Проблемная область со здоровьем общественных отношений

Считаю, что есть основания для различения последствий родовой травмы общественных отношений в СССР с момента его рождения и до самой погибели. Анализ прошлого нужен для того, чтобы в будущем избегать знатных ошибок и оставаться в состоянии развития, а не латентного вымирания. Ибо от меры понимания пройденного пути зависит качество социально значимых управляющих решений.

У В.И. Даля есть такое разъяснение понятия «державы», как «народ и правительство его». Данное разъяснение содержит субъектную составляющую державы (державы как процесса, а не географического понятия) и характеристику качества отношений между правительством и народом, она сосредоточена в глубоком смысле СОЕДИНИТЕЛЬНОГО СОЮЗА «И». Одно дело, когда правительство действует исключительно в интересах народа и государства, и совсем другое дело, если между правительством и народом стоит в лучшем случае знак «+», хотя может оказаться и «¾», как символическое обозначение паразитизма одного субъекта в отношении другого или целого, то есть «державы». Принимаю, говоря таким образом, методологическую значимость формулы В.И. Даля. Выделю три периода в жизни СССР, когда отношения между правительством и народом имели, при сравнении их друг с другом, качественную разницу: 1922 – 1936; 1936 – 1953; 1953 – 1991.

Для первого периода характерны отношения, когда само «правительство» (в широком смысле этого слова; управленцы всех уровней социальной пирамиды) представляло собой весьма переменчивую сущность, то оно готовило мировую революцию, то насаждало индустриализацию, тратя силы и средства на покупку экскаваторов для рытья «Беломорканала» силами голодающих заключённых, то его заносило в немыслимую отсебятину в отношениях с крестьянством. В целом это был переходный процесс из состояния неуправляемого хаоса бесхозяйственности к состоянию высокой степени управляемости и осмысленности действий. С точки зрения кибернетики, переходный процесс системы из одного состояния в другое, при высокой энергетике и слабых связях между Центром принятия решений и пространством их исполнения, он и должен был выглядеть со стороны как шарахание от каких-то местных подъёмов к чудовищным провалам. Главным для Центра было выдержать тенденцию, генеральную линию, и вовремя выдавать корректирующие сигналы, предупреждая саморазрушение механизмов власти и управления от избытка локальных перенапряжений. Считаю, что в первый период жизни СССР правительство больше было занято собой, и к его концу полностью овладело «самосознанием», ситуацией с обустройством власти как структуры и власти как стабилизировавшего себя слоя управленческих кадров. Правительство научилось руководить, научилось понимать мiр и его потребности. Вследствие чего? Надо полагать, что качественные изменения в правительство привнесло обновление кадровой базы. Обновление не в смысле привлечение к работе лиц, начитавшихся и усвоивших мысли классиков марксизма, а в смысле привлечения к принятию решений специалистов. Политиков же ЦК отодвинул от управления подальше. Если начальный период жизни СССР проходил при подавляющем влиянии Межрайонцев Троцкого, опора которого во внешнем мире находилась в недрах транснациональных финансистов (ФРС США), то к 1936-му году основное пополнение правительственных структур проросло из среды русской глубинки (см. исследование проф. А.В. Пыжикова «Корни сталинского большевизма»).

Менялся и народ, благодаря собственному стремлению к лучшей жизни и возможности получать грамотность, образование. И в сельской жизни, к тому же, наступил просвет, когда колхозы стали получать заметную подпитку в виде сельскохозяйственной техники, и тем была доказана польза коллективизации. Образ жизни народа менялся в лучшую сторону, обещания правительства становились реальностью, а сама реальность осознавалась как результат собственного труда. Социализм становился реальностью.

Социалистические отношения, как это и Маркс допускал, обустроил общинный дух русского народа. Так, на едином дыхании могучая и крепнущая Держава прошла и второй период, в котором с полным основанием можно считать Державу государственно-общественной системой с большой буквы: страной, которая приобрела субъектность в мировой истории человечества.

Хрущёвско-брежневский характер власти начисто сменил духовную атмосферу в стране. Воцарилась безответственность и чисто местечковый волюнтаризм, когда общее дело было распилено-изрублено в клочья, которые столь удобно было ховать «для сэбе».

