Впрочем, нельзя сказать, что Джин занимался всем этим в полном одиночестве, и при отсутствии единомышленников. Вскоре у него на этом поприще появились соратники. 10 страница

***********************

Осенью 1967 года Стэнли покидает своих друзей по группе «Uncle Joe» и присоединяется к другой команде.

Нил Тиман: «У нашего гитариста Мэтта Рейла был брат по имени Джон, который был постарше нас и играл в группе «Post War Baby Boom». Все мы относились к нему с большим уважением. В какой-то период времени Стэнли ушел от нас и присоединился к группе Джона, но после нескольких выступлений с ними, он возвратился обратно, и мы реформировались».

Пол Стэнли: «Как-то раз, старший брат Мэтта Рейла Джон, пришел повидаться со мной. К тому моменту, у него уже имелся опыт участия в нескольких группах и для нас Джон являлся авторитетом. На одну из его первых групп повлияли «Ventures», то есть группа Джона играла незатейливую легкую музыку. Но теперь Джон являлся лидером группы совершенно иного рода, которая под названием «Post War Baby Boom» играла материал, напоминавший по своему звучанию нечто вроде того, что выдавали группы из Сан-Франциско. Такой характерный саунд появился в результате исполнения хиппи с восточного побережья смеси, состоящей из фолка, блюза и джага (jug). В составе «Post War Baby Boom» была девчонка, которая бралась петь лидирующие партии на нескольких песнях, которые в результате напоминали творчество первой группы Грейс Слик (Grace Slick) «Great Society». И что было немаловажно, группа «Post War Baby Boom»регулярно выступала.

Когда Джон предложил мне присоединиться к его группе, для меня это стало полной неожиданностью. Им был нужен ритм-гитарист. В моей голове сразу же возник некий сумбур: «А почему же они не пригласили к себе Мэтта, который на тот период времени играл на гитаре лучше, чем я?! Может они выбрали меня потому, что я уже учился в высшей школе, а Мэтту еще целый год предстояло отучиться в общеобразовательной школе?! А если я соглашусь присоединиться к этой группе, Мэтт не обидится на меня! Но черт меня подери, это же настоящая группа! Это же замечательная возможность для меня!» Я колебался не более секунды и дал Джону свое согласие».

Кроме Джона Рейла, вокалистки по имени Мэксайн (Maxine) и, теперь, ритм-гитариста и вокалиста Стэнли Эйзена, в группе «Post War Baby Boom» было еще двое ребят, имена которых теперь неизвестны. К моменту присоединения к этой группе, Стэнли уже стал предпринимать попытки сочинения песен, чему, вероятно, другие члены «Post War Baby Boom» уделили должное внимание. В силу своих талантов, Стэнли обрел в этой компании немалый авторитет.

Пол Стэнли: «Ну, в общем, вскоре я уже находился на репетиции с этой группой, причем в том же самом подвале, где ранее джэмовал с Мэттом. Как я уже говорил «Post War Baby Boom» была «хиповой» группой, игравшей музыку в духе той, которая доносилась со сцен Сан-Франциско: «Jefferson Airplane, которые были очень популярны тогда, «Peanut», «Butter Conspiracy». На репетициях мы потрудились над ускоренной версией песни «Summertime» Гринуина (Greenwin). Я так же сделал кавер-версию «Born In Chicago» от «Paul Butterfield Blues Band» и даже спел на ней лид-вокальную партию.

На тот момент мне было лет пятнадцать – не более, а все остальные члены «Post War Baby Boom» были на два года старше меня, но в том возрасте это кажется довольно существенной разницей. Все они являлись учащимися выпускных классов, и мне и в голову не приходило, что в этом году всем этим ребятам предстоит распрощаться со школой. Прошло совсем немного времени, и я прочно вписался в состав этой группы, став ее полноправным членом. В таком несколько обновленном составе «Post War Baby Boom» отыграли ряд выступлений, после чего я подкинул этим ребятам мысль попробовать добыть для нашей группы контракт на запись. Да, пусть я и был здесь младше всех, но именно при моем содействии эта группа чуть позднее сумела попасть в студию и записаться. А до того как я к ним присоединился, все чего хотели эти парни – собраться у кого-нибудь на квартире и порепетировать в свое удовольствие. Но я поднажал на них: «Да бросьте вы! Давайте запишем пластинку!» Я убедил своих коллег, что перво-наперво нам необходимо сделать несколько фотоснимков нашей группы. Я знал кое-кого, кто бы мог помочь нам с этим делом, и не мешкая, позвонил этому человеку.

