У меня в жизни было много знакомых, «друзей», собутыльников, коллег

У меня в жизни было много знакомых, «друзей», собутыльников, коллег и т.д., но настоящего друга, наверное, не было. Вот, к примеру,  Костя Груздев, царство ему небесное. Я  его считал в детстве лучшим другом, но и он – нет, да и после армии мы с ним встречались довольно редко, а так, друга у меня не было, да и в детстве понятие дружба – это понятие относительное. В детстве всё представляется в праздничных тонах, всё на самом деле оканчивается совсем не так.

Несколько дней назад у нас на работе умер Анатолий Александрович Кудаков, человек очень интересный, и своеобразный. Я с ним близко не был знаком, но частенько работали в одной смене, много разговаривали о жизни, о прошлом, о настоящем. Он был очень интеллектуальным человеком, электронщик с высшим образованием и золотыми руками, он всё старался для дома, для семьи, для детей, работал, не щадя ни себя, ни своего здоровья. И вот, я ему говорил, что когда мы умрём, то с собой ничего не возьмем, но после похорон у меня появилось очень грустное чувство, что меня не будут так хоронить, и мои дети на похоронах ничего не скажут про меня хорошего, а всего скорее и не узнают про мою смерть.

Вот я и подумал, а что я сделал такого хорошего для своих детей? И то, что я не смог сделать – по моей ли это вине? Конечно, я виноват, но так получилось. Да, боль, которую я пережил тогда, в Вологде, эта боль нанесла рубец на всю мою жизнь, на всю мою судьбу.

В своих записях я делаю очень много отступлений от темы своего детства, но это совсем не так. Все мои отступления имеют для меня определённый смысл. Я не случайно чуть выше упомянул тему того, что будет после моей смерти. А ведь всякая жизнь имеет свой конец, только вопрос – какой? Хороший или плохой? Упоминая об этом, я возвращаюсь к своим родителям, к бабушке, к своему детству.

Много, очень много времени прошло со дня смерти моих родителей, бабушки, других людей, которых нет с нами в данный момент в нашей жизни.

Эти строки я пишу в Лазареву субботу. Почему  я это написал? Просто  я вспоминаю, как в детстве ходил с бабушкой в церковь, но когда я пошёл в школу в 1960 году, отец сказал бабушке, чтобы меня она не брала с собой. А  на улице, меня дразнили и надсмехались надо мной, дразнили «ангелом», я не понимал, надо бы было этим гордиться, но, увы…

Особенно по этому поводу злословил Слава Лисунов, рыжий. Мы с ним учились в школе вместе в одном классе 8 лет. Ну, Бог ему судья. Он, Славка, был атеистом, и семья его была, вероятно, такая же. Они жили на той же улице в доме  № 8. Отец у него работал в Лесном управлении, и на всё лето они уезжали всей семьёй, вроде бы там, в лесу делали топографическую съёмку. Когда мы пошли в школу, то попали в один класс. Славка, пока мы учились в начальной школе, до 5-го класса, был круглым отличником. Спору нет, учился он хорошо, но он был у нашей учительницы, Людмилы Васильевны, любимчиком. Его  мать входила в родительский комитет. Славка на нас всё время ябедничал матери, а та говорила учительнице, и о наших делах всегда все знали, но бить его особо не били. Когда мы перешли в 5-й класс, и стало много учителей по всем предметам, и классным руководителем стала Галина Ивановна, то Славкина жизнь круто изменилась. Галина Ивановна невзлюбила его, не знаю, почему, но он стал учиться год от года хуже, и в 9-й класс он не пошёл, пошёл в техникум, и, причём 8-й класс он заканчивал уже еле-еле. В чём причина? – не знаю. Хотя в школе очень много, даже слишком много, зависит от учителя-педагога. Ведь детская психика она ранимая, сломать детскую душу это очень просто, особенно педагогу, человеку знающему психологию человека. Ведь если постоянно твердить ребёнку, что он дебил, идиот или дурак, то эти слова кого угодно заденут. Или  когда ребёнок отвечает, перебить его, грубо сбить с мысли – сделать это несложно. Накричать, поставить «кол», т.е. единицу,  даже не двойку, унизить, назвать дебилом – это кого угодно выведет из равновесия. Кстати это не только в школе, но и везде.

Ну, вернусь к Славке: техникум он не закончил, где-то в армии, потом выучился на помощника машиниста тепловоза, потом какая-то травма головы, инвалидность, злоупотребление алкоголем, в общем, не знаю его дальнейшую судьбу, но с головой он последнее время не дружил, «башня ехала» или «крыша текла». Жалко, но что поделаешь, интересно жив ли он и как живёт?

