Казалось бы, откуда взяться почве для роста антагонистических противоречий внутри СССР?

Вопрос носит принципиальный характер, а потому исходные условия для ответа на него поищем у Классиков научного Коммунизма. Опять же с помощью Ж. Аттали: «Карл был убеждён, что Бакунин… хотел использовать Интернационал, чтобы начать повсюду восстановление всех элементов самодержавного государства под названием «революционных коммун». (А исполнительный орган Интернационала превратить в революционный штаб), составленный меньшинством, единство мысли и действия которого означают не что иное, как ортодоксальность и слепое повиновение – Perinde ad cadaver ордена иезуитов! (подобен трупу, то есть, предан начальству душой и телом, слепое орудие в его руках)».

Слабое место разработки теории научного коммунизма обозначилось, как только возникла потребность учёта и совмещения, казалось бы, полярных точек зрения на решение задач чисто управленческого характера. Но данное обстоятельство ничуть не умаляет достоинство классической теории: нельзя объять необъятное, особенно если опыт решения практических задач крайне мал. И Маркс, понимая границы возможного применения теории, настаивал на том, что догмой его учение никак не является.

Ниже читаем: «Пятого октября 1872 года Бакунин, укрывшийся в Цюрихе, ответил через ту же газету. Он не сложил оружия и в отместку за исключение метал громы и молнии в Маркса, тревожась, как и тот, по поводу возможного пришествия реальной диктатуры единственной партии под прикрытием «диктатуры пролетариата». «Утверждать, будто группа людей, даже самых умных и с самыми наилучшими намерениями, способна стать гением, душой, руководящей и объединяющей волей революционного движения и экономической организации пролетариата всех стран, - надругательство над здравым смыслом, к тому же противоречащее историческому опыту. Просто диву даёшься, как такой умный человек, как Маркс, мог до этого додуматься», - писал он. Таким образом. И Маркс, и Бакунин предугадывали опасность, таящуюся в их борьбе, но каждый считал, что в ней повинен другой».

Считаю, что в данном случае источником конфронтации точек зрения Маркса и Бакунина стали цивилизационно различные образы мысли того и другого, у них было слишком мало времени для того, чтобы понять существо позиций друг друга.

Строго говоря, самодержавие – это такой тип правления, когда Верховная власть строго (структурно) разделяет управление и надзор за качеством управления. Иоанн Васильевич, Грозный царь, решил эту задачу, когда параллельно управляющим воеводам учредил для надзора за ними Земщину, а родовое боярство (олигархат, аристократию того времени) дополнил опричниной с включением лиц «разночинного» происхождения. Сравните с порядком, установленным для РФ, где стратегии разрабатывает правительство Медведева, оно же готовит законопроекты, составляет перечень «национальных проектов» и устанавливает безответственный характер их исполнения, планирует расклад бюджета и само же надзирает за тем, как всё удачно для него, правительства, складывается аккурат к моменту принятия следующего закона о бюджете. Невольно возникает вопрос, не морочат ли простым гражданам голову, когда столь антидержавный порядок называют вожделенной демократией?

У Д.А. Хомякова в книге «Православие, Самодержавие, Народность» читаем: Призвание самодержавия состоит в том, чтобы творить «не волю свою», а выражая собой народ с его духовными требованиями и с его особенностями, вести народ по путям «народом самим излюбленным», а не «предначертывать ему измышленные пути». Задача Самодержца в том, чтобы угадывать потребности народные, как у отца семейства семейные, а не перекраивать народ по своим, хотя бы и гениальным планам.

Современная историческая школа исследует феномен державной власти имени Царя Ивана IV (держава, по Далю, «народ и правительство его»). Исходя из учёта данного уточнения о природе самодержавия, получаем право сделать вывод: если Бакунин действительно соотносил «революционные коммуны» с самодержавием, как это отмечено у Маркса, то Октябрьский переворот 1917 года был осуществлён в строгом соответствии с соблюдением этого, назову, «правила Бакунина». Напомню, что революционная диктатура появилась после создания и начала практической деятельности надзорного (фактически) органа власти в лице Советов (Февраль 1917 года).

Как думали революционеры-анархисты XIX столетия, так в итоге оно и получилось, когда, параллельно с административным началом, действовали Советы, где решались непосредственные, если не проблемные, то спорные, во всяком случае, вопросы народного бытия. На основании личного житейского опыта подтверждаю истинность соблюдения духа справедливости во времена позднего СССР (не говоря о предыдущих годах), когда самовластье административного управления ограничивали решения Советов или даже общественные организации и местные партийные органы.

И точно также Бакунин был прав, когда предупреждал об опасности для дела Революции и построения Коммунизма, исходящей от бесконтрольности (безответственности) политического руководства, харизматиков от «диктатуры пролетариата». Но прав был и Маркс, когда утверждал, что во время действия «диктатуры пролетариата» общим руководством делом Революции должна была осуществлять политическая партия, действующая в интересах пролетариата, «предотвращая деятельность контрреволюционеров». ПОЛИТИЧЕСККАЯ ПАРТИЯ, подчеркну, а не «глубинное ГПУ».

Делаю вывод, что почву для роста антагонистических противоречий в стране народа, победившего эксплуатацию человека человеком, подготовил ненавидимый Марксом репрессивный аппарат государства, которому, думаю, очень хитрые люди из высшего руководства партии доверили право и возможность выносить политические оценки по решениям текущих задач идеологического характера. Серп и Молот Великой революции попал в дурные руки.

