Зарубежных психологических теорий

Как уже было отмечено, строение любой психологической теории обусловлено, по меньшей мере, тремя основными факторами: во-первых, ценностными и методологическими установками создателя теории (например З. Фрейда, К. Юнга и т. д.), во-вторых, особенностями той психологической практики, которую последний строит, и в третьих, теоретическими положениями, которые используются при осмыслении этой практики (Розин В. М., 2004). Теоретические положения конкретных современных теорий и предлагаемая в них психотерапевтическая практика представляют собой массив информации, необходимой для понимания мировоззренческой установки автора этих теорий. Осуществляя психотерапию персонолог, естественно будет интересоваться тем, какие потребности существуют у его клиента, будет активно пытаться проинтерпретировать свои наблюдения с точки зрения того, какова природа человека вообще. То есть, из названных факторов, определяющим в плане оказания психотерапевтической помощи, становится первый – ценностная или методологическая установка создателя теории. Это положение лишний раз подчеркивает, что психологическая наука на протяжении XX в. претерпела значительные изменения, обратившись к ценностной установке создателя теории.

Сопоставляя ценностные установки создателей психодинамической концепции З. Фрейда и феноменологической концепции К. Роджерса, можно отметить, что в психологии они реализуют разные подходы (Фрейд – «естественнонаучный», а Роджерс – «гуманитарный») и в целом противоположно понимают природу человека и, соответственно, создают в культуре определенный образ человека.

Как известно, З. Фрейд является приверженцем биологического детерминизма. Он полагал, что все проявления человеческой активности (действия, мысли, чувства, стремления) подчиняются определенным законам и детерминированы мощными инстинктивными силами, в особенности сексуальными и агрессивными инстинктами. Это означает, что Фрейд рассматривал людей преимущественно механистически, по его мнению, ими управляют те же законы природы, которые применимы к поведению других организмов (Хьелл Л., 1997), предпочитал механистический взгляд на все богатство природных проявлений человека.

Не умоляя достоинств и значение теории З. Фрейда для развития психологической мысли, необходимо признать, что с культурологической точки зрения в его концепции отчетливо просматривается образ человека как вместилище нужд, инстинктов и потребностей. «Это человек нуждающийся, который много хочет, но мало может» (Асмолов А., 1990, с. 46). Асмолов считает, что если в психотерапевтической работе психологом исходно принимается подобный образ человека, то и практика действия с ним будет сведена к разным способам удовлетворения его потребностей и тем самым, что необходимо отчетливо осознавать, к формированию личности пациента как потребителя.

К. Роджерс отмечал, что негативный взгляд на человека был усилен именно Фрейдом, нарисовавшим портрет человека, движимого бессознательными инстинктами, которые могут проявить себя в инцесте, убийстве или воровстве, сексуальном насилии или других ужасающих действиях. Он тоже допускал, что у людей иногда бывают злые и разрушительные чувства, аномальные импульсы и моменты, когда они ведут себя не в соответствии с их истинной внутренней природой. Однако, в целом, К. Роджерс считал человека свободным, экзистенциональным существом, и в этом смысле можно сказать все же, что не законы природы управляют человеком.

При такой позиции К. Роджерса разумно предположить, что в гуманистической психологии выстраивается более позитивный образ человека, чем в психоанализе. Однако, подвергнув оппозицию психоанализу и бихевиоризму, гуманистическая психология не смогла уйти от образа «человека-нуждающего», человека, как иерархии нужд и потребностей и мотивов. Это ярко показывает С. Мадди. Сопоставляя теории З. Фрейда и К. Роджерса, он отмечает, что действительно различия между двумя этими теориями, имеющими отношение к взаимоотношениям человека и общества, огромны. Вместе с тем С. Мадди отмечает, что тенденция актуализации в гуманистической психологии на самом деле организменная, действительно биологическая, но все же не психологическая. Она берет свое начало в физиологических процессах всего тела: это что-то вроде стремления органической материи развиваться и размножаться. В этом тенденция актуализации больше похожа на фрейдистский инстинкт жизнеобеспечения. К. Роджерс рассматривает потребность в пище, и воде и т. д. как частный случай гораздо более общего свойства живой материи – развиваться вдоль направлений своей жизнедеятельности. Он, вероятно, считает проявление тенденции актуализации в непроизвольном росте даже более важным, чем ее сознательное проявление, поскольку достаточно четко показал, что тенденции актуализации свойственна не только животным, но также и всем прочим живым существам. «Тенденция актуализации, заключает С. Мадди, – это биологическое давление в направлении реализации генетического проекта, несмотря на все трудности, создаваемые окружающей средой» (Мадди С., 2002, с. 88).

Таким образом, мы видим, что гуманистический подход в психологии противопоставлен психодинамическому и его следует скорее воспринимать как попытку разрешить противоречия, возникающие между человеком и обществом. Именно идея целостности человека, которая утверждается в гуманистическом подходе, приводит к мысли о возможности разрешения этих противоречий.

Вместе с тем существует проблема, осложняющая реализацию в целом гуманитарного подхода в психологии, а не только гуманистического, которую первым обозначил В. Дильтей. Он пришел к выводу о проблематичности гуманитарного знания и психотерапевтической практики на его базе и объясняет это тем, что познание такого объекта как переживание меняет само это переживание. «Мы не можем познать сущность самой жизни, то, что открывается, есть образ, а не сама жизнь» (Дильтей В., 2001, с. 143). То есть, суть в том, что, создавая научное представление о психике, психолог вынужден иметь дело не с самим человеком, а с его схематизированным образом, как бы ни было велико желание гуманитарно ориентированного психолога иметь дело с живой уникальной, цельной личностью.

Похожие выводы можно обнаружить у М. Бахтина, В. Франкла, А. С. Арсеньева и С. Л. Рубинштейна. Так В. Франкл утверждает, что психология, которая рассматривает человека как замкнутую систему, в которой разыгрываются динамические взаимодействия, а не как существо, стремящуюся к смыслу, – механистична, а не гуманистична (Франкл В., 1990).

По сути, как в случае психодинамической теории З. Фрейда, так и в случае феноменологической концепции К. Рождерса, мы видим «птолемеевское» понимание человека, которое в поисках специфики человеческой природы замыкается в кругу внутренних переживаний человека – изолированного индивида, наделенного сознанием, потребностями, страстями, речью, социальными ролями.

Совершенно другое, «коперниковское» понимание человека обозначается в работах Л. С. Выготского, С. Л. Рубинштейна, А. Н. Леонтьева, и Д. И. Узнадзе. Центр «коперниковской» деятельностной концепции анализа человека – бытие человека в мире, включающее естественноисторический процесс становления человечества в ходе преобразования природы и общества, очеловечивание мира, поступки человека как автора и действующего лица своей жизненной драмы, восхождение в истории общества и истории каждого человека к свободной индивидуальности. То есть в отечественной психологии складывается образ «человека-деятеля», «человека, порождаемого жизнью в обществе, стремящегося к достижению целей и отстаивающего своими делами определенный образ жизни» (Асмолов А., 1990, с. 60).

Любые ценностные или методологические позиции создателя теории непосредственно влияют на содержательный процесс оказания психологической помощи. Таким образом, в современной психологии сложились два разных вида психологической практики – одна, ориентирована на научно-инженерный психологический дискурс (это прежде всего психоанализ, бихевиоризм и ряд других направлений), а другая – на гуманитарный психологический дискурс (К. Юнг, К. Роджерс и др.), причем в каждом направлении артикулируется и культивируется свой тип личности и решается по – своему вопрос о вовлечении личности самого терапевта в психотерапевтический процесс.

Каждое из психотерапевтических направлений в психологии погружает клиента, и в этом, очевидно, и состоит реальное культурное значение многих направлений психологической практики, в родственную привлекательную реальность, сообразную его природе, ценностям, жизненным опыту, представлениям о психологической помощи. Например, психоанализ позволяет человеку обрести мир, родственный его душе, привлекательный во всех отношениях. Если пациент не разделяет психологические убеждения, например, психоаналитика, он может пойти, как было отмечено, к другому психологу-практику, который предложит ему другую реальность, более сообразную его природе.

Вопрос о вовлечённости личности самого терапевта в психотерапевтический процесс – это один из основных вопросов практической психологии. Известно, что гуманистическая психология предложила совершенно иной по сравнению с прежними психотерапевтическими эпохами способ личностной включенности терапевта в психотерапевтический процесс. Вопрос, по сути, сводится к пониманию психотерапевтом специфики психотерапевтических отношений. Должен ли психотерапевт быть «непроницаемым» для клиента, служить пустым экраном для его проекций, (как это предписывается психоаналитической традицией), или же психотерапия есть «со-бытийный» процесс, «экзистенциальная встреча, «Я-Ты диалог» (М. Бубер, М. Бубер), в котором личностно раскрывается как пациент, так и терапевт.

