В Вологде ещё в 70-х годах, до создания нового рынка, существовал старый рынок

В  Вологде ещё в 70-х годах, до создания нового рынка, существовал старый рынок, который назывался «Колхозным», и на этом рынке круглый год, и зимой, и летом, и в мороз, и в любую погоду продавали горячие пирожки.

Вообще, мне почему-то больше всего нравится осень из всех времён года. Весна – тоже хорошо, но осень лучше.

Хотя, надо сказать, что с осенью у меня связаны не очень хорошие воспоминания. Большинство моих злоключений произошло осенью. Вспоминаю, осень 1960 года, сколько лет уже с тех лет прошло? Сорок пять, а помнится и 1-е сентября, первый день, когда я пошёл в школу. В тот год должны были открыть школу № 15, и поэтому у нас в школе учились в три смены. Мы, первоклашки, с 8:00, сестра Тамара ходила в 5-й класс, они тоже учились с 8:00, но после 1-й четверти, т.е. после октябрьских праздников, тех ребят, которых были должны перевести в 15-ю школу, перевели, и мы стали учиться уже в две смены: первая смена училась с 8:00, а первоклассников перевели с 9:00.

Осень, она всегда по-своему одинаковая, но в тоже время по-своему разная. Начинался учебный год, начинались уроки, не знаю, я очень редко прогуливал уроки, наверное, до 7-го класса такого и не было. Я вообще считаю, что рос довольно послушным учеником, ведь отец сумел мне внушить, что замечания получать плохо, что поведение за неделю должно быть только 5, что дневник надо оформлять красиво и правильно, и оценка за ведение дневника тоже должна быть 5.

Отец, вообще-то, мной занимался мало, но вот его уроки, то, что он мне вдалбливал, я помнил всегда. Его укор был невыносим, я иногда думал, что лучше бы мне сквозь землю провалиться, чем слушать его, он не кричал, не бил меня, но я как-то старался всё делать, чтобы не огорчать его.  

И с самого моего начала ученья в школе он приучил меня всегда делать уроки. Чистил  я всегда и бляху на школьном ремне – мне вообще нравилась школьная форма, но, к сожалению, мы её относили только один год, потом эту школьную форму отменили и ввели новую, синюю, уже, когда я окончил школу. А вот у девочек форма была всегда: коричневые платья и фартуки, белые – по праздникам и черныё – повседневные. Я, вообще-то, считаю, что школьная форма лучше, особенно в нынешнее время, когда люди – школьники ходят в вольной одежде, сразу чувствуется разница в материальном достатке: один одет так, а другой весь в фирме. Вот, мы, мальчики, ходили, кто в чём, но не выделялись друг перед другом, да и время тогда было другое, и люди жили более или менее ровно в смысле материально, не было, по крайней мере, внешнего лоска, блеска.

Воспоминания о школьных годах мне не очень-то нравятся. Я ничего не могу плохого сказать про учителей, про одноклассников. Сейчас, когда уже прошло столько времени после всех событий, после падения строя, при котором мы жили, после переоценки всех ценностей в жизни, можно критиковать учителей за то, как они нас воспитывали, чему учили. Но зачем это делать? Это была другая эпоха, и она закончилась, и сейчас никому нет дела до того, что было.

Мне многое не нравилось в школе, мне никогда не нравилось быть в коллективе, это было всегда, и в школе, и в автошколе, и в армии и на работе. Я  всегда был «белой вороной», я не любил и, по возможности, не ходил на школьные вечера, я не любил мероприятия и не ходил на них и позже, не ходил, или, вернее, старался не ходить на собрания и демонстрации. Я  вообще человек не коллектива, я больше человек домашний, люблю одиночество, почитать книгу или посмотреть телевизор. Может быть, поэтому меня всё время и тянуло к уединению?

Я  часто задумываюсь над таким вопросом, почему мне никогда не везло на «друзей», и вообще, что такое «друзья»? Я просто знаю, что меня столько раз в жизни эти «друзья» подводили, «кидали», и, причём те люди, от которых я этого никак не ожидал, а ведь верно говорят, что предают свои, чужие не предают. Самое плохое – это разочарование в людях, а такое бывало, и, причём не один раз. Может быть, и я сам в чём-то виноват, но я никогда не делал зла тем людям, которые сделали зло мне.

