ПРОГНОЗ БЕЗЫМЯННЫМ НЕ БЫВАЕТ

Выдержки из прогностического сборника «Пророков нет…» Москва, 1994г.

Я ОТДАЛ журналистике тридцать лет профессиональной и почти сорок лет личной жизни, прежде чем, в пятьдесят решил с ней расстаться. Произошло это по одной из двух при­чин, хотя по какой именно с полной уверенностью сказать не могу: то ли журналистика мне отдала все, что могла, то ли я ей все, что имел. Во всяком случае в какой-то момент я решил, что нам лучше существовать порознь. Журналистика сама по себе, я сам по себе. Но не теряя уважения друг к другу. Все-та­ки значительный кусок жизни и кое-какие плоды взаимной привязанности у нас остались общими...

А началось все, помнится, в марте 1953 года, в те самые дни когда мы по наивности думали, что Сталин умер. И страшно по этому поводу горевали, поскольку не понимали еще, что Сталин вовсе не человек, а особая российская историческая и массово-политическая форма мышления, наш способ сущест­вования, с которыми будет не так-то просто расстаться.

Жил я в ту пору на том самом месте, где ныне стоит закоп­ченный, дважды за последние два года атакованный танками Белый дом, сначала ставший символом мужества и стойкости российской нарождающейся демократии, а затем – олицетво­рением неистребимого российского предательства, подлости и примитивного коварства.

Вообще значение символов в истории очень велико, хотя мы этого недооцениваем. Они своего рода знаки и сигналы, которые подает нам объективная логика жизни. Жаль только, мы не всегда умеем эти сигналы во время принять и правильно понять. Если бы людям не нужны были символы, то вовсе не зачем было бы разрушать Трою и возводить Вавилонскую башню, сносить с лица земли Бастилию и строить Тауэр, па­лить из корабельных пушек «Авроры» по Зимнему, штурмо­вать дворец Ла Монеда, или защищать Белый дом. Не говоря уже об установке и низвержении памятников...

Первую заметку, отправленную в газету «Пионерская правда» и в редакцию ее одноименной «радио-зорьки», я напи­сал в упомянутом уже марте 1953-го. В ней говорилось, что в траурные дни, когда наши папы и мамы, дедушки и бабушки скорбят о безвременной кончине нашего дорогого вождя, мы, дети, советские пионеры, должны поскорее повзрослеть, дабы довершить то, о чем мечтал Сталин, чтобы защитить все, что он для нас создал и завоевал.

Я искренне сетовал, что мне, стоявшему в фойе школы в траурном почетном карауле возле бюста вождя, не дали в руки учебную образца 1893 года «трехлинейку» как у коллеги-старшеклассника, а только опоясали черной ленточкой узелок пионерского галстука. Будь у меня винтовка, тогда бы все уви­дели, что и мы, малыши-пионеры, ростом этой винтовке всего до затвора, готовы жизнью и кровью защищать «свой отчий дом», «вечно живое дело Ленина-Сталина». В августе 1991-го мне-таки действительно пришлось защищать свой «отчий дом», рискуя «жизнью и кровью» от приверженцев «вечно живого дела»...

Завершалась заметка выражением твердой уверенности, что наследие Сталина еще долго будет вместе с нами, что мы его передадим своим детям и внукам. Правда я тогда, конечно, не догадывался в каком именно виде. Согласитесь, что эта первая заметка хоть и была образцово пионерской, все-таки содержала в себе определенный «прогностический уклон». Поэтому у меня есть все основания считать: профессиональное пристрастие – пытаться заглянуть за шторку времени и час­токол событий – посетило меня очень давно.

Много было совершено попыток, больших и малых, уга­дать, что день грядущий нам готовит. Куда бы, и чтобы ни писал, заметку ли в школьную стенную газету, или проблемные статьи в солидные отечественные и даже международные журналы, где приходилось работать, всегда самонадеянно ис­кал возможность порассуждать о том, что временем сокрыто. До недавних пор, признаюсь, безуспешно.