Да ведь и не один Славка меня дразнил. Но время-то, было какое? Именно тогда началось гонение Хрущёва на церковь, и именно он, Никита, заявил тогда, что будет время, когда увидим последнего попа. Но он, как и все наши долбаные руководители, оказался не прав. И ведь полёт Юрия Гагарина в космос использовали в политических – атеистических целях, мол, говорили, что Гагарин побывал на небе и никого там не видел. Одним словом, пропаганда работала очень активно.

Вот из-за этой агитации и выросло наше поколение, да и не только наше, духовно православно неграмотными, нецерковными людьми. Да, эти годы, я имею в виду хрущёвское правление, называют «оттепель», но для верующих это было не очень приятные годы жизни, а для православия особенно.

Я ведь по своей натуре человек одинокий. Почему это так произошло? Не знаю. У меня никогда не было друзей, приятели были, но друзей не было никогда. Я, вообще-то, в детстве рос довольно-таки белой вороной, что это? Почему так? Может быть, сказалось моё воспитание, может быть, сказались те наставления, которые я получил в детстве от своей бабушки и, конечно же, отца, а может быть сказались те книги, которые я прочитал в детстве.

Конечно, тогда было совсем другое время. Если  бы моё детство прошло в перестроечное или новое время, я бы был совсем другим человеком. Я не могу смотреть по телевизору фильмы ужасов, триллеры, большинство из тех фильмов, что сегодня крутят все телеканалы. Может, это произошло, потому что я всегда был мечтателем, но, к сожалению, мои мечты не сбывались почти никогда, и сейчас я частенько размышляю о том, что бы могло быть в моей жизни, если бы… Вариантов довольно-таки много, но это всего лишь ностальгия по детским мечтам и несбывшимся надеждам. Я просто-напросто не умею ставить себе какую-нибудь цель и идти к ней, а сколько раз в моей жизни было так, вроде бы всё хорошо, но вдруг облом, да ещё такой крепкий удар, что не знаешь, поднимешься или нет.

1.05.05. Вот эти строчки я пишу в день Пасхи. Помню Пасху в дни моего детства –  это всегда был праздник. Бабушка ходила в церковь, потом пекла пироги, красила яйца в красный цвет луковой шелухой. Я  и сейчас крашу так, с Нового года где-то начинаю копить луковую шелуху. Но не всегда Пасха была таким праздником, как сейчас, государственным праздником, когда первые лица нашей страны стоят на ночном богослужении в храме Христа Спасителя в столице Москве вместе, все рядом, и слушают богослужение Патриарха Всея Руси Алексия. Вернее, так было всегда, с момента принятия христианства, чтобы в стране отмечался праздник, кроме лет, когда власть в стране принадлежала коммунистам. На  период той власти пришлась большая часть моей жизни. Вот, во времена начала 60-х годов, время правления Никиты Гололобова, в то время было очередное гонение на церковь, на наше Православие, это время пришлось на годы моего детства, вот тогда делалось всё для того, чтобы люди забыли про Пасху. Специально в апреле проводились ленинские воскресники и субботники, на которые выходили наши люди. Субботник – дело добровольное – но обязательное. И горе было тому, кто отлынивал от этого мероприятия, могли наказать, и, причём, очень серьёзно. Ведь пятидневку ввели только в конце 60-х годов, где-то году в 1969-1970, а до этого неделя была шестидневная. В субботу был укороченный шестичасовой рабочий день, без обеда, т.е. без перерыва на обед, а в воскресенье, в тот день, когда на него выпадала Пасха, был почти всегда, да не почти, а всегда объявлен воскресником. Люди убирали территорию на предприятиях, в общем, наводили за один день порядок, который должны бы поддерживать всё время, но это было невыгодно правительству и партии, так как была политика атеизма, это когда утверждали, что Бога нет, а боролись с Богом. Это парадокс, который меня волновал давно. Но народ всё равно находил выход из положения.

Подрастало новое поколение, уже росшее под влиянием атеизма, но и раньше, и потом всё равно Пасха была Пасхой, и народ по-своему находил выход из положения. Почти все храмы были закрыты, но Пасха была Пасхой. В Вологде, с населением почти 300 тысяч жителей, были всего две действующие церкви: кладбищенская на Горбачёвском кладбище и на Богородском кладбище. Последняя была Кафедральным Собором, но много ли могли вместить людей эти два храма? Третий храм в городе открылся уже, наверное, после перестройки, где-то в начале 90-х годов.

