Впрочем, нельзя сказать, что Джин занимался всем этим в полном одиночестве, и при отсутствии единомышленников. Вскоре у него на этом поприще появились соратники. 7 страница

Музыка появилась в моей жизни, когда мне было пять лет и она потрясла меня до глубины души. Сам саунд и возникающие при этом умозрительные образы, проникали глубоко в мое сердце. Музыка изменила все мое мировоззрение. Я никогда не забуду тот день, когда я услышал «Концерт для фортепьяно номер 5» в ми-бемоль мажоре Бетховена (Piano Concerto no 5 in E-flat major) – тот самый «Emperor Concerto»! Это произведение было настолько громоподобным, эпическим и героическим, что я был ошеломлен! Мои родители ценили культурное достояние и искусство, что стало частью нашей повседневной жизни. Они, не скрывая того, с большим уважением относились к классической музыке. У нас дома была большая, с деревянным корпусом радиола «Harman/Kardon», и на ней мои родители проигрывали пластинки с записями произведений Сибелиуса, Шумана и Моцарта. Но именно это музыкальное произведение Бетховена произвело на меня самое неизгладимое впечатление!»

Впервые живую музыку Стэнли услышал еще в детстве, когда родители взяли его с собой на концерт симфонической музыки. Но в тот раз он испытал, в некотором роде, разочарование.

Пол Стэнли: «Я просто не мог поверить в то, насколько тихо играл симфонический оркестр. Казалось, что даже радиола у нас дома звучала гораздо громче, когда мы ставили на ней пластинки».

Теперь, при любой возможности, Стэнли устраивался рядом с этим проигрывателем и с удовольствием слушал пластинки, принадлежавшие его родителям.

Пол Стэнли: «Но в детстве мне не очень часто удавалось просто сесть и повнимательнее послушать побольше классической музыки, и сам факт того, что мне нравилась музыка такого рода, отличал меня от большинства сверстников. В то время, как почти все соседские мальчишки проводили время на улице, играя в ковбоев и индейцев, я предпочитал остаться дома и послушать какую-нибудь музыку.

По выходным мы с мамой усаживались около нашей радиолы и слушали трансляции «Live from the Met», передаваемые радиостанцией WQXR, и эта традиция сохранилась даже, когда я подрос. Ну а поскольку я стал слушать радио, то естественно, что очень скоро открыл для себя рок-н-ролл. Мне было не столь уж и важно то, чьи песни звучали: был ли это Эдди Кокрен (Eddie Cochran), Литл Ричард (Little Richard) или же «Dion And The Belmonts» – все они казались настоящим волшебством. Эти артисты пели о прелестях подростковой жизни, и это подкинуло мне темы для новых мечтаний. Тексты их песен преподносили идиллистическую картинку юности, что затрагивало меня на эмоциональном уровне. Эти песни наполняли меня желанием познать то, в чем же все-таки заключается суть бытия подростка, и они перемещали меня в такие удивительные места, в которых людей волнует только любовь и ничего кроме нее! Боже! Разве это не идеальный образ жизни, который ведут все эти молодые люди?!

Помню, как в один прекрасный день я отправился на прогулку вместе со своей бабушкой. Мы пересекли 207t Street Bridge в Бронксе, и пошли по направлению к Fordham Road. В самом конце этой улицы находился магазин грампластинок. Мы зашли в этот магазин, и моя бабушка позволила мне выбрать для себя мою первую пластинку. Я остановил свой выбор на шеллаковом (shellac) на 78 оборотов в минуту сингле «All I have to do is Dream» от «Everly Brothers». Я до сих пор помню строчки из этой песни: «When I want you to hold me fight....»(Когда я пожелаю, чтобы ты обняла меня крепко). Ну да, сейчас! Еще захочет ли она сделать это?!

