Впрочем, нельзя сказать, что Джин занимался всем этим в полном одиночестве, и при отсутствии единомышленников. Вскоре у него на этом поприще появились соратники. 6 страница

***********************

Джин Симмонс: «Во время летних каникул 1969 года я устроился на работу в Центральную Почтовую Рекламную Ассоциацию (Direct Mail Advertising Association). Основной задачей этого агентства было выявление тех обывателей, которые не желали получать «junk-mail», то есть рекламную продукцию, которую навязчиво и постоянно пихают в твой почтовый ящик. Это могут быть рекламные флаеры, прайс-листы с наименованием товаров и тому подобный бумажный хлам. Но это можно было уладить довольно простым способом: ты отправлял заявку в «ЦПРА» (DMAA), в которой указывал, какие именно образцы из «junk-mail» тебе были совершенно без надобности, и вскоре после этого, как по волшебству прекращал получать их. Ты думаешь, что это агентство «ЦПРА» было на твоей стороне?! Ну что ж: и да, и – нет! Настоящей задачей «ЦПРА» было формирование списков людей, желающих и дальше получать по почте определенные рекламные прайс-листы и наглядные образцы какой-либо продукции. Ну а после составления и корректировки таких данных «ЦРПА» рассылали их конкретным компаниям, после чего эти компании по уже имеющимся у них адресам рассылали рекламу своей продукции именно тем людям, которых она могла интересовать. В общем, благодаря «ЦПРА» некоторые люди прекращали получать ту рекламную продукцию, которая им была абсолютно не нужна, а производственные и торговые компании получали больше сведений о своих потенциальных покупателях.

Мне так же довелось поработать в должности корректора на Р.Р. Баукера (R.R.Bowker), который издавал «Publishing Weekly» и «Library Journal». Кроме этого, я работал в качестве ассистента главного редактора журнала «Glamour». Эта работа была мне по душе, поскольку я был хорошо осведомлен в том, что собой представляла поп-культура. Ну и, конечно же, меня невозможно было превзойти в наборе текста на машинке. Кроме того, ранее, издавая фэнзины, я получил опыт работы с копировальным оборудованием, так что без проблем мог наладить или отремонтировать мимеографы или рексографы. Ну а когда дело доходило до редактуры статей, то и здесь я мог проявить себя, блеснув остроумием и эрудицией».

***********************

« Cathedral » была еще одной группой, в которой Джин играл в то время, когда он все еще жил в округе Салливан. Происходило это уже в 1969 году, и предположительно, эта группа претерпела ряд трансформаций, пока ее состав более или менее не стабилизировался в таком виде: Джин Клейн – гитара, вокал/ Стивен Корнел – лид-гитара/ Марти Коен ( Marty Cohen ) – бас (предположительно)/ Стэн Сингер ( Stan Singer ) – ударные.

Ну а по какой причине распалась « Bullfrog Bheer » – неизвестно, но вполне возможно, что это связано с тем, что некоторые участники этой группы были студентами колледжа, и по окончании учебного курса разъехались по домам.

Стивен, Стэн и Марти играли со Стэнли Эйзеном ( Stanley Eisen ), однако это не происходило одновременно с их участием в составе « Cathedral », как часто трактуют некоторые биографические источники. Стивен Корнел присоединился к группе Стэнли Эйзена – « Tree » позднее, уже после распада « Cathedral ».

Джин Симмонс: «Не я был основателем группы «Cathedral»; я оказался в ней, когда она уже существовала, и был поставлен перед фактом что здесь уже есть басист. Можно сказать, что я был понижен в должности, когда мне пришлось взяться за обычную гитару, виртуозностью игры на которой, я отнюдь, не обладал. Петь лидер-вокальные партии я допускался лишь время от времени. Но, не смотря на то, что другие парни в этой группе являлись более талантливыми музыкантами, чем я, вскоре все они стали исполнять песни, которые сочинил я, и по этой причине через некоторое время эта группа стала считаться моей. И, конечно же, я снова стал более популярен: вокруг меня стало крутиться больше девчонок, ну и увеличился заработок.