Моя бабушка умерла в апреле 1965 года, хоронили её в Вербное Воскресенье, хоронили после отпевания в храме на Горбачёвском кладбище. Это кладбище находилось на окраине города, где-то далеко-далеко, как казалось когда-то мне в том далёком детстве. Так  вот, через неделю после похорон была Пасха, мы с отцом пошли нам кладбище, и там было столько народу, почти у каждой могилы были люди: кто-то убирал с могилки прошлогоднюю траву, кто-то сидел и поминал, повсюду были видны крашеные яйца. Люди, а ведь известно, что голь на выдумку хитра, стали в Пасху ходить на кладбище, поминать родственников, а потом уже на новом кладбище творилось нечто такое…

И самое главное, что ходили почти все, верующие и неверующие.

Я вспоминаю, как в Вологде в семидесятые годы работали автобусы маршрута № 104, который ходил на кладбище, на Пошехонском шоссе. Так  вот в 1974-1975 годах было практически не попасть на кладбище в Пасху, а потом, в последующие годы, в этот день автобусы ходили один за другим, ехало много людей, ведь с каждым годом умирало всё больше народа, а родственники ехали на кладбище помянуть усопших. Этим люди протестовали, и, причём довольно массово против беспредела властей, и, надо сказать, что эти мероприятия носили очень эффективный характер.

Но вернусь к тому Пасхальному Воскресенью 1965 года. Обратно  с кладбища мы пошли с отцом пешком, шли по Парковой улице, потом мимо памятника 800- летия Вологды мы шли по высокому правому берегу реки, потом на лодке переправились на левый берег, (в то время там был перевоз, и на большой деревянной лодке инвалид на вёслах перевозил людей с одного берега на другой за символическую плату, стоимость переправы была 1 копейка).

Вот были времена, 1 копейка была в ходу, 2 копейки стоил разговор по телефону-автомату, 3 копейки стоил стакан газированной воды с сиропом, 4 копейки стоила четвертинка чёрного хлеба и пачка соли, но сейчас, сорок лет спустя, эти цены, да и эти времена ушли в далёкое прошлое, канули в лету, как говорят. Вот, когда мы шли от бабушкиной могилы к выходу, двери в храм были открыты, но народу в храме почти не было. Дело было днём, службы в это время не было, народу на кладбище было много, но в церковь заходило мало. Я поинтересовался у отца, и он сказал, что боится народ ходить в храм, а на мой почемучный вопрос он ответил, что потом поймёшь.

Когда мы шли домой с кладбища, я начал считать церкви, которые попадались нам по дороге, и, оказалось довольно большая цифра, а всего в Вологде было около 50-ти (пятидесяти!) церковных зданий и только два действующих храма, а вот население Вологды было к 1917 году немногим больше 30-ти тысяч человек, да ведь все церкви, все храмы находились естественно в старых частях города.

Конечно, многие храмы были снесены, некоторые были оборудованы под различные хозяйственные нужды, но с одной стороны – это и неплохо, если в здании храма было какое-то предприятие, то это здание уже не ломали, хотя были исключения из правил, например, храм Спаса, где размещался кинотеатр имени Горького, его сносили в те годы (1971-1972), (я был в то время в армии), и этот акт был проведён при помощи танков. А ведь этот собор в своё время был построен за один день, вернее, самый первый храм был возведен за один день во время эпидемии моровой язвы, а кинотеатр-то был большой, с балконом и двумя залами, а вот вечный огонь, который горит в сквере, расположен на месте бывшего общественного туалета.

Мы в детстве любили ходить в кино, ведь телевизоров с множеством программ и каналов в то время не было, а кинотеатр имени Горького был главным кинотеатром в городе, и каждую неделю там шли новые фильмы. Сколько  хороших фильмов я посмотрел там – перечень займёт не одну страницу. Интересный парадокс времени – раньше, когда Ленин провозгласил, что кино самое главное из искусства, храмы переделывали в кинотеатры и Дома культуры, а вот сейчас (2005 год) многие эти здания обретают своих старых, законных хозяев, как и произошло в Красном Селе, а вот в Володарке в помещении Дома культуры создали храм. И это правильно.

Как всё-таки я жалею о своей прожитой жизни. Говорят, что в одну реку два раза не войти, это правда. Нельзя жить прошлым, надо жить настоящим и будущим. Согласен. Но как жить, если настоящего нет, а будущее будет ли оно, неизвестно?

