Почему я пошёл у неё на поводу?

 

Почему я пошёл у неё на поводу? Не знаю, наверное, все-таки сказалось то, как меня воспитали в детстве, как я видел отношения других людей. Может, я и виноват, но я никогда особо не спорил, да и не настаивал на своём, конечно, если бы начать всё сначала. Но, увы! А ведь так всё хорошо начиналось. Я работал на автобусе, получил новый автобус, уже в 22 года был бригадиром маршрута, а после женитьбы, видите ли, ей времени было мало, не нравилось работать по сменам, по скользящему графику, в общем, много, слишком много, я её, дуру, слушал, а в итоге оказался сам дурак дураком, и в итоге – и без дома, и без семьи, и без работы.

Все эти строчки я пишу на 6-м десятке лет моей жизни, вот пишу и думаю, как всё-таки хорошо было в детстве, жизнь казалась, как в сказке, как в художественных книгах и фильмах, там ведь всегда хороший конец, а в жизни, столько дерьма, что иной раз задаёшь себе вопрос, зачем я живу?

Мне, конечно, очень повезло в жизни, вернее, в детстве, в том смысле, что у меня были отец и бабушка, эти два человека много, очень много хорошего сделали для формирования моего, становления. Да и несмотря на то, что сейчас то время называют совковым, тоталитарным обществом, казалось, что всё хорошо, что ничего плохого нет в нашей жизни. Пропаганда  работала отлично, мы гордились своей страной, своей армией, которая не так давно разбила Германию, и никакого дела нам не было до разных политических интриг. Но с приходом к власти Горбачёва эта линия жизни начала рушиться. Да, я, конечно, понимал, что наша жизнь не такая уж и хорошая, как раньше казалось мне: много плохого, очень много я видел и в детстве.

Несправедливости было конечно очень много, начиная со школы и заканчивая на самом высоком уровне. Мне в детстве много пришлось подумать о справедливости и наоборот, но я был воспитанным при нашей системе, когда на словах было всеобщее равенство и братство, когда в обществе была легенда о том, что страной правят рабочие и крестьяне. Но правили-то не они, а компартия. А первые уроки несправедливости я познал, когда учился в школе, да и потом, и в армии, и позже, когда я работал во многих организациях, я понял, что справедливость – она только на бумаге, что у сильного всегда бессильный виноват.

Мы изучали в школе литературу русских писателей, поэтов, баснописца Крылова. Нам  объясняли, что все те пороки, которые там показаны, были давно-давно, а мол в нашей Советской стране нет такого, нет пороков у людей советских. Ведь  когда началась горбачёвская перестройка, то многое, очень многое стало известным всей стране, Родина узнала своих «героев» и прочих.

Конечно, люди, которые привыкли к тому, что в нашей прессе всегда пишется только правда, что каждому слову нашего радио и телевидения нужно верить, так вот, когда хлынул поток информации о тех делах, которые были засекречены, то у людей от удивления чуть глаза не повылезали из орбит. Боже! Каким наивным был я человеком! Мне сейчас, спустя два десятка лет, очень стыдно за то время.

Да, мне довелось прожить в той, в старой стране, довелось и в этой новой, и мне есть, что сравнивать. Вот так и моя бабушка сравнивала жизнь в царской России и в безбожной стране.

Но прошлое всегда вспоминается, причём лучше, наверное, потому, что время было другое, и я был молодым.

Мне повезло в жизни, у меня была такая замечательная бабушка, и был отец, который хотел только хорошего для меня, для сестры.

К сожалению, впоследствии я сам не смог стать хорошим отцом для своих детей.

Я задаюсь вопросом, зачем я пищу эти все свои записи? Кто я? Ведь умру – и никто меня не пожалеет. Я человек, и причём человек одинокий.

Нужно ли вообще ворошить прошлое?

Эти строки я пишу в 21 веке, уже пять лет нового века прошло, но как же изменилась жизнь, только за последние 50 лет, за время моей жизни, за время жизни моего поколения.

Вот сейчас сотовые телефоны – даже у детей, не говоря, уже о школьниках, студентах и так далее, появились компьютеры, только по телевизору – не один десяток программ, а сколько радиостанций вещает на нашу страну? А как изменился транспорт!

И вот на фоне всех этих новшеств науки и техники, я вспоминаю, как мы в детстве смотрели диафильмы, по фильмоскопу, приносили плёнки-фильмы, мы в классе, зашторив окна, смотрели, и кто-то один читал внизу буквы, как бы сейчас сказали, субтитры.

Интересное было время, но может быть детство – оно всегда интересное. Очень часто фильмы были про войну, и про гражданскую и про отечественную.

Книги тоже были соответствующие, вся литература и искусство кино было направлено на то, чтобы показать героев гражданской войны.

Мы учили песни времён гражданской войны, и даже в школе устраивали конкурсы этих песен, это было целое театральное представление, как бы клип, ну, сейчас бы это так называли, а ведь кого прославляли – братоубийц, палачей своего народа, ведь не может быть героев, которые воевали со своим народом.