Иногда случались такие моменты в моей жизни, когда кто-то обижал меня, и вот тогда у меня было такое чувство к этому человеку, что, дай мне волю, я бы убил его или её. Мысленно я готов был растерзать обидчика на мелкие куски и разбросать диким зверям. Почему это получалось? Наверное, по многим причинам. А самая главная причина того, что я не вершил расправы, наверное, боязнь наказания. Я  знал, что если я сделаю что-то плохое, то последует расплата или даже кара и, всего скорее, уголовное дело будет против меня возбуждено, и я буду наказан, а строить тайные козни против кого-то я не умею. Но, увы, не всегда я соблюдал эти правила. В школе у меня было много различных конфликтов. Сейчас  я понимаю, что то были просто детские обиды, и если бы я принимал их все близко к сердцу и делал бы с обидчиками то, что мне хотелось, то я давно уже сгнил бы где-нибудь в тюрьме или на лесоповале. Я никому никогда не мстил, а желания отомстить было очень даже много, вплоть до того, что было даже желание лишить обидчика жизни.

Но это было всё только в мыслях. Я знал, что я никогда не буду заниматься расправой. Зачем? Чтобы попасть под суд? Может быть, я трус, но всё именно так. Конечно, я знаю, что за себя надо постоять, но, если это связано со здоровьем или жизнью, то стоит ли лишать кого-то жизни из-за всплеска ненависти? Я думаю, не надо ни себя, ни кого-то другого лишать жизнь.

Как жаль, что в молодости, в детстве мы часто поддаёмся ложным эмоциям, сиюминутным чувствам, да и в зрелом возрасте то же самое.

Вот, мне уже 52 года, а я вспоминаю, как всё равно, что это было вчера, многие эпизоды из моей жизни, из детства, и столько в той далёкой, детской жизни было моментов и эпизодов, что вспоминать не хочется, просто по одной причине – стыдно. Были такие моменты, когда я себя вёл неподобающим образом, вроде бы, годы-то уже прошли, а в памяти отложилось навсегда, вроде бы, всё должно уже пройти, и всё это надо забыть, но осталось в памяти это надолго, может быть, навсегда. Сколько было хорошего? Много, но оно забывается, а вот плохое – помнится. И далеко не правы те, кто говорит, что всё плохое забудется, я полностью с этим не согласен. Ведь самое главное в жизни – это не делать подлостей, так вот, помнятся как раз те подлости, которые сделали мне, те обиды, которые я пережил в детстве. Конечно, я виноват во многом, но… Я вычеркнул все эти моменты из моей жизни, я не буду их вспоминать, многие, да, наверное, большинство тех случаев, помню только я, и поэтому, лучше я это всё унесу с собой в могилу, когда умру.

Каждому человеку надо пережить что-нибудь в этой жизни, не бывает так, чтобы всё было в одних светлых тонах, бывают и чёрные тона.

Я  редко вспоминаю школу. Очень редко. Я проучился в 13-й школе десять лет, с 1-го по 10-й класс. У меня не осталось школьных фотографий, они пропали после развода. Со  мной вместе с 1-го по 10-й в классе проучились ещё двое мальчиков, всего нас было трое: я, Игоряха Раев и Вова Кондаков. А вот девочек было побольше, может быть, человек пять. Остальные менялись: кто-то переезжал, кто-то приезжал, – это вполне объяснимо, это жизнь, но вот в школе у меня не было школьного друга.  Я  в хороших отношениях был со многими, но фактически ни с кем не дружил, ну, гуляли вместе, ну, учились, играли в футбол, в шахматы, ходили в кино, наверное, это всё так.

Но я не люблю вспоминать школу. Нет, не из-за того, что меня там плохо учили, я просто в то время не представлял себе, как выглядит она взрослая жизнь, да и никогда не задумывался над этим вопросом. Хотел ли я учиться дальше? Наверное, нет. Мечтал ли я, о том кем буду? Наверное, всё-таки нет, ведь, закончив 10 классов, я даже было, толком не решил куда, в какой ВУЗ поступать. Ну, решил, поступить в ЛИСИ на факультет «Строительство мостов». Почему? Да просто мой отец строил мосты, а я с детства с ним ездил в командировки, вот и решил поступить и выучиться. А ведь в Вологде в то время было три ВУЗа: педагогический, молочный и только что открывшийся политехнический. Сестра Тамара училась в последнем институте, и там готовили кадры для строящегося в Вологде подшипникового завода.

