Глава вторая (431й год) 2 страница

Вследствие такой чрезмерно обширной юрисдикции антиохийского патриарха, в церковной администрации его патриархата происходило множество промедлений и затруднений; передвижения были громадны и совершались по крайне трудным дорогам. Так, епископам стран Евфрата нужно было употребить более двенадцати дней скорой ходьбы, чтобы явиться к своему патриарху, когда он их призывал к себе¹⁴⁶. А в настоящем случае выбранные для присутствия на Эфесском Соборе епископы должны были еще сначала присоединиться к своим митрополитам, чтобы с ними отправиться в Антиохию, и оттуда уже всем вместе поехать на Собор под предводительством своего патриарха; переезд от Антиохии до Эфеса требовал не менее тридцати двух дней¹⁴⁷, даже в общественных каретах. Из этого видно, какой трудной задачей было для патриарха Востока соединить вокруг себя представителей своей Церкви и привезти их в Эфес. Иоанн Антиохийский еще значительно упростил эту задачу, назначив только по два епископа от каждой митрополии.

Срок, и без того уже слишком короткий для того, чтобы переехать в столицу провинции Азии в промежуток времени между праздниками Пасхи и Пятидесятницы, как это предписывалось в призывной императорской грамоте, был еще более сокращен для Восточных особенным обычаем, соблюдавшимся в восточном патриархате. Там пасхальное торжество не только праздновалось с большим блеском, чем в остальных церквах, но и продолжалось до восьми дней, так что епископы могли в этом году отбыть из своих епархий только в последних числах апреля, так как Пасха приходилась на 19 число этого месяца. Время, требовавшееся для соединения их в центрах митрополий и общего собрания в Антиохии, не позволяло им отправиться в Эфес ранее первой недели мая месяца. Ввиду этого, Иоанн Антиохийский написал уже собравшимся в Эфес епископам, чтобы они соблаговолили подождать прибытия его и восточных епископов несколько дней и по прошествии назначенного срока, обещая со своей стороны всевозможную поспешность, какая только будет зависеть от него. Он надеялся, по его расчету, пропустить не более недели после Пятидесятницы; но он не принял в расчет случайностей, неразлучных с таким путешествием, а таких случайностей представилось несколько. Так, отъезд был замедлен сначала возмущением антиохийцев, вызванным дороговизной съестных припасов, причем патриарх счел своей обязанностью явиться миротворцем. Затем другое замедление произошло вследствие сильного разлива Оронта, повредившего дорогу, по которой должны были ехать епископы¹⁴⁸. Наконец, перед отъездом своим в Эфес Иоанн захотел устроить заседание провинциального своего, синода, который он созвал с целью установить на нем с общего согласия, как следует держать себя на Эфесском Соборе, чтобы вся Сирийская церковь была солидарна с действиями своих делегатов.

На этом синоде обстоятельно и последовательно исследовано было, как надлежало вести себя и действовать по отношению к Несторию и по отношению к Кириллу. Синод был того мнения, что по отношению к Несторию надо действовать в духе примирительном, чтобы тем ободрить его идти далее по пути уступок, на который он вступил уже вследствие увещаний самого Иоанна. Что же касается Кирилла, или точнее его анафематств, то положено было решительно отвергнуть их: если Несторий, слишком упорный в своих мнениях, должен быть осужден, то он будет осужден по крайней мере не в силу этих еретических, богохульных и опасных, особенно для церквей Востока, предложений. Итак, два решения были приняты с общего согласия: снисходительность к Несторию, чтобы ею привести его к раскаянию, и борьба на смерть против анафематств Кирилла. Наконец, все бывшие на синоде епископы обязались взаимно друг перед другом: отправляющиеся в Эфес—сообразоваться во всем с решением провинциального своего синода, а остающиеся — наперед согласиться со всеми действиями своих представителей¹⁴⁹.

Вслед за тем колонна Восточных собралась и двинулась в путь к Эфесу. Андрей Самосатский и Феодорит Кирский были в числе лиц, присутствовавших на заседании синода, где отцы Собора, вполне одобрив сочинения их, написанные в опровержение анафематств Кирилла, им же в особенности поручали поддерживать в Эфесе обвинение против "Египтянина" в ереси; но когда пришлось ехать, Андрей извинился плохим состоянием своего здоровья и остался; Феодорит, мужество которого было недоступно никакой слабости, принял на себя одного всю тяжесть борьбы, поехал и даже предупредил на пути своего патриарха.