Немного ранее, летом 1967 года меня угораздило на две недели загреметь в летний лагерь, находившийся в окрестностях «Catskills Mountains». По правде говоря, это место, в котором я оказался, с большой натяжкой можно было назвать летним лагерем. Изначально все выглядело так: один, весьма продуманный парень предоставил в качестве базы летнего отдыха свое собственное фермерское хозяйство. Он сумел убедить дюжину родителей, что их, подрастающим в городских условиях детишкам, будет полезно позаниматься на свежем воздухе некоторыми видами сельскохозяйственных работ. В действительности все вышло таким образом: помимо того, что эти доверчивые родители заплатили этому хитрецу за устройство этого «лагеря труда и отдыха», этот подонок еще и припахал нас разбирать старый амбар. Но на завершающем этапе этого «отдыха» на свежем воздухе мне здесь даже начало нравиться. К тому же мне удалось подружиться с вожатым нашего небольшого отряда, который тоже стал жертвой этой аферы, как и его подопечные, то есть мы. Имя этого парня было Маури Инглендр (Maury Englander) и теперь он работает на одного известного фотографа в Манхеттене.

В то время Маури только начинал свою карьеру в качестве фотографа. Кстати говоря, менее чем через год после моего с ним знакомства, Маури уже стал сотрудничать с несколькими известными журналами, среди которых был «Newsweek». А когда я познакомился с этим парнем, на тот момент у него был свободный доступ в одну фотостудию, правда, когда она была не занята. Так что, когда я и все остальные члены «Post War Baby Boom» решили, что мы готовы, я позвонил Маури, и мы договорились, что придем к нему на ту самую студию в один из выходных. В результате, очень скоро у нас на руках уже было несколько готовых промо-фотографий нашей группы. Кроме того, как оказалось, Маури был активистом одной из молодежных политических группировок, и он сумел устроить для нашей группы несколько выступлений. И в начале 1968 года мы сыграли на ряде акций, инициаторами которых были разные антивоенные организации. Сама цель этих мероприятий заключалась в том, чтобы выразить протест против все более стремительно разгоравшейся войны во Вьетнаме.

Как оказалось, подписаться на выступления в обычные клубы для «Post War Baby Boom» было не так-то просто. Дело было в том, что владельцы большей части таких заведений, как правило, предпочитали нанять кавер-группу, игравшую материал из разряда «Top-40». Ну а репертуар «Post War Baby Boom», в основном состоял из оригинальных песен, а те кавер-версии которые мы исполняли, даже не мелькали в чартах хит-парадов. Однажды мне удалось договориться с владельцем клуба «Night Owl», чтобы он прослушал нашу группу. Я где-то читал, что в этом месте часто играли «Lovin' Spoonful», а этой группы были «джаговые» корни, и их мажорный саунд не слишком уж отличался от звучания «Post War Baby Boom». Но во время прослушивания, тот парень, чье мнение, предположительно должно было сыграть ключевую роль в нашу пользу, куда-то вышел из помещения клуба, и нам было отказано в возможности выступить здесь.

Не смотря на то, что дела «Post War Baby Boom» продвигались вперед очень медленно, я все равно не терял надежды добиться успеха в составе этой группы и работал над этим непрестанно. В конце концов, мне удалось передать наш пресс-пакет одному человеку, у которого были связи на «CBS Records». И вскоре один из штатных сотрудников этого лейбла позвонил мне и сказал: «Если вы, ребята, можете играть так же хорошо, как выглядите на фотографиях, то сможете многого добиться!» Он выразил желание выступить в качестве посредника для того, чтобы обеспечить нам подписание контракта. Далее, еще до нашего с ним личного знакомства, этот парень договорился о записи нашего демо для «CBS Records», даже еще не послушав нашу музыку. Как я считал, у меня была вполне подходящая для этой роли песня собственного сочинения под названием «Never Loving, Never Living», но я слишком стеснялся продемонстрировать ее ребятам из нашей группы. Но в итоге я все же представил эту песню им на рассмотрение, правда, сделав это накануне того самого дня, когда мы должны были отправиться в студию.