Перспектива работать на заводе меня не прельщала. Еще, когда мы учились в школе, мы ходили на экскурсии на многие предприятия нашего города. Я  не помню уж, на какие именно, но я знаю, что мы были на станкозаводе, на литейно-механическом, на кирпичном, на «Северном коммунаре», на хлебозаводе, да и на других предприятиях. Перспектива проработать всю жизнь в цехе, в четырёх стенах, меня никак не устраивала, просидеть всю жизнь на одном месте? Да нет уж, извольте. Но больше в Вологде учиться было негде.

Чтобы поступать в педагогический институт не было даже и речи, хотя я бы туда мог поступить легко. Ребят туда брали охотно, да и отец Андрея Проворова там проработал немало и имел кое-какое влияние, Андрюха так и сделал, поступил, но вскоре бросил. Я  не знаю, отучился ли он там год, по-моему, ушёл раньше, он ведь женился самым первым из нас, и сын у него родился, когда я уходил в армию, а Андрюха ушёл через полгода, осенью, и служил в Плесецке. Но я знал, что если я не поступлю, то весной 1971 года меня призовут служить, и от этого никуда было не деться, про то, чтобы «закосить» не было даже и речи. Но я понимал, и понимал одно, что в армии придётся нелегко, и поэтому, следуя советам бывалых людей, решил выучиться на шофёра, что я и сделал, и о чём особенно-то не жалел. Но  были моменты, когда и жалел, особенно на втором году службы, когда стало ясно, что служить придётся не два, а два с половиной года, но Бог меня отвёл от этой напасти, и как здесь не вспомнить поговорку, что всё, что ни делается – всё к лучшему.

   В  армии, я часто вспоминал свою гражданскую жизнь. Очень часто, но на первом году, особенно в учебном взводе, в течение первого периода службы, а точнее первого полугодия, думать-то было особенно некогда. Если только, когда стоял в наряде, или в карауле, ночью. В карауле – это особая тема, когда ходишь с автоматом АКМ -762 два часа по территории автопарка и через каждые примерно полчаса звонишь в караульное помещение и произносишь заученную фразу: «Седьмой пост – всё в порядке», времени подумать много, и о прошлой жизни, и о настоящей, и о будущей, когда ты один, а над тобой или звёздное или тёмное небо, а тёмное было чаще, но почему – я не знаю.

Вообще, в Карпатах ночи тёмные, да и даже летом довольно прохладно, а вот днём, особенно летом, особенно первый год лето было жаркое, а ходить-то надо в сапогах, да, причём в кирзовых, да ещё не только ходить, а ходить строевым шагом или бегать, это довольно трудно и неприятно. Первые полгода постоянно хотелось спать. Иногда сидишь на занятиях, а глаза сами слипаются, и никому нет до тебя никакого дела. Но мне ещё повезло, конечно. В  других частях и родах войск было служить намного труднее, но возможно, где-то было и легче, я это точно знаю. Я не бегал десятикилометровых кроссов, я не ползал по-пластунски, не преодолевал полосы препятствий, не чистил каждый день автоматы, не участвовал ни в каких-либо боевых действиях. Мне повезло насчёт всего этого. То, что я ходил в наряды на кухню, в роту, в парк, в караул – это всё мелочи. Ездить тоже пришлось, но, смотря как на это смотреть: не мало, да и не много, марши, выезды, но, в основном, по мосту. А вот машину мыть – это да, больше наводили внешний шик, лоск, мыли, красили, одним словом, строевая техника, не какая-нибудь транспортно-стройбатовская авторота.

Но в армии было чем хорошо – день прошёл, и ладно, сначала, думаешь, как эти 730 дней пережить, начинаешь считать всё, два года, 52 недели в году, значит, 104 недели, значит, 104 бани, два раза в неделю водили в клуб в кино, значит, 208 фильмов, и так далее.

Наиболее умные сосчитали, сколько надо за время службы в армии скушать хлеба чёрного и хлеба белого, сахара и масла сливочного и так далее. Ведь была вывеска в солдатской столовой, сколько на день положено солдату того или иного продукта питания, всё это естественно умножалось на количество дней и т.д. Что это вообще такое, от нечего делать? Да, конечно, нет. Молодые ребята, сразу оторванные от привычной жизни и попавшие в совершенно другую среду, конечно, скучают по дому, по той жизни, которая осталась где-то далеко-далеко, ведь пацаны! Ну, мне в марте 21-го исполнилось 18 лет, а 14 мая на меня надели сапоги и форму, и 25 месяцев не снимал. Конечно, можно обсуждать это много и много, во сколько лет надо брать в армию. Я, нисколько, ни капельки не жалею, что меня призвали так рано. Даже наоборот.