Между тем епископы, собравшиеся в Эфесе, в ожидании открытия заседаний Собора, пользовались своим досугом различно. Одни приготовлялись к предстоящим прениям чтением св. Отцов; Кирилл, с помощью протонотария своей церкви, занимался выписыванием из книг Нестория таких мест, которые наиболее подавали повод к обвинениям, и противопоставлял им такие места из св. Отцов, которые наилучше подтверждали его собственное учение¹⁵⁰; другие проводили время в разговорах и спорах о предмете, по поводу которого их созвали в Эфес. Делались частые посещения из одного лагеря в другой, если там имелись друзья; туда ходили для разговоров, для наблюдений и немножко и для шпионства.

Несторий на этих домашних беседах любил защищать тезисы, поражавшие удивлением его противников; он то казался соглашающимся с ними, то упорно стоял на своих мнениях, как бы для того только, чтобы этой изворотливостью ума своего выказать свое умение говорить и приготовиться к предстоящим важным прениям¹⁵¹. Было замечено, что Кирилл редко проходил мимо Нестория и вовсе не подходил к нему. "Он избегает меня, — говорил Несторий со своим обычным высокомерием, — он боится, чтобы я его не обратил". Колкие слова, легкомысленные и дерзкие речи, сказанные на этих домашних беседах, передавались из одного лагеря в другой, поддерживали существующее между ними несогласие и нередко падали на голову их сочинителей: это именно случилось с Несторием в двух достопамятных случаях.

Его посетили два человека, некогда бывшие его близкими друзьями, которые, хотя держались совсем противоположного его учению мнения, но не потеряли к нему прежней привязанности: это были Акакий Мелитинский и Феодот Анкирский. Акакий, раз посетивши Нестория, думал, что ему удалось навести его на более православный образ мыслей, и пришел к нему во второй раз с сердцем, исполненным радостной надежды, чтобы довершить его обращение, как, против всякого ожидания, Несторий стал говорить ему самые странные речи. Епископ Мелитинский, приводя доказательства из св. Писания, утверждал, что Сын Божий истинно и действительно родился от жены, для того чтобы искупить человека от смерти. "Сознайтесь, по крайней мере,—сказал, прерывая его, Несторий, — что если Слово, вторая ипостась св. Троицы, воплотилось, то вместе с ним должен был воплотиться и сам Бог Отец и Дух Святый, потому что Троица есть тройственна и единична по своему существу¹⁵²

Эти слова заставили епископа Мелитинского с ужасом отступить, как вслед за тем один из спутников Нестория, сорвавшись со своего места, вскричал: "Что касается меня, то, находя иудеев виновными в убийстве, я не обвиняю их в богоубийстве, потому, что они убили не Бога, а только человека"¹⁵³; а другой епископ из партии несторианцев стал утверждать, что надобно строго отличать (во Иисусе Христе) Сына Божия, претерпевшего страдания, от Бога Слова¹⁵⁴. Акакий не мог более выносить подобных нелепостей; он вышел от Нестория полный негодования и более не являлся к нему.

Такое же разочарование вынес и Феод от Анкирский. Когда он с жаром излагал учение о вечном Сыне Божием, "родившемся во времени и по плоти из чрева Девы Марии", то Несторий вскричал: "Вы можете думать об этом как хотите, но я никогда не признаю Бога двухмесячного или трехмесячного; никогда не буду поклоняться, как Богу, дитяти, сосавшему молоко своей матери и бежавшему в Египет, чтобы спасти свою жизнь"¹⁵⁵. С этого дня Несторий уже не был более еретиком только, он не был даже и христианином. Друзья его заметили, что он заходит уже слишком далеко и губит себя, — и сказали ему об этом; но он, всегда самонадеянный и легкомысленный, в извинение своих слов, отвечал им: "Ведь я говорил все это только для упражнения в прениях; впрочем, с меня уже довольно этих нескончаемых споров, — и я умываю руки в нечестиях моих противников"

Акакий и Феодот, выходя от Нестория, не могли удержать своего негодования, и разговор их с Несторием дошел до сведения Кирилла. Кирилл хотел, чтобы они самолично засвидетельствовали об этом разговоре, так как он представлял доказательства против Нестория более сильные, чем все, что могли найти в его сочинениях. Оба епископа, как люди честные, немного поколебались, но наконец должны были это сделать. Кирилл имел теперь в руках своих самые очевидные, неоспоримые факты против Нестория и думал только об ускорении кризиса.

