Глава 14 Образы среды: дизайн пространства и поведение

Какое нам дело до излишеств на фронтоне, если в доме царят веселье и любовь.

Дж. Б. Пристли. Английское путешествие

Любая пространственная среда несет на себе печать труда и вдохновения бесчисленного множества творческих индивидуальностей, живших в отдаленном и недавнем прошлом, однако в развитых странах формирование того или иного облика пространства все больше отчуждается от деятельности профессиональных дизайнеров [I]. Перед лицом быстрой урбанизации, стандартизации общественных запросов к качеству окружающей среды, ускоренного внедрения новых технологий в строительство и усложнения конструкции различных зданий традиционные связи между заказчиком и дизайнером существенно ослабли. На место неупорядоченного органического роста, характерного для развития исторических городов прошлого, приходит планомерное совершенствование их структуры, осуществляемое специально подготовленными для этого проектировщиками. Значение деятельности профессионального дизайнера невозможно представить полностью, да это и не входит в задачи данного исследования. Мы оставим эту тему и все наше внимание сосредоточим на рассмотрении проблемы, которая множество раз затрагивалась в этой книге: в какой степени поведение людей может влиять на формирование пространственной среды. Однако прежде необходимо проанализировать основные черты самого процесса проектирования пространства.

Роль дизайнера

Названием «дизайн пространства» в данном случае обозначается процесс сознательного формирования и изменения физических форм пространственной среды для удовлетворения определенных потребностей людей (по Reekie, 1972). В этом определении три слова являются ключевыми для понимания природы процесса пространственного дизайна.

Во-первых, это сознательно осуществляемый процесс, в который, в частности, входит специальный механизм сопоставления существующих точек зрения, а также выработки тех или иных решений, удовлетворяющих требованиям данной ситуации. Говоря это, было бы ошибочным создавать представление, будто выбор того или иного пространственного решения данной среды происходит беспристрастно, вне каких-либо связей с системами ценностей участвующих в этом процессе людей, что он начисто лишен эмоций, базируясь целиком на строгой рациональности. Несмотря на заявления историков-искусствоведов от Пьюджина до Певзнера о том, что правильного решения того или иного проекта можно достигнуть, лишь систематически следуя рационально выработанным принципам на всех стадиях процесса проектирования, начиная с «правильных» исходных позиций (Watkin,' 1977), проект, признанный пригодным в данный момент, может показаться совсем неподходящим в другой. Более того, сам спектр мнений, из которых производится выбор, далек от исчерпывающего,

==257

причем эффективное функционирование социокультурных и личностных фильтров приводит к тому, что многие из потенциально возможных решений вообще выпадают из рассмотрения (Rapoport, 1975b).

Во-вторых, дизайнер-это человек, официальной обязанностью которого является создание и изменение физических форм среды, однако, работая над проектами, определяющими материальные характеристики структуры и общей организации пространства, он автоматически оказывает сильнейшее влияние также на эстетические, символические и социальные особенности создаваемой среды. Эту проблему отлично осознают и сами дизайнеры, как правило уделяя большое внимание рассмотрению пределов своей компетенции. Саноф (Sanoff, 1975, 227) пишет: «Очевидно, что интерес архитекторов к социальным теориям сегодня все время нарастает. Архитекторы разделяют чувство социальной ответственности и верят, что их работы могут способствовать улучшению общества. Однако, к сожалению, в тех случаях, когда дизайнер сталкивается с социальной проблематикой, выявляется недостаток интеллектуальной дисциплины, характерный для людей этой профессии. Например, среди архитекторов господствует убеждение, что сами материальные формы организации пространства оказывают очень сильное влияние на характер социальной жизни его потребителей и прямо и однозначно определяют стиль их поведения. Как профессионалы, архитекторы исходят из того, что люди формируются средой, которая создана для них».

Последствия реализации подобных представлений далее в этой главе будут обсуждены более подробно.

В-третьих, конечной целью процесса проектирования является удовлетворение потребностей людей. Эту цель гораздо труднее реализовать, чем может показаться, поскольку для ее достижения необходимо решить целый ряд весьма щепетильных проблем. Начнем с того, что пространственная среда должна удовлетворять всем человеческим потребностям во всем их многообразии - от физиологической потребности в надежном убежище до таких сложных потребностей личности, как потребность в признании и самоуважении. Какие потребности должны удовлетворяться в первую очередь в каждом конкретном случае и в каких сочетаниях? Далее, если учесть тот факт, что потребности со временем изменяются, обязан ли дизайн ориентироваться на потребности, актуальные в данный момент, или же проект должен строиться в расчете на удовлетворение потребностей, которые, согласно предсказаниям, появятся в будущем? Как вообще выявить и измерить все эти потребности? И наконец, возможно, самый главный вопрос: чьи потребности призван удовлетворять дизайн пространства? Поскольку, по-видимому, именно неудачи в поисках ответа на этот последний вопрос являются главным источником, порождающим чувство неудовлетворенности работой дизайнеров, он заслуживает более пристального рассмотрения.

Дизайн для нужд человека. С самого начала важно понять, что дизайн-это не просто реакция на запросы потребителя. В процессе дизайна, или проектирования, участвуют три стороны: дизайнер, потребитель и клиент, заказывающий работу. В прошлом обычной была ситуация, когда эти три роли совмещались в одном лице, когда сами дизайнеры были своими собственными клиентами, или потребителями того, что они сами спроектировали. В наши дни, напротив, набирает силу тенденция к максимальному взаимному разъединению представителей этих трех групп с уменьшением количества точек соприкосновения. Эта тенденция стала особенно заметной в последние годы после появления крупных агентств по проведению проектных работ - организаций, в действительности мало заинтересованных и мало стремящихся улучшить среду того места, где реали-

==258

зуются разрабатываемые ими проекты. В таких условиях естественно ожидать, что каждая группа будет иметь свой набор потребностей, которые должны быть согласованы между собой в процессе проектирования. И вполне вероятно, что потребности либо дизайнера, либо клиента могут продиктовать им выбор проекта, малопригодного для конкретного потребителя.

Такое положение отчасти является следствием действующих в настоящее время механизмов согласования интересов сторон, принимающих участие в процессе проектирования. Дизайнер, имеющий специальное образование и профессиональный опыт, обычно вынужден играть роль интерпретатора потребностей других людей [2]. Точки зрения дизайнера и клиента очень часто совпадают, поскольку их установки и накопленный опыт нередко очень близки (Pawley, 1971). Обычно контакт с клиентом осуществляется в стиле «комитетского совещания», в ходе которого дизайнер показывает клиенту варианты проектов, выполненных в виде макетов или рисунков, или же прибегает к помощи словесного описания, а клиент дает им оценку (Canter, 1977). Таким образом, клиент, получая возможность участия в работе над проектом, может играть в этом процессе только пассивную роль, будучи лишен профессиональных знаний. И такая ситуация может использоваться соответственным образом. Один известный американский архитектор рассказывает, что ему всегда советовали иметь для клиента два варианта проекта. В расчете на его быстрое отклонение один из них должен быть явно неприемлемым, в то время как наличие второго, который архитектор и хотел бы видеть воплощенным, в данном случае имитирует свободу выбора и гарантирует развитие событий в выгодном для дизайнера направлении (Hansen, 1977).

Описанная процедура может показаться циничной манипуляцией, однако она, как ни иронично это звучит, оставляет гораздо больше возможностей для реального осуществления заинтересованного обсуждения будущего проекта, чем те процедуры, которые обычно применяются в ходе контактов дизайнера и потребителей, практически лишенных каких-либо обязательных и более или менее эффективных механизмов, при помощи которых дизайнер мог бы учесть мнение потребителей его продукции. В большинстве случаев проектировщики вынуждены сами определять потребности будущих потребителей и производить выбор соответствующих проектов. Подобные методы, основанные на внутренней интуиции авторов проектов, могут давать самые неожиданные результаты (Sanoff, 1975). Например, работа Фрида (Fried, 1963) [3] показывает существование значительных расхождений между оценкой запросов потребителей, произведенной проектировщиками, и действительными запросами людей. Для проектировщика достаточно одного взгляда на кварталы Вест-Энда в Бостоне, чтобы назвать их «трущобами», которые, по его мнению, лучше всего, как с точки зрения самих его жителей, так и города в целом, просто уничтожить. И то, что кто-то получает удовлетворение, живя в этих районах, а также способен испытывать чувство горечи за оставленные там дома,похоже, воспринимается многими из них как грандиозный сюрприз.

Проблемы оценки потребностей будущих жителей проектируемых зданий и районов связаны, конечно, не только с недостатками самого диалога; они хорошо отражают присутствие трех факторов, которые оказывают сильное влияние на деятельность дизайнера. Во-первых, между проектировщиком и потребителем могут существовать значительные социокультурные различия. Как мы видели, клиент и дизайнер очень часто имеют одинаковый жизненный опыт, в то же время обычной является ситуация, когда дизайнер, принадлежащий к среднему классу, вынужден создавать проекты зданий и пространств, в которых сам он никогда не жил. В исследовании

==259

Бостона, произведенном Фридом, дизайнеры были, как правило, хорошо образованными представителями среднего класса, проживающими вне территорий, развитие которых они проектировали, а потребители являлись в основном жителями бедных кварталов рабочего класса из Вест-Энда, заселенных итало-американцами. Нет ничего удивительного в том, что эти группы имели мало общего. Во-вторых, у самого дизайнера существуют свои собственные потребности, которые могут отличаться от тех, которые характерны для потребителей результатов его труда. Проект здания или района, вызвавший признание и восторг коллег, почти всегда расценивается как грандиозный личный успех, хотя проверка временем может показать, что он (проект) недостаточно учитывал потребности людей, для которых предназначался. В последнее время ситуация изменилась в лучшую сторону, но до сих пор остается верным, что вплоть до наших дней проектировщики и архитекторы работали в замкнутом пространстве, реагируя главным образом на мнение людей своего круга. Так как дизайнеры всегда являются членами того или иного коллектива, то итоговое решение того или иного проекта очень часто является результатом компромисса входящих в него профессионалов, поскольку одному автору чрезвычайно редко удается создать проект, не прибегая к помощи коллег (Broadbent, 1973). Это обстоятельство также работает на появление проектов, не совпадающих с запросами потенциальных потребителей.

Очевидная оторванность дизайнера от реальной жизни отчасти связана также с влиянием третьего фактора, состоящего в том, что образование и установившаяся традиция работы дизайнера не ориентируют его в должной мере на учет запросов и ожиданий потребителей его продукции. Такой стиль пришел из архитектуры, в которой главным направлением образования традиционно являлось изучение взаимосвязей архитектуры и искусства, а не потребителя и спланированной для него среды. Причинами такой ориентированности интересов являются главным образом две доктрины, которые оказали сильное влияние на развитие архитектурной мысли. Во-первых, до сих пор распространена точка зрения, согласно которой архитектура видится одним из изящных искусств [4]; в соответствии с ней будущие архитекторы обучаются видеть историю развития последней в том же ключе, в каком рассматривается история развития эстетических идей. Основное внимание уделяется немногим широко известным шедеврам, гигантским зданиям, несущим значительную символическую нагрузку, а также изучению идей, принадлежащих создателям этих шедевров. Так формируется представление, что эти здания являются произведениями искусства, созданными творческим гением человека, а не объектами, построенными для удовлетворения потребностей людей. Во-вторых, в то время когда истинность тезиса о безграничной свободе творческих импульсов художника во все большей степени стала подвергаться сомнению и восприниматься весьма скептически, начала набирать силу новая доктрина «конструктора среды» (Pawley, 1971) [5]. Постепенно частью архитектурного образования стало усвоение теорий, проникших в него из работ классиков модернистского искусства; в согласии с ними предлагалась новая концепция архитектора как «инженера-конструктора», творения которого удовлетворяют неким объективным критериям [б]. Эту точку зрения хорошо выразил Нобль (Noble, 1963): «Как архитекторы, мы формируем поведение людей в будущем посредством создаваемой нами среды. На каждой стадии процесса проектирования мы думаем о возможном поведении людей, и успех или неудача нашей работы зависит, видимо, от нашей способности предсказывать поведение» (цит. по: Pawley, 1971, 87). Согласно этой точке зрения, опять подразумевается полная свобода в действиях дизайнера, который видится хорошо осведомленным знатоком нужд других людей.

==260

В общем, под влиянием всех этих факторов воспроизводится порочный круг, в котором причина выводится из следствия, и наоборот. До тех пор пока дизайнеры полагаются на традиционное «правило тыка», мало вероятно, чтобы они всерьез занялись прямым исследованием запросов потребителей их продукции. Вполне возможно, что, вне связи с недостатком адекватного теоретического понимания и эмпирических материалов, описывающих запросы и ожидания потребителей, которых действительно не хватает, дизайнеры в своей работе и в дальнейшем будут опираться на старые представления и процедуры, игнорируя наличие большой литературы (см., напр.: Perm, 1970; Deasy, 1974; Brolin, 1976), в которой доказана несостоятельность авторов современных проектов среды жизнедеятельности удовлетворить потребности реальных людей.

Насколько возможен контроль?

Каких бы оценок мы ни придерживались, нельзя не признать, что дизайнеры в целом создали ясные образы тех форм организации пространства, которые, по их мнению, должны давать социально желательный результат, и сами очень верят в его правомерность. Обычно такие образы содержат хорошо различимые элементы двух видов: топофобные-их дизайнер старается по возможности избежать, что обычно является реакцией на такие черты настоящей ситуации, которые воспринимаются как болезненные, - и топофильные, отражающие представления дизайнера об идеальной среде. Элементы обоих видов очень хорошо прослеживаются, например, в работах, посвященных пространственной организации утопических обществ, принадлежащих к литературному жанру, существующему с античных времен (Lang, 1952; Reiner, 1963; Manuel, 1973). Обычно утопии создаются в такие эпохи, когда, по мнению их авторов, общество находится в кризисе, почему они и представляют картины, резко отличающиеся от того, что эти люди видят вокруг себя. Пространственная среда утопического общества-это среда, спроектированная таким образом, что все граждане в ее пределах получают возможность наслаждаться «счастливой жизнью», хотя сказать, что это такое, может обычно только автор утопии. По завершении своего формирования организация утопии не допускает никаких изменений, поскольку невозможно улучшить само совершенство. Всем жителям утопии предлагается особый уклад жизни-считается, что все сразу оценят предлагаемые им блага и, полные чувства законной гордости, будут радостно наслаждаться ими.

Лишь немногие утопические проекты были воплощены, и еще меньшая их часть выдержала испытание грубыми реалиями жизни [7]. Однако дух, который двигал их творцами,-дух создания идеальных прожектов, основанных на собственных представлениях автора о характере внешнего мира, а не на тех, которые имеются у его соотечественников и потенциальных потребителей его проектов,-имеет много общего с настроениями, которые руководят авторами более прозаических проектов. Социальные реформаторы конца XIX в. в своих умозрительных построениях исходили из отрицания горестной картины пораженных социальными болезнями убогих кварталов бедноты в промышленных районах Англии, одновременно уповая на всяческие блага светлого будущего с его более просторной планировкой жилищ (Darley, 1975). Точно так же в современной Великобритании планирование городского развития осуществляется с ориентацией на априорные модели идеальной организации городского пространства (Houghton-Evans, 1977).

Суть подобной ситуации хорошо иллюстрируется концепцией «жилого

==261

микрорайона», которую мы уже рассматривали в гл. 7. Эта концепция перекочевала в Англию из Северной Америки, где она впервые была сформулирована в работах двух архитекторов, Перри и Стейна (Hall, 1974). Перри (Perry, 1929) предложил строить новые кварталы городов как законченные пространственные единицы, в которых жители были бы обеспечены всеми видами услуг. Принципы, на которых основывалась эта концепция, показаны на рис. 14-1, где изображена схема микрорайона, рассчитанного на проживание примерно 5000 человек. Такая численность была выбрана по двум причинам: с одной стороны, это количество людей занимает при расселении площадь, размер которой считался самым подходящим для создания пространственной жилой единицы со всеми необходимыми учреждениями, расположенными в ее центре, а с другой, - по мнению Перри, община именно такой численности оптимальна для поддержания высокого уровня чувства социальной принадлежности к ней. Эти идеи, дополнив их рядом новых компонентов в организации пространственной среды микрорайона, в частности идеей полного разделения систем коммуникаций для транспорта и пешеходов, развил Стейн, ближайший сотрудник Перри, создав проект нового города Редборн (штат Нью-Джерси).

Рис. 14-1. Принцип размещения объектов в пределах микрорайона. Hall (1974, 58).

Принцип застройки микрорайонами получил широкое распространение в Великобритании еще до 1939 г., когда появился целый ряд микрорайонов в Уитеншо (под Манчестером), однако применение этого принципа в более широких масштабах началось после второй мировой войны в ходе строительства первых четырнадцати «новых городов» (1947-1950). Создание

==262

микрорайонов виделось как удобным средством осуществления эффективной планировки новых кварталов, так и способом вернуть дух общины, установление которого, по мнению многих, было единственной альтернативой одиночеству городской жизни (Pearson, 1972). Все проектировщики получали разработанные в официальных органах инструкции относительно величины различных пространственных габаритов новых районов, уровня обеспеченности теми или иными услугами, а также относительно размера и характера планировки микрорайонов (от 5000 до 10000 человек); при этом рекомендовалось планировать будущие микрорайоны таким образом, «чтобы полностью обеспечивались рост и развитие духа общности и глубокого чувства сплоченности» (Dudley Report, 1944).

В действительности эти микрорайоны оказались плохой основой для формирования социальных ячеек, в чем нет ничего удивительного. Вместо серьезного анализа наиболее вероятных потребностей или хотя бы основных предпочтений людей большая часть руководителей этой программы исходила из ряда умозрительных допущений относительно социальной сферы. Они произвольно определили численность населения, якобы необходимого для нормального развития общины, предположив, что удобство близрасположенных учреждений сферы обслуживания ценится людьми больше, чем жизнь в условиях меньшей плотности застройки, и что они якобы стремятся к осуществлению социальных контактов. Обреченность многих подобных проектов создать крепкие социальные ячейки очевидна, что еще раз показывает огромную сложность взаимоотношений людей и физической среды, в которой они обитают, и еще раз заставляет рассматривать пределы влияния той или иной организации пространственной среды на характер поведения человека. Этот вопрос заслуживает более глубокого анализа.

При рассмотрении результатов формализованных исследований, посвященных изучению связей, существующих между организацией пространства и поведением, видно, что большинство авторов, за исключением немногих ученых, анализирующих социальное поведение во внутренних пространствах различных зданий (Wells, 1965; Heilweill, 1973), посвящают себя исследованию особенностей социальных контактов в небольших или средних по размерам жилых ячейках. Результаты одного из самых первых и наиболее известных исследований такого рода изложены в книге Леона Фестингера и его коллег (Leon Festinger, 1950) под названием «Социальное давление в неформальных группах».

В этой работе рассматривается формирование дружеских связей и социальных групп среди жителей вновь построенных комплексов общежитии Вестгейт и Вестгейт-Уэст Массачусетского технологического института. Массив обследованных специально выбирался таким образом, чтобы это была гомогенная группа людей. Все студенты принадлежали к одной возрастной группе (20-35 лет), все они отслужили в армии, молоды были и их семьи, члены которых, так же как и они сами, принадлежали в основном к верхам среднего класса. Производя выбор по такому принципу, исследователи устраняли из анализа влияние социально-экономических факторов и получали возможность сосредоточить все усилия на рассмотрении взаимосвязей между планировкой жилой застройки и особенностями социальных контактов жителей этих домов. Кроме того, исследованные жилые ячейки были практически полностью изолированы от других общежитии кампуса, поэтому можно было предполагать, что чистота подобного эксперимента будет еще выше.

Согласно выдвинутой перед исследованием гипотезе предполагалось, между прочим, что быстрота установления дружеских связей и появление каких-либо групп зависит от количества случайных встреч студентов (так

==263

называемые пассивные контакты). Далее, предполагалось, что количество подобных встреч зависит от величины физического расстояния в том смысле, что вероятность случайной встречи с человеком, живущим поблизости, гораздо выше, чем вероятность встречи с кем-либо живущим в большем удалении, причем при расчете величины расстояния во внимание принималось и функциональное расстояние, величина которого зависит от особенностей местоположения зданий и планировки прилегающих к нему территорий, а также от взаимного расположения входных дверей относительно друг друга. Другими словами, если две квартиры расположены рядом, но их входные двери выходят на разные лестничные клетки или в разные дворы, то на деле они оказываются удаленными друг от друга на некоторое расстояние. Контакты приводят к дружбе, дружба порождает дружеские компании.

Установленные авторами результаты в целом подтвердили эти гипотетические предположения. Жители именно соседней квартиры чаще всего выбирались в друзья, а вероятность попасть на эту роль у обитателей других квартир уменьшалась с увеличением физического расстояния до них. Оказалось, что функциональное расстояние тоже оказывает влияние на развитие дружеских отношений, проявившееся в том, что, как выяснилось, дружеские связи легче завязывались между жителями квартир, выходящих во двор, чем между жителями квартир, выходящих на улицу. Из всего этого авторы заключают, что: «В общностях, которые по многим параметрам, влияющим на развитие дружеских отношений, гомогенны, физические факторы, являющиеся проявлением особенностей планировки зданий, предстают основными детерминантами того, как будет развиваться дружба и какие появятся социальные группы» (Festinger et al., 1959, 151).

Эти слова очень часто цитируют, однако к ним надо относиться с осторожностью. Главное среди этих слой-гомогенны. В данном случае ученые исследовали группу людей, среди которых значение социальных фильтров, действующих при выборе тех или иных партнеров по общению, было сильно снижено. Исследования происходили на ранних стадиях освоения этими людьми новой для них среды, то есть в такое время, когда по причинам, изложенным выше, человек более всего ориентируется на самое узкое местное сообщество. Более того, из-за физической удаленности исследуемого комплекса от других общежитии студенты вынуждены были полагаться лишь на имеющиеся в наличии ресурсы общения. И наконец, ученые исследовали людей, находящихся на уникальной стадии развития их жизненной судьбы-сразу после демобилизации из армии после окончания второй мировой войны. Все это заставляет задуматься о том, были бы результаты такими же, если бы массив обследованных не был столь гомогенным или если бы исследования охватывали больший временной период или же проходили просто в другое время.

Тем не менее существует еще ряд исследований, подтверждающих выводы Фестингера и его коллег. Например, исследование Купера (Kuper, 1953). Оно посвящено анализу социальных взаимоотношений в жилом массиве Ковентри, застроенном домами на две семьи, и дает новые доказательства значимости функционального расстояния. Районы такой застройки спланированы так, что у каждой семьи есть соседи в этом же доме, так сказать, через стену, а также соседи в другом, рядом стоящем доме. В ответ на вопрос о наиболее близких соседях респонденты неизменно называли жителей своего же дома. По мнению исследователей, это объясняется тем, что респонденты чаще всего пользовались дверьми, расположенными на значительном удалении от входа в соседний дом. Доказательства большой роли, которую играет удаленность в развитии дружеских отношений, содержатся также и во многих других эмпирических работах,

==264

например в работе Уайта (Whyte, 1956) по Парк-Форесту, штат Иллинойс; Уильмотта (Willmott, 1963), изучавшего эту проблему в Дагенхэме, Англия, а также Рейнвота (Rainwater, 1966) и Йенси (Yancey, 1972), исследовавших проект Прюит-Айгоу в Сент-Луисе, штат Миссури.

Впрочем, с такой же легкостью можно найти и работы, которые содержат совсем мало доказательств в пользу истинности указанных закономерностей. Кэри и Мэйпс (Carey, Mapes, 1972) провели широкомасштабное исследование восьми новых жилых массивов Статфордшира, Англия, состоящих из частных кЕартир, для изучения развития дружеских отношений среди домашних хозяек примерно одинакового социально-культурного уровня. Согласно полученным результатам, такие факторы, как возраст и семейное положение, позволяют гораздо лучше объяснить различия в сложившихся типах социальных контактов и частоте визитов хозяек друг к другу, чем факторы, отражающие особенности организации материальной среды, которые оказывали очень слабое влияние на изучавшиеся процессы. Столь же негативные результаты получены Гутманом (Gutman, 1966), Гансом (Gans, 1967) и Деннисом (Dennis, 1968). В действительности, как указывает Гутман (Gutman, 1972), подобные выводы можно найти и в работах самого Фестингера. В статье, опубликованной в 1951 г., Фестингер сравнивает результаты исследования в Вестгейте с результатами, полученными при изучении Риджент-Хилла. Планировка и размеры последнего были такими же, как и в Вестгейте, и жилье в этом районе также предоставлялось местными властями без права выбора жильцами той или иной приглянувшейся им квартиры. Правда, в других отношениях ситуация в Риджент-Хилле была совершенно иной. Жилье здесь было предназначено для рабочих судоверфи и к моменту исследования было заселено уже в течение пяти лет (1947). К этому времени состав населения стал достаточно неоднородным. Только 40% среди жителей массива составляли люди, которые поселились в нем в момент его постройки и которые до сих пор работали на судоверфи,-это были люди, вынужденные искать жилье в период его острой нехватки. Заканчивая рассмотрение этого исследования, Фестингер (изд. 1972 г., 132) заключает: «Таким образом, в данном случае мы видим совершенно иное положение дел, чем то, которое мы наблюдали, исследуя Вестгейт. Вместо полнокровной и интересной для всех социальной жизни здесь мы видим очень низкий уровень ее развития; образование социальных групп, принадлежность к которым приносила бы подлинное удовлетворение, здесь также весьма затруднено». То есть, несмотря на идентичную планировку, социальные условия в этих двух жилых комплексах абсолютно противоположны, что и заставляет искать объяснение особенностей поведения в основном в социально-психологических факторах.

Да, конечно, свидетельства противоречивы, однако нерешенность ситуации порождает самые горячие споры. Доводы одной из сторон выражены в полемической статье Броди (Broady, 1966). Социолог Броди выражает озабоченность неправильным толкованием социальных теорий, распространенным в среде архитекторов, и отмечает склонность последних к теоретизированию, которое он называет «архитектурным детерминизмом». Смысл этого детерминизма совпадает со смыслом всех видов детерминизма, обсуждавшихся в этой книге. Согласно данной доктрине, физические силы-в нашем случае различные формы проектируемой пространственной среды - оказывают прямое влияние на характер поведения людей. В типичной модели, построенной по канонам архитектурного детерминизма, та или иная организация пространства видится независимой величиной, а поведение человека-зависимой от нее переменной. Броди отказывает такому анализу в корректности, настаивая на том, что главную роль в

==265

детерминации поведения играют социальные и культурные факторы. Таким образом, нельзя говорить, что дизайн пространства формирует поведение, так же как нельзя говорить о том, что он является «некой чудодейственной силой, при помощи которой можно спасти человека и исправить общество. Его главная социальная функция состоит в обеспечении людям таких условий, чтобы они могли делать то, что хотят, или то, что они обязаны делать» (Broady, 1966, 153).

Прямо отвечая на критику, Ли (Lee, 1971), специалист по психологии среды, утверждает, что работа Броди строится на ряде ошибочных допущений. Соглашаясь с тем, что современная архитектура-это не область деятельности каких-либо волшебников. Ли (Lee, 1971, 255) подчеркивает, что ее конечной целью должно быть «некоторое изменение человека, а не его приручение». Ли считает, что пространственная среда действительно влияет на поведение, что термин «архитектурный детерминизм» вполне приемлем для описания взаимоотношений человека и среды окружения и что использование этого понятия является наилучшей исходной позицией для построения более развитой теории в этой области. Тем не менее из рассмотрения работы Ли становится ясно, что он имеет в виду гораздо более мягкую форму детерминизма, чем та, о которой говорит Броди: «Утверждать, что наше поведение формируется средой,-это не значит соглашаться с тем, что мы являемся беспомощными субъектами, полностью формируемыми извне, но это означает утверждение необходимости создавать и поддерживать по нашей собственной воле такие взаимоотношения между человеком и средой его окружения, которые были бы наиболее благоприятны для развития нас и наших детей в направлении, которое выбрали мы сами... Главные недоразумения начинаются, когда люди, критикующие архитектурный детерминизм, приписывают ему абсурдное утверждение, будто сформированная пространственная среда является единственным или даже главным фактором, определяющим поведение» (Lee, 1971, 255-256). Воздействие, оказываемое тем или иным дизайном пространства, необходимо рассматривать в ряду всех других воздействий, которые совместно и формируют поведение. Если же мы поступим иначе, то окажемся в плену у другой крайности, в плену «социального детерминизма».

Противоположность высказанных точек зрения гораздо меньше, чем это может показаться на первый взгляд, поскольку обе работы содержат элементы ритуального недоумения и негодования, однако между людьми, занимающими эти позиции, существует реальное расхождение относительно той роли, которую дизайн пространства сам по себе может играть в процессе формирования поведения. Истина, видимо, лежит посредине и состоит в том, что пространственная организация среды может оказывать серьезное влияние на поведение в определенных, жестко ограниченных условиях (как, например, в тех условиях, которые существовали в Вестгейте), но что, однако, это влияние намного меньше, чем предполагает большинство архитекторов. Поэтому мы вновь возвращаемся к утверждению, которое сейчас уже нет нужды доказывать, что процессы, характерные для исследуемого феномена, имеют гораздо более сложную природу, чем это обычно предполагается. Вероятность того или иного типа поведения необходимо рассматривать как результат сложной функции процессов мыслительной деятельности, связанных с переменными, которые опосредуют контакты человека с его пространственным окружением. Мало вероятно, чтобы исследователь, не принимающий сказанное в расчет, достиг в изучении данной проблемы серьезных результатов, которые могли бы быть использованы дизайнерами в их практической деятельности. Трудно не согласиться со словами Мамфорда: «Построить сцену не значит написать пьесу».

==266

Глава 15 Заключение

Нельзя дважды войти в одну и ту же реку: и ты не тот, и река другая.

Гераклит

Когда в академической науке появляется новое направление, его развитие на первых порах проходит, по-видимому, по одной и той же общей схеме. Сначала в течение определенного периода времени ученые, занимающиеся разработкой новых теорий и методов, находятся где-то на периферии науки. Затем наступает стадия, когда их идеи начинают оцениваться научным «истэблишментом», причем реакция последнего может быть самой разнообразной: от панегирических восхвалений до полного уничижения этих идей. Наконец, приходит время, когда новое направление либо становится неотъемлемой частью данной науки, либо навсегда исчезает из поля зрения. В настоящий момент поведенческая география остается пока на второй стадии. Чтобы представить, каким будет ее положение на третьей стадии, необходимо проанализировать ее основные черты, ее реальный и потенциальный вклад в развитие географических знаний, а также проблемы, с которыми она сталкивается.

Поведенческая география опирается на концепцию взаимоотношений человека и среды окружения, являющуюся в целом гораздо более сложной, чем традиционные географические концепции в этой области. Ученый, занимающийся поведенческой географией, считает, что человек одновременно и формирует окружающую его среду, и реагирует на ее воздействия и что среда и человек находятся в состоянии динамической взаимосвязи. Человек видится мотивированным социальным существом, чьи решения и поступки опосредованы характером восприятия пространственной среды. Эта мысль сразу же требует некоторых уточнений. Во-первых, рассматривая те или иные мотивации, ученый учитывает все те потребности, намерения и импульсы, как осознанные, так и подсознательные, которые руководят поведением. Во-вторых, последовательно признавая большое значение, которое имеют социокультурные факторы, главное направление исследований сосредоточивается прежде всего на рассмотрении процессов восприятия и принятия решений, происходящих на уровне индивида, а не на уровне той или иной группы. В-третьих, не допускается даже намека н