Вот я считаю, (это только моё мнение и относительно моей жизни и службы), что мне повезло в том, что меня призвали 18-ти лет, что в старших призывах не было никого моложе меня, ведь в мае 1971 года призывали 53-й мой год рождения, а даже в октябре 1970 года никого не могло быть моложе меня. Это главное, вот, кто не служил, тот это не поймёт, самое главное, что я подчинялся старшим. Плохо, очень плохо, когда приходит в армию 20-летний, а им командует моложе его, а если призвали в 22 года, или больше? Ну, когда одногодичники, то у нас в части им и не приходилось фактически-то служить вместе с нами, их сразу же после присяги ставили на должность, где-нибудь при штабе, и это, я считаю, абсолютно правильным решением – зачем гонять 25-ти летнего мужика, да ещё окончившего ВУЗ по нарядам и работам? У  нас в призыве был Вася Колячко, из Белоруссии, по-моему, из Могилевской области, так его на службу призвали в 25 лет, он был после пединститута, учитель физики и математики, он был с 1946 года рождения, а старший лейтенант Будюгин зам. ком роты с 1947 года рождения, а лейтенант Шахов, взводный, только что с училища с Уссурийска, вообще 1950 года рождения. Так вот, они никто его не трогали, сидел он диспетчером и выписывал путёвки, и никто не роптал, ни солдаты, ни сержанты, ни офицеры. А ведь у нас и офицеров с высшим образованием было довольно мало, в основном после армии, отслужив срочку, они заканчивали 10 месячные курсы в Семипалатинске, там был учебный центр нашего Главка, некоторые из них учились заочно в институте, так они приходили к Васе, и он решал им задания, благо в математике и физике волок основательно.

Первую причину, почему я доволен, что меня призвали в 18 лет, я объяснил, а вторая причина состоит в том, что уже в 20 лет, отслужив два года, я вернулся домой и стал свободным гражданским человеком. Многие мои ровесники пошли в армию, когда я уже стал забывать про неё, ну, забывать – это слишком уж сказано, её забыть невозможно. Если описывать армию, то на это уйдёт очень много и времени и бумаги.

Но воспоминания, воспоминания о детстве, меня преследовали на протяжении всех этих двух лет. Мне до армии всё представлялось совсем по-другому, а в армии…

То, что командир всегда прав, я понял довольно поздно. Командир всегда прав, даже если он не прав, да и не только командир, можно сказать, это и так. Сильный – прав, и так дальше как сказано выше.

Я был дисциплинированным, исполнительным воином, но по характеру вспыльчив, так было сказано в моей характеристике, которую мне прислали уже после службы в армии. Я вспылил всего два раза, но первый раз по отношению к своему земляку, когда он вывел меня из себя, я просто-напросто стукнул его телефонной трубкой по голове, трубка раскололась. Это было в наряде по парку, у него осталась шишка на голове, но дело осталось между нами, я просто сказал, что трубка упала на пол, а он, Сергей Баринов, промолчал. Потом мы жили с ним буквально через два дома, но никогда не общались. Второй раз я вспылил, по-моему, 15 марта 1973 года, и, благодаря этому, не попал на целину, но об этом я не буду, да и не хочу писать.

Я был, конечно, не прав, но, кто знает, кроме Господа Бога, если бы не тот случай, как бы сложилась моя жизнь дальше, увидел бы я после армии своего отца живым, а умер он 13 октября, а ребята с целины вернулись только 7-го ноября, вот и думай после этого, что хорошо, а что плохо. Не знаю. Такова жизнь.