Однако существует более тонкий вопрос в понимании специфики психотерапевтических отношений у К. Юнга и К. Роджерса. Так методолог и культуролог В. М. Розин при анализе психотерапевтических отношений в гуманитарной психологии выделяет две стратегии терапевта: собственно гуманитарную стратегию мысли и стратегию, которую он называет точно и остроумно «троянским конем». В первом случае предпочитается совместное движение психотерапевта и клиента, удержание одновременно двух планов – понимание человека через живое общение и как заданного теоретическими психологическими представлениями. Здесь укоренилась идея неповторимой терапии, предназначенной для конкретного человека. По сути это вариант терапии К. Юнга. Вторая гуманитарная стратегия в психотерапии, прозорливо получившая название «троянский конь», состоит в том, чтобы установив контакт с пациентом, повести его, способствовать формированию у него поведения, которое с объективной точки зрения выглядит абсолютно нормальным, а затем на самом деле становится нормальным (Розин В. М., 2004, с. 196). Здесь явно усматривается позиция К. Роджерса, применяемая им в консультировании и в психотерапевтической работе. И эта позиция требует объяснения.

Дело в том, в глубинной психологии К. Г. Юнга нет средств интерпретации, позволяющей вести интерпретацию точно и однозначно. «Юнг демонстрирует тонкое великолепное искусство Мастера, которым можно только восхищаться, но повторить которое самостоятельно на столь высоком уровне вряд ли возможно» (Розин В. М., 2004, с. 181). Его выводы убедительны для человека, склонного к гуманитарным упражнениям, с удовольствием занимающегося рефлексией, хорошо владеющего материалом истории, культурологии, теологии, мастерством толкования тестов и многими другими тонкими материями. Многочисленные примеры терапии позволяют сделать вывод, что с каждым больным К. Юнг искал свою неповторимую психотерапию.

В то же время в человекоцентрированном подходе К. Роджерса отмечается достаточно неоднозначная позиция. Предлагаемые в литературе примеры работы с пациентами, как это ни странно, ближе ко второй стратегии гуманитарной мысли в том отношении, что пациенту внушаются теоретические представления, разделяемые психотерапевтом. Очевидно, реализовать на практике первую стратегию гуманитарной мысли не так уж легко. Да и в своей рефлексии, К. Роджерс, вроде бы, сторонник этой стратегии, так как он считает, что самораскрытие и самопознание человека более важным, чем любые воздействия на него психотерапевта. С точки зрения своих методологических установок, К. Роджерс не должен бы внушать своему клиенту собственные теоретические представления, а скорее идти за ним, используя эти представления в качестве «лесов и эвристических схем». Практически же следует признать, что в человекоцентрированном подходе К. Роджерса формулируется несколько принципов, которые полностью укладываются в названную В. М. Розиным вторуюстратегию гуманитарной мысли

Изучая процесс психотерапевтического воздействия на клиента, Ф. Е. Василюк утверждает, что в каждой психотерапевтической школе существует главный механизм, основной продуктивный процесс, который непосредственно обеспечивает достижение терапевтических целей. Этот процесс он назвал «упованием». Поясняя этот термин, он пишет: «Когда врач лечит больного, он рассчитывает на то, что лечебные мероприятия вызовут ответный процесс в организме, который собственно и приведет пациента к здоровью» (Василюк Ф. Е., 2003, с. 23). Так, обращаясь к анализу психотерапевтический упований, Ф.Е. Василюк отмечает, что основной процесс, который по представлению Фрейда обеспечивает психотерапевтический эффект – осознание. По его мнению, З. Фрейд, который воспринимается широкой публикой как открыватель иррациональных глубин человеческой души, в действительности был до мозга костей рационалистом. «Фрейд – это апофеоз рационализма, это полное воплощение знаменитого бэконовского девиза «знание – сила». Уже современные Фрейду психотерапевты далеко не всегда разделяли это глубинное упование на разум и сознание. В личностно – центрированной терапии К. Роджерса, терапевтический эффект, в конечном итоге, обеспечивается переживанием как особом внутреннем жизненном процессе, захватывающем эмоции человека, его ум, воображение, волю.

Таким образом, психологическая практика, осуществляющаяся в рамках любого направления в психологии, позволяет осмысливать, уточнить мировоззренческие позиции авторов теории и позволяет завершить более цельное представление о предлагаемой концепции.

Психотерапия сегодня, пишет Ф. Е. Василюк, настолько сильна и влиятельна, что не может более позволить себе оставаться антропологически беспечной, и не замечать, какой образ человека предлагает она клиенту, какой «мощности энергии развязывает она, раскупоривая очередной «архетип» и выпуская из него засидевшихся джинов в душевное и социальное пространство» (Василюк Ф. Е., 2003 с. 21). Он отмечает, что наступает и наступило уже время выбора, время философского самоопределения, когда каждый психолог и психотерапевт, всерьез относящийся к профессии, должен будет дать отчет в своих профессиональных позициях (Там же).