И вот что выглядит противоречиво: СССР распространял своё влияние во внешнем мире, да и внутренних забот хватало, а молодёжь, прошедшая все ступени образования, включая высшее, входя в самостоятельную жизнь, оказывалась перед жёстким социальным фильтром: есть «рука», которая тебя подтянет к месту достойной социальной самореализации – хорошо, а если нет, то … мир становился чужим и бездушным. Державная субъектность стала вырождаться в какую-то квази-имперскую сущность, отражением капитализма в кривом зеркале.

Лучше всего в позднем СССР чувствовали себя люди, движимые материальным интересом. Свидетельствую, возможность устроить себе жизнь в соответствии с такими устремлениями при социализме были. Для таких людей социальный фильтр не представлял иных преград, кроме уголовного кодекса. Люди обеспечивали себе, своей семье уровень жизни среднего класса, имея к тому же полноценный доступ ко всем благам фондов социального потребления просто по праву гражданина великой страны. Несколько иначе обстояло дело у людей с ленцой и мечтательного склада ума, но сложившийся и у них уровень жизни был терпимо приемлем.

Общественные отношения содержали в себе заметную прослойку капиталистических отношений, устроителями которой служили так называемые «цеховики». Это были организаторы параллельного производства того или иного вида товаров и услуг на базе существующих средств производства, обладавшие в силу каких-то причин возможностями получать неучтённое сырьё для последующей «теневой» переработки. Отношения на производствах, принадлежавших «цеховикам», следует относить к разряду капиталистических, поскольку получаемая на них прибыль распределялась между частными лицами. В основном, размер таких предприятий вписывается в представления о малом бизнесе. Считаю, что для узаконивания такого способа хозяйствования в условиях социализма было бы достаточно сохранить для их хозяев 13% ставку налога на их личный суммарный доход, но с обязательным вовлечением наёмного персонала в систему профсоюзных отношений. Со стороны государства надо контролировать не столько оборот, сколько степень цивилизованности отношений на этих производствах между хозяевами и наёмным персоналом: монолитность человечного типа общественных отношений в стране – вот истинная основа силы государства. А размеры прибыли можно регулировать ценовой политикой при закупках сырья, стоимостью кредита и тому подобными отнюдь не фискальными методами.

Иную тональность задавали общественным отношениям люди честолюбые, ленивые, хитрые и безпринципные. Такие ориентировались быстро, с младых ногтей двигались по комсомольско-политической линии и дальше топали дорогами чистой карьеры, возбуждаемые к активности биологическими инстинктами (доминирования, продолжения рода и богатого пропитания). Гарантом их процветания выступал сам установленный порядок отношений между исполнителями и начальством. Три кита его можно представить в следующем виде: монополия вождей (по сути – чиновников-исполнителей) на генерацию социально значимой инициативы; достаточность субъективной оценки результатов работы исполнителей; запрещение выдвигать и обсуждать проекты, касающиеся принципиальных вопросов, то есть вопросов развития (реформирования) общественных отношений. Запрещение распространялось в том числе на «верхи» пирамиды социальной иерархии. Данный порядок систематически приводил к тому, что те, кто проявлял инициативу, рисковали карьерой, а те, кто свято следовал принципу «не высовывайся», благополучно поднимались и заполняли серой массой узловые точки принятия управляющих решений.

Но жизнь-то не стояла на месте. Общественные отношения в силу объективных причин дрейфовали по воле ветров обстоятельств, а структура общественных связей дубела, одновременно теряя способность чувствовать реальность бытия и состояние общественного сознания.

Система становилась чрезвычайно устойчивой в отношении возмущающих воздействий большой величины (грандиозные стройки, перепроизводство военной техники и т.п.) и совершенно теряла чувствительность по отношению к малым изменениям параметров управления, вносимых последствиями тенденций вследствие падения нравов.

Условия же безответственности и производного от неё волюнтаризма создали в сфере властных отношений исключительно благоприятную обстановку для лиц, склонных к паразитированию.

Итак, возникло противоречие между потребностью вершить великие дела и разбуханием безынициативной серости в узловых точках принятия управляющих решений. Общий характер процесса привёл к ситуации, когда и «правительство», и «народ» утратили возможность делать одно общее дело. Ушло взаимопонимание, да и само желание понимать друг друга куда-то пропало.