21.05.05. Эти строчки я пишу в преддверии 22-го мая, праздника Николая Чудотворца, этот праздник – мой день Ангела.

Вот, спустя много лет, вспоминаю бабушку: как всё-таки жалко, что она рано умерла, сколько она сделала хорошего на белом свете, и для меня в том числе. Я любил в детстве в свой день Ангела получать подарки, мне всегда «серебрели» ручку монетой, серебрушкой, 50 копеек, и бабушка и мать. А в то время это были деньги, особенно для меня.

Вообще-то, в году два дня памяти Святителя Николая, ещё 19 декабря, день Его памяти, а 22 мая – это день перенесения мощей в итальянский город Бари. Но, к сожалению, я всегда отмечал этот день не так, как следовало бы, да простите меня, Господь Наш Иисус Христос и Святитель Николай, пусть простят меня грешного!

Вспоминаю бабушку – вспоминаю детство, и наоборот. Вот только об одном жалею: мало знаю про её жизнь, ведь было такое время, что люди боялись вспоминать, боялись говорить правду о себе, особенно нам, детям. Знаю из её рассказов, что она долгое время жила без паспорта. Паспорт она получила, уже когда жили на Моховой, да и какие в ту пору в деревне были паспорта, ведь всю войну она с моей матерью, совсем ещё девчонкой, прожила в деревне Галкино, Грязовецкого района, работали в колхозе, за палочки, за трудодни, не получая денег. Мать паспорт получила, когда стала работать на строительстве дороги и когда вышла замуж за отца, а бабушка ещё долго жила без паспорта.

Мать, кстати, тоже мало чего рассказывала про то время, да и кто она была? Конечно, она винила во всём войну и Гитлера, если бы не погибли её три брата, то, может быть, её и бабушкина жизнь обернулась бы совсем не так, а ей, совсем ещё девчонке, пришлось заботиться и о себе и о своей старенькой матери, моей бабушке. Ведь моя мать была поздним ребёнком, она родилась или в 1928 или в 1927 году. Она даже, конечно, сама не знала, но, скорее всего, в 1928 году. Она  приписала себе год, чтобы взяли на работу, хотя в то военное и послевоенное время на это никто не обращал внимания, возраст был никому не нужен, нужны были молодые руки, которые бы работали, вот поэтому многие и не могли получить должного образования. Да и кто бы стал её кормить и учить? Ведь бабушка пенсию получала уже после 1961-го года, хрущёвской реформы, то ли 17 рублей 60 копеек, то ли 16 рублей 60 копеек за кого-то из сыновей. Ей  пенсию дали уже позже, и, причём младший сын её Александр (он на войне пропал без вести), но я на 100% уверен, что он погиб. Они все трое (Николай, Алексей и Александр) погибли на Ленинградском фронте. Бабушка говорила, что он служил, мол, у Власова, но у Власова ведь погибло более 100 тысяч человек, ещё и до сегодняшнего дня, дня 60-летия Победы не все похоронены. А за пропавших без вести пенсий не давали.

Так вот, бабушка рассказывала, как она несколько лет в Вологде жила без паспорта. Если видела проходящего по улице милиционера, то тут же пряталась, потом уже получила паспорт. А если она жила без паспорта, то значит, она не имела и никаких прав, ни гражданских никаких других, значит, она не могла и пенсию получать. Да ведь таких людей было полстраны, если не больше, а ведь они вносили посильный вклад в жизнь страны, в победу, а фактически не имели никаких прав на существование.

Вообще-то, бабушка мало чего, очень мало рассказывала о себе. Вернее говорила, только то, что считала нужным. В своих воспоминаниях она иногда хвалила царскую власть, жизнь при царе, но что это было: тоска по молодой жизни, ведь все мы, когда становимся старше, вспоминаем свою молодость, то время, когда и здоровья было больше, когда и всё было совсем по-другому. Вот и я, вспоминая своё детство на Моховой улице, тоже переношусь мысленно на 40 лет назад.

А лучше ли тогда была жизнь? С одной стороны, 40 лет – это небольшой отрезок жизни, если взять в целом существование жизни на Земле, то это – капля в океане, причём, в Мировом. Ведь от сотворения мира прошло столько уже лет, а учёные вообще говорят о миллиардах лет, но ведь, наверное, никто, кроме Господа Бога нашего, не даст на этот вопрос ответа, сколько же мы лет живём на Земле, это одному Творцу только известно. Так вот, я вспоминаю события сорокалетней давности, много я помню, ведь сорок лет назад бабушка умерла. А она, в свою очередь, ничего практически не говорила про те времена, до революции, как они жили, она ещё говорила, а вот что было после 1917 года очень мало. Что это было? Испуг? Боязнь? Наверное, и то и другое.