А в армии я часто вспоминал дом, гражданскую жизнь, и, помню, как в карауле ночами думал, а кто, что и как в это время делает, там, дома, далеко-далеко, но те мысли они так и остались моими. Мечты, грёзы, всё осталось в далёком-далёком прошлом. Часто, разговаривая с кем-то о своей жизни, о детстве, об армии, о работе я иногда привираю, приукрашиваю свои рассказы, ведь не приврать – красиво не рассказать, и я знаю, что врать это – грех, но рассказал – забыл, затем снова рассказал, приукрасил, и снова забыл, но в этой тетради, впрочем, как и в дневнике, я пишу только правду. Я могу ошибиться в каких-то деталях, но если я не уверен точно в дате или ещё в чём, я всегда сделаю поправку, оговорку, добавлю «наверное» или «по-моему», а так в этой тетради только, правда. Исповедь? Может быть, исповедь о наболевшем.

Вообще, мне хочется у всех людей попросить прощения, кого обидел когда-то. Вот помню, в армии был у нас такой солдат Клименков, имя не помню, но он был из Белоруссии, по-моему, он на год позже меня призывался, так вот один раз я ударил его, несильно, в грудь, ударил, не сумев объяснить ему словами, может быть и за дело, но мне вот стыдно, до сих пор стыдно, и помню его слова: «Ты почему такой злый?», именно «злый». Вот, прошло уже больше тридцати лет, он, может быть, и забыл уже давно, но я помню и хорошо помню это. А вот кого никогда не забуду, то это сволочей: прапора Дрозда и Силивончика, тоже из Белоруссии из города Борисова Минской области. Вот были две сволочи! Ну, об этом хватит.

Я часто задаю себе вопрос, зачем я прожил жизнь и отвечаю сам себе, что я прожил жизнь зря.

Конечно, когда я вспоминаю детство, то я думаю о том, что было, что думал, и что в итоге получилось. Многое, очень многое забылось, но кое-что я помню, и хорошо помню.

Вот в последнее время часто снятся сны, и, причём уже не один раз мне почему-то снится моя последняя работа в Вологде, где я работал, мне снится турбаза, АТП-Турист. Это, может быть, в моей памяти осталось надолго, а может быть, и навсегда.

Мне очень нравилось работать на туристическом автобусе, и даже, несмотря на то, что эта работа привела меня к разводу с Ольгой, но это совсем не так.

Детство… Оно было давно, очень давно! Вообще, как за время человеческой жизни меняется жизнь в мире. Вот, ещё каких-то 15 лет назад о мобильных телефонах мы и не слышали ничего, а  сейчас телефоны-мобильники по своему количеству превзошли даже обыкновенные телефоны, а взять что-то вроде компьютера, то здесь вообще прогресс налицо.

Когда я пошёл в школу, в начальных классах мы писали обыкновенными перьевыми ручками и макали их в чернильницу-непроливайку, а вот шариковые ручки у нас появились, где-то в 1965 году. Помню, моя сестра, когда училась в школе, то переписывалась с немецкими школьниками, из ГДР, Восточной Германии, с девочкой – её звали Герлинде и мальчиком, его звали Райнер. Так  вот, они ей присылали такие красивые открытки, которых у нас в то время не было, и кто-то из них прислал красивые хорошие цветные карандаши, краски и шариковую ручку. Сестра их берегла, эти ценные подарки, а потом у нас появились шариковые ручки, стержни были не пластмассовые, как сейчас, а металлические, и эти стержни, (когда в них заканчивалась паста), заряжали, в Вологде, на улице Мальцева, как раз напротив здания пединститута, около одноименной остановки автобусного маршрута № 12. На  первом этаже были различные помещения: там был прокатный пункт, кроме того, там делали дубликаты ключей, ремонтировали авторучки (да, да авторучки, как ни странно это сейчас), вроде бы, ещё что-то, то ли фотоаппараты, вроде бы зажигалки, и заряжали авторучки, вернее, стержни для шариковых авторучек. Так вот, когда в стержне той ГДР-овской авторучки кончилась паста, я пошёл её заряжать, а та коза, что заряжала, потеряла шарик. Они  вынимали шарик и вставляли стержни в отверстие и нажимали на рычаг, заправляя, шариковый стержень, они вдавливали в него пасту, а потом вставляли шарик, так вот она потеряла этот шарик, она сидела и жрала семечки, на столе была куча шелухи, как в свинарнике на столе было, и в итоге этот стержень заправила, но писать им было нельзя, а от других стержней шарики не подходили, как и не подходили к той авторучке другие стержни. Мне было обидно до слёз, но что я мог сделать? Прошло уже лет сорок, но я это запомнил навсегда.

