Эмпириокритицизм как философия науки: наука и жизнь, опыт как единство физического и психического.

Эмпириокритицизм, наследник картезианской методологической традиции, возник как «теоретико-познавательный идеализм». Он образовался в общем потоке антиметафизического течения европейской философской мысли, ориентированной на достижения «положительной науки»; поэтому в годы своего наибольшего влияния он предстал как «физический идеализм».

Вместе со «стабилизацией» неклассической физики как в существенной своей части науки теоретической (которая, однако, до такой степени преодолела жесткую оппозицию теории и эксперимента, что большинство ее лидеров, а также многие методологи науки, стали относить эксперимент не к эмпирическому, а к теоретическому уровню познания), влияние эмпириокритицизма с его эмпиристской ориентацией упало до минимума. Однако философская история эмпириокритицизма продолжилась: труды Авенариуса оказали немалое влияние на основателя современной феноменологии.

Эмпириокритики наследовали антиметафизическую установку позитивизма Конта, Спенсера и Милля (поэтому это философское учение часто называют также «вторым позитивизмом»), внеся в нее, однако, важные коррективы. По их мнению, нужно было обнаружить источники метафизических заблуждений, которые коренятся в «механизмах» реального познавательного процесса. В своей работе представители «второго позитивизма» стремились опереться на достижения тогда очень молодой «положительной» науки о человеческом сознании - психологии.

Таким образом, они намеревались обобщить практику научного (в первую очередь естественнонаучного) познания, обратив внимание на те эффективные приемы, которые были выработаны в ходе исторического развития положительных наук, и тем надежно обеспечить достоверность подлинно научных утверждений. Для этого, по их мнению, следовало методично, во всех деталях, и вплоть до самых сокровенных истоков, проследить путь, по которому шла научная мысль к своим выводам, а затем скорректировать этот путь в установке на перспективу, избавив следующие поколения ученых от напрасных блужданий. Отсюда и то внимание к истории науки, которое, наряду с увлечением новинками экспериментальной психологии, отличало виднейших представителей этого течения.

В качестве критической части своей программы, они предлагали продемонстрировать наличие в философских и научных построениях утверждений, которые не основаны на опыте (т.е. априорных), а также «скачков мысли» в системе научных доказательств, разрывов в процессе рассуждения, которые недопустимы для подлинной, хорошо устроенной, позитивной науки. Устранив подобные утверждения и ликвидировав эти разрывы мысли, по их мнению, можно было бы и очистить науку от метафизических домыслов, и навсегда устранить всякую возможность «метафизики».

Мах характеризовал собственную позицию как «теоретико-познавательный идеализм»: он и в самом деле создал своеобразную онтологическую концепцию. В этой концепции идеи – вовсе не самодостаточные обитатели особого “мира сущностей”, который служит основой «мира явлений», каковыми их представляли метафизические онтологические учения, а только содержание знания, т.е. человеческие идеи. Мир образований человеческого сознания, как они полагали, разумеется, тоже идеальный, но он более «земной», нежели сфера сущностей в прежних «метафизических» онтологиях.

Другой виднейший представитель этого течения, Р. Авенариус. Он тоже не измышлял метафизических гипотез, а исследовал формирование и состав «подлинного знания», т.е. такого, которое не претендует на сверхопытность и абсолютность, а реального, относительного к человеку, того, которое возникает и развивается в процессе человеческой жизни и само входит в ее состав. Что же касается «метафизики», то, согласно мнению Авенариуса, она настолько укоренилась в сознании людей в силу традиции, и потому настолько переплелась, буквально слилась с подлинными знаниями, что стала серьезной помехой прогрессу науки. Поэтому ее следует возможно быстрее устранить с помощью гносеологической критики. Отсюда, кстати, и само название «эмпириокритицизм», т.е. философия критического опыта: ведь его задача – критика опыта, «зараженного» метафизикой.

Стратегия критической философии Авенариуса и Маха, в принципе, проста, и её можно было бы выразить старой восточной заповедью «преследуй лжеца до истока лжи»: достаточно детально проследить весь познавательный процесс, при этом руководствуясь нормами, общепринятыми в «позитивной» (опытной) науке и не позволяя себя увлечь «призраками» универсальных объяснений, которые связаны с априорными предпосылками. Это значит, что теория познания должна представлять собою, в конечном счете, адекватное описание познавательной деятельности (прежде всего, разумеется, процессов научного мышления). Отсюда, как уже было отмечено, внимание эмпириокритиков к истории науки: Э. Мах был не только выдающимся физиком, но также одним из первых историков этой науки, положивших в основание своей картины ее развития определенную философскую концепцию.