Надо сказать, что когда я только начинал пробовать играть музыку, то мы двигалась по колее определенного класса групп, участники которых, по возрасту были чуть старше, чем мы, но при этом уже сумели добиться признания и успеха определенной степени. К примеру, первая группа Билли Джоела (Billy Joel) – «The Hassles» уже считались местными героями, и я был наслышан о них, как и о «Pigeons», которая впоследствии превратилась в «Vanilla Fudge». На слуху так же были такие названия, как «Aesop’s Fables» и «The Vagrants». В основном эти группы состояли из парней итальянского происхождения – потомков эмигрантов, и были созданы по образу и подобию групп, следовавших в авангарде, так называемого «Британского вторжения».

 Парни в таких группах носили взъерошенные волосы, в их говоре отчетливо слышался нью-йоркский акцент, и они стремились выделиться тем же самым фасоном, который был продиктован группами вроде «The Who», «The Kinks» и «The Faces». Вы только попытайтесь вообразить себе парня по имени Тони, который старается подражать Роду Стюарту (Rod Stewart), и вы поймете – насколько хороша была музыкальная сцена того времени.

Для большей части парней обладание собственной рок-группой давало определенное преимущество, выражавшееся в упрощении доступа к другим радостям жизни: главным образом к девчонкам.

Я играл в одной группе со своими друзьями, которые являлись страстными коллекционерами пластинок. К примеру, Стивен Корнел скупал альбомы как одержимый, слушая все: от пластинок «Ventures» он обращался к каким-то малоизвестным британским группам, и далее он опять «подзависал» на Митча Райдера (Mitch Ryder) и его «The Detroit Wheels».

Приблизительно в середине 1970-го года я познакомился с Полом Стэнли (Paul Stanley), но тогда у него еще не было этого, ныне столь знаменитого имени, звали его – Стэнли Эйзен. Он, как и я, вращался в нью-йоркской музыкальной тусовке, пытаясь заслужить признание в качестве гитариста и автора песен. Мы с ним находились на параллельных путях, и в течение некоторого времени действовали независимо друг от друга. Наши дорожки иногда пересекались, хотя эти факты и оставались невыясненными для нас обоих до определенного времени. К примеру, Стэнли даже играл в одной группе со Стивеном Корнелом...»

***********************

Глава 2.

Некоторые моменты, приведенные в этой биографической главе, не могут не потрясти тех из вас, кто привык считать, что хотя бы в общих чертах имеют понятие о том, что собой представляет человек, который выступает в составе боготворимой вами группы в образе Звездного дитя (Starchild).

Пол Стэнли: «Я появился на свет 20 января 1952 года и получил имя Стэнли Берт Эйзен (Stanley Bert Eisen).[36] Та самая квартира, в которую меня привезли из роддома мои родители Ева (Eva) и Уильям (William) Эйзены, находилась в здании по адресу West 211th Street and Broadway в самой северной точке Манхэттена».

Стэнли не был первенцем. Двумя годами ранее в этой еврейской семье родилась девочка, которую назвали Джулия (Julia).

Пол Стэнли: «Моя мать родом из Германии, и в детстве она проживала в Берлине. Но после прихода к власти нацистов семья моей матери, дабы избежать преследования с их стороны, в срочном порядке перебралась в Амстердам, ну а уже затем моя мама вместе со своими родственниками эмигрировала в Америку. Фактически, это была не эмиграция, а самое настоящее бегство, причем мои предки были вынуждены бросить в Германии все нажитое имущество, и пересечь океан, имея при себе только ручную кладь. Стоит упомянуть, что еще когда они жили в Германии, моя бабушка по материнской линии, умудрилась развестись, что было достаточно редким явлением в то время. И она снова вышла замуж незадолго до эмиграции.

Прибыв в США, вся семья моей мамы обосновалась в Нью-Йорке. Они довольно быстро освоились на новом месте и через некоторое время даже открыли собственную кондитерскую фабрику. Это было подобно безумию! Шоколад, леденцы, карамель! Впоследствии эта фабрика была продана другой фирме.

По линии моего отца в нашем роду были русские, венгры и поляки. Родители моего отца приехали из Польши в Соединенные Штаты, где он и родился. Мой папа Уильям, был самым младшим из четверых детей в их семье. Как-то раз он поведал мне, что его самый старший брат по имени Джек был заядлым любителем азартных игр, а так же алкоголиком. Другой его брат – Джо, на протяжении всей своей жизни страдал от маниакально-депрессивного психоза. Ну а сестра моего отца, которую звали Моника, постоянно подвергалась психологическому давлению со стороны их матери, которая настаивала на том, чтобы ее дочь никогда не покидала родительского гнезда, и никогда не выходила бы замуж. Кстати говоря, даже в детском возрасте я замечал как моя бабушка по отцовской линии, исходя из своих эгоистических побуждений, предпринимала попытки манипулировать родными ей людьми. Мой отец рассказывал мне о своем непростом, и достаточно несчастливом детстве. По какой-то причине он глубоко презирал своего собственного отца, то есть моего деда, который умер еще до моего появления на свет».