Вот говорят, что плохое забывается, но это совсем не так. Ещё я вспоминаю эпизод с фильмом «Слепой музыкант», не знаю, помнит ли его сестра, но я помню, и мне стыдно до сих пор, хотя уже прошло много времени, я не помню, из-за чего я устроил истерику, но в итоге в кино мы не пошли. А прошло уже больше сорока лет. Много, очень много было в моей жизни, эпизодов, которые и спустя десятилетия, оставили какой-то чёрный цвет в моей биографии.

Из далёкого детства я запомнил прогулки с отцом. Я любил с ним «ходить в город», я не просил его никогда что-то мне покупать, я знал, что если что надо купить и есть деньги, то он купит обязательно.

Вспоминаю такой случай, на городском рынке в центре был магазин уцененных товаров, там продавали за копейки те товары, которые нельзя было купить, вернее, продать в нормальном магазине, я там, в 1966 году купил велосипед «Урал», где-то за 40 рублей, а деньги я заработал в каникулы на строительстве моста через реку Золотуха, в общем, его уценили из-за того, что где-то была ржавчина, да обода были чёрные, а не никелированные, не было вроде бы гаечных ключей и, кажется, насоса и звонка, но, может быть, и были, но я не помню, надо посмотреть в старой записной книжке – может, я там записал дефекты? И велосипед мне прослужил два года, а потом у Игоряхи Раева, (я ему дал велик на пару дней), его украли, но я даже не потребовал компенсации. Вот дурак я был? А?

Помню, отец купил в том магазине шахматы за 50 копеек, но там не хватало нескольких пешек и двух коней, так он сам сделал недостающие фигуры, и шахматы мне ещё долго были у меня.

Отец  очень внимательно относился к моим увлечениям, по мере возможностей, он всегда помогал мне. Он научил меня азам фотографии, он научил меня пилить, строгать, выпиливать лобзиком, колоть дрова, переплетать и делать записные книжки, он научил меня кататься на двухколёсном велосипеде, он серьёзно относился к моему увлечению футболом. Вообще он был для меня авторитетом, да и курить-то я начал, подражая ему, но вот что он не делал в отличие от меня, то не злоупотреблял, вернее не употреблял зелёного змия, что, мне, увы, свойственно.

Вот почерк у него был красивый, разборчивый, он хорошо рисовал и чертил, а я рисовать совсем не умею. Нет у меня талантов к рисованию и музыке. А может быть и есть, но никто мне об этом не сказал в своё время.

В 1961 году отец перешёл работать из Дорожно-строительного управления в Мостостроительное управление. Почему перешёл? Может быть, и не перешёл бы, но вышло так. Пока дорожным управлением руководил Подморин Александр Иванович, отец с ним был в хороших отношениях, они вместе работали с тех пор, как отец пришёл с фронта, т.е. примерно 15 лет, но в 1960 году Подморин заболел, причём очень сильно, и ушёл с работы по состоянию здоровья. Он  очень долго болел, а начальником стал Давыдков или Давиденков, точно я не помню, по-моему, первое. И  вот у отца мать, Парасковья Васильевна, (моя бабушка, она жила в Грязовце), летом 1960 года заболела. Я точно помню, как раз я ещё не ходил в школу, так вот она заболела, и отцу прислали телеграмму, как сейчас помню: «Приезжай скорее, мать умирает», так этот новый начальник, без году неделя, отца не отпустил, а на следующий день пришла телеграмма «Приезжай, мать умерла», и тогда отец уехал. Похороны были в воскресенье, хоронили её в Грязовце, отец, по-моему, уехал не сказавшись, или отец просто рассердился на этого начальника, потому что не застал мать живой, и вот между ними пробежала, как говорят, чёрная кошка, и отношения испортились. А вскоре, осенью, создали мостостроительное управление (МСУ-1), начальником был назначен Соколов Григорий Апполинарьевич. Они  с отцом были тоже давно знакомы, а начальником по кадрам был назначен Подморин. Вот  они и уговорили отца перейти к ним, тем более они заложили 60 квартирный дом по улице Горького, 102, и была реальная возможность получить благоустроенную квартиру (которую я в 1994 году просрал), так оно и вышло: в ноябре 1963 года дом был сдан, и мы переехали. Для справки скажу, что дорожники построили дом только в 1968 году, это было по улице 2-й Фрязиновской, и почти все с Моховой, кто давно там жил и работал, переехали туда.