Пионерские сборы у нас всегда проходили в городском Доме культуры, на Набережной, напротив Собора и памятника 800-летия Вологды. Сборы, в основном, проходили накануне праздников. 7 ноября – это был самый главный праздник той, ушедшей в никуда страны, 23 февраля, 19 мая, да и перед Новым годом, в общем-то, все эти праздники отмечали тогда довольно громко, особенно в нашей 13-й школе.

Я десять лет проучился в той школе, с первого по десятый класс, у меня разные впечатления, разные воспоминания, плохие, хорошие, всё было.

Ведь тогда было такое время, когда идеология, та идеология марксистко-ленинская, всегда была на первом месте, и надо сказать, что и пионерская и комсомольские организации были всегда на высоте, и если кого-то не принимали в пионеры, то на него смотрели, как на какого-то неполноценного человека. Боже! Какие мы были наивные, как нам всё-таки вдолбили в мозги всякую ерунду, и ведь мы верили во всё это.

Смотрю я на эту жизнь нашу в 2005 году, и страшно становится, очень страшно и за себя, и за детей, и внуков, да и за всю нашу страну.

Вот, я прожил полвека, а как жизнь изменилась, сколько всего произошло за это время! Но, в основном, плохого, в жизни страны. Больно становится, очень больно за всех русских людей, которые вымирают в год почти по миллиону, и причём умирает, в основном, мужское, работоспособное населения, средняя продолжительность жизни – 58 лет, ровно столько прожил мой отец, но это было 32 года назад. Вспоминая своё детство, я вспоминаю родителей, бабушку и совсем другую страну, ту, в которой жил.

Зачем я смотрю новости, переживаю, читаю газеты, интересуюсь жизнью в стране и за рубежом? Зачем мне это всё надо? Зачем? Зачем я расстраиваюсь, переживаю, принимаю всё близко к сердцу, тем более, что я такой уж человек чувствительный.

Началось-то всё в далёком детстве. Я не скажу, что наша семья выписывала много газет, в разное время – по-разному. Ведь  что такое подписка газет в 60-е годы?

«Пионерская правда» стоила 1 копейку, я помню, что подписка за 1 год, на целый год стоила тогда 1 рубль 8 копеек. «Пионерку» выписывали сестре, и я, когда научился читать, то стал читать «Пионерку», и однажды даже мои строчки были опубликованы в газете. Немного, но были. Я очень долго хранил ту газету, но увы, время сделало своё. Время  то, когда это было напечатано, я не помню, но, по-моему, это было в 66-м году. А газета «Пионерка» нравилась, особенно, когда на последней четвёртой странице печатали новые произведения с «продолжение следует» в конце. Мы с сестрой собирали, вырезали и подклеивали в тетрадь эти вырезки, так было мной прочитано много книжек, которые не поступали в продажу.

 Потом сестре стали выписывать «Вологодский комсомолец», и эту газету я читал до самого развала СССР, правда потом она стала называться «Вологодская молодёжь». Там было тоже много интересного, там я прочитал про Вольфа Мессинга и Николая Кузнецова.  А  где было ещё черпать знания в 60-е годы?

Телевизор у нас появился в 1966 году весной, в марте или феврале, сестра уже заканчивала школу, так что ее школьные годы пришлись на время без телевизора, но, тем не менее, (а может, поэтому) она окончила школу с серебряной медалью.

Да, из программ была только одна, первая, а вторая появилась в конце 1973 года, и первый фильм, который я посмотрел по 2-й программе, был «Золотой телёнок» с С. Юрским и Л. Куравлёвым. Так вот, в те 60-е годы была одна программа, да и та начиналась где-то вечером, только в субботу и воскресенье была полная программа, иногда были передачи утром.

Частенько утром повторяли футбол. Обычно программы заканчивались около 11-ти, т.е. 23 часов, редко были позднее, но когда происходили чемпионаты мира по хоккею, то вся страна с замиранием сердца смотрела эти матчи. Это были годы, когда наша сборная СССР одерживала победы над всеми, а единичные поражения воспринимались, как трагедия, но чемпионами становились наши.

В 1966 году, когда проходил чемпионат мира (ЧМ-66) в Лондоне по футболу, то впервые была телевизионная трансляция из Лондона, и было показано очень много матчей. Я не помню, все ли матчи показывали, но очень много. Это был первый чемпионат, который я смотрел. Я смотрел почти все матчи, которые показывали, и все матчи нашей сборной.

Вообще, год тот 1966 был годом моего приобщения к футболу, в том же году и в Вологде появилась своя команда, «Динамо», которая стала выступать в чемпионате страны по футболу среди команд класса «Б». Но команда «Динамо» радости особой своим болельщикам не приносила, а вот за сборную на чемпионате мира болела вся страна. Прошло сорок лет, почти сорок, а я помню всех игроков той сборной, увы, многих уже нет в живых.

Избалованные победами наших хоккеистов, все ждали чуда от нашей футбольной сборной, но наши тогда заняли 4-е место, и это было расценено, как провал, хотя это были бронзовые медали и, увы, такого результата в выступлениях на чемпионате не было ни раньше, ни позже. А  тогда, после проигрыша немцам в 1/2 финала со счетом 1:2 – это была трагедия! Ладно, если бы проиграли кому-нибудь, но немцам! 20-летие Победы над Германией было свежо в памяти, да и война ещё была в памяти многих людей, и поэтому проиграть «фашистам» – это было больно.