Еще одним из первых моих дисков был «Frankie Valli And The Four Seasons». Мне бы хотелось, чтобы эта пластинка по-прежнему была у меня и поныне, но, увы, она не сохранилась. В определенные периоды моей жизни мне приходилось продавать некоторые свои диски, чтобы иметь хоть какие-то «карманные деньги»...

Другие, живущие по соседству с нами детишки, по обыкновению, гуляли на улице, ну а я тем временем продолжал сидеть дома, самозабвенно слушая такие вещички как «Why Do Fools Fall In Love» и «A Teenager In Love». Иногда моя мама довольно презрительно высказывалась по поводу некоторого современного песенного материала, но все же, как мне казалось, чаще всего она находила такие вещи просто забавными. Большинство звучавших в то время по радио песен можно было легко напеть в «doo-woop» ключе, и нередко я сильно раздражался, слыша то, как моя мама фальшиво напевает понравившиеся ей популярные мелодии. При этом, она пела настолько громко, что ее было слышно по всему дому. «Вот как надо это петь, мам. Что-то вроде этого. – После чего мог напеть какую-либо мелодию, к примеру мерселовскую (Marsels) 1930 года, классическую версию «Blue Moon». – Дип, да, дип, дип, дип...»

Петь я впервые попробовал когда мне было шесть лет, причем я делал это вместе с сестрой и ее подружкой. У нас получалось нечто такое в духе «акапелла». Каждый в нашей семье обладал хорошим голосом, и все мы, время от времени, устраивали своеобразные семейные музыкальные вечера. Вот тогда-то, по сути, я уже стал учиться вокальным гармониям. Ну а затем, я воочию узрел некоторых певцов и группы, которые мне нравились.

Шоу знаменитого рок-н-ролльного ди-джея Алана Фрида (Alan Freed) стало появляться на экранах телевизоров приблизительно в то же самое время, когда состоялся национальный дебют «American Bandstand» Дика Кларка (Dick Clark). Те сумасбродства, которые вытворял Jerry Lee Lewis, естественно, не ускользнули от моего внимания. Я отчетливо помню, как он, весь взлохмаченный, яростно отшвырнул стул от своего пианино. Но я совершенно упустил из вида всю эту сексуальность, которую источала музыка такого рода, хотя, в общем-то, было и не удивительно, учитывая ту холодную атмосферу, царившую у нас дома. Все мои романтические фантазии того периода времени были чистыми и абсолютно невинными, причем настолько, что даже когда я стал немного старше, все равно продолжал придерживаться подобных взглядов на жизнь. Прошло несколько лет, прежде чем до меня, в конце концов, дошло то, о чем именно в действительности поется, к примеру, в такой песне как «Will You Still Love Me Tomorrow « группы «The Shirelles». Однако меня никогда не переставали восхищать все эти артисты. Я считал их крутыми, потому что они пели, а люди смотрели на них и вопили от восторга. Стоя на сцене, эти музыканты получали от своей аудитории все те эмоции, которые жаждал получить в детстве сам. «Ну, разве не прелесть? Вау!» Насмотревшись на своих кумиров по телевизору, я почувствовал в себе непреодолимую тягу выступать публично. Я помню, что когда мне было лет шесть, я нередко стучал в двери наших соседей и пел для них. Но чаще всего они реагировали на мои визиты так: «А, это ты, Стэнли?! Приходи попозже, мой муж еще не вернулся с работы...»

В том же самом доме, еще когда мы проживали в Манхэттене, в соседней с нами квартире проживали две католические монахини, которых звали Мэри и Элен. Для меня они были кем-то вроде тетушек или бабушек. И всякий раз, разучив слова и мелодию очередной понравившейся мне песни, я немедленно отправлялся к этим монахиням. Постучав в их дверь, меня впускали и затем я начинал перед ними петь, одновременно притопывая в такт ногами. Пока я пел, весь дискомфорт, творившийся в моей душе, притуплялся, а другие, но приятные ощущения возникали...»