Из своих детских лет Стэнли вынес в жизнь не самые приятные воспоминания. В одном интервью, на вопрос каким именно, одним словом, он охарактеризовал бы себя когда он был еще ребенком, Пол ответил с некоторой долей горькой иронии: «Несчастный... Несчастливый – это наиболее подходящее слово, которое пришло мне на ум. Ну а суть всех моих неприятностей заключалась в том, что у меня есть проблема со слухом. У меня врожденный дефект слуха под названием микротия (mikrotia). Ушная раковина на правой стороне моей головы от рождения была совершенно неправильной формы, и внешне она выглядела так, словно нормальное ухо было по чьей-то недоброй воле смято и скомкано, в результате вместо уха осталась какая-то выпуклость наподобие «пенька». При этом ушной канал был закрыт полностью, так что я родился глухим на одно ухо. По этой причине я оказался не в состоянии определить то направление, откуда исходил какой-либо звук, но еще хуже было то, что во время общения с кем-либо я нередко с большим трудом мог разобрать человеческую речь, особенно если при этом с заднего плана доносился какой-либо шум, к примеру, чья-то болтовня. В итоге эта проблема заставил меня инстинктивно избегать ситуаций, при которых я, попав в общество людей, мог оказаться в неловком положении просто из-за того что я не смог отчетливо разобрать то, о чем меня спрашивали, или же о чем говорили эти люди.

Мое самое раннее воспоминание из периода раннего детства: я вместе со своими родителями нахожусь в гостиной нашей квартиры. Здесь довольно сумеречно, окна задернуты шторами, словно в этой комнате проводится какое-то сектантское совещание. Родители дают мне такие наставления: «Если хоть кто-нибудь спросит тебя о том, что же случилось с твоим ухом, то ты просто должен ответить, что таким родился...»

Мои отец и мать по жизни всегда придерживались определенной установки, смысл которой в нескольких словах можно было выразить так: если мы проигнорируем эту проблему, значит ее просто не существует. И такой философией всегда руководствовались у нас дома, и она влияла на мою жизнь в течение довольно продолжительной части моего детства. Таким образом, я часто получал довольно упрощенные ответы на очень непростые вопросы, и у моих родителей всегда был припасен совет такого сомнительного рода на все случаи жизни. И вероятно, только мои родители склонялись к тому, чтобы просто игнорировать проблему, а не предпринимать какие-либо действия, чтобы найти способ для ее решения, поскольку из всех знакомых мне людей больше никто не поступал подобным образом. Вскоре я понял, что большинство детей не могут разглядеть во мне личности, а видят исключительно только этот мой наружный дефект, бросающийся им в глаза. Из-за этого врожденного уродства для своих сверстников я превратился из маленького мальчика в объект для не столь уж лестного внимания. Нередко взрослые вели себя по отношению ко мне точно так же как, отчего мне становилось еще больше не по себе. Помню, как-то раз я оказался в магазине недалеко от нашего дома на 207th Street, и в какой-то момент ощутил на себе чей-то пристальный взгляд. В очереди у кассы напротив нас стоял какой-то тип и пялился на меня с таким выражением на своей физиономии, словно перед ним на моем месте оказалось не человеческое существо, а какой-то любопытный неодушевленный предмет. «О, Боже! Пожалуйста, прекрати так смотреть на меня!» – витало в моей голове в те мгновения. Когда кто-то начинает подобным образом пристально разглядывать тебя, это так же начинает привлекать к тебе внимание других людей. А для меня не было ничего хуже, чем оказаться в центре внимания. И постепенно я начал воспринимать подобные пристальные взгляды даже более болезненно, чем откровенные насмешки.