И очень уж убил всех проигрыш Португалии в матче за 3-е место, и до сих пор говорят, что матч продали грузины, в частности – Хурцилава, который сыграл рукой в тот момент, когда ничего нам не угрожало.

Но, когда в последнем матче чемпионата, когда Англия победила ФРГ – 4:2, все ликовали. А  то, что победа была достигнута во многом благодаря советскому арбитру азербайджанцу Тофику Вахрамову, да если бы тогда Вахрамов принял другое решение, то его судьба была бы на родине печальной. Но, сборная могла бы тогда выступить и лучше. Вот, с тех пор я стал читать еженедельник «Футбол» и до сих пор читаю (с перерывами).

Но телевизор уже позже стал источником знаний, а в те далёкие годы этого не было.

В то время, когда мы жили на Моховой, у нас не было телевизора, а вот когда я его первый раз увидел, я уже точно не помню, но было это либо в 1962 году, когда встречали в Москве, на Красной площади Николаева и Поповича после их совместного космического полёта, (эту  передачу мы смотрели с ребятами у Бурушковых), или когда смотрели с отцом у Гагариных первомайский парад, и тогда в гостях у Хрущёва был Фидель Кастро, и Гагарин с Титовым стояли на трибуне Мавзолея, а может быть, это был не Фидель? Какой-нибудь другой лидер из третьего мира? Вот, не помню точно, но воспоминания парада – это осталось надолго. Я вообще всегда любил, да и сейчас люблю смотреть парады, правда, в те годы парады проводились два раза в год, 1-го мая, 7 ноября, а 9-го мая до 1965 года был обыкновенным рабочим днём, правда, потом, чуть позже, отменили военный парад в первомайские праздники, оставив лишь демонстрацию.

Все эти воспоминания более чем сорокалетней давности вспоминаются как чёрно-белое кино.

А для чего или для кого я пишу эти записи? Нужны ли они моим детям? Не знаю. Да и интересуют ли их мои воспоминания?

Я жалею только о том, что в своё время не записал многое из того, что мог бы: отцовы воспоминания, бабушкины, да и дядя Коля Животов мне рассказывал про войну, кое-что помню, но –увы.

Пару лет назад сестра Тамара прислала мне трёхтомник книг о Вологде. В нём опубликовано несколько дневниковых записей простых людей. Ведь если, допустим, лет двести назад среди нашего населения были, довольно немного грамотных людей, и свои записи оставили нам люди грамотные, и кто это? Скорее всего, не простые крестьяне, которые были в большинстве своём неграмотными.

 Мои предки были родом из Грязовецкого уезда, а ведь в Вологодской губернии было только три уезда, в которых существовали крепостные крестьяне, и в это число входит и Грязовецкий. Конечно, я не могу знать свою родословную так далеко, как знают своих родственников те, у кого в роду были знаменитые предки. Вот недавно мне позвонила сестра и задала несколько вопросов о наших общих родственниках, она решила составить генеалогическое древо, но, увы, мы так мало знаем о том времени! В этом, конечно, и я виноват. Ведь практически я ничего не знаю по линии матери, да и она-то знала довольно мало. Лет сорок назад отец кое-что рассказывал про себя, я немного помню, но, если бы я записал то, что слышал тогда, значит, бы я знал то, что было уже 80 лет назад. Но этого не произошло. А что такое 40 лет в истории? Это просто миг, один миг, а вот через сорок лет то, что было восемьдесят лет назад, уже будет историей, и вряд ли, кто будет помнить то, что было в 60-х годах прошлого, двадцатого века.

Как всё-таки меняется жизнь на протяжении одной человеческой жизни: ведь ни наука, ни жизнь не стоят на месте. Вот сколько нового было при моей жизни! Разве я мог подумать лет двадцать назад, что будут такие телефоны, а о компьютерах, вообще, слыхом не слышали, а сколько всякого произошло в автостроении, в автомобилях?

И всё это было на моей жизни: и телевизоры цветные, и магнитофоны кассетные, да и вообще сорок пять лет назад я писал обычной ручкой, макал в чернильницу и писал, о шариковых ручках не имели никакого представления, вот так изменилась жизнь.

 Помню, как с отцом мы в первый раз ходили в Краеведческий музей, с каким интересом я смотрел на пушку у входа, на оружие, и быстро прошли по залам. Я хотел всё подробно осмотреть на обратном пути, но, увы, мы прошли и оказались на выходе, проход-то через экспозиции был сквозной. Потом в музее я был ещё много-много раз, интересно, чего там говорить, ну, если сначала меня интересовало одно, то через несколько лет – уже совсем другое. Интересно, как сейчас выглядит музей в Вологде? Вообще-то, раньше было три музея, вернее, кроме краеведческого, был ещё Петровский домик и музей большевиков в Вологодской ссылке, а вот уже перед отъездом из Вологды, одиннадцать лет назад, в доме, где жил Варлам Шаламов, и где была картинная галерея, создали музей Шаламова, вернее, мемориальный уголок музея.