***********************

В 1960 году семейство Эйзенов переезжает на новое место жительства, в местечко под названием Кью Гарденс (Kew Gardens), в Квинз (Queens).

Пол Стэнли: «Когда мне было восемь лет, незадолго до того, как я перешел в третий класс, моя семья переехала из верхнего Манхэттена в одну из отдаленных секций городского района Квинз, который был преимущественно заселен еврейскими семьями принадлежавшими рабочему классу. А там, где мы проживали до этого, было лишь несколько еврейских эмигрантских семей вроде нашей. В основной своей массе, остальные жители того района были ирландского происхождения.

Квинз произвел на меня должное впечатление, и мне еще никогда не доводилось бывать в месте подобном этому. Я словно оказался в деревне. Такую иллюзию создавали множество деревьев, густо растущих по всей округе, в том числе и возле нашего нового дома. Нередко деревья росли прямо из тротуара. А на соседней улице, совсем недалеко от нашего дома, находилась зеленая лесопарковая зона размером с городской квартал. И всякий раз, когда я вглядывался в густую растительность этой парковой зоны, мне начинало что из-за стволов деревьев вот-вот выйдут лесные рейнджеры или выскочит Лесси (Lassie). В общем, я испытал нечто вроде своеобразного культурного потрясения, когда мы переехали сюда. Перед каждым из расположенных в Квинз зданием был разбит газон, на котором росла трава. Раньше я не видел ничего подобного! Помню, как-то раз я решил объехать весь этот район на своем велосипеде, и по завершении этого путешествия моему удивлению не было предела. Как оказалось, все растущие здесь деревья сосчитать просто невозможно!

Большая часть, проживающего здесь взрослого населения, работала в Манхэттене, но, тем не менее, Квинз сам по себе, более всего походил на отдельное независимое муниципальное образование. В глубине обихоженных зеленых кварталов Квинз располагались библиотека, почтовое отделение, мясная лавка, булочная, обувной магазин, универсам, хозяйственный магазин, а так же магазин игрушек. Так же здесь была пиццерия и кафе, в котором можно было поесть мороженого. Я заметил, что в этом районе не хватало только магазина грампластинок. Большинство построек в Квинз были двухэтажными. Дома располагались в ряд вдоль улиц. Некоторые из этих домов состояли из двух жилых секций, ну а в других, как в нашем, было четыре квартиры: по две на каждом этаже и с двориком перед фасадом. У меня с сестрой снова была одна спальня на двоих, но теперь помимо гостиной, у наших родителей тоже появилась своя спальная комната. В этом районе, кстати, было полным-полно детворы».

***********************

Пол Стэнли: «Моя новая школа была под номером 164. Вместо индивидуальных учебных мест, в классах этой школы стояли парты, рассчитанные на двоих учащихся. Я молился, чтобы учителя посадили меня на правую половину так, чтобы мой сосед по парте мог видеть мое левое ухо, которое было нормальным. Я хотел, чтобы люди как можно меньше обращали внимания на правую сторону моей головы, от чего мне всегда было не по себе. При этом я уж не упоминаю о том, что я не мог слышать то, что люди говорят мне в тот момент, когда они находятся справа от меня. Но в первый же, когда я пришел в эту школу, моя новая классная руководительница по имени миссис Сондайк, прямо во время урока позвала меня к своему письменному столу. Я подошел к ней, и естественно, сразу же оказался на обозрении всего класса, ну а учительница с интересом смотрела на мою правую сторону головы. «О, Боже! Пожалуйста, не допусти этого!» – мысленно взмолился я. «Позволь мне взглянуть на твое ухо!» – услышал я голос миссис Сондайк, после чего она принялась рассматривать меня так, словно перед ней оказался какой-то предмет, предназначенный для лабораторный исследований. «Нет, нет, не надо!» – витал в моей голове безмолвный вопль. В моем восприятии, в тот момент я оказался в столь ужасном положении, которое могло присниться, разве что в кошмарном сне. Я стоял, впав в состояние какого-то оцепенения, затаив дыхание и ожидая только одного – когда же все это закончится. «Если я не буду принимать происходящее во внимание, значит ничего такого страшного, как бы, вовсе не происходит! Не следует подавать вида, что тебе сейчас больно!» – попытался я воспользоваться таким аутотренингом.