Ж. Аттали пишет: «Важный момент: по Марксу, диктатура пролетариата не должна ставить под вопрос личную свободу, наоборот, её задача – организовать исчезновение «репрессивных органов государства»».

Как история СССР обозначила границу между второй и третьей фазами перехода от капитализма к бесклассовому обществу, между «диктатурой пролетариата» и активным строительством социализма?

Граница между «диктатурой пролетариата» и активным строительством социализма в силу исторических обстоятельств носила сугубо политический, но не экономический характер. Её обозначил ещё И.В. Сталин, став инициатором принятия Конституции 1936 года. Уже тогда его Проект содержал порядок альтернативных выборов в представительные органы власти и проведение кадровой политики партии в зависимости от оценки деятелей партийных руководителей «на местах» (региональных баронов, советского олигархата). И оценку эту должен был вынести избиратель результатом голосования в ходе демократических выборов в органы Советских власти. Надо сказать, что буржуазная парламентская демократия, которой в современной РФ мы видели уже богато, подразумевает передачу права на власть в ходе выборов в представительные органы власти той или иной партии. Но практика показывает, что партии могут быть разными, а цель у них одна: захватить доступ к ресурсам методом безответственного словоблудия по ходу избирательной кампании. То есть, степень демократичности выборов может быть оценена в зависимости от количества партий или по тому, как конкретный кандидат показал свои деловые и человеческие качества на практике.

Демократия «по-сталински» – это оценка избирателем деловых и человеческих качеств кандидата, выдвинутого трудовым коллективом. Здравомыслия народного олигархат боялся и боится по сию пору, а потому он всеми правдами и неправдами питает жизнеспособность буржуазной парламентской (партийной) демократии. Судя по всему, Сталин обладал сообразительностью не меньшей, чем нормальный человек из народной среды, а потому он и предложил проект народной демократии, достойный интеллектуальных способностей рабочего человека. Не плодить партии, ни одна из которых (как не вспомнить неразлучный лево-правый тандем Зюганова-Жириновского?!) никогда не отвечает по «долгам» своих членов, но подчинить политический выбор избирателя вполне христианскому правилу, «по делам их узнаете их». И определял бы свой выбор избиратель сообразно своему пониманию личности кандидата. Понятно, что трудовой коллектив оценивает достоинства потенциального кандидата куда предметнее, чем пресловутый «муниципальный фильтр», непременно косящий глазом в сторону своего кармана.

Идея сталинского варианта Конституции была провалена после XVII Съезде ВКП(б). Вместо него появился и был утверждён на радость региональным баронам вариант безальтернативных выборов. Смысл последовавшего всплеска репрессий (так называемую «ежовщину») историк А.И. Фурсов объясняет как продолжение битвы за Конституцию. Региональный олигархат принялся «бить по площадям», социальными слоями, а это тысячи человеческих судеб, зачищать кадровое пространство вокруг собственных персон. Ответная реакция Сталина и его окружения на злодейства олигархата прошлась волной по старым партийным кадрам. Данное обстоятельство дало основание утверждать с высоких трибун, казалось невероятное: рост напряжённости классовых битв по мере роста успехов в деле строительства социализма.

Отметим для себя, что рост напряжения классовых битв был вызван никак не перетягиванием в свою пользу лучшей доли прибыли от результатов общественного производства товаров и услуг, как это было принято при капитализме, но борьбой за власть в чистом виде. Цель борьбы – овладение той или иной властной группировкой статусом лучистого всевидящего ока. Око сие кристально чистое, оно не замутнено собственностью на средства производства или магией загородных замков с бассейнами с тёпленькой голубой водой. Сначала – абсолютная власть; и тогда всё остальное придёт в качестве бесплатного приложения.

Думаю, Сталин из соображений конспирации не ответил со всей свойственной ему прямотой на возникающий по умолчанию вопрос о том, претензии какого класса на власть угрожают повернуть колесо истории вспять и лишить пролетариат его завоеваний. Но то, что этот «класс» не имел ничего общего с сознанием революционного пролетариата – очевидная истина.

Итак, граница между фазой исторического процесса, именуемого «диктатурой пролетариата», и фазой активного строительства социализма приобрела в СССР накануне войны несколько размытый характер. Это означало, что решение по устранению «уклона» в пользу неопределённости ориентиров правящей политической силы надо было принимать никак не публично (средствами «диктатуры пролетариата», то есть Советской демократии), но на уровне высшего политического руководства, сугубо директивно. Политическая составляющая режима «диктатуры пролетариата» в ставшей индустриально развитой стране с сытым населением стала подконтрольной «глубинному ГПУ». Установленный порядок отодвинул пролетариат в сторону от того пространства, откуда можно было влиять на кадровый состав власти, независимо от партии и репрессивного аппарата государственной машины проводить оценку политической ориентацию того или иного государственного, политического или общественного деятеля.

Де-факто, в стране появилась и обозначилась потугами на государственный переворот пока стихийная политическая сила, объективно претендующая на восстановление режима эксплуатации трудового народа и богатств страны. А верховная власть старалась собрать вокруг себя плотное окружение здоровых сил, сместив приоритетные направления деятельности из чисто политического руководства в пользу индустриализации и военного строительства. Основным же идеологическим мотивом стала не буква того или иного текста «священного писания», но героизация достижений людей труда: рабочих, колхозников, учёных, первопроходцев, инженеров, писателей – всех, чьи выдающиеся достижения не вызывали никаких сомнений.