Во-первых, никакие прогнозы и предвидения абсолютно нигде не требовались, поскольку все, чему надлежало слу­читься в жизни вообще, и с нами, в частности, с неопровержи­мой «научной достоверностью» предписывалось небезызвест­ными «директивами» и « основными направлениями». Зачем гадать-фантазировать, когда доподлинно, чуть ли ни день-в-день, минута-в-минуту, тютелька-в-тютельку известно, чем начинается и где заканчивается первая фаза строительства социализма, на каком этапе он перерастает в «зрелый, или развитой», откуда до коммунизма уже рукой подать.

Во-вторых, для успешного прогнозирования, насколько я теперь понимаю, нужно было еще дозреть, доработаться, дожить. Ведь помимо утилитарных знаний для реалистического предвидения необходимо еще наличие достаточно богатого жизненного опыта, умение эти знания применять на практи­ке, конструировать на их основе футурологические проекты. Наконец, не обойтись было без навыков весьма специфическо­го стиля мышления, нужно было овладеть методикой скрупу­лезной и трудоемкой работы, которую никому нельзя перепо­ручить. Будь ты хоть президентом, хоть премьер-министром, хоть «Гайдаром», хоть «Явлинским», хоть «Бурбулисом», хоть «Жириновским».

Любую информацию, любые сведения, чтобы надежно I ориентироваться в сути происходящего, нужно добывать самому. Лучше из первоисточника, ни на чьи «авторитетные» и «компетентные», но вторичные, суждения не полагаясь. В самом же прогнозе никаких целей, кроме тех, что продиктованы объективной логикой анализа, не преследовать, ни под какие ориентиры прогнозы не приспосабливать.

В принципе прогноз может считаться идеально «чис­тым», если он не обременен политической конъюнктурой и заинтересованным воздействием, если он является плодом индивидуального, во всяком случае в смысле идей и общей концепции, а не коллективного труда. Если он находится не внутри, а вне политики, и даже, если хотите, вне науки в ее традиционном понимании.

Настоящий прогноз, если речь идет об общественно-политических процессах, равен открытию в естественных и точ­ных науках, где не случайно считается правилом увековечивать имя первооткрывателя в названии законов, теорий, концепций: скажем, законы Ньютона, Бойля-Мариотта, теория Эйнштейна, таблица Менделеева. В цивилизованных странах, на которые мы сегодня с завистью косимся, так поступают и в отношении исследований идейно-политических и социаль­но-экономических. Там существуют аналитические школы Киссинджера, Бжезинского, Арона, Тофлера, Шпенглера, Пайпса и многих других. Мы же почему-то привыкли считать общественно-политические идеи безродными. В крайнем слу­чае, выходцами из казенных домов и подопечных кому-то уч­реждений, раньше из так называемых академических НИИ, теперь из всевозможных «фондов»...

К тому же у нас до сих пор нет ясности, что же собственно считать прогнозом. Как поступать, например, с рассуждения­ми типа: «может быть так-то и так-то, если...», «скорее всего события будут развиваться в направлении...», «вероятно мы столкнемся...», «нельзя исключить возможности...». Ну, и так далее. На мой взгляд, все это не прогнозы, а лишь гипоте­зы, некие предположения, никого ни к чему не обязывающие, ни на кого никакой ответственности не накладывающие.

Действительный прогноз – это предвидение, перешагнув­шее за рамки гипотезы. В нем воплощается и доказательство и убеждение, что события будут развиваться именно так, а не иначе. Причем не вообще в виде тенденции, а в пределах стро­гой системы исторических и геополитических координат, да к тому же еще оплодотворённой уверенностью в своей правоте. Политический прогноз высшей пробы обретает характер безусловного императива.