Вскоре после этого, пренеприятнейшего для меня инцидента, я пошел на прогулку вместе со своим отцом. «Пап, а я хорошо выгляжу?» – задал я ему такой вопрос, который, как мне показалось, был для него довольно неожиданным. Отец остановился на мгновение, посмотрел куда-то вниз себе под ноги, и через пару секунд ответил: «Ну что ж, скажем так, ты неплохо выглядишь!» «Спасибо!» – мысленно ответил я ему.

Это было такое, идеальное одобрение, в котором отчаянно нуждался абсолютно замкнутый в себе застенчивый мальчишка, каким был я. Такой отзыв обо мне делает честь моему отцу, однако, к сожалению, в дальнейшем отношение родителей ко мне так и не сдвинулось с той мертвой точки, на которой оно замерло.

О времени, проведенном в школе, у меня сохранились не самые лучшие воспоминания. Образно выражаясь, я начал «возводить стену вокруг себя». Моя основная форма отношений с другими детьми стала выражаться в основном в моем стремлении оттолкнуть их от себя. Я начал вести себя, как эдакий, острый на язык, циничный засранец, или клоун, ставя себя в положение, при котором никто не хотел находиться рядом со мной. Мне не доставляло удовольствие постоянное нахождение в одиночестве, но в тоже время я «отмачивал» такие штуки, из-за которых люди старались держаться от меня подальше. И этот мой внутренний конфликт постепенно достиг критической стадии. Я чувствовал себя беспомощным, но при этом все равно проявлял свои бунтарские наклонности, и на протяжении всего периода обучения в школе, я непрестанно сражался со всеми подряд, отстаивая свою позицию. Зато теперь я отлично понимаю то, через какие испытания порой приходится проходить многим детям. Я чувствовал себя несчастным, когда меня принуждали участвовать во всех тех делах, которыми занималось большинство сверстников, чего лично я, делать не хотел категорически. Очень много детей проживающих рядом со мной в одном районе, посещали одну еврейскую школу, что только усиливало их дружеские отношения меж собой, и они уже могли общаться на другом уровне, когда находились вне стен общеобразовательной школы.

В моей семье не очень большое внимание уделяли тщательному соблюдению всех ритуалов во время еврейских религиозных празднеств; мы никогда не были стол уж ревностными последователями своей религии. Но это не было причиной того, почему я не посещал еврейскую школу. Я просто говорил родителям, что не хочу туда ходить, а вот почему у меня не было такого желания, я предпочитал умалчивать. Ну, конечно же, я чувствовал свою национальную принадлежность, но я не хотел находиться в любом обществе людей из-за опасения лишний раз, вновь оказаться в столь унизительной для себя ситуации, наподобие той, в которую я угодил в первый же день, явившись в новую школу. Моя жизнь и без того была достаточно безрадостной. Занятия в этой школе заканчиваются в половине четвертого. Ну и славно! А как насчет того, чтобы побыть в компании моих сверстников? Вот уж нафиг!

Многие родители оказывали сильное моральное давление на своих чад лишь с той целью, чтобы добиться определенного соответствия каким-то общепринятым стандартам. А вот мои отец и мать такого воздействия на меня не оказывали, ну и, в общем-то, как я говорил, позволяли мне заниматься тем, чем хотел. Конечно же, они заботились о том, чтобы воспитать меня надлежащим образом, но их методы никогда не отличались излишней строгостью. Я допускаю мысль, что во время этого процесса моим родителям не раз приходилось поступаться какими-либо своими принципами в попытках отыскать приемлемый подход ко мне. Я не уверен, что мои родители выбрали совершенно правильную методику, но, собственно, я им доставлял не так уж и много хлопот и, по правде говоря, за большинство моих проступков вся ответственность возлагалась на мою собственную голову.