Наверно не нужно говорить, что из-за всего этого у меня было не так много друзей. В тот самый первый день, когда меня привели в детский сад, я выразил желание, чтобы моя мать как можно скорее ушла отсюда, а я бы остался один в окружении других детей этой группы. Мама испытала чувство гордости за меня из-за того что я так себя повел. Но я хотел, чтобы она поскорей ушла совсем не по той причине, как она себе вообразила. Я отнюдь не был самостоятельным и уверенным в себе ребенком. Я просто не желал, чтобы моя мать видела то, как со мной станут обращаться совсем не так, как с остальными детьми. Я оказался в совершенно новой для себя обстановке – в окружении незнакомой детворы, и я не хотел проходить через все это на глазах своей матери. Ну а сам факт того, что моя мать была довольна таким моим поведением, лишь показал мне, что она не имеет абсолютно никакого понятия о том, что творится в моей душе, и все мои фобии остаются ею совершенно незамеченными».

***********************

Пол Стэнли: «Помню, как-то раз я пришел домой весь зареванный. «Кто-то плюнул мне в лицо!» – пожаловался я своей матери, обливаясь слезами. Я пришел домой в поисках сочувствия и защиты со стороны своей мамы. Я полагал, что она сначала расспросит меня о том, кто это сделал, но вместо этого я услышал от нее следующие слова: «Не приближайся ко мне, Стэнли! Я не желаю видеть тебя плачущим! Дерись сам за себя, если уж у тебя возник с кем-то конфликт!» «Я должен сам постоять за себя?! Но мне же всего пять лет! – промелькнуло у меня в голове. – Я не хочу причинять боль кому бы то ни было! Я просто хочу, чтобы люди оставили меня в покое!»

Но я все же вернулся на улицу и приблизительно час спустя обнаружил того самого пацана, который плюнул мне в лицо. Я подошел к нему и, не произнося ни слова, врезал кулаком ему в глаз. Я сомневаюсь, что этот мальчишка понял за какую провинность он только что схлопотал по роже, поскольку, по-видимому, к этому моменту он уже успел позабыть о недавнем инциденте со мной. Но после этого случая для меня стала совершенно ясна одна вещь: мой дом – это совсем не то место, где я могу рассчитывать найти помощь и поддержку. Неважно, что со мной приключилось: поколотили ли меня, оскорбили или же просто насмеялись, мне приходилось справляться со всем этим самому.

Я превратился в этакого молчуна. Я стал довольно неразговорчивым, редко идущим на контакт мальчуганом, имевшим склонность все и всегда делать по-своему так, как сочту нужным. «Каждого надо сразу ставить на место, дав понять, что связываться с тобой не стоит...» – вот чему учила меня мама, и она считала что это очень важное правило. «Никогда никому не позволяй использовать тебя в своих интересах!» – говорила она мне.

Мне пришлось принять участие во множестве потасовок, и в результате я стал способен с пол-оборота завестись и вступить в схватку с любым моим очередным обидчиком. Я стал стойким мальчишкой, и практически никому не удавалось серьезно поколотить меня. Многие мои неприятности и отсутствие коммуникабельности происходили по причине моего внешнего дефекта и проблемы со слухом. А когда у тебя есть подобные изъяны, то они сами по себе способны проявиться в каких угодно ситуациях и каким угодно образом. И естественно то, что ты постоянно находишься в довольно взвинченном состоянии, всегда в полной готовности защитить себя. А ведь конфликты неизменно влекут за собой дополнительные неприятности. Если у вас есть ребенок и он немного не такой как все остальные дети, то вам как родителям следует приложить максимум усилий, чтобы помочь ему справиться со всеми возникающими у него трудностями».

Но все же эти невзгоды пока еще не вызывали в чуткой душе Стэнли чувство постоянной подавленности. В своих детских грезах он воображал себя в очень романтической ипостаси.

Пол Стэнли: «В своем воображении мне нравилось представлять себя в образе фрика (freak). В своих детских фантазиях я видел себя скачущим верхом на белом коне в самую гущу яростного сражения. Нечто вроде образа Зорро. В детстве я мечтал стать супергероем. Я видел себя в образе Эррора Флина  (Error Flynn)[37], то есть – белый развивающийся плащ, штаны в обтяжку, сапоги с раструбами до колен, подвернутые на рукавах манжеты. Я всегда хотел отрастить длинные волосы. Было бы прикольно обладать способностью повергать людей навзничь одним лишь взглядом – вот о чем я мечтал в детстве. Мне была по нраву идея исполнения роли спасителя женщин, угодивших в беду, и при этом я хотел броско одеваться. Да, вот о таких вещах я размышлял тогда, но, конечно же, со временем подобные мысли улетучились из моей головы. Естественно, что я не обсуждал все эти фантазии со своими родителями, и они воспринимали меня просто, как обычного ребенка с чуть большим, чем у других темпераментом...»

