Об отличии капитализма XIX столетия от капитализма начала XXI-го

Капитализм разных столетий человеческой истории имеет существенные отличия с точки зрения субъектности. Если классический капитализм XIX века не имел субъектности, и логика господствующего класса подчинялась стихии, диктату свободного (хаотичного) рынка, то сейчас субъектность присутствует в лице хозяев денег или транснационального финансового капитала, задающих по своему разумению размер денежной массы. Те же хозяева устанавливают правила её обращения. Управляющие действия «центра принятия решений» носят скрытный (опосредованный) характер. Скрытность хозяевам денег обеспечивает контур обращения спекулятивного капитала, многократно превышающий по своей массе суммарный торговый и промышленный капиталы. Глобальный мир устроен по правилам феодальной иерархии: «вассал моего вассала – не мой вассал», где сюзереном выступает финансовый олигархат, а вассалом – финансовые спекулянты со своими деривативами и пр. изобретениями.

Отличие разных эпох капитализма настолько существенно, что его надо учитывать при выборе цели классовой борьбы. Если для XIX столетия целью была собственность на средства производства, то для начала XXI столетия выбор той же цели ошибочен. Сегодня целью может быть названы «мировые деньги», то есть принципатом революционного процесса становится борьба за право установить более справедливый порядок денежного обращения. Бить надо по штабам, а не по стадам, «которых вольно резать или стричь».

Развитие капитализма шло непрерывно и в двух взаимоисключающих строго определённых направлениях. В итоге изменения приобрели необратимый характер, то есть произошла смена качества капитализма как процесса. Повторяю, капитализму стала свойственна субъектность. Эта субъектность в одном случае выступала как государственно-монополистический капитал, а в другом – как господство финансовой олигархии, хозяев денег.

Отличие понятий «субъекта» и «субъектности» заключается в передаче сигналов управления в систему (в Объект управления) со стороны субъекта, в то время как субъектность подразумевает наличие силы, создающей благоприятные условия для развития регулируемого процесса в нужном направлении. Субъект управления, при некоторых отклонениях параметров управляемой системы (объекта управления), теряет способность оказывать требуемое качество поддержания порядка и производительности. Наличие субъектности способствует лучшему качеству власти над ситуацией и объектом управления, это следующая ступень эволюции систем после прямого регулирования со стороны субъекта.

Генеральная линия развития капиталистических отношений к началу XX века представляется как переход от стихии («рынка») к стадии империализма и государственно-монополистическим отношениям. В первую очередь эта характеристика относилась к Германии и ступавшей вслед за ней России. Капитализм англо-саксонского мира шагнул сразу в сторону глобализма, монопольной власти денег. Государственно-монополистическая форма капитализма допускает наличие субъектности, осуществляемой государственной властью в интересах развития или стабилизации общественных отношений, а также в интересах экспансии собственных интересов во внешнем мире или для отражения экономической агрессии глобальных конкурентов.

Отличие уклада хозяйствования Германии от российского состояло в источниках финансирования государственных программ. Промышленную мощь Германии строили на средства национального крупного частного капитала. В России такового не было, а что имелось в наличии (московский купеческий капитал), то было настроено враждебно политике модернизации. Но решение было найдено за счёт привлечения под гарантии государства средств мелких частных вкладчиков, в первую очередь капитала рантье Франции (см. А.В. Пыжиков, «Взлёт над пропастью»). Стратегия Российской модернизации стала костью в горле транснационального финансового капитала. Транснационалы ставили цель стать хозяевами денег в мировом масштабе и отток частных вкладов рантье серьёзно подрывал их авторитет. Финансисты, действуя последовательно, после очередного кризиса учредили в США в 1913 году Федеральную Резервную Систему. А российская модернизация блокировала и защищала частный капитал от его поглощения потомственными ростовщиками. Дальнейшие наступательные действия финансовый олигархат планировал проводить с нарастающим давлением, но создававшаяся практика самофинансирования крупнейших по потенциалам развития стран Европы угрожала на корню пресечь идею финансовых магнатов. В этой связи, считаю, уместно высказать предположение, что политический курс на «мировую революцию», будораживший умы в начале XX века, мог изначально иметь отнюдь не пролетарскую поддержку. Очевидно, что по итогам мировых войн бенефициаром стали именно они, хозяева денег. И то, что революционный процесс в России вышел из-под их контроля, ещё не означает, что кроме них был какой-то более крупный заказчик «великих потрясений».

Государственно-монополистический капитал Германии приказал долго жить по итогам Империалистической войны, а в России значительно раньше, ещё до её начала и был выбит к 1917 году безвозвратно.

Сразу скажу, что путинский военно-промышленный комплекс, сверкнувший во втором десятилетии XXI столетия былой славой советских учёных и инженеров (по Путину – галошами), исторически обречён по причине деградации нравов, образования, фондов социального потребления, сферы культуры и внутренней политики в стране в целом.