Безусловно, я был мальчишкой, так называемого «уличного типа», который всегда умел постоять за себя, при этом зная, что следует избегать ситуаций, от участия в которых, последствия в дальнейшем вполне могут быть самыми плачевными. И если, по мнению моих родителей, я начинал переходить все допустимые границы дозволенного, то их вмешательство следовало незамедлительно.

Приведу простой пример одного из моих так называемых «залетов». Это случилось, когда я учился в классе четвертом. В один прекрасный день я отправился домой к одному из своих приятелей, и даже не смотря на то, что он упирался и говорил о необходимости завершения выполнения своего домашнего задания, я все равно продолжал соблазнять его смотаться из дома и пойти поиграть. Мои уговоры произвели должное воздействие и через несколько минут мы вместе с ним пошли запускать бумажного змея. Все закончилось тем, что мы с этим парнем умудрились запороться по пояс в какое-то болото, и только ближе к ночи сумели выбраться из него и добраться до своих домов. При этом вид у нас обоих был еще тот – полностью, с ног до головы покрытые тиной, словно мы валялись в навозной жиже. После этого случая, родители этого моего приятеля стали пресекать любые его попытки общаться со мной. Мне удалось дозвониться до него только по прошествии нескольких лет. Теперь этот парень работает офтальмологом. Я упомянул об этом потому, что все мои ровесники, жившие со мной по соседству в Квинз, повзрослев, стали не теми, кем хотели сами, а теми, кем их хотели видеть их родители: в большинстве случаев докторами и адвокатами.

В общем, постепенно я завоевал определенного рода репутацию среди большей части взрослого населения нашего района, и даже среди тех, кто проживал на относительно большом удалении от нашей семьи. Кто-то счел, что я могу оказывать на их отпрысков дурное влияние, и такое мнение быстро распространилось по всей округе. В глазах других родителей я был чуть ли не «дикарем-сепаратистом», и они считали, что будет гораздо лучше, если они постараются держать своих детей подальше от меня. Так что, мне чаще приходилось развлекаться, оставаясь в одиночестве, и постепенно я настолько свыкся с таким положением, что вскоре мне стало доставлять гораздо большее удовольствие заниматься каким-нибудь делом одному, чем в компании с кем-то. Но в любом случае, я не занимался ничем таким, благодаря чему я мог бы влипнуть в серьезные неприятности. Я просто-напросто не был пригоден для таких свершений».

Следует сказать, что через некоторое время после того как Стэнли начал обучаться в общеобразовательной школе # 164 (Parsons Junior High), там у него появился один друг, имя которого было Нил Тимен (Neal Teeman), и оно еще не раз повстречается вам по ходу развития этой истории.

Вот что сказал по прошествии лет сам Нил: «Да, можно сказать, что я рос вместе с Полом Стэнли. Мы с ним познакомились, когда учились в начальных классах школы. В дальнейшем, я вместе со Стэнли играл в одной группе, вплоть до 1970 года.

Со Стэнли я подружился уже в третьем классе, в котором преподавала миссис Сондайк. В то время Стэнли был эдаким мальчишкой-отшельником, что объяснялось его незначительной физической неполноценностью, я имею в виду дефект слуха. Стоит заметить, что он вообще выделялся из общего потока, но, тем не менее, мы даже очень неплохо сошлись с ним. Оказалось, что за внешней, довольно неприветливой стороной Стэнли, скрывается совершенно нормальный хороший мальчишка. Мы вместе с ним играли в одной футбольной команде в качестве защитников, да и вообще довольно весело проводили время. У нас даже было одно постоянное суперразвлекательное мероприятие, заключавшееся в том, чтобы с помощью «подначек» довести до белого каления одного, крайне несимпатичного типа по имени Вольтер Крезо. Мы оба ненавидели этого парня, и постоянно искал способы, чтобы вывести его из себя. Это было потрясающе весело!»