Как всё-таки можно запугать людей, и, причём, не одно поколение, что они забыли даже своё прошлое. А ведь это надо было нашим властям, история-то переписывалась вся заново, надо было сделать всё так, чтобы мы, моё поколение, которое появилось на свет после войны, не знало того, как жили мои родные до моего рождения. Нам вдалбливали в голову утопию коммунизма, нам показывали такие фильмы, чтобы мы с детства знали, что полвека назад были хорошие красные и очень плохие белые, чтобы мы не знали, какая она была – Православная Русь, Россия, которая описана в произведениях Ивана Шмелёва. Какая-то Крупская, решала то, что мы можем читать, а что нет, Бога нам пытались заменить сифилитиком Лениным, и ведь им это удалось. Вместо нательного креста заставляли семилетних детей носить звёздочку с его изображением, а в армии комсомольский значок, опять же с его изображением, я не говорю об «ошейнике», красном пионерском галстуке. И вот день приёма в пионеры, октябрята и комсомольцы нам обставляли и представляли так, как будто бы это самый важный день в жизни. Боже! Какие мы были глупые, как много мы не понимали, да и сейчас не понимаем в этой жизни!

Конечно, мне казалось, что власть, которая нами правит, вечная, и это оказалось правдой, помню шумиху, которая была в 1967 году, накануне 50-летия октябрьской революции, что, мол, у нас сменится строй, да я никогда не поверил, что нашу сильную страну можно победить. Ведь нас учили, что Россия, как и Советский союз, никогда  никому не проигрывала войны. Проиграли Крымскую войну, виноват царизм, Русско-японскую – ответ тот же самый. Мы  не начинали войн, мы никого не захватывали, мы самые сильные, это власти хорошо вдалбливали в наши головы. Но ведь наступила горбачёвская перестройка, и всё пошло так, как пошло: все безбожники-коммунисты, которые с отличием сдавали зачёты и экзамены по атеизму, вдруг стали примерными верующими, независимо от того, какой веры, главное той, чтобы она была им выгодной; появились все, кому не лень. Я прекрасно знаю то, что осуждать никого нельзя, я не сужу их, для этого будет суд Божий, но я и не верю им, этим новым, новоиспечённым хозяевам душ наших и нашей страны.

Вот, опять начал отвлекаться. О себе хотел писать, а мысли лезут разные, а вообще, зачем это я о себе пишу? Что я, какой особенный? Никто не пишет, а я пишу. Я, конечно, надеюсь, что когда-нибудь кто-нибудь прочитает это и скажет, что-нибудь нелицеприятное в мой адрес.

Характер человека закладывается в детстве, всё, почти всё в его характере закладывается старшими, родителями или кем-то другим из родных и близких.

Вот так и моя бабушка, она много хорошего говорила мне в детстве, как жить: не грешить, не воровать, не обижать, простая малограмотная бабушка учила жить по заповедям Божьим. А ведь эти десять заповедей, это самое лучшее, что придумано в этом мире; ведь если бы все-все люди выполняли их, как бы было хорошо. Но этого никогда не будет, никогда. Ведь если бы всё было в нашей жизни по заповедям, то тогда мы бы давно уже жили ли в Раю или в коммунизме. Но, увы, мы живём там, где живём. Как я жалею о многом, о том, что было в моей жизни! Но всё вышло именно так, как вышло.

Вот, по прошествии многих лет, я вспоминаю те времена, когда я был ребёнком, и вспоминаю своего сына Мишу, особенно в дошкольном возрасте. Вспоминая своё детство, сейчас я кусаю локти, по поводу воспитания сына.

Я очень виноват в том, что очень мало времени уделял его воспитанию, я виню себя, только одного себя, что я очень много слушал Ольгу.

Вообще, мои отношения с Ольгой – это отдельный разговор, и эту тему можно исписать много-много бумаги. Вот в сентябре прошлого (2004) года я разговаривал с Ольгой по телефону из Череповца, и она в том разговоре сказала мне, что, мол, мы оба виноваты в том, что произошло с Мишей. Впервые, за много-много лет она сказала слово мы, а ведь никогда раньше, даже тогда, когда мы жили вместе, она не признавалась, что она в чём-то виновата. Она постоянно твердила: ну и пусть, Миша учится плохо, не всем хорошо учиться, главное, чтобы он вырос хорошим человеком, так и говорила «вырос», а ведь человек не дерево, вырасти одно, а воспитать хорошего человека – это совсем другое. Я, к сожалению, это тоже понял гораздо позднее. Но вышло, так как вышло.

Конечно, отношения между мужем и женой – это их личное дело, но виноваты и страдают, как правило, дети. Вот ведь у меня родители тоже были между собой не в очень хороших отношениях, но  мой отец не дожил до моей свадьбы, да и слава Богу, что он не видел моих мытарств с моей матушкой после его смерти, мне этих трёх лет хватило по полной программе.

Ведь, как в жизни создано всё: дети, родители… Конечно, мать для меня много сделала хорошего, но, сколько плохого – это только я один знаю. Осуждать родителей – это грех, а мёртвых – это грех вдвойне, но мать многое сделала в своей жизни, чтобы у меня не сложилась жизнь, может быть, сама этого не хотела, но сделала. Вот уже 28 лет, как её нет. Жалко ли мне? Конечно, но мне очень тяжело писать здесь про это, но ведь она в тот первый год, что мы жили с Ольгой, сколько она раз вмешивалась туда, куда не надо.

Нет, я не осуждаю мать, просто вспоминая то время, моё послеармейское время, я всё думаю и думаю о том, зачем ей надо было вмешиваться в мою жизнь? Помню, всё время твердила одно, «я не буду никогда мешать своим детям», а зачем она сразу же после моей свадьбы всё рассказала Ольге про мои отношения с Любой? Да простит меня Бог! Я не сваливаю всё со своей головы на её (царство ей небесное), не дело вспоминать плохо человека, которого уже почти тридцать лет нет на этом свете. Но ведь что было, то было, и  поначалу, когда мы с Ольгой начали жить, она всё время встревала в наши дела. Когда я Ольге устроил разнос, мать стала ей говорить открытым текстом, чтобы та меня не слушала. Вот, привыкла она в своё время, что отец не держал её в руках, он ничего не мог с ней поделать, он прощал ей все выходки, а она глумилась над ним, издевалась, как хотела, позорила и перед соседями и везде, где можно. И  ведь это было на протяжении более десяти лет, а после смерти отца она перенесла свои «концерты» на меня. Сколько я вытерпел за те три года после смерти отца, только я один знаю!     Ведь  она не угомонилась и после смерти отца, его позорила, приведя в дом сначала Павла Николаевича, а потом своего Илюшу. Сколько я терпел унижений в своей жизни от неё, я просто не хочу к этому больше возвращаться, было, конечно и хорошее, но плохое тоже было, и, причём немало. А каково мне было слушать осуждение от посторонних людей, ведь как напьётся – так всё одно и то же. Нет, я тоже грешен, но я никогда не позволял себе такого, ни под каким видом. Вот, с Ольгой мы прожили почти 18 лет, было много скандалов, было, но я-то никогда не начинал их. Единственное, за что я корю себя, в чём виню себя, так это в том, что у Ольги пропало молоко, когда она кормила Аню. Но  когда случился со мной мой загул, у меня был повод, сколько лет я молчал и не говорил, соблюдал слово, которое я дал Патралову, как я себя за всё это корю! Конечно, я никогда никому не скажу про то, но это очень больно жить с камнем на душе.

Когда я начинал записи в этой тетради, то думал, что буду писать о своём детстве, но, увы, в голове моей такой сумбур, что все мысли вертятся в голове. Начинаю  вспоминать прошлое, а они переносят меня совсем в другое время, а прошлое вспоминается, и не только детство, но и последующая моя жизнь.

Помню, как мы с отцом гуляли по городу, в воскресенье ходили на колокольню Софийского собора, а тогда нельзя было фотографировать с колокольни, и отец оставил фотоаппарат внизу в кассе, где продают билеты, а потом, когда мы спустились, он фотографировал меня около стены вологодского кремля. Хотя кремлём-то это на самом деле и не является, а просто Архиерейское подворье. Потом в парке ВРЗ он фотографировал меня на горке, и когда я пришёл из армии, то  я снова там фотографировался, и перед отъездом из Вологды тоже.

Любимое место, летом хорошо там, тень, вид очень красивый, рядом река, а внизу пруды. Раньше там было летнее кафе, и мы с Костей Груздевым там пили пиво и ели вкусные пирожки с ливером. Как давно это было!