Однако, к делу. Я хочу предложить читателям познако­миться с некоей цепью связанных друг с другом прогнозов, касающихся событий последних лет. Собирать эту «коллек­цию» я начал лет пять назад, когда в ходе бурных преобразо­ваний, вроде бы охвативших страну, стало возникать впечат­ление, стремительно перераставшее в убеждение, что мы вся­кий раз получаем результаты прямо противоположные тем, на которые рассчитываем. Наталкиваемся на преграды и препят­ствия, которые вполне можно было бы преодолеть или обойти. О чем и говорилось в многочисленных газетных и журнальных публикациях.

Понятно, что цена таким предостережениям и прогнозам в момент их появления на свет заявочная, вроде стоимости ва­учера. Все зависит от того, во что они воплотятся. Если прогноз сбывается, а предостережения оправдываются, тогда в нор­мальном цивилизованном обществе, обладающем развитой политической культурой, они обретают очень высокую цену. Не случайно говорят: сбывшийся прогноз – высший сертифи­кат научности.

После проверки жизнью таких прогнозов остается, конеч­но, немного. Я их складываю в отдельную папку, которую всегда держу под рукой, обращаясь к ней всякий раз, как толь­ко возникает ощущение, что мы опять можем угодить в оче­редную западню, поддаться на очередную провокацию, не ра­зобраться в очередной коварной интриге, оказаться на пороге очередной кровавой трагедии, стать невольными участниками событий, способных в очередной раз, поставить нас самих и страну на грань губительной катастрофы.

Выдержав испытание временем и событиями они переста­ют быть прогнозами, а обретают статус своего рода моделей исторического развития, помогающих собрать воедино раз­розненные факты, разглядеть их внутреннюю связь, обнаружить объективную логику происходящих событий. Перечиты­вая материалы своего прогностического досье, размышляя над ними, огорчаюсь: ведь был же шанс, можно было предотвра­тить непоправимое. Почему не воспользовались имевшейся возможностью?! Но одновременно появляется и надежда: зна­чит безвыходных положений не бывает! Предотвратить лю­бую трагедию в силах человеческого разума и доброй воли.

Нужно только не полагаться на то, что политики, стоящие во главе государства умнее нас, простых людей, не заблуж­даться на тот счет, что они, принимая роковые решения, оза­бочены нашим с вами благополучием, что их деятельность непременно воплощает в себе идею народовластия. К велико­му сожалению, они давно уже принесли в жертву своим вла­стным междоусобицам наши коренные интересы, и нашу кровь, и наши жизни.

Я, например, глубоко убежден, если политики, возложив­шие на себя обязанности управления страной, оказались не­способны разрешить возникший кризис власти политически­ми средствами, не смогли без крови выяснить отношения с людьми, которые еще два года назад были их соратниками и единомышленниками, значит они профессионально непри­годны. Значит они не обладают главным качеством, без кото­рого заниматься политикой, как и вообще, любым другим де­лом, категорически противопоказано – они не умеют предви­деть неизбежные последствия принимаемых решений и пред­принимаемых действий. А расплачиваться за их служебное несоответствие, за их профессиональную бездарность прихо­дится людям.

***

ПОСЛЕ IV СЪЕЗДА народных депутатов СССР, на котором Г. Янаев был избран вице-президентом и сформирован ка­бинет министров во главе с В. Павловым, процесс конфронта­ции, до этого уже набравший высокие обороты, стал обретать черты устойчивого, я бы даже сказал, необратимого кризиса власти с перспективой распада союзного государства. Разви­тие событий шло по двум линиям: первая – стремительно нарастающее противоборство между М.С. Горбачевым и Б.Н. Ельциным, в котором не всегда можно было отделить пол­итические разногласия от личных предубеждений и неприяз­ни; вторая – усиливающаяся тенденция к суверенизации со­юзных республик, особенно подхлестываемая позицией Рос­сии, взявшей курс на принятие декларации о независимости и республиканском суверенитете.