***********************

Пол Стэнли: «Я рос в верхней части Манхэттена. Первое время, люди, проживавшие по соседству с нами, принадлежали к различным этническим группам, но жили все смешанно, бок о бок, эмигранты из Германии и Венгрии, очень много было ирландцев. И поначалу, среди них была только одна еврейская семья – мы. О тех днях у меня сохранилось не так много воспоминаний. Мне было всего восемь лет, когда мы переехали из этого района в другой, поскольку мои родители чувствовали себя не очень комфортно на этом месте.

Наша семья не была богатой, мы были средним классом, а нашу жизнь можно было назвать выживанием. В первые годы моей жизни моя мама была домохозяйкой, а прежде она работала нянечкой и помощником воспитателя в школе для детей с различными отклонениями в развитии. Впоследствии она снова устроилась на работу в качестве мерчендайзера, комплектуя и отправляя заказанные товары для покупателей, являющихся постоянными клиентами супермаркета, в котором для таких потребителей была предусмотрена целая система скидок. В 50-х годах это была весьма распространенная практика в сфере розничной торговли.

К тому времени, когда я родился, мой отец работал в должности продавца офисной мебели. Воспринимая все это как неизбежную необходимость, мой отец со временем привык к такому виду трудовой деятельности, но эта работа никогда не доставляла ему удовольствия.

Порой с деньгами было очень туговато. Помню, когда мне исполнилось шесть лет, в качестве подарка на день рождения, отец купил и подарил мне велосипед. Пожалуй, это была единственная из всех подаренных мне в детстве вещей, которая имела более или менее значительную стоимость. В Манхэттене мы вчетвером жили в двухкомнатной квартире. Родители спали в гостиной на раскладной софе, ну а нам с сестрой на двоих была отведена маленькая спальная комната.

Дом – сама концепция этого понятия довольно неоднозначна. Для большинства людей, это место является убежищем. Мой же первый дом был чем угодно, но только не этим.

Находясь дома, я отнюдь не чувствовал себя в безопасности. Наши родители часто уходили куда-то на всю ночь, а нас с сестрой оставляли дома одних. Джулия была всего на два года старше меня. «Дверь никому не открывать!» – было единственное наставление отца и матери, после чего они перешагивали через порог, предоставляя шестилетнему мальчику и восьмилетней девочке возможность опекать себя самим. Мы были настолько перепуганными, что ложились спать, положив рядом с собой в кровати кухонные ножи и молотки. А когда наступало утро, мы старались как можно раньше убрать эти предметы на положенное им место, для того чтобы родители, вернувшись домой, не «застукали» нас с этим «оружием» под подушками.

Проблемы с психикой у Джулии начали проявляться в довольно раннем возрасте. Мать говорила, что Джулия с самого рождения была «не такой, как все». Моя сестра была неуправляемой и проявляла склонность к действиям насильственного характера, тем самым нагоняя на меня страх. И глядя на нее, по мере увеличения моих проблем с внутренней дисгармонией, я начинал все больше и больше беспокоиться, что, в конце концов, и сам свихнусь как Джулия».

***********************

Пол Стэнли: «Возможно, мои родители не слишком много внимания уделяли мне, не замечая ни моих проблем, ни забот. Но, кстати говоря, они в равной степени, не столь уж внимательно и бережно относились друг к другу. Моя мама Ева позиционировала себя не иначе как глава семьи, а мой отец Уильям всегда негодовал по этому поводу. Маме думалось, что она вся такая из себя сильная характером, обладающая способностью всегда находить и принимать правильные решения, а моего отца она считала рохлей. В действительности же, мой отец был достаточно умным и начитанным человеком. В 16 лет он окончил высшую школу, и только нестабильное материальное положение его семьи не позволило ему поступить в колледж. Поэтому его родители настояли на том, чтобы он сразу же после окончания школы устроился на работу, дабы таким образом вносить свою лепту в оплату счетов и прочих расходов. Мой отец так и сделал...