***********************

Пол Стэнли: «В общественной школе № 164 существовало несколько внеклассных кружков и секций для внеурочных занятий по интересам. Среди них был и театрально-музыкальный, что, конечно же, было небезынтересно для меня. Это же шанс чтобы спеть!

Каждый новый учебный год в этом кружке устраивали постановку мюзикла, для чего проводили прослушивание всех детишек, желавших принять участие. Ну и я, в самый первый году обучения в этой школе, решил попробовать пройти кастинг и получить какую-нибудь роль. Помню, когда настала моя очередь, я вышел на сцену и открыл рот, полагая, что сейчас спою. Но все, что мне удалось извлечь из своих голосовых связок, был какой-то, едва слышный писк. И все же я принял участие в этом мюзикле, сыграв роль второго плана, выступив в образе какого-то матроса. И каждый последующий год: в четвертом, пятом и шестом классах я продолжал ходить на прослушивание вновь и вновь, не теряя надежды получить более значительную роль в этих любительских постановках, но всякий раз результат был один и тот же. Видимо от волнения мой голос садился на столько, что я мог издать только слабенький писк, после чего, в очередной раз мог рассчитывать на то, чтобы оказаться среди ребят, составляющих хор. И дела складывались, даже не смотря на то, что фактически, я мог запросто заткнуть за пояс всех этих, так называемых, солистов. В этом у меня не было никаких сомнений, но, тем не менее, всякий раз на каждом очередном прослушивании я с треском проваливался.

В этой же самой школе существовал клуб бойскаутов, и после того как я увидел нескольких учеников, одетых в характерную, синего цвета униформу, то у меня появилась мысль о том, что, в общем-то, неплохо было бы присоединиться к этой организации.

Когда один из моих новых приятелей по имени Гарольд Шифф (Harold Schiff) как-то раз пришел в школу одетый в такую униформу, то я без промедления, сразу же ухватился за его предложение отправиться вместе с ним на собрание бойскаутов. Гарольд тусовался в компании «мейнстримовых» мальчишек, но он так же водил дружбу и с несколькими «одиночками» вроде меня. Вместе с Гарольдом в этом бойскаутском эскадроне были еще два его закадычных друга, которых звали Эрик Лондон (Eric London) и Джэй Сингер (Jay Singer). Вместе с этими парнями Гарольд играл в школьном оркестре, а так же вместе с ними он ходил на занятия в еврейскую школу. Джей Сингер, кстати говоря, играл на фортепиано. Так что, у этих парней было немало общего. Ну а я, в свою очередь, даже после того как был принят в компанию этих парней, тем не менее, все равно оставался где-то на «периферии». И это даже не смотря на то, что с Эриком и Джэем мне ранее доводилось пересекаться в театральном кружке.

Каждый член отряда бойскаутов стремился заслужить наградной значок. Такой знак отличия могли вручить, например за то, что ты помог какой-нибудь пожилой леди перейти автотрассу с оживленным движением. Но лично мне было пофиг на все эти значки, потому что считал все это чушью. Мое стремление вступить в клуб бойскаутов, в большей мере была из-за моего желания отправиться в поход и пожить в палаточном лагере. И не сомневайтесь, я принял участие в нескольких таких путешествиях, которые совершались по выходным. Но тут выяснилось, что из-за своего дефекта слуха я очень неважно ориентируюсь на местности. И как только во время пешего похода я терял из вида людей из своего отряда, то у меня сразу же пропадало ощущение направления, в котором мы следовали. Помню, как я стоял в лесу и отчетливо слышал голоса своих товарищей, призывающих меня: «Сюда! Мы здесь...» Но будучи глухими на одно ухо, я не был в состоянии определить сторону, с которой доносятся эти голоса. Так что мне иногда приходилось поблуждать по зарослям, прежде чем наугад найти нужное направление.