Вот пишу эти строчки я уже в конце 2005 года, в 21 веке, а в памяти всё равно почему-то те, 60 годы XX века. Ностальгия по детству.

Весь мир моего детства имел довольно маленькое пространство. Что такое далеко и что такое близко я воспринимал по-разному, в зависимости от возраста. Помню, мне тогда было ещё мало лет, я не ходил в школу, отцу принесли план города Вологды, пришли начальник ГАИ и Павел Самсонович Кротченко, хороший знакомый отца, и попросили перечертить этот план на полном листе ватмана, даже, кажется на двух склеенных листах, в увеличенном размере, то ли для дежурной части, то ли ещё куда, и я помню, что отцу за эту работу заплатили 100 рублей, (это до 1961 года). И  вот я впервые увидел план города, карту, и отец мне объяснил, что здесь изображён весь наш город, что вот здесь мы живём, здесь те и те, родные, и я очень был удивлён, что на таком листе бумаги можно изобразить весь город, с его домами, церквями, машинами, людьми.

Для меня это было открытием. А сколько ещё было различных открытий в жизни маленького человека? Очень много. Помню, было для меня открытием, что с помощью увеличительного стекла можно выжигать на дереве буквы слова и рисунки, конечно, это было возможно при наличии солнца в небе.

В детстве меня бабушка несколько раз водила в церковь. Ходить в церковь в то время, (а было это во времена хрущёвских гонений на православие), было довольно небезопасно, но мне нравилось стоять в храме и смотреть на красивые одежды, в которые были одеты мальчики чуть постарше меня, которые помогали службе священников. Но, увы, бабушка умерла, её хоронили с отпеванием в церкви, но я, даже проходя мимо храма на кладбище, туда не заходил. Почему? Не смогу дать ответ на этот вопрос, одно скажу, что очень грешен, очень.

Что греха таить, у меня иногда возникало желание в момент, когда было очень плохо, сходить к священнику, поговорить с ним, о моей проблеме, но не было этого, мой путь к Богу задержался, да, и намного задержался. Кого в этом винить? Коммунистов или самого себя? Не знаю.

По-настоящему я познакомился с учением Иисуса Христа уже после развода с Ольгой. Вот эти строчки я пишу в январе 2006 года, а двенадцать лет назад всё было совсем не так, совсем мне было невесело, как, впрочем, и сейчас. С содроганием я вспоминаю ту зиму:  январь – февраль 1994 года, то, что я пережил в тот год, я никакому врагу, вообще никому, не пожелаю. Мне сорок лет, тридцать из них я прожил в той квартире на улице Горького, и вот, пока я был в отъезде в К-де Ольга привела туда своего нового пассию, и вместе они с помощью угроз и унижений, с помощью шантажа довели меня до такого состояния, что я стал самым натуральным бомжом. Мне просто пришлось уйти. Причём уйти в никуда, если бы у меня была какая-нибудь женщина, к которой я уходил бы, всё было бы совсем по-другому. Но вот, представьте такую картину: на улице мороз за –25º С, (а зима та была очень холодная и длинная, март тоже был очень холодный, весна была холодная, Пасха поздняя, выпала на 1-е мая), и вот я, взяв сумку на плечо, бросив туда документы, бритву, ещё кое-что, прожил так, с этой сумкой, почти год, без крыши над головой. У меня была работа, она мне нравилась, у меня был самый новый туристский автобус, но у меня не было крыши над головой. За это время я ночевал во многих, очень многих местах, более двадцати сменил я мест ночлега, как бродячий кот или бездомный пёс ходил я по морозным улицам родного города, ходил возле дома, в котором прожил столько лет, где умерли мои самые дорогие люди: бабушка, отец и мать, смотрел на горящее окно и знал, знал, что я там не живу больше, что там чужой мужик ходит по моей квартире в моих домашних тапочках. Слёзы у меня на глазах, они замерзают на щеках, мне обидно, мне жалко того,что я потерял. Бессилие и злоба мучили меня в то время, я был готов на всё, на самое жестокое преступление; ненависть и злоба, своя беспомощность – всё это присутствовало во мне. Нервы были на пределе, как я выжил в то время, знают только я и Бог.  Конечно, мир наш не без добрых людей, кое-кто морально поддерживал меня и, в первую очередь, сестра и зять Василий Васильевич, низкий им поклон и благодарность. Что мне делать? Этого я не знал, меня мучили сомненья и страданья, надо было работать, но кроме того надо было и жить где-то, надо было думать о будущем. Что  надо было делать? Я не знал.

Если описывать все мои скитания и мыкания выйдет книга не хуже, чем у Гиляровского «Мои скитанья», но самое трудное – это было пережить зиму. Но возникал вопрос – где?