Я впервые оказался на студии звукозаписи именно в тот раз. Мне было пятнадцать лет и меня порой смущало то обстоятельство, что я по сути, будучи самым молодым участником этой группы, был вынужден руководить всеми остальными. Ну, вроде как я оказался единственным, кто хоть что-то смыслил в этих делах. Наверно не надо говорить, что эта демо-сессия завершилась полным провалом...»

Но все усилия не принесли положительного результата по другой, вполне прозаической причине, и дело было вовсе не только в отсутствии опыта.

Пол Стэнли: «Хочу напомнить, что это был тот самый период времени, когда наступила «эра свободной любви, эпоха хиппи». В общем, накануне рекордсессии, вокалистка нашей группы наглоталась «кислоты», после чего ей взбрело в голову искупаться в фонтане, находившемся в парке Washington Square. В результате, она простудилась и, охрипнув, напрочь потеряла голос. Так что, когда на следующий день мы впервые в нашей жизни оказались в настоящей студии, Мэксайн оказалась не в состоянии петь.

До кучи к этой неприятности, человек из «CBS Records» стал настаивать на том, чтобы мы переименовали нашу группу в «Living Abortions». В общем, ничего хорошего у нас с этим лейблом не вышло...»

На данный момент, кроме домыслов, нет никакой конкретной информации о том, как были расписаны вокальные партии для песни «Never Loving, Never Living». Но принимая во внимание все то, что в отношении этой темы говорил Пол Стэнли, можно предположить, что если запись этой песни где-то и сохранилась, то она наверняка существует в виде инструментала.

Пол Стэнли: «Песня «Never Loving, Never Living» была записана, но, к сожалению, я этой записью не располагаю. Сомневаюсь в том, что ее вообще можно разыскать...»

***********************

Пол Стэнли: «Между тем, в Высшей школе музыки и искусства я по-прежнему старался держаться в стороне от основной массы студентов. Если уж я сам порой не мог разобраться в себе, то наверняка окружающие люди считали меня странным типом. Тем не менее, я не мог не обращать внимания на учившихся здесь девчонок. Ввиду полного отсутствия дресс-кода, некоторые девчонки приходили на занятия в футболках с отсутствующими под ними лифчиками, и это обстоятельство в немалой степени влияло на то, что я приходил в школу каждый день. Но вскоре я обнаружил, что моя вычурная прическа и стиль одежды даже здесь привлекают ко мне гораздо больше внимания, чем мне бы хотелось. Я выглядел как «реальный хиппарь», хотя никогда всерьез не разделял идеалы этого движения. Но как вы знаете, моя прическа была начесана таким образом, отчасти потому что я старался под этой копной скрыть то, что всегда доставляло мне внутренний дискомфорт. Кстати, вскоре я заметил бросаемые на меня презрительные и неприязненные взгляды некоторых представителей той части молодежи, которая считала себя истинными хиппи. Ну и постепенно я стал осознавать, что все мои попытки скрыть мое уродство все равно ничего не изменят. В конечно счете, эта формулировка применима ко многому в жизни: неважно то, что думают об этом другие люди, самое главное заключается в том, как ты сам к этому относишься.

В один прекрасный день, одна из «продвинутых» девчонок, которая училась в этой школе, окликнула меня. Эту стройную блондинку с обезоруживающим взглядом голубых глаз, звали Виктория. Мне было хорошо известно, что эта девчонка общалась только с самыми неординарными людьми, как в этой школе, так и за ее пределами. В тот день я был одет в кожаную куртку с бахромой, что по понятиям того времени считалось «крутым прикидом», и даже здесь, в Школе музыки и искусства, далеко не все столь стильно одевались. «Эй, Бахрома!» – обратилась ко мне Виктория. Я отозвался, подошел к ней, и как-то так получилось, что у нас завязался приятная ненавязчивая беседа. И в какой-то момент я, набравшись смелости, пригласил Викторию сходить куда-нибудь со мной. По правде говоря, эта простая беседа была для меня словно опыт астрального путешествия, то есть, как будто кто-то другой разговаривал с Викторией вместо меня. У меня было какое-то сюрреалистическое ощущение происходящего, ведь я только что совершил головокружительный прыжок на неизведанную территорию! Виктория ответила согласием на мое предложение, после чего мы с ней расстались. Я отошел от этой девушки, испытывая чувство сильного нервного возбуждения смешанного с ужасом.