Мои родители были довольно несчастливыми людьми. Я не знаю - каков изначально был базис для их брака. Их взаимоотношения можно было охарактеризовать как некую, достаточно странную взаимозависимость, причем со временем, каждый из них почему-то стал стараться подавить друг друга морально, и таким образом подчинить своего партнера себе. В отношениях между моими родителями не было ничего позитивного; в их взаимоотношениях не чувствовалось ни душевного тепла, ни сердечности. В нашем доме, пятница, зачастую была самым худшим днем недели. Мой отец мог разнервничаться по любому, даже самому незначительному поводу, в результате чего мои родители могли устроить меж собой скандал, после которого отец мог не разговаривать со своей супругой на протяжении всех выходных. Это пустяк, если взрослые люди, столь по-детски ведут себя всего час. Но это более всего походит на безумие, когда наблюдаешь за тем, как твои родители в течение нескольких дней «играют в молчанку», и так до упора...»

***********************

Пол Стэнли: «Мы жили, практически напротив школы № 98, в которой я учился поначалу. Весь комплекс этого учебного заведения состоял из трех зданий, каждое из которых имело три разных двора, отгороженных один от другого коваными изгородями. В этой школе был один, совершенно незнакомый мне мальчишка, но он откуда-то знал мое имя, и всякий раз оказавшись во дворе, и завидев меня, он начинал кричать мне из-за изгороди, разделяющей наши площадки: «Стэнли – одноухий монстр! Стэнли – одноухий монстр!» Я понятия не имел – откуда этот мальчишка узнал мое имя, и я не мог достать своего обидчика из-за той изгороди, отделявшей его от меня. Так что, единственное, что мне оставалось делать – это терпеть и недоумевать: «Зачем ты говоришь так?! Разве ты не понимаешь, что этими своими словами ты причиняешь мне боль?!» Он был вполне обычным, ничем не выделяющимся мальчишкой, приблизительно одного со мной возраста, брюнет, довольно низкорослый, так что я не сомневался в том, что смогу вздуть его как следует, если только мне когда-нибудь удастся изловить его. «Ну, только попадись мне!»

И в один прекрасный день этот парень все-таки угодил мне в руки! Помню, я снова услышал его голос: «Стэнли – одноухий монстр!» И как обычно, я поначалу в смущении стал безмолвно заклинать: «Перестань же! Другие люди могут услышать тебя! Другие люди смотрят на меня!» И как обычно у меня не было возможности убежать куда-нибудь, и таким образом укрыться от пристальных взглядов посторонних людей. Но на этот раз я изловчился, догнал этот мальчишку и схватил его! Естественно, он был нехило перепуган, совершенно не ожидая такого поворота событий. «Не бей меня!» – заскулил он, став похожим на перепуганного кролика. «Перестань обзывать меня! – сказал я крепко вцепившись в него. – Прекрати так вести себя по отношению ко мне!» Я не стал бить его. Увидев этого мальчишку, до такой степени перепуганного, у меня внезапно пропало все желание отколошматить его. Я подумал, что если отпущу его целым и невредимым, то таким образом смогу расположить этого парня к себе. Ну, в общем, я взял и ослабил свою хватку. А далее произошло следующее: этот пацан бросился бежать прочь и, удалившись от меня приблизительно метров на тридцать, он остановился, повернулся в мою сторону, и снова закричал: «Стэнли – одноухий монстр!» «Как же так?! Почему ты опять взялся за старое?! Зачем тебе это?!» – недоумевал я в полной растерянности.

Я не могу ясно выразить свои ощущения, но я чувствовал себя словно обнаженным, невероятно уязвимым, не способным защитить себя от этих пристальных любопытных взглядов, насмешек, которые, как мне казалось, преследовали меня повсюду. Так что с самого раннего детства, в виде защитной реакции, у меня выработался своеобразный рефлекс: я стал сходу, стремительно бросаться на своего обидчика. Ну а вместо того, чтобы в этих вспышках моего агрессивного поведения распознать симптомы того, что я нуждался в помощи, поддержке и разумных наставлениях, мои родители обошлись со мной в свойственной им манере. Став свидетелями нескольких таких случаев, когда я проявлял свой взрывной темперамент, отец и мать стали оказывать на меня давление путем запугивания: «Если ты не научишься держать свои эмоции под контролем, – как-то раз заявили они угрожающим тоном, – то мы отведем тебя к психиатру!» Естественно, что я не имел ни малейшего понятия о том, кто такой этот самый психиатр. Однако, это предупреждение, сделанное мне родителями, звучало весьма зловеще, так, словно визит к психиатру сулил какое-то дьявольски болезненное наказание. В своем воображении я нарисовал себе такую картину: меня отведут в больничную палату, в которой меня начнут нещадно истязать.