Я хотел временно снять комнату на турбазе, но директриса загнула такую цену в гостинице, что я просто-напросто не осилил бы. Вот, Сергей Алексеев пытался мне помочь, но в ту общагу на Ремсельмаше мне идти не захотелось, чтобы жить с кем-то в проходной комнате. Было желание снять комнату, но в Вологде в те времена – это была проблема, да и начало моих скитаний было омрачено тем, что меня обокрали, вернее, обокрал Лёня, пидор, но я не мог доказать, а набить ему морду, что толку? Или коснуться такого вопроса: где бы я мог жить в это время? У меня не было на тот момент никакой женщины (тем более с жилплощадью), у которой я бы мог на какое-то время (а может быть и навсегда) поселиться.

В то время, когда Виктор развёлся с Мариной, то они разменяли квартиру марининой матери на две комнаты, и это при том условии, что они прожили около трёх лет, а вот я, проживший тридцать лет, вынужден был остаться под холодным зимним небом.

Сколько всё-таки может быть гнили, мерзости, подлости сосредоточено в человеке, если, конечно, можно назвать такого «нелюдя» человеком, с каким наслаждением бы они отправили меня куда-нибудь «в места не столь отдалённые или вообще в мир иной» – я дословно передаю слова. Вот, прошло двенадцать лет с той страшной, очень страшной для меня зимы, а перед глазами стоит ненависть, злоба, невежество, подлость, глаза людей, готовых меня разорвать на части. Но не на такого напали, один я знаю, сколько нервов мне стоило сдержаться, не напороть горячки, не ответить подлостью на подлость.

Я простил их, но осадок на душе и в сердце остался самый поганый, как будто это было вчера, всё помню. Ольга прекрасно понимала, что если она меня посадит в тюрьму, то все проблемы с квартирой у них будут решены. Да, я, конечно, виноват в очень многом, но так подло, я бы никогда не поступил, ведь и тот скандал был спровоцирован нарочно, специально, и какой было надо набраться наглости так поступать подло, как поступила Ольга. Как я сдержался, когда она пришла домой утром, чтобы её не задушить. Когда я взял её руками за горло, хотел задушить, я не знаю, что мне помешало это сделать, но знаю, что это была воля Божья, видимо, Господу Богу было угодно, чтобы эта тварь осталась жить, чтобы дети не росли сиротами, чтобы я за это убийство не попал под статью.

Так надо было и для того, чтобы я пережил все эти страданья, унижения и простил их грешных, и чтобы прошло двенадцать лет, чтобы я всё описал, всё то, что пережил тогда, надо было время, чтобы я простил, осознал свою вину и, может быть, покаялся. Но это всё было уже потом, а пока на дворе стоял 1994 год, и отчаянию у меня не было предела. Видимо, так жизнь уже устроена, чтобы у человека, если наступает чёрная полоса, то чтобы жизнь так била, что человек еле бы держался на ногах.

Но ведь в любом трудном положении главное выжить, выжить, ещё раз выжить.

Вспоминая те, мои скитанья, мне очень-очень больно. Конечно, что греха таить, это очень было тяжело.

Так уж сложилась моя судьба, моя жизнь, что к моменту моего развода с Ольгой, после того, как мы прожили 18 лет, развод оказался неизбежным. Решение о разводе приняла Ольга, но перед этим, перед заседанием суда она уже подготовила всю благодатную почву для развода. Если сказать честно, то после событий августа 84 года, после той ночи, что я провёл в кутузке в райотделе на улице Ленина у Красного моста, я всегда стал ожидать от неё какого-нибудь подвоха, какой-то подлости. Но причины моего развода с Ольгой надо искать гораздо раньше.

Разводиться надо было ещё до рождения детей. Прошло почти тридцать лет со дня нашей свадьбы, а я корю себя, корю себя за то, что надо было в день свадьбы сделать развод, и ведь это могло бы произойти, не послушай её, я тогда её, после того скандала. Я не буду во всём обвинять её, я сам во всём виноват. Обидно конечно, но…, прошлого не вернуть, и надо прощать всех, даже тех, кого, кажется, нельзя простить, но ведь не надо никогда никому желать того, чего не желаешь самому себе.

Ольга сделала свой выбор сама, она захотела изменить свою жизнь, Бог ей судья! Но так, как она обошлась со мной – это нечестно. Я хорошо понимаю, что она никак не хотела менять квартиру, вернее разменять, ей надо было унизить меня, растоптать, втоптать в грязь, перед всеми показать, какой я плохой. Да, может быть, я и плохой, да, это так на самом деле, но унижать-то людей нельзя! Она  довольно неплохо всё сделала, но сколько злости, сколько ненависти было ею использовано для достижения своей цели, она была готова на всё, чтобы посадить меня в тюрьму, ведь как она сказала мне, что я сдохну пьяный под забором в снегу, и она будет очень рада, а Виктор ей ещё и подначивал, сидя на кухне в моих домашних тапках. С каким сарказмом они сказали, что буду я свои мемуары писать в местах не столь отдалённых, а с какой радостной физиономией она шла на суд, когда написала заявление на выселение, и с какой смущённой физиономией она покинула зал заседаний, не досидев до конца заседания. Нет, я не смакую, не злорадствую, просто на протяжении этих лет, я хотел всё забыть, всё забыть и простить, простить – это мне удалось, простил давно, но боль, боль она осталась в сердце.