Вскоре, мы с Викторией отправились на концерт в Fillmore East. И когда мы туда пришли, оказалось что среди зрительской аудитории у Виктории было множество знакомых ну и мы присоединились к одной компании ее друзей. Эти ребята сразу же стали как-то странно посматривать на меня. Видимо косились на меня из-за того, что все они были довольно открытыми в общении и раскованными молодыми людьми, а я в противовес им, был застенчивым и молчаливым мальчишкой из Квинз. Вскоре, эти друзья-приятели стали пускать по кругу «косячки», и всякий раз, когда он оказывался у меня в руке, я делал глубокую затяжку. Несколько меня спустя меня «вставило» капитально, и я безостановочно стал молоть какую-то чепуху, продолжая трепаться до тех пор, пока Виктория не одернула меня: «Что за фигню ты, черт возьми, несешь?!» Это заставило меня заткнуться и молчать на протяжении всего шоу.

После этого концерта я пошел проводить Викторию до дома. Я все еще был сильно «укурен», и к тому же сильно расстроен тем, что так по-дурацки вел себя, что заставило Викторию усомниться в том, что я был «прикольным» парнем. Вечер закончился тем, что оказавшись у нее в гостях меня снова «понесло», и я затеял с ее отцом какую-то долгую и нудную беседу. Мало того, мы с ним продолжили разговаривать даже после того, как Виктория удалилась в свою комнату и легла спать. В конце концов, я слинял из ее квартиры, при этом чувствую себя полным долбоебом. После этого случая, всякий раз, когда мне доводилось пересекаться с Викторией в школе, она начинала хихикать. Я не думаю, что она посмеивалась надо мной. Наверно ее веселило само по себе воспоминание о том незадавшемся свидании...»

Надо сказать, что в тот период времени Стэнли совершенно не везло с девчонками.

Пол Стэнли: «Другая девчонка, с которой я недолго встречался, проживала в Лонг-Айленде (Long Island). По происхождению она была на половину итальянкой, наполовину норвежкой. Ее дом располагался в итальянском квартале. Эта моя подружка плотно сидела на «спидах», и не в пример мне, у нее практически всегда отсутствовал аппетит. Так что я частенько съедал за нее обед, который с любовью был приготовлен ее мамой, которая и не подозревала, кому именно чаще всего он достается.

При первом знакомстве с мамой этой девчонки, мне показалось, что я ей, в общем-то, понравился. Но когда я зашел в следующий раз за этой девчонкой к ней домой, то меня даже на порог не пустили.

– Мне разве нельзя зайти внутрь? – спросил я у своей пассии.

– Нет! – Ответила она. – Моя мама думала что ты – итальянец, но потом она узнала, что ты – еврей и...

Вот таким образом состоялось мое первое знакомство с потрясающим миром антисемитизма.

Еще одна девчонка, с которой я познакомился некоторое время спустя, страдала от раздвоения личности. Порой, она вела себя настолько странно, что поначалу я думал, что она просто-напросто разыгрывает меня, но это было не так. Она была словно Сибил (Sybil). Внешне эта девушка была очень привлекательной, а ее манеры в одном состоянии были очень мягкими. Но другая половина ее натуры была довольно непредсказуемой, скрытной и  жестокой в общении. На тот момент этой девчонке было семнадцать лет, и она иногда совершала странные поступки. К примеру, как-то раз она заперлась у себя в комнате на три или четыре дня, и в течение всего этого времени занималась тем, что перекрашивала стены своей комнаты в черной цвет. Однако, я не был влюблен в эту девчонку. Она была очень интересной персоной, но все-таки есть разница в том, когда ты просто увлечен, будучи заинтригован человеком, и тем когда ты испытываешь к нему чувства совсем иного характера».

***********************

Пол Стэнли: «По прошествии некоторого времени, симбиоз из внутренней неуверенности в себе и проблемы со слухом, из-за которой я не мог порой отчетливо расслышать речь преподавателей на уроках, послужил причиной того, что я в этом художественном училище вновь оказался в той же самой провальной ситуации, в какой уже побывал прежде. У меня возникло угнетенное состояние духа и желание самоизолироваться от окружающих меня людей. И все это привело к тому, что я стал все чаще и чаще прогуливать занятия. Я узнал о количестве дней, которые я могу пропустить в школе, и не быть при этом отчисленным. Еще я «просек», по какому именно предмету могу пропустить занятия, а на какие уроки я могу явиться с опозданием. Вот такого рода знания имели для меня гораздо большее значение, и я распоряжался ими по полной. Постепенно я превратился в студента-призрака. Меня было очень трудно застать в школе, а когда я в ней все же появлялся, то меня не было ни слышно, ни видно. Во время занятий я садился за самые последние парты и практически ни с кем не разговаривал.