Я по-прежнему, инстинктивно, искал поддержку со стороны моих родителей. Но всякий раз, придя домой и, поделившись с ними сутью своей очередной возникшей проблемы, родители неизменно остужали мой пыл: «Не обращай на это внимания, и постепенно все пройдет само по себе...» Одна и та же старая история, и эта установка превратилась в нечто, вроде нашей семейной мантры. Возможно, что меня в гораздо большей степени устроил бы такой расклад, если бы мои родители почаще твердили мне всяческие назидания и пореже бы «динами» меня. Но ничего подобного не происходило. Мои отец и мать упорно отказывались принять во внимание существующие у меня проблемы разного вида, даже не смотря на то, что они были столь очевидны. Ну, к примеру, я стал ходить по ночам во сне, подобно лунатику. Иногда я во время таки «прогулок» просыпался и, обнаружив себя посреди гостиной, стоял и долго хлопал сонными глазами, не в силах понять то, как же я здесь очутился!

В отдельных таких случаях мои родители просто разворачивали меня на полпути и направляли в постель. Они же видели, что со мной творится что-то неладное и, тем не менее, они палец о палец не ударили, чтобы попытаться выяснить суть проблемы.

А вскоре, по ночам меня стали преследовать кошмары. Мне снилось, что я нахожусь один посередине большого плота, который в кромешной тьме раскачивается на волнах в открытом море. Я просыпался с воплем весь покрытый холодным потом.

В другом кошмаре действие было следующее: я сижу в кабине автомобиля, который быстро несется куда-то во тьму по невидимой дороге. Но самое страшное заключалось в том, что у этой машины не было руля! Я пытался хоть как-то управлять этой машиной. Я раскачивал свое тело из стороны в сторону, чтобы путем таких колебаний заставить эту машину совершить маневр, но все безуспешно – она была совершенно неуправляемой, и не было ни единого способа взять этот автомобиль под контроль.

Ночь за ночью эти кошмары заставляли меня внезапно просыпаться с пронзительным воплем от сильного испуга. И после этого я долго не мог оправиться о чувства замешательства охватившего меня. Порой я просыпался перепуганный чуть ли не до смерти!»

***********************

Пол Стэнли: «С течением времени, состояние психики моей сестры тоже становилось все хуже и хуже. К тому времени, когда я учился в средних классах, Джулия стала проявлять все больше саморазрушительных наклонностей. Родители все чаще и чаще стали отправлять ее в государственные психиатрические лечебницы. Но поскольку лечение в них не способствовало улучшению психического состояния Джулии, мать с отцом стали определять ее в дорогостоящие частные клиники, но что уходило огромное количество денег.

Когда Джулия была дома, то она часто убегала, после чего моим родителям приходилось долго искать ее, причем эти поиски нередко длились на протяжении нескольких дней. Иногда я просыпался утром и видел, что отцу и матери пришлось провести еще одну бессонную ночь не смыкая глаз, и я переживал за них: «А сколько еще они способны продержаться в таком взвинченном состоянии?!»

Джулия болталась где-то в Ист Виллэйдж (East Village). Она запросто могла выломать дверь в чужой квартире и, украв что-нибудь в ней, могла сбыть эти вещи, а затем на вырученные деньги купить наркотики. Помню, как-то раз с этой целью Джулия похитила коллекцию серебряных долларов, которую собирала наша мать. Теперь я понимаю, что те вещества, ради которых Джулия воровала, нужны были ей в качестве своеобразного «самолечения». Но, само собой разумеется, что в детском возрасте ты не можешь понимать подобных вещей. Да и по правде говоря, когда Джулии не было дома, для меня это было гораздо лучшим обстоятельством, поскольку в противном случае она наводила на меня ужас.