Правда, две априорных предпосылки в программу эмпириокритиков, поставивших целью борьбу с любыми априорными предпосылками, все же просочились. Первая – это убеждение, что познавательный процесс, в конечном счете, начинается с ощущений, и потому весь «опыт», в конечном счете, может быть редуцирован к чувственному опыту. Вторая – что никаких «скачков («качественных изменений») в познавательном процессе быть не должно (в их концепции это запрещено фундаментальным законом развития всякого знания – законом экономии мышления, наследником принципа непрерывности, провозглашенного представителем «первого позитивизма», Дж. Ст. Миллем). Поэтому Мах и Авенариус определяли понятие как «общее представление» и, следовательно, не усматривали принципиальной разницы между чувственной и рациональной «ступенями» в познавательном процессе: по их мнению, никаких «ступеней» в этом непрерывном процессе быть не должно, и потому понятия отличаются от представлений только большей общностью и другой функцией в организации опыта. В результате такой операции, кстати, понятие было лишено специфического ореола прежнего «идеального»: ведь границы между раздражимостью, ощущением, восприятием, представлением и понятием, согласно концепции эмпириокритицизма, достаточно условны.

Эмпириокритиками, в их трактовке предмета и задач философии, был сделан и еще один радикальный шаг: они покусились, ни много, ни мало, на «великий основной вопрос философии», вопрос о соотношении духа и материи, представив в своей квазинаучной концепции жизни поток чувственного опыта как некую нейтральную «субстанцию мира».. Наиболее четко это представлено в сочинениях Р. Авенариуса.

Что касается жизни. Как безусловно устойчивое состояние, жизнь возможна только в полной изоляции от внешних обстоятельств, а сохранение жизни – при наличии определенных условий (во всяком случае, при отсутствии несовместимых с жизнью обстоятельств). Если бы «устойчивость жизни» обязательно требовала наличия жизненного максимума сохранения, организм не смог бы пережить собственного рождения: ведь в этот момент он оказывается исторгнутым в чуждую ему сферу. Но жизнь все-таки существует, «вопреки» рождению! Отсюда следует вывод, что организм должен обладать средствами сохраняться и в условиях неравновесия, стабилизируя свои отношения с окружением. Жизнь поэтому нельзя рассматривать только как то, что происходит «внутри» организма: она есть «мир», т.е. такая целостность где связаны «внутреннее» и «внешнее» (противоположность которых, тем самым, весьма относительна).

Акт рождения — это переход организма из равеновесного с условиями его бытия, защищенного состояния в незащищенное, и поэтому бытие в мире, которое следует за актом рождения – это катастрофа; и сам акт рождения – первая из жизненных катастроф. Её следствие, родовая травма, накладывает печать на все последующее бытие в мире; любое дальнейшее поведение, по сути своей, стремление вернуться в изначально безопасное состояние, в материнское лоно. Поскольку de-facto это, разумеется, невозможно, то вся история предстает как совокупность действий, замещающих желанное возвращение: то, что бывает (т.е. повторяется), скоро становится привычным – а это значит, сходным с материнским лоном, понятым (т.е., согласно этимологии этого слова, «принятым в себя», освоенным, превращенным из «внешнего» и «чуждого» во «внутреннее» и «свое2). Мир внешний – это чуждое; мир внутренний – это родина. Можно сказать и иначе: родина – это внутренний мир, это «»свое». Согласно точке зрения Авенариуса, понимание мира – вовсе не «отражение», а целостное отношение к миру и поведение в нем. Поэтому в рождении укоренена связь самосохранения с пониманием мира, а стремление достичь жизненного максимума сохранения тождественно стремлению все так устроить в мире, чтобы он стал «родиной».

Таковы био-онтологические предпосылки общего мировоззренческого тезиса Авенариуса (с которым, кстати, был солидарен и Мах): в подлинной, изначальной действительности нет ни «физического», ни «психического», а только «третье». Здесь «психическое» – аналог декартова res cogitans (вещь мыслящая); соответственно, «физическое» – аналог res extensa (протяженное), а «третье» – живой организм, который соединил в себе «внутреннее» и «внешнее», «физическое» и «психическое». Можно выразить эту мысль иначе: организм постольку субъективен, поскольку он переживает; но он в то же время и объективен, поскольку предстает перед взором человека как «вещь среди вещей». В каждом из этих «обликов», в свою очередь, тоже есть и внутреннее, и внешнее. Они относительны, и потому многообразны. Это значит, что существует непрерывная последовательность переходов «наружу» и «внутрь», а «сознание» и «материя», соответственно, суть «предельные ценности» единого совокупного целого, т.е. жизни, каковая и есть сущее «по истине».