Попытки М.С. Горбачева предотвратить распад Советского Союза с помощью референдума, намеченного на март 1991 года, успехом не увенчались. Скорее наоборот, подготовка к референдуму стала катализатором сепаратизма, усиления конфронтации между союзным центром и республиканско-региональными политическими элитами. Особенно жесткую по­зицию, вплоть до призывов бойкотировать референдум, заня­ло движение «Демократическая Россия», лидером которого был Б.Н. Ельцин.

Тот факт, что население Советского Союза в марте 1991 года подавляющим большинством голосов высказалось за со­хранение унитарного государства, в смысле политической перспективы уже не имел никакого значения. Объективная логика развития событий диктовала жесткие условия. Бик­фордов шнур, ведущий к политической мине, которая должна была разнести «единый, могучий Советский Союз» в республиканско-региональные клочья, уже был подпален. Референ­дум только ускорил бег огонька, да к тому же стал еще и до­полнительным стимулятором усиления политической конф­ронтации, поскольку превращал одну из противоборствую­щих сторон, а именно демократов, в руках которых оказалась политическая инициатива, в силу, поправшую волю народа.

Все это наводит на мысль, что референдумы, как впрочем и любые иные электоральные акции, в условиях, когда одна из сторон заведомо не намерена считаться с полученными в ходе голосования результатами, а другая – не в состоянии обеспе­чить реализацию принятого большинством избирателей реше­ния, вообще дело опасное. Ничего кроме затяжной массово-политической склоки, приобретающей особенно острый характер на уровне противоборствующих политических элит, из подобных мероприятий получиться не может.

***

В САМОМ НАЧАЛЕ я уже высказал мысль, которая по всей видимости, вызвала у многих читателей возражения, да­же категорическое несогласие, – политический прогноз дело сугубо индивидуальное. Заниматься прогнозированием кол­лективно, скажем, в составе каких-либо исследовательских центров или аналитических «команд», конечно, можно. Су­ществование таких «концентрационных лагерей» мысли даже полезно в качестве селекционных инкубаторов, для создания оранжерейно-благоприятной среды выращивания футуроло­гов. Людей, склонных к аналитической работе надо, само со­бой, отбирать, воспитывать, учить, создавать условия для про­дуктивной работы. Эту стадию формирования проходят по су­ти дела высококвалифицированные специалисты любых про­фессий и всех научных отраслей.

Но переход от стадий накопления знаний и анализа, требующих максимальной коллегиальности, к стадии прогнози­рования в диалектическом смысле как раз и означает превра­щение количества в качество. Как это, к примеру, происходит в случаях, когда мы проводим грань между мастерством и творчеством. Мы же признаем, что творчество воплощает в себе не только глубокие и обширные знания, не только высо­кий уровень культуры, не только высочайшее мастерство, но и предполагает наличие у человека совершенно особых ка­честв, которые чаще всего, не умея объяснить, мы называем «божьим даром», «вдохновением», «особым состоянием ду­ши», «озарением».

Не берусь судить откуда появляются такие качества у ком­позиторов, поэтов, художников, завоевывающих наше при­знание, которых мы превозносим как талантливых, а то и ге­ниальных представителей творческих натур. Однако в отно­шении людей, обладающих задатками общественно-полити­ческого прогнозирования, рискнул бы несколько соображений высказать.

Самое общее из таких соображений, назовем его базовым, состоит в том, что прогнозирование это процесс творческий, подчиняющийся особому режиму индивидуального самопро­граммирования, поэтому, еще раз повторяю, ожидать вразумительных прогнозов от так называемого «коллективного твор­чества» дело бесперспективное. Хотя бы потому, что будучи не­избежным плодом компромисса мнений, идей, концепций, пози­ций и амбиций, они безнадежно запаздывают, поскольку к кол­лективному согласию в отношении перспектив развития в силу сугубо психо-методологических факторов можно прийти только на рубеже, когда возможное превращается в неотвратимое.