В дополнение к каким-то разногласиям в своих личных отношениях, мои родители были всецело поглощены заботами связанными с моей сестрой, которая то и дело попадала во всякие неприятности, и в итоге угодила в психиатрическую клинику, где провела много лет то, выходя оттуда, то снова попадая обратно. Ну а поскольку мои родители воспринимали меня как «умничку», то постепенно внимания с их стороны мне уделялось все меньше и меньше. В моем случае обладание статусом «умнички» совершенно не означало, что я часто удостаивался похвалы. В действительности это означало то, что родители меня просто игнорировали. Вследствие такого ко мне отношения, я почти всегда был предоставлен самому себе, и был волен делать все, что только мне заблагорассудится. Но при этом я не сказал бы, что от такой мнимой вседозволенности я испытывал внутренний комфорт. У меня не было чувства защищенности, которое наоборот могло бы появиться, если бы родители установили для меня какие-либо правила и запреты, которые при определенном раскладе оградили бы меня от того, что я по неведению не угодил бы в какую-либо опасную для себя ситуацию. Такое невнимание ко мне со стороны отца и матери породило во мне чувство обделенности, незащищенности и уязвимости, словно я был выставлен на всеобщее обозрение голым, без какого-либо прикрытия. Я не желал себе свободы такого рода, а ее вкус не доставлял мне никакого удовольствия. О каком вообще удовольствии могла идти речь?! С точностью до наоборот я, фактически пребывал в состоянии оцепенения от терзавшего меня страха, потому что рядом со мной не было никого, кто смог бы успокоить меня, сказав, что в данный момент нахожусь в полной безопасности, и нет никаких поводов для беспокойства. Большую часть времени я проводил в полном одиночестве. Каждый новый день я встречал с одолеваемым дурным предчувствием, поскольку мне, как я воображал, предстояло столкнуться с чем-то таким неизведанным, при этом не имея под собой никакой «страховочной сети», которая в случае падения могла бы спасти меня от удара о твердую землю. Каждое утро я просыпался с чувством полной неопределенности. Каждый новый день сулил мне возможность иметь дело с окружающим меня миром, об устройстве которого я не имел абсолютно никакого понятия. Я никоим образом не был подготовлен к тому, что самостоятельно вращаться в этом, неопознанном для меня мире. Так откуда же у меня могло возникнуть чувство защищенности?! Я, конечно же, старался расшифровать какие-либо скрытые, невысказанные вслух «послания», когда находился дома, дабы хоть чем-то руководствоваться в предоставленной самому себе жизни. Ну а затем я нашел для себя убежище в музыке».

***********************

Его собственная, по существу простая среднестатистическая семья, конечно же, не могла предоставить Стэнли никаких определенных перспектив на то, что когда он повзрослеет, то сможет связать свою жизнь со сценой. Нельзя сказать, что его семья была настолько уж музыкальной, но родители Стэнли просто обожали классическую музыку, что не могло не оказать на него позитивное влияние.

Пол Стэнли: «Музыка была одним из нескольких замечательных подарков, который я получил от своих родителей, и я буду вечно благодарен им за это. Хотя они и заставили меня в смятении «плыть куда придется, полагаясь на волю волн», но зато отец с матерью, сами того не подозревая, задали направление для всей моей жизни. Я пристрастился к музыке главным образом благодаря своим «предкам». Мои родители очень любили классическую музыку, оперы и симфонии. Так что я с раннего детства рос окруженный атмосферой музыки Бетховена и других композиторов-классиков, и только впоследствии я обратился к рок-музыке. Даже сегодня мне по-прежнему нравятся те произведения, которые я частенько слушал, будучи еще очень маленьким, ну а Бетховен так и остался моим самым любимым композитором. В музыке сочиненных им творений мне нравится динамика и выразительность. Она охренительно эмоциональна, когда в темпе «крещендо» дорастает до кульминационной части. Я считаю, что классическая музыка невероятно драматична.