ным становится также и первоначальное устройство; так что если каж­дый гражданин ничего собой не представляет и ничего не может сделать без остальных, а сила, приобретенная целым, равна сумме естественных сил всех индивидуумов или превышает эту сумму, то можно сказать, что законы достигли той самой высокой степени со­вершенства, какая только им доступна» (с. 179-180). Итак,совершен­ное государство предполагает максимально возможноеединение граждан при господстве законов, выражающих общую волю.

ЖАНЖАК РУССО