Помню, в один из дней, сразу же после того как мать с отцом привели Джулию домой из института, в котором она только что прошла курс электрошоковой терапии, мои родители куда-то ушли, оставив меня с сестрой дома одних. Они просто спихнули Джулию на меня, оставив наедине с буйной психопаткой, которая всего лишь несколько часов назад вернулась из психушки. Ну и дальше произошло следующее: пока наши родители отсутствовали, Джулия на что-то разозлилась и, придя в состояние бешенства, схватила молоток, и с ним в руках принялась гоняться за мной по всему дому. Я перепугался до усрачки! Я ринулся в спальню и запер за собой дверь, и в течение нескольких последующих минут сидел в этой западне, прислушиваясь к происходящему за дверью и молясь, судорожно сглатывая слюну: «О, Боже! Пожалуйста, поскорее вернитесь домой!» Затем я услышал звук удара молотка в дверь. Потом еще один и далее удары следовали уже безостановочно. Это Джулия неистово колотила по полотну двери! Бах, бах, бах! Деревянная дверь не выдержала такого напора и стала поддаваться. И через несколько мгновений я увидел, как от этих яростных ударов кое-где в двери стали образовываться сквозные проломы. Но Джулия не останавливаясь, продолжала со всей дури колотить этим орудием! Затем, совершенно внезапно, Джулия остановилась. Молоток, в одном месте вклинившись в дверь, застрял в древесине, и наступила полная тишина. Я лег, свернулся калачиком и начал считать минуты, а затем и часы, при этом мучительно гадая – успеют ли мать с отцом вернуться домой, прежде чем Джулия снова примется за это дело!

И вот, наконец-то, родители вернулись! «Что здесь произошло?!» – недоуменно спросили они меня. Я рассказал им, что Джулия кинулась на меня с молотком в руке. Но услышав это, они вдруг начали орать на меня, укоряя и обвиняя меня в том, что будто бы по моей вине Джулия вышла из себя! Затем родители ударили меня! Мало того, что Джулия напугала меня до полусмерти, а теперь еще и отец с матерью обвиняют меня в том, в чем я был совершенно невиновен! Голова у меня пошла кругом – я был в состоянии полного смятения и отчаяния, и стал кричать родителям: «Это же вы сами оставили меня с ней одного! Это было ваше решение, а не мое! Она же пыталась убить меня!»

***********************

Пол Стэнли: «Занятия в школе по-прежнему были для меня настоящим испытанием. В начальной школе я пытался тянуться за всеми остальными талантливыми и одаренными детишками. После перехода на следующий этап обучения, я снова оказался в классе, в котором учились дети с высокими показателями успеваемости. Но у меня никогда не получалось набрать достаточно высокий общий знаменатель заслуженных мной баллов, моя успеваемость всегда «хромала». Но я попал в этот класс просто потому, что те тестовые задания, которые я выполнял перед зачислением, были, в общем-то, совсем не сложными, а по своей сути, этом был элементарный тест на сообразительность. Но наряду с тем, что коэффициент моих умственных способностей довольно неплохо характеризовал меня, я всегда «плелся» где-то в «хвосте» у всего класса. Учителя неизменно недоумевали – что же со мной не так?! Вероятно, они полагали, что я просто-напросто не обладаю сильной тягой к учебе. А вот что они совершенно упустили из внимания, так это то, что я оказался в столь нелестном для себя положении именно из-за проблем со слухом. Я просто не мог расслышать многое из того, что доносили до нас учителя во время занятий в классе. А если я пропускал хотя бы одно предложение, то я напрочь терялся, будучи уже абсолютно не в состоянии уловить смысл всей остальной, излагаемой преподавателем информации. Ну а если я терялся, то я сдавался. А ведь я капитулировал просто потому, что в какой-то момент терял связующую нить.