Когда отец перешёл работать в МСУ, мы стали редко видеть его дома. Конечно, это сказалось на его отношениях с матерью, что происходит с бабой, когда муж в командировке? Отец  сначала там работал прорабом, он подолгу, по месяцу, был в командировках, сначала, в городе Вельске Архангельской области, (это был 1961-й год), 1962-й и 1963 год – в посёлке Пестово Новгородской области, а потом он стал работать геодезистом, и уже надолго перестал уезжать, в основном на 3-4-5 дней, редко, когда больше, только когда сдавали объект, он там находился, подолгу. Надо ещё учитывать и такой немаловажный фактор, что мать длительное время не работала, с какого времени не помню, но когда я пошёл в 1-й класс, она уже ушла из столовой и не работала, а работать пошла в Детский парк, уже когда мы переехали на улицу Горького, и там работала с 1964 до 1977 год, до самой своей смерти. Так  вот, мать не работала, бабушка получала пенсию 16 или 17 рублей, да ещё мы с моей сестрой Тамарой, и все впятером жили на те деньги, что зарабатывал отец. Но  у нас, правда, были гряды во дворе и ещё садили картошку в Прилуках, да и куриц держали, капусты солили много, огурцов, да и грибов отец привозил, тоже солили, и подвал был забит картошкой, в общем, жили не в роскоши, но и не хуже других. Вот такая была жизнь.

Картошку мы садили в Прилуках. На выезде из города на Архангельской трассе. Напротив была железнодорожная станция Рыбкино. Там, где были наши гряды, там сейчас, по-моему, пост ГАИ. Рядом стоял дом дорожного мастера, а рядом была битумная база, это было то время, когда только-только начиналось строительство дороги на Архангельск, которая сейчас называется «Холмогоры». Гряды были около дороги, но картошку никто не воровал. Времена были другие. Меня редко брали туда, да и что толку было от меня, от дошкольника, помню, ездили с матерью, она окучивала картошку, было жарко, летали оводы, с аэродрома взлетали кукурузники, а напротив, по железной дороге шли товарные эшелоны: с севера везли лес, уголь и цистерны с нефтепродуктами. Я любил считать вагоны, но обычно всегда сбивался со счёта – слишком быстро они шли. Уже много позже, когда я работал на автобусе маршрута № 3 и № 103, я стоял на переезде около монастыря и часто считал вагоны, обычно товарняки были вагонов 60-70, но это было уже во времена тепловозов и электровозов, а ведь в годы моего детства весь транспортный тяговый состав был паровозный, бывало и очень часто, что состав тянули два паровоза.  

Хорошо помню; там стоял столб, как раз около наших гряд, стоял деревянный столб, и на нём была трёхзначная цифра, что-то около 700: семьсот с чем-то. Отец  мне объяснил, что это столб километровый, показывает, сколько километров от города до города, с одной стороны была одна цифра, с другой – другая, а сумма – это общий километраж. Но на практике я понял это гораздо позднее, и сколько я в жизни видел этих столбов – это только одному Господу Богу известно! Много я поездил по белу свету, но вот в Архангельске никогда не был. А вот в этом месте, когда проезжал, всегда вспоминал своё детство, вспоминал те времена, когда мы выращивали картошку в Прилуках. Но когда отец уволился из ДСУ и ушёл в МСУ, мы там не стали сажать, по-моему, мнению, просто этот наш участок вроде бы кому-то отдали из тех, кто тогда работал, а может и чуть позже, году в 1962 или 1963 перестали саджаь картошку.

Я запомнил одну такую поездку, осенью. Мы ездили копать картошку, вернее, копал отец, а мы с бабушкой, (точнее, наверное, всё-таки бабушка), складывали её в мешки.  Горел  костёр, пекли картошку и ели её, горячую, вкусную, не помню с солью или нет. А  потом с дядей Володей Билевым, (а он садил рядом и тоже копал), мы сели к нему самосвал ЗИС-585, в тесную кабину, я к отцу на колени, рядом бабушка, и поехали в город. На  улице было холодно, в кабине – тепло. Сначала завезли картошку к Билевым, (они жили на улице Некрасова, около островка), а потом привезли картошку домой. В  кабине было тепло, пахло бензином, на улице было уже темно и мы ехали с фарами, было очень интересно, и я до сих пор помню ту поездку. Как давно всё это было!