То есть, коллективные прогнозы и перспективные эксперти­зы появляются на свет тоща, когда по сути дела по причинам объективного свойства они, переставая быть рациональным предвидением, переходят в разряд так называемых «пророчеств Кассандры». Такие «прогнозы» уже ничего не могут изменить, никак не могут повлиять на результаты и последствия предпри­нимаемых действий. Спрашивается, кому нужен «прогноз», ко­торым в практическом смысле совершенно нельзя воспользо­ваться, который безнадежно отстает от темпов общественно- политических и социально-экономических перемен?..

Недавно мне в руки попало весьма солидное исследование, из которого, не скрою, я почерпнул массу полезной информа­ции, немало интересных суждений, даже идей, но главное, признание именно того факта, о котором говорится выше: боль­шинство «прогнозов» за жизнью не поспевают, оставаясь как бы «констатирующими резолюциями», не становясь побудитель­ными программами конкретных политических действий.

«Анализ краткосрочных и среднесрочных прогнозов россий­ской ситуации, – говорится в этом документе, – выполненных в течение последних трех лет отечественными и иностранны­ми экспертами, показывает, что являясь верными по сущест­ву, они страдают тем не менее, одним общим недостатком. События, предсказанные этими прогнозами, реализовыва­лись, как правило, существенно раньше указанных сроков. Скорость изменений российского общества опровергает пред­положения специалистов и превосходит массовые ожидания. Нет сомнения, что высокие темпы социальных перемен явля­ются мощным фактором, определяющим особенности эволю­ции общественного сознания и политического развития Рос­сии».[79]

Что ж, действительно, в высоких темпах происходящих в России перемен, сомнения нет. Однако в том, что они обгоня­ют прогнозы, вина не темпов, а тех кто составляет прогнозы, проводит экспертизы. Правда, виноваты они поневоле. Обще­ственное сознание, как на уровне власти, так и на обыденном, обывательском, приспособлено к восприятию лишь доказуе­мого, только того, что может быть подтверждено фактами, если и не в чистом виде, то хотя бы в форме устойчивых, из-за многократных повторений, стереотипов, вроде: «солнце всхо­дит и заходит», «дамоклов меч, висящий над головой, может упасть», «щелкни кобылу в нос, она махнет хвостом».

Прогноз же касается будущего, у которого, как правило, еще нет очевидных доказательств, подтверждаемых неопро­вержимыми фактами. Когда эти факты и доказательства хотя бы обозначаются для прогноза они уже не годятся, их оказы­вается достаточно только для констатации – будет то-то и то-то, тогда-то и тогда-то. В итоге неизбежно возникает ошиб­ка в смысле сроков. Предвидение очевидного безнадежно отстает от темпов развития событий. В прогнозе, если опоздал на пять минут, отстал навсегда…

Короче, процесс коллективного прогнозирования в принципе, методологически находится в плену инерции об­щественного сознания. Преодолеть эту силу коллективно невозможно, поскольку любой коллектив, особенно по слу­жебному предназначению настроенный на прогнозирование, умножает, а не умаляет ее, будучи одной из форм, причем наиболее ревниво-агрессивной, существования общественно­го сознания. Подавай ему факты, доказательства, аргументы, подтверждения и т.д. и т.п.

Преодолеть массово-психологический гнет общественного сознания, разорвать цепи «коллективного разума», вырваться из оков традиционного стиля мышления и попытаться опере­дить время можно только в одиночку. Существуют сольные партии, есть хоровые контаты. У исполнителей того и другого должны быть разные данные, а у самих партий – разное пред­назначение. Прогноз – это соло, адресованное прежде всего тем, кто понимает, а не воспринимает. Никто не пишет сим­фоний, стихов и картин (за малым и очень редким исключе­нием) даже в четыре руки, не говоря уже о большем их коли­честве. Прогноз, способный опередить время, – это продукт индивидуального творчества специально посвятивших себя этому неимоверно трудному и неблагодарному делу людей.