Я снова оказался в изгнании, на которое обрек сам себя. Я самоизолировался от других людей, потому что не испытывал комфорта во время общения с ними. И снова стал изводить себя унижающей самокритикой, хотя мое самоуважение и без того было изрядно порушено. Моя жизнь была словно пропитана ядом: я чувствовал себя совершенно опустошенным. Вскоре у меня опять начались проблемы со сном. Опять, как и раньше, я стал просыпаться с воплем от уже знакомых мне кошмаров и, боясь заснуть и больше не проснуться, лежал с открытыми глазами. В полном одиночестве я плыву куда-то на понтоне далеко от берега, окруженный мраком.

Как-то раз мой отец вернулся домой поздно ночью, распространяя вокруг себя сильный запах алкоголя. Мамы дома не было: она в тот момент находилась в Германии, впервые вернувшись туда после эмиграции. Отец подсел ко мне, очевидно, намериваясь выговориться о своих тяготах, вывернув наизнанку свою душу.

– Все мы иногда совершаем такие поступки, делать которые не следовало бы. – Начал он.

«О, Боже!» – пронеслось у меня в голове.

– Но ведь все в порядке? – Спросил я у него, а сам при этом подумал: «Я – твой сын. И ты хочешь, чтобы я оправдал тебя?! Не кто-нибудь, а именно я? Ты хочешь, чтобы я избавил тебя от чувства вины за то, что ты только что совершил?!» При этом я давно уже твердо знал, что не смогу обратиться к своим родителям за помощью, когда мне это будет нужно. Как, собственно, мне не стоит рассчитывать на поддержку с их стороны или поощрение. Но я совершенно не ожидал того, что они попытаются свалить на меня свои личные проблемы.

Внезапно, в моей памяти всплыл один инцидент, произошедший несколько лет назад. Однажды вечером, в нашей квартире зазвонил телефон. Отец поднял трубку и по тому, как сильно изменилось выражение его лица, нетрудно было догадаться, что его сильно встревожило то, что он только что услышал. Он вполголоса переговорил о чем-то с моей мамой, а затем они вызвали полицию. Приехавшие копы первым делом попросили моего отца пересказать им то, что именно он услышал.

­– Какой-то мужчина угрожал покалечить меня, если я не перестану встречаться с какой-т женщиной. – Сказал отец.

– Он сказал, что отрежет ему яйца. – Добавила моя мама.

Но в тот раз, мы все отнеслись к этому так, словно кто-то просто ошибся номером. А вот я теперь и не знал что мне думать. И после этого, дом стал восприниматься мной еще более небезопасным местом.

Прошло не одно десятилетие, прежде чем я узнал истинную причину всех этих недомолвок. Но в то время, у меня появилось нехорошее чувство, будто бы наш дом превратился в некое подобие водоворота, в котором можно было запросто сгинуть, и меня в него затягивает.

Мне и так было довольно хреново: ехал ли я в неуправляемом автомобиле, или же плыл во тьме на понтоне далеко от берега. Ну а теперь, я и в реальности чувствовал себя так, словно этот понтон вместе со мной затягивает в сточную трубу.

Если у моей сестры в очередной раз возникали какие-либо проблемы, то родители в полной мере уделяли ей все свое внимание. Ну а что бы ни случилось со мной – отцу и матери было «параллельно».

Я воспринимал наш дом таким же потенциально опасным для себя местом, как школу и другие общественные места. Я не мог совладать с постоянно возрастающим в моей душе чувством страха. Мне было всего пятнадцать лет, и от такого восприятия окружающей меня действительности я находился в очень подавленном состоянии духа. И у меня не было никого, с кем бы я мог поговорить обо всех этих своих личных проблемах. НИКОГО! Я был абсолютно одинок. В состоянии оцепенения.

Я понимал, что если дела будут продолжать складываться подобным образом и далее, то все может закончиться для меня весьма плачевно. Ну и каким же образом я должен попробовать нормализовать свою собственную жизнь? Неужели мне предстоит сойти с ума, как это случилось с моей сестрой?!

Когда у Джулии начинались периоды глубоко помутнения рассудка, то ее беспокойное внутреннее «я» начинало искать спасение в таких средствах, которые еще больше разрушали ее, и без того исковерканную душевным недугом личность. И принимая такие средства, Джулия в результате доводила себя до совершенно невменяемого состояния. Несомненно, то, что этот путь вел ее к гибели.

Ну и каким же образом я мог справиться со всем, что творилось со мной в одиночку, без посторонней помощи? Конечно же, у меня были кое-какие варианты. Но какие именно из них предпочесть? Ведь если я ошибусь, сделав неправильный выбор, последствия для меня могут быть самые печальные.

Я не желал становиться жертвой. Я хотел укрепить состояние собственного духа. Я хотел «закатать рукава и разгрести все дерьмо» отравляющее мою жизнь. Я хотел что-нибудь предпринять и преобразовать свой внутренний мир в лучшую сторону, сделав его комфортным для себя. Но каким образом все это осуществить?

Помню, эта спасительная мысль, подобно яркой вспышке возникла в моей голове в тот момент, когда я ехал на своем мопеде. Эта мысль ударила мне в голову, подобно паровому молоту! Я должен обратиться к кому-нибудь за помощью! Я понимал, что в противном случае не смогу справиться со всеми своими личными проблемами в одиночку, или же выберу для своего спасения не самый подходящий вариант. Да и были ли они вообще, эти подходящие варианты? Не стану ли я и далее медленно опускаться вниз по спирали.

Я должен хоть что-то предпринять! Однажды ночью, я случайно подслушал разговор, который вели меж собой моя сестра и ее друг. Этот парень рассказывал ей об одной психиатрической клинике, находившейся в Mount Sinai в Манхеттене. По его словам в этой клинике один его знакомый прошел довольно успешное лечение. Для меня это было уже нечто конкретное! Определенное место, куда я мог бы пойти. Теперь я знал название этой клиники и ее адрес...

Я отыскал номер телефона этого госпиталя по обыкновенному телефонному справочнику. Дождавшись удобного для себя случая, оставшись дома совсем один, я позвонил в эту клинику и записался на прием, благо для этого не требовалось согласия родителей, а консультация стоила всего три доллара.

Путь туда был не близким: мне пришлось добираться до этой клиники на метро и на автобусе с несколькими пересадками. Добравшись, в конце концов, до этого места, я был незамедлительно препровожден на прием к доктору, который поверх повседневной одежды был одет в белый медицинский халат. У меня не было ни единого предположения относительно способа, которым здесь меня станут лечить. Я лишь надеялся на то, что в этой клинике мне подскажут способ, при помощи которого я смогу наладить свою жизнь. И я был немало удивлен, что во время этой первой консультации мне задавали одни лишь вопросы, а ожидаемых мной подсказок услышать так и не довелось. Все перевернулось вверх дном. Я хотел, чтобы доктор поведал мне о том, как следует поступить, а вместо этого он сам задавал мне множество вопросов. Прошло порядочное количество времени, прежде чем я осознал, что задавая мне все эти вопросы, доктор, таким образом, пытался выяснить суть моей проблемы и что такой подход является базисом начального курса терапии. И все это никак не походило на то, что здесь тебя возьмут за руку и поведут за собой по жизни в правильном направлении.

Пока я отвечал на поочередно задаваемые мне вопросы, этот совершенно незнакомый мне доктор приподнимал одну бровь, глядя мимо меня куда-то в сторону. «Он что же, полагает что я действительно сумасшедший, раз он ведет себя таким образом?!» – думал при этом я.

После этой первой консультации я не знал, какие мне следует извлечь из этого всего выводы. Однако я решил снова сходить в эту клинику, чего бы мне это ни стоило! «Засучи свои рукава!» – настраивал я себя. Но, по правде говоря, когда я явился туда в следующий раз, то попросился на прием к другому доктору. Слава Богу, что в этом мне отказано не было!

Имя этого другого назначенного доктора было Джесси Хилсен (Jesse Hilsen), и оказавшись в его кабинете, я не испытал чувства дискомфорта, как это было в прошлый раз. Этот доктор повел себя со мной совершенно естественным образом, и не строил таких гримас, словно перед ним в моем лице оказался какой-то психопат. Доктор Хилсен довольно быстро успокоил меня, основательно растолковав и объяснив, что даже не смотря на мое убеждение, что весь остальной мир «нормален», а я при этом – «некто из ряда вон» – не является правдой. Он поведал мне, что огромное количество других людей, так же страдают от разного рода проблем, выводящих их из душевного равновесия. Так что, в этом плане я не был одинок. Я не был тем самым «единственным из миллиона», кто чувствует, что его внутренний мир рушится и что ему угрожает опасность быть погребенным под этими обломками. Хвала Всевышнему! Для меня это уже был прогресс!