Многие с нашей улицы сажали картошку в Прилуках, а осенью все привозили этот основной продукт домой. Было  это в то время, когда в самосвалах на мешках с картошкой ехали люди, ведь ГАИ-то тогда была очень малочисленна, да и движения не было, да и улицы были совсем не такие. Боже! Как давно всё это было, никогда это время не повторится, да и не может повториться, но в памяти моей те времена остались надолго.

Вообще, у меня в основном большая часть воспоминаний связана с осенью. Не знаю, почему так, но, наверное, в сентябре начинался новый учебный год, как бы каждый год начинался новый этап жизни, а много позднее это происходило из-за того, что впереди была зима, она ожидалась с каким-то чувством, не то что страха, а с чувством чего-то такого, чего не хочется, когда все мысли были о том, как эту зиму пережить. Может быть, из-за того, что новая жизнь начиналась раньше, очень давно, ещё до Петра I-го, осенью, вернее, Новый Год начинался осенью. Да и работы я менял тоже осенью, было такое. Уже почти одиннадцать лет я живу в Питере, а ведь и здесь тоже осень сыграла свою роль в моей жизни. Осенью  я приехал сюда, осенью расстались с Любой, осенью я попал в больницу и познакомился с Валентиной, да и отпуск я всегда старался брать осенью. Не то чтобы я не люблю лето, я просто не люблю жаркое лето, я потею, мне в жару плохо, конечно, морозы – 30 º С это тоже не сахар, но в мороз можно одеться тепло, можно спрятаться в тепле (если, конечно, есть такая возможность), а летом от жары куда деться?

И вообще, мне нравится осень ещё и потому, что уже не жарко, но ещё и не холодно. Вот часто я вспоминаю почему-то ту осень, когда я пошёл в 1-й класс. После школы приходил домой и шёл гулять, мы гуляли во дворе, на улице, но гулять-то было скучно, точнее, не скучно, а том дело, что Костя учился в 2-ю смену, а вот Валерка Разбегаев тоже приходил со школы, да и другие ребята, которые ходили уже в 7-й класс, а я был один, и я шёл к ним, слушал их разговоры, стоял на стрёме, когда они за сарайками или в огороде курили, смотрел, чтобы не увидели взрослые, и они меня не гнали, им было не до меня, зато я ходил гоголем, и в школу мы шли вместе с Валерой, и я знал, что меня никто не тронет.

Ещё осенью они жгли на огороде костры, ботву сжигали и пекли картошку, а вот после первого класса я снова учился в первую смену только уже в 8-м классе. Почему так вышло, что шесть из десяти проведённых в школе лет я  проучился  во 2-ю смену, я не знаю, но пока я учился в школе, только наш класс отучился так. Обычно  4-й, 5-й тоже учились в 1-ю смену ну, и 8-й, 9-й, 10-й классы, а вот мы почему-то так учились. Мне чем-то нравилось учиться во 2-ю смену, как, впрочем, и из 6-ти лет, проработанных на городском автобусе, и тогда, когда я возил глину на кирпичном заводе, мне тоже нравилась 2-я вечерняя смена. Ну, в случае с работой – это вполне объяснимо: вечером движение меньше, особенно летом, не так жарко, да и есть разница, если начинаешь работу утром и встаёшь в 4 утра, или когда выспаться можно? Вот, кто я по натуре? Сова или жаворонок? Не знаю, сейчас, наверное, сова.

 Мне не нравилось рано вставать на работу, особенно зимой, но, когда высыпался, тогда совсем другое дело, но вставать рано, не выспавшись – это очень неприятно. Например: я, когда работал на автобусе городского маршрута, допустим, в 1-ю смену – начало смены в 5:40 утра, а на работу уже надо прийти в 5:00, вернее, приехать, и так всё время. У  водителей рабочий день начинается намного раньше и намного позже заканчивается, чем у представителей других профессий. Я вспоминаю, что когда я в 1974 году пришёл работать в автоколонну, ещё работая на ЛиАЗ-158, потом меня поставили бригадиром маршрута, дали новый автобус. Всё  было хорошо, но я женился и послушал Ольгу, ушёл оттуда: видите ли, времени свободного было мало, а когда ушёл, то денег ей стало мало. Я  не знаю, конечно, я сам во многом виноват в том, что случилось, но в неменьшей степени во всём была виновата Ольга.