Причем, людей не просто квалифицированных, опытных, знающих, обладающих прочими данными, необходимыми для исследовательско-аналитической работы, а отмеченных осо­бым сочетанием казалось бы несовместимых, быть может, да­же антагонистически противоречивых качеств. Я бы выделил для характеристики человека, имеющего благоприобретенные и природно-творческие данные для работы на поприще науч­ного предвидения, или как мы говорим, прогнозирования, три конфликтные пары индивидуальных качеств: первая–мужество знаний и смелость неведения («Если не грешить против разу­ма, то вообще невозможно прийти к чему-либо». А. Эйнштейн.); вторая – сила логики и всемогущество интуиции («Интуиция–прямое усмотрение истины, то есть установление объективной связи вещей, не опирающееся на доказательство», – философская аксиома.); лабильность сомнений и непоколеби­мость убеждений («Поэзия (поэзия–это всегда прогноз, – авт.) есть осознание своей правоты», – О. Манделыптам).

К примеру, У Пастернака есть такие строки:

«Опять Шопен не ищет выгод,

Но окрыляясь на ходу,

Один прокладывает выход

Из вероятья в правоту...»

В строках Б. Пастернака важны два акцента: «не ищет вы­год». Прогноз, как факт творчества, свободен от конъюктурных, корыстных, в том числе в смысле политическом, расче­тов. – «Один прокладывает выход из вероятья в правоту». Один! «Из вероятья в правоту...» – Вот великолепная поэти­ческая формула перехода из гипотезы в прогноз.

С точки зрения методики прогнозирования в приведенных высказываниях, на мой взгляд, зафиксированы очень важные, я бы даже сказал, пользуясь терминологическим наследием предшествующей эпохи, основополагающие принципы по­литического предвидения.

Надеюсь читатели простят, что в своих рассуждениях на, казалось бы, сугубо научную тему – о теоретических и методологических принципах общественно-политического и социально-экономического прогнозирования, я прибегаю к ссылкам, почерпнутым из области поэзии, популярных афориз­мов и общефилософских истин. Что поделаешь, судя по опыту, который у меня есть, мне гораздо чаще приходилось встречать заслуживающие внимания высказывания на эту тему у авторов, принадлежащих скорее к сфере художе­ственного, а не научного творчества. И я нахожу этому убедительное, во всяком случае для себя, объяснение: прогнозирование, в гораздо большей степени, чем это принято считать, относится к той области интеллектуальной деятельности, где наука и искусство идут рука об руку. Но если о политике как о науке написано достаточно много, то о прогнозе, как высшем проявлении политического искусства, не сказано, не спето почти ничего. Вот и приходится черпать аргументы из «смежных областей».

К слову сказать, Россия весьма щедра на талантливых, даже гениальных, писателей и поэтов, выдающихся живописцев, одаренных музыкантов, но очень бедна на вдумчивых рассудительных политиков. Они у нас, как прави­ло, отличаются вздорностью, заносчивостью, непомерной амбициозностью, волюнтаризмом и цинизмом, как если бы для выращивания интеллигентных политиков почва в России вообще была непригодна.

Прогноз не может оставаться в пределах известного, воз­можного и доказуемого. Очень часто, чтобы из фантазии или гипотезы превратиться в «интеллектуальную реальность», чтобы стать «прогностическим открытием» необходимо пере­ступить через порог понятного и убедительного. Иными сло­вами, человек занимающийся прогнозированием должен уметь оперировать в своих рассуждениях и предвидениях ка­тегориями заведомо противоречивыми, более того, с точки зрения обычной логики и положительного знания вроде бы лишёнными какого-либо смысла.

Сейчас мы очень много рассуждаем о том, какой вред нам принес атеизм, отказ от религии. Пожалуй, все согласны, что в результате отказа от Бога, от религиозного мировоззрения мы пострадали духовно. Не став умнее, мы стали беднее, чер­ствее душой, в восприятии мира утеряли ощущение его мно­гоцветья, загадочности, огромности, бесконечности. Теперь пытаемся наверстать упущенное, не разобравшись толком в чем же состоят преимущества духовно-религиозного восприя­тия мира от нашего недавнего – материалистическо-атеисти­ческого.

И, похоже, опять совершаем ошибку, оставляя без внима­ния тот ущерб, который был нанесен марксистско-ленинским революционным атеистическо-материалистическим учением непосредственно теории познания. Никто почему-то не заду­мывается над вопросом, почему столь несостоятельной, исто­рически неубедительной, не выдержавшей испытания практи­кой оказалась теория «научного коммунизма», в которой все было построено на основе «железной логики», неопровержи­мых доказательствах, познании объективных законов истори­ческого развития.

А ведь, если честно признаться, марксистское учение и на сегодняшний день остается, пожалуй, самой стройной, самой логичной, самой «научно обоснованной» идейно-политической и социально-экономической прогностической доктри­ной, где все расписано по фазам, эпохам, формациям, стади­ям, классам, слоям, группам, категориям интересов, диалек­тике взаимодействия объективных и субъективных факторов, по ролям масс и личностей в истории. И вот все это ладно скроенное и крепко сшитое учение, и что там лукавить, с точ­ки зрения формальной логики и здравого смысла, гармонично увязанное, на наших глазах рушится, теряет признание, об­ретает лютых врагов даже из числа прежних приверженцев.

Что это – феномен поголовного предательства или массо­вого разочарования? Скорее, – объективною прозрения осознания, что путь к постижению истины и достижению справедливости, это не расписание движения пригородных по­ездов, где все можно рассчитать по точкам отсчета «убытия» – «прибытия», времени нахождения в пути, скорости движения на «межстанционных перегонах», вплоть до момента прибы­тия в «пункт назначения». Жизнь гораздо сложнее, если опять же воспользоваться поэтическим примером, она – «вечная езда в неведомое». И в ней на поверку истинным и справедли­вым оказывается то, что по обыденным, привычным меркам невозможно и недостижимо.

Религиозное мышление это допускает, атеистическо-мате­риалистическое – нет. Древний мыслитель-богослов Тертуллион, говоривший о смерти и воскресении Христа: «верую, потому что абсурдно», был гораздо ближе к истине, чем В.И. Ленин, утверждавший в начале века, будто «Учение Мар­кса всесильно, потому что верно».

Нынешняя агрессивность по отношению к революционной атеистическо-материалистической идеологии объясняется, наверное, прежде всего тем, что она – эта идеология – своими обещаниями вселенской коммунистической благодати обма­нула надежды людей, внушила им новый символ веры в силу разума, но не сумела на практике доказать могущество его прозорливости.

Так и должно было случиться, именно такой итог и пред­видел выдворенный В.И. Лениным за пределы России выдаю­щийся философ Николай Бердяев. В своей знаменитой работе «Смысл Истории» он писал: «В марксизме доведены до конца притязания и самомнение ’’просветительного» разума. Он ду­мает, что обладает тем просветительным и просвещающим ра­зумом, который возвышается над всемирно-историческими судьбами человечества, над всей его духовной жизнью, над всеми человеческими идеологиями, видит все их заблуждения и иллюзии, являющиеся таким же отражением экономиче­ского процесса, как и он сам. Это – стремление сочетать при­тязания просветительного разума с мессианскими притязани­ями древнего Израиля, потому что это – притязание на един­ственное, несущее свет сознание, – свет, претендующий быть не еще одной из идеологий, но единственной, и окончатель­ной, окончательным светом, изобличающим тайну историче­ского процесса».

Сегодня мы являемся свидетелями того, как Россия возвра­щается в лоно – нет не церкви, бум религиозности лишь внешнее проявление гораздо более глубокого процесса, – нор­мального стереоскопического и полифонического восприятия мира, в котором существование осязаемого и очевидного, столь же реально как неведомого и недоказуемого. Особенно, если признать справедливым вывод, сделанный великим рос­сийским историком В.О.Ключевским, что «закономерность исторических явлений всегда обратно пропорциональна их ду­ховности».

Любая попытка заглянуть в завтрашний день не учитыва­ющая этого обстоятельства, оставшаяся в рамках традицион­ного знания, формальной логики и рационального скептициз­ма, не находящая в себе силы подкрепить предвидение смело­стью неведения, всемогуществом интуиции и непоколебимой уверенностью в своей правоте (подобно тому как У. Черчилль верил в неизбежный крах коммунизма), скорее всего никогда не станет прогнозом. Поскольку пойдет проторенными путя­ми, по которым история не ходит. Она всегда хотя бы шаг, пусть полшага в сторону, но обязательно сделает. Но ведь штука-то в том, что именно этот шаг или полшага и оказыва­ются решающими. Если вы проанализируете все крупные по­вороты истории, то непременно убедитесь именно в этом.

Достаточно лишь перелистать страницы сочинений Н.М. Карамзина, С.М. Соловьева, В.О. Ключевского, благо они факсимильно переизданы в России, или взять в руки исследо­вания Л.Н. Гумилева. Основное достоинство гумилевских вер­сий, как мне представляется, состоит в том, что он пытается найти событиям отечественной истории объяснения, заведомо выходящие за рамки традиционного исторического детерми­низма. Одно в его рассуждениях выглядит убедительным, другое нет, третье вызывает категорическое неприятие, четвертое – просто восторг. Чаще всего именно там, где он предпринимает попытки толковать казалось бы хрестоматийные историче­ские факты не «по правилам».

Для чего все это нам знать, спросит, возможно, нетерпели­вый читатель, заинтригованный обещанием предъявить ему подтвердившиеся прогнозы в качестве обвинительного акта против непрофессионализма и политического невежества ны­нешних властей? Спешу заверить: все обещанное будет предъ­явлено в полном объеме, хотя одновременно есть намерение предпринять попытку реабилитировать виноватых. Суд исто­рии ничем в принципе не должен отличаться от процедуры обычного суда: обвинение и защита вплоть до вынесения при­говора имеют равные права. Сложность только в том, что про­курор и адвокат совмещаются в данном случае в одном лице – автора.

Вот я и хотел бы поделиться с читателем этой непомерной ношей. В политике нет неопровержимых фактов и безуслов­ных вещественных доказательств. С течением времени, мы знаем это хорошо по собственному опыту, одни и те же факты или события могут рассматриваться совершенно иначе. Вплоть до прямо противоположных значений. То, что счита­лось великой победой, вдруг оборачивается чудовищным по­ражением, то, что казалось достоинством, представляется в свете новых воззрений непоправимым изъяном.

Короче, мне бы очень хотелось привлечь внимание читате­лей не просто к фактам, которые могут кого-то обличить, а тем более стать основой для вынесения исторического приговора, а попытаться пробудить интерес к логике политического про­цесса. Чтобы разобраться в ней, я в этом убежден, вовсе не обязательно принадлежать к «избранным» или быть «особо посвященным» во все политические тайны. Не надо быть «сво­им» ни в коридорах, ни в прочих, даже самых укромных, мес­тах пребывания власти. Ведь это только кажется, что политика делается «наверху», президентами, вице-президентами, мини­страми, депутатами, лидерами партий, блоков, движений.

События становятся политическими, когда в них оказы­ваются втянутыми огромные массы людей, даже не сотни тысяч, а миллионы. Вот они-то и делают настоящую полити­ку. А кто составляет эти сотни тысяч и миллионы? Мы с вами, люди, население, народ. Значит от нас, от нашего уровня понимания происходящего, если не изначально, то уж во всяком случае в конце концов, все и зависит. Следо­вательно без понимания того, из чего и как возникает поли­тика нам не обойтись. Поэтому экскурсы в прошлое, анализ вроде бы уже минувшего, и попытки заглянуть в завтраш­ний день, важны не сами по себе, а лишь как средство поиска ориентиров в запутанных политических лабиринтах, состо­ящих вроде бы сплошь из тупиков.

«Пророков нет…», стр. 7-13, 27-39,

Москва, 1994.