Одно важное соображение побуждало его покончить с этим делом до прибытия Восточных. Кто должен был председательствовать на Соборе? По правилам это место должно было принадлежать Несторию, так как он занимал самый первый по важности епископский престол в империи Востока; но будучи обвиняемым, он не мог председательствовать над своими судьями: впрочем, он и сам понимал это и, как мы сказали уже, вовсе не старался выйти из своей роли обвиняемого. После константинопольского патриарха вторым по важности был патриарх александрийский Кирилл; но и он, как мы видели, был также обвиняем¹⁵⁶ императорским письмом; он был обвиняем даже вдвойне: и за смуты, произведенные в Церкви его властолюбием, и за те жестокости и насилия его, на которые приносили жалобу императору египтяне. Поэтому и египетский архиепископ должен был подражать поведению Нестория и отказаться от председательства; но так как обвинение против него не было изложено формально по правилам церковным, подобно обвинению, направленному им самим, против Нестория, то он воспользовался этим недостатком формальности, чтобы отбросить в сторону это обвинение и вытекающую из него неправоспособность, и овладел председательством в силу своего права первенства¹⁵⁷.

Если бы Иоанн Антиохийский присутствовал на Соборе, дело это могло быть поставлено совсем иначе. Иоанн занимал третье место между патриархами и, за устранением Кирилла, он должен бы был по праву председательствовать на Соборе; в случае нужды он мог бы поддержать это свое право одним очень веским аргументом, перед которым исчезло бы всякое притязание со стороны его противника. Вместо неформального обвинения, которому могли предать этого последнего императорские чиновники, Иоанн Антиохийский вез с собой обвинение, изложенное по всем правилам формы, от имени епископов провинции Востока, и, конечно, ни Собор, ни императорские чиновники не позволили бы Кириллу председательствовать на Соборе и направлять прения его по своему желанию. Опасение такого оборота дела, навеянное последними известиями, полученными из Антиохии, сильно тревожило патриарха ЗДександрийского: он поспешил отвратить опасность немедленным °ткрытием заседания Собора.

Двадцатого июня, на тринадцатый день после Пятидесятницы, Восточные еще не прибыли в Эфес; стало, однако же, известно, что они находились в расстоянии от города лишь на несколько дней пути: они остановились на время по причине крайнего изнеможения и болезни некоторых из своих епископов. Между тем голова их колонны, состоящая из самых молодых или самых подвижных, безостановочно и спешно шла вперед, и в этот день дошла уже даже до самого Эфеса. Между прочими в числе их был Феодорит. Иоанн уведомлял через них Кирилла особенным письмом, что и все они Бог даст, прибудут наверное дней через пять или шесть, т.е. числа 26го¹⁵⁸; а два другие епископа¹⁵⁹, посланные Иоанном вперед, заявили со слов Иоанна, что если он не прибудет к этому числу, то не обидится, если Собор откроют и до его прихода¹⁶⁰.

Люди благоразумные и умеренные были того мнения, что нужно подождать прибытия Восточных, частью по чувству вежливости и уважения к епископам, а еще более по чувству справедливости и даже канонической обязанности; нельзя, говорили они, без особенно важных причин, лишать самую обширную и знаменитую церковь Восточной империи права голоса и участия в прениях о догматическом вопросе.

Кирилл, напротив, держался того мнения, что надобно идти далее: "Мы и так уже довольно времени провели в напрасном ожидании их прибытия, нарушая повеление императора, назначившего день 7го июня днем открытия заседаний Собора. Многие из нас за это время подверглись болезни, некоторые, удрученные недугами старости, не вынеся пребывания в чужом городе, упали духом, а некоторые и умерли¹⁶¹; отовсюду слышится требование немедленного открытия заседаний Собора. Пусть же те, которые показали себя точными и заботливыми в исполнении своих обязанностей, не страдают, по крайней мере, от нерадения других". Таковы были причины, высказываемые им публично; но в частном кругу он внушал сторонникам своим и нечто другое. "Восточные, —говорил он, — придут для того только, чтобы оправдать Нестория, которому Иоанн друг и соученик; ведь учение его не есть ли учение Антиохийской церкви? Ожидать их еще долее значит заведомо желать упрочить на Соборе торжество ереси".