Врагу не пожелаю пережить то, что я пережил в тот год, оказавшись на положении бомжа. Я, сугубо домашний человек, выросший в нормальной полной семье, а то что мать с отцом иногда ругались – то это бывает во всех семьях. И  вот я, выросший в той квартире, вынужден был уйти, оставить ту квартиру, ради которой отец жертвовал своим здоровьем и умер раньше, чем ушёл на пенсию.

Оказавшись  без дома, без крыши над головой, да ещё в мороз, когда температура около –30º С, я, как загнанный волк, мотался туда-сюда. Скажу честно, (а что я здесь пишу в этой тетради я всё пишу честно, ведь это не художественная литература, я пишу честно и потому это подчёркиваю, что всё то, что со мной произошло, всё это знает Господь Бог, а его обмануть нельзя), так вот, я в тот момент, конечно, не был готов так круто изменить свою жизнь, я, если можно так сказать, замандражил, я растерялся. Что мне делать? Куда идти? Где спасаться от холода?

Конечно, если бы у меня были живы родители, или хотя бы кто-нибудь из них, то всё было бы проще, но они были на кладбище: один уже двадцать лет, а вторая – семнадцать. Мне  же в тот момент было сорок лет, и я посчитал, что на кладбище мне отправляться рано (хотя Ольга так не считала), но куда идти? Конечно, взяв бутылку, можно было прийти к кому-нибудь, ну, в лучшем случае, перекантоваться ночь, но кому я нужен? Любовницы с хатой (да и без хаты) у меня не было, друзей по жизни тоже, да и кому я нужен, у всех семьи, дети, налаженный быт, куда идти?

Из родни в Вологде был Игорь, но тогда он был или в ЛТЛ или в психушке, да и жить у него – это, конечно, не то, невозможно жить в том месте. Я уже после больницы жил у него несколько дней, но это было невыносимо, ведь Игорь (царство ему небесное!) сделал из своей квартиры притон, распивочную, да и выпивши вёл себя неадекватно, весь трясся, становился злым, одним словом, «крыша ехала» и то, что такой вышел финал – это закономерность, это не случайность.

Трезво взвесив все за и против, я пришёл к выводу, что мне одному не справиться с той бедой, что пришла ко мне. Мне просто нужно было какое-то время, чтобы выжить, чтобы адаптироваться в том положении, в котором я оказался тогда, двенадцать лет назад, в 1994 году. Единственный человек в Вологде, который мог мне помочь тогда, это был Сергей Алексеев, но и он был не в силах решить мой жилищный опрос, хотя место в ремсельмашевской общаге он мне обеспечил.

Но меня это не устраивало по нескольким причинам, и все взвесив, я отказался, и может быть, я был не прав, хотя всё, что ни делается, всё к лучшему. Я должен был быть уверен в завтрашнем дне, потому что понимал, что время трудное, дикий рынок на дворе, страна находится в смуте, квартиру или комнату не смогу получить, а купить не хватит денег. Но  ведь беда, она одна никогда не приходит, и начались мои приключения: автобус был сломан, требовался длительный ремонт, а мне было не до того. Были, правда, у меня поездки с Витькой Бауманом и в Москву, и в Горький, короче говоря, деньги понемногу водились, но, увы, всё было совсем не так, как бы мне хотелось, была работа, но не было жилья.

Та зима, особенно в январе, была очень холодная. Я могу сказать, что я валенки в последний раз носил именно тогда, в январе, а до этого, наверное, лет 7 не носил валенки. Конечно, на ремонте, особенно когда работал в «Туристе» я валенки обувал, но чтобы ходить по городу в валенках да не было таких морозов за минус тридцать. И вот, в валенках в шубенке на  рыбьем меху, с сумкой на левом плече я болтался по городу, ведь не секрет, что я был настоящим бомжем, настоящим бездомным. Если бы было лето, то можно бы было жить в автобусе или в раздевалке иногда переночевать. Как я тогда проклинал Ольгу, как я желал, чтобы на неё свались все беды и несчастья.

Я был зол на весь свет и в первую очередь, на самого себя. Я понимал, что в том, что приключилось со мной, во всём этом моя вина. Я прекрасно понимал, что Ольга приложит все свои силы, все правды и неправды, но размена квартиры она не допустит, я жалел о прошлом, жалел о том дне, когда мы с ней поженились, я жалел то время, что прошло, я понимал, что билет в прошлое никогда не купить, и никогда в прошлое своё не вернуться, это я понял, и многое я понял в тот год.

Как же трудно переживать, страдать, терпеть то положение, те обстоятельства, когда понимаешь, что ничего не можешь сделать, ты бессилен помочь себе, ты не способен изменить ход обстоятельств, и ничего не остается, как смириться с этим.

Надо смириться со злом, но как это сделать? Этого я не знал. Это всё надо было постигнуть, и для этого нужно было время, время, и ещё раз время.

Конечно, сожалений было много, да и сейчас, спустя двенадцать лет, эти сожаления остаются, но, увы, прошлого не вернуть никогда.

Если я буду здесь клеймить Ольгу проклятиями и нехорошими словами, то от этого ничего не изменится, да и с одной головы на другую всё перекладывать – это тоже не дело. Я  никогда не буду оправдывать себя, хотя тогда я не считал себя виноватым в том, что произошло. Сейчас, вернее, чуть позже, я понял, что всё то плохое, что с нами происходит, всё это расплата перед Богом за свои грехи, за своё то, что делал плохо, это как и болезни, всё за всё.

А то, что все наши неприятности происходят с нами из-за наших грехов, в этом я сейчас не сомневаюсь, но в то время, я никак не мог до этого дойти, всё искал где-то на стороне виновников, но я был неправ.

Вообще-то до тех дней, когда я уже далёкой зимой 94-го года развёлся, я очень мало думал о жизни, вернее, мыслей у меня не было насчёт того, как я живу, что делаю, делаю ли я правильно то или иное, но вот после развода я стал больше думать и размышлять о добре и зле.

Если бы я раньше думал обо всём этом, то, конечно, было бы всё совсем по-другому. Ведь, что греха таить, я вырос в полном непонимании того, что был бы должен понимать, я имею в виду то, что вместо Библии и Закона Божьего я изучал обществоведение, переписывал работы Ленина, конспектировал Брежнева, слушал политзанятия в армии.

Конечно, всё то, что я узнал, оно осталось (если осталось) в моей голове. Вот, что такое хорошо и что такое плохо я познал на своей шее. Ведь я почти ничего не усвоил из опыта семейной жизни моих родителей, а меня всю жизнь губило то, что я слишком много верил и доверял людям, и в итоге я оказывался дураком или в дураках. Сколько раз меня предавали те, кому я верил, и я снова продолжал верить и снова наступал на те же самые грабли. Господи! Сколько же надо пережить, чтобы научиться не делать глупых ошибок.

Отчаяние, но не уныние.

Если бы все люди думали о том, что не надо желать людям того, чего не хочешь сам себе! Вот, Ольга, она не знает этого, или знает и знала, но специально сделала так. Ведь зимой оставить человека на улице, в мороз, в снег, оставить в беде – это просто очень не гуманно, это преступно.

Все наши беды – а мои беды и беды всей   моей семьи (бывшей), и беды всей нашей страны имеют одни причины, вернее одну причину – это отсутствие православной веры в душе, это то, что выросло не одно поколение безбожников, не одно, не два, а три-четыре поколения. Любую мораль можно оправдать, но полное отсутствие морали оправдывать никак нельзя, к этим людям можно относиться только сочувственно, с сожалением, ибо они сами не ведают того, что они творят.

Можно по-разному относиться к прошлому, но мне кажется, что прошлое, забывать никак нельзя. В 1917 году произошёл переворот, который нас заставляли называть Великой октябрьской революцией и причём заставляли эти слова писать с большой буквы, от нас требовали многое: забыть своё прошлое, почитать преступников, (из последних сделали героев и идолов советской эпохи), наших родителей и дедов с бабушками заставляли забыть свою жизнь и не вспоминать о ней, не рассказывать о своём прошлом, вырастили из нас людей, которые ничего не знают о своих предках. Ведь, что греха таить, известно давно, что борьба с православием сказалась губительно, очень губительно на всём нашем народе.

Господи! Какой я грешник, прости меня Господи! Ведь всё бы можно сделать совсем по-другому, всю жизнь, всё. Почему я, человек крещёный ещё в детстве был таким? Всё, наверное, от лукавого, который столько мне сделал. Может быть, и это расплата за то, что ведь и родители-то мои были людьми мало верующими, ну, может, и верили они в душе, а ведь как они смеялись над бабушкой (царство ей небесное), когда она соблюдала посты. Нет, они никогда ничего не говорили атеистического, этого не было, но они уже выросли в безбожное время гонений на церковь, ведь я никогда не видел, чтобы они молились. Конечно, обеих бабушек хоронили по-старому, с отпеванием в церкви, но ведь родители  не были венчаны, да и я тоже недалеко от них ушёл.

Вот, за всё за это страдает мой сын Мишка. Только за это. Чего уж здесь я могу ещё добавить? Ничего. Конечно, можно много к этому добавить, но нового ничего не добавишь к тому, что уже произошло и со мной, и с моими родными. Кто виноват? Большевики, Ленин, немцы и конечно, в первую очередь, жиды- евреи, которые довели нашу страну до этого.

Вот сейчас отмечается 75 лет со дня рождения Горбачёва, много, можно его ругать, но одно то, что при его правлении, когда он был у власти, стали открываться церкви, монастыри, и перестали притеснять верующих открыто – всё это перевесит всё то плохое, что он сделал, одно это возвращение православия, то, что он сделал, уже оставит о себе память в веках. Эх, началась бы эта перестройка пораньше, лет так тридцать бы назад, но, увы!

Вообще, моя жизнь прошла, так, что всегда были какие-то перемены, и её можно разделить на несколько периодов. Ну, например, детство моё прошло во времена Хрущёва, юность и молодость – во времена Брежнева. Когда сняли Хрущёва, мне было 11 лет, но я помню, что народ тогда был очень недоволен Хрущёвым.

Власть, какая бы она ни была, никогда всем угодить не может, всегда будут люди недовольные властью.

Я, конечно, жил, работал, и думал так, как надо власти и никогда не был инакомыслящим человеком, да, впрочем, и в моём окружении, таких знакомых не было. Но ведь и отец в своё время мне ничего плохого о власти не говорил. Вот, жалею я, что мало его расспрашивал о войне, как я об этом жалею! Но один вопрос, который я ему задал, он оставил без ответа, сказав мне: «Не скажу». Это оставило меня в недоумении, и продолжает оставлять до сегодняшнего дня. Конечно, здесь есть какая-то тайна, страшная тайная, которой мне никогда не узнать, но, видимо, так отец хотел, чтобы я ничего не знал об этой странице его жизни. Вообще-то он мало чего рассказывал, и вот в итоге жизнь его тоже загадка истории.

Я часто задаю себе вопрос, зачем это, история моей жизни, зачем я всё это пишу, почему меня интересуют эти вопросы. Я сомневаюсь, что Мишке это будет интересно, но чего не бывает в жизни?

Может быть, лет через сорок-пятьдесят эти записи и будут кому-то интересны. Может быть.

Вообще, в жизни бывает очень много различных совпадений, очень много, и всё это в руках Божьих, всё делается только с Его согласия.

Вот, вспоминая детство своё, я чаще вспоминаю то время, когда мы жили на Моховой, почему это так?

Наверное, всё-таки впечатления от детства, остаются на всю жизнь.

Вот, что я знаю об отце, о своём отце: то, как он бежал из немецкого плена. Смутно помню его рассказ, что бежал он где-то на Украине, прятался то ли в подсолнухах, то ли в кукурузе, как я жалею, что в своё время не записал его рассказов, хотя он особо-то ничего не говорил.

Мне, конечно, описывать нечего, по сравнению с тем, что пережил и повидал мой отец.

В детстве все воспринимается по-своему, все мысли направлены на то, как хорошо быть взрослым. Какое же это заблуждение, как я заблуждался, но, увы, это было. Мне почему-то реже вспоминается школа, почему?

Наверное, потому, что мне всегда не нравилось, когда мне что-то насаждают, что-то делают, против моей воли. Это уже сейчас, когда я прожил 53 года (почти как Ленин), я понял многое, и многое, в том числе смирение. А ведь раньше этого я не понимал, да и незачем это было, во мне был бунтарский дух, я считал, что я – это я.

Конечно, мне не нравились все эти пионерские сборы, комсомольские собрания, вечера, я ведь даже ни в 8-м классе, ни в 10-м классе не был на выпускных вечерах. Близких друзей тоже у меня в школе не было, были просто товарищи по учёбе. Я не был отличником, не был двоечником, особо не было замечаний по поведению, были драки, но я никогда первым не заводился, и вообще я не люблю драки, а особенно после того случая на Моховой в августе 1967 года я стал осторожным, если не трусливым: я понял, что можно так вляпаться, что потом не отмоешься всю жизнь. Таю ли я на кого-либо обиду? Нет, время всё расставило по своим местам. Навсегда расставило то, что было когда-то, в том далёком детстве.

Я много чем пытался увлекаться в детстве, но, к сожалению, ни в чем ничего не достиг. Пытался многому научиться, но, увы, я очень многого не умею, самого элементарного: например, не умею свистеть, не умею плавать. Да,  неплохо играл в шахматы, сносно – в футбол, но ничего из меня не получилось. Можно много на кого пенять в жизни, но в том, что я есть такой, как есть – я один, один я только в этом виноват. Мне никогда не хватало твёрдости характера, я никогда не шёл напропалую к какой-нибудь цели, такое ощущение, что я всегда кого-то боялся в жизни. Кого?

Не знаю, я никогда никому умышленно не наносил никакого вреда, но вот почему я всегда был белой вороной, этого я не знаю. Но  я знаю одно – у меня в жизни всегда был Ангел-хранитель и причём сильный, только я это понял уже в последнее время.

Вот, пишу эти строчки в Вербное воскресенье, а 41 год назад в Вербное воскресенье мы хоронили бабушку. Она умерла 15.04.1965, хоронили мы её в воскресенье, которое было Вербным, за неделю до Пасхи.

В Вологде, в то время было три кладбища, правда то кладбище, которое находилось недалеко от вокзала, и на котором кладбище находилась главная церковь города, так вот, на том Богородском кладбище, захоронений не производили, по-моему, с предвоенных лет. Я помню это кладбище, потому что мы с бабушкой ходили туда в церковь. Конечно, я был тогда ещё довольно мелким, многого не понимал, но я запомнил, что там было очень много дорогих мраморных надгробий, но в конце 50-х годов это кладбище начали потихоньку ликвидировать. Я  хорошо помню, как бабушка с другими старушками обсуждали этот вопрос, они боялись, что снесут храм, и, кстати, эти опасения были не беспочвенны. Ведь  в то безбожное хрущёвское время было нельзя ничему удивляться, но, видимо, так уж Господу Богу было угодно, чтобы этот план полностью не был осуществлён, а только ликвидировали кладбище, а храм не тронули. Оставались  ещё два кладбища: Введенское в Заречном посёлке и Горбачёвское около парка Мира на Парковой улице.