Я по-прежнему жаждал хотя бы чуточку поддержки и теплоты со стороны своих родителей и, как-то раз, сказал отцу о том, что начал посещать психотерапевта. «Ты просто хочешь особого внимания к своей персоне, – ответил он мне презрительным тоном и нахмурился, а затем внезапно «психанув», закричал – ты думаешь, что у тебя одного проблемы?!»

Нет, конечно же. Я знал, что не был одним единственным в этом плане. У моей сестры было полным-полно проблем. И я подозревал, что и у моего отца тоже были кое-какие неприятности. Хотя, кто знает, что именно он имел в виду в ту ночь, когда пытался получить оправдание и сочувствие с моей стороны?!

Но я не собирался допускать того, чтобы мои личные проблемы вновь начали отравлять мое существование. И я больше не был намерен сдаваться, столкнувшись лицом к лицу с любыми трудностями. Я был полон решимости преодолеть и обуздать их. И я начал ходить на приемы к доктору Хилсену регулярно раз в неделю, по средам после занятий в училище. Я заходил в гастроном, находившийся неподалеку от этого госпиталя, покупал там сэндвич с индейкой и горчичным соусом. В Центральном парке я присаживался на скамейку, неторопливо съедал свой сэндвич и только затем отправлялся к доктору Хилсену. И сразу же после окончания сеанса психотерапии я с нетерпением ждал следующей среды. Эти беседы с доктором Хилсеном стали для меня подобно спасательному канату, за который теперь я мог держаться и идти, не теряя равновесия. В итоге я предпринял еще один шаг вперед, перестав сетовать на судьбу, а начав самосовершенствоваться. Теперь я был намерен с достоинством ответить на любой вызов!»

***********************

Пол Стэнли: «Я довольно неплохо рисовал и поначалу с большим удовольствием посещал занятия в Высшей школе музыки и искусства. В определенный период времени я возлагал надежды на то, что построю карьеру, будучи художником. Но вскоре охладел к этому делу, потому что каждый говорил мне, что стать профессиональным музыкантом у меня ни за что не получится. В конце концов, я сказал сам себе: «У тебя есть один единственный шанс попытаться добиться славы на музыкальной сцене, так что ты уж лучше воспользуйся им!»

Родители Стэна наверняка испытали душевное потрясение, когда услышали от своего сына заявление о том, что теперь он намеревается стать профессиональным музыкантом.

Пол Стэнли: «Кроме моих дерзаний в составе группы, к определенному времени у меня осталось только два любимых «учебных предмета», это были завтрак и «творческая» поездка на метро. Представьте, ну не забавно ли?!

Поначалу мои родители принялись настраивать меня на то, чтобы я стал врачом. Я уперся, и ни в какую. Затем, когда мать с отцом, в конце концов, стали одобрять мою идею стать художником, я, к их крайнему удивлению, воспламенился и провозгласил: «Нет, я не хочу быть художником! Я стану РОК-ЗВЕЗДОЙ!»

Очевидно, родители Стэнли поняли, что они не в силах ничего сделать, и нет такой методики, благодаря которой они смогли бы образумить своего сына.

Пол Стэнли: «Мои отец и мать, в общем-то, одобряли это мое увлечение, но так было до тех пор, пока они не осознали то, что я чрезвычайно серьезно отношусь к этому делу и действительно собираюсь связать с музыкой всю свою дальнейшую жизнь. Вот тогда-то мои родители и испугались. Ну а я же собирался заниматься этим ремеслом до тех пор, пока благодаря нему буду способен платить по счетам. Но большинство людей не станут тешить себя надеждами добиться успеха на этом поприще: для них это звучит так же абсурдно, словно чье-то громогласное заявление о намерении стать президентом Соединенных Штатов Америки. Или же это звучит так же нелепо, как если кто-нибудь станет говорить, что надеется разбогатеть, выиграв в лотерею. Ведь этого же не произойдет! В общем, как и большинство родителей, оказавшись в подобной ситуации, мои отец и мать были обеспокоены целью, которую я поставил перед собой.