Эти доводы партии взяли верх; сосчитали друг друга, и так как на стороне Кирилла нашлось до 198 человек, то он решил немедленно открыть заседание Собора.

Вечером того же дня разослано было всем епископам от имени Кирилла, как председателя, и Ювеналия Иерусалимского, как вицепредседателя Собора, приглашение собраться 22го числа рано утром в церкви Марии, чтобы приступить к открытию Собора. В то же самое время четыре епископа явились к Несторию и вручили ему письменное приглашение явиться на Собор в качестве обвиняемого. Несторий отвечал, что "он посмотрит, что ему делать, когда Собор будет созван законным образом"¹⁶², и немедленно уведомил комита Кандидиана о том, что затевалось. Этот представитель императора, удивленный, как и все, употребил следующий день, 21го числа, воскресенье, на посещение членов большинства, стараясь дать им понять, что они самым вопиющим образом нарушают предписания Феодосия: "Епископы еще не собрались в достаточном числе, — говорил он им, — неужели вы хотите заставить меня, представителя императора, обратить в ничто все решения сделанные до прихода Восточных?"¹⁶³ Это предостережение, кроме того, заявлено было им и письменно Кириллу и Ювеналию¹⁶⁴, за подписью которых разослано было пригласительное письмо к епископам; но Кандидиан не получил на него ответа.

В этот же самый день, в воскресенье, и епископы независимой партии, к которым присоединились и многие из несторианцев, написали протест против удара, приготовляемого Кириллом; они требовали:

1) чтобы для открытия Собора подождали прибытия Восточных, без которых не могло состояться правильное и законное собрание, и которые были уже близко;

2) чтобы прежде чем приступить к открытию заседаний Собора, произвели очистку членов его, изгнав из него епископов неизвестных или недостойных, низложенных или состоящих под запрещением, отлученных или пришедших на Собор без приглашения.

Они объявили в заключение, что если эта их просьба не будет Уважена, то они будут преследовать виновников и зачинщиков всякого действия противного правилам Церкви по всей строгости канонических законов. Шестьдесят восемь епископов, и между ними сорок восемь митрополитов, подписались под этим протестом, который был в тот же самый день предъявлен Кириллу: но и он также остался без ответа, как и протест Кандидиана¹⁶⁵.

В понедельник, 22го числа, на рассвете, сто девяносто восемь епископов, принадлежащих к партии Кирилла, заняли свои места в церкви Марии. Кирилл занимал председательское место, присутствующие члены Собора поместились около него в порядке их степеней, и нотарии — каждый на своем посту. Посреди церкви на высоком столе положили св. Евангелие, показывая присутствующим, что сам Иисус Христос соприсутствует им при исследованиях о чествовании святой Его Матери¹⁶⁶.

В тот самый момент, когда, по обычаю, протонотарий хотел доложить присутствующим о предмете собрания, в церковь вошел комит Кандидиан с отрядом солдат; за ним следовала депутация от шестидесяти восьми епископов, подписавших протест, которая явилась сюда для того, чтобы возобновить свой протест перед лицом собрания, и с нею несколько епископов, заведомо известных как приверженцев Нестория. Приблизившись к собранию Кандидиан громким голосом сказал: "Повеления благочестивейшего нашего императора воспрещают частные собрания, этот источник согласий и расколов, и требуют для составления Собора присутствия возможно большего числа епископов. Но вы сами видите, что многих из них еще недостает, и прибытие их ожидается с часу на час; итак, вы не составляете Собора, вы только частное собрание, и я приглашаю вас немедленно разойтись.

— Прочитайте нам священную грамоту,—так на официальном языке назывались грамоты императора,—вскричало сразу несколько голосов, — священную грамоту!

—Я прочту ее,—прервал их комит Кандидиан,—только перед законно составленным Собором¹⁶⁷. Вы узнаете ее только тогда, когда досточтимый архиепископ антиохийский будет здесь вместе со своими. Он находится уже не далее, как в трех днях пути: я получил об этом достоверное известие от моих чиновников, посланных к нему навстречу; я вам настоятельно повторяю: разойдитесь!"

Ужасный шум последовал за этими его словами. Все говорили зараз. "Как же вы хотите, — говорили Кандидиану,— чтобы мы повиновались императорской воле, когда мы не знаем того, что он повелевает?" И снова крики, чтобы он прочел императорскую грамоту. Кандидиан постоял с минуту в нерешительности, как бы размышляя сам с собой, потом развернул свиток бумаги, который держал в руке, и громким голосом прочитал то, что в нем содержалось¹⁶⁸. Это были данные ему инструкции, которыми определялись его права и обязанности, как главного комиссара на будущем Соборе. Они заключали в себе несколько общих распоряжений: вопервых, относительно состава Собора, чтобы он состоял из возможно большего числа епископов, "для того, чтобы его решения вытекали из одного общего духа, из одного сердца"; затем, относительно порядка исследований, чтобы первыми предметами, подлежащими рассмотрению, были предметы веры, а личные или частные вопросы отложены были к концу всех прений; и наконец, относительно круга обязанностей и прав императорского комиссара, чтобы "светлейший" комит Кандидиан наблюдал за сохранением нынешнего порядка и дисциплины на Соборе, и отнюдь не присутствовал на нем при догматических прениях¹⁶⁹, так как право судить об этих вопросах принадлежало одним только епископам. Чтение этой грамоты выслушано было в глубоком молчании, после чего последовали обычные пожелания долголетия государю, — что заставило комиссара подумать, что собрание расположено покориться его требованию. Вследствие этого он возобновил приглашение разойтись.

Но тогда во всем собрании разразился еще больший шум, чем прежде. Все, чего желали вожаки его, это — добиться от императорского делегата прочтения императорской грамоты и инструкций, которое должно было предшествовать открытию Собора, и через это помешать ему воспользоваться этим пропуском для признания недействительности их действий. Формальность эта бьша исполнена теперь, и комит Кандидиан попал впросак. "Теперь, когда мы знаем священную грамоту, — сказал ему один епископ, пользуясь минутой молчания, — мы намерены в точности сообразоваться с желанием нашего всемилостивого и благочестивейшего Императора, и первым предметом наших рассуждений поставляем вопросы о вере; вследствие этого мы приглашаем светлейшего комита благоволить оставить собрание".

Кандидиан, увидев свою ошибку, старался как мог поправить ее, но его уже вовсе не слушали: шиканье и крики заглушали его голос, так что он вынужден был удалиться. "Они изгнали меня из своего собрания, — говорит он в своем донесении, — с бесчесть ем"¹⁷⁰. Тогда очередь пришла и епископам, его сопровождавшим. На принадлежащих к партии Нестория со всех сторон посыпались такие оскорбления и угрозы, что им не оставалось ничего другого, как бежать¹⁷¹. И с депутацией от шестидесяти восьми поступили не много лучше: ее выпроводили из церкви, не дозволив прочитать принесенного ею протеста¹⁷². Так началась сессия Эфесского Собора, которую неспособный императорский чиновник открыл, сам не зная и не думая о том!

По удалении из церкви всех протестующих, заседание возобновилось, и первенствующий нотарий, александрийский пресвитер Петр, кратко изложил присутствующим подлежащее рассмотрению дело достопочтенного архиепископа константинопольского Ηестория, обвиняемого в ереси. Так как обвиняемого не было налицо в собрании, то потребовали пригласить его лично явиться на Собор для ответа, чтобы по выслушании объяснений с той и другой стороны иметь возможность постановить решение "о спорном предмете веры по общему суждению и соглашению".

Четыре епископа посланы были Собором отнести ему письменное приглашение, составленное по всей форме. Но, оказалось, дом его был окружен присланными Кандидианом солдатами, вооруженными палицами¹⁷³, и посланные от Собора епископы не были приняты; только один чиновник (трибун Флорентий) сказал им от имени архиепископа, что "как только соберутся все епископы, то и он явится".

Тогда послано было новое, повторительное приглашение, но на этот раз посланные Собором другие четыре епископа не могли даже войти и в переднюю комнату его дома, занятую множеством солдат с палицами, и, простояв немалое время подле дома, несмотря на все просьбы, не получили уже никакого ответа¹⁷⁴. Вместе с прилашением, сделанным 20го июня, это было третье и последнее приглашение, требуемое церковным уставом, — и собрание объявило, что оно будет судить по документам. Сначала прочитан был Никейский Символ, как истинное правило веры, и вслед за тем второе письмо Кирилла к Несторию. Председатель просил отцов высказать свое мнение, согласно ли это письмо его с Символом св. Собора Никейского, или нет: все епископы, один за другим, сказали, что они находят это письмо совершенно согласным с никейским изложением веры и со своей стороны с любовью принимают его, признавая учение, в нем изложенное, вполне православным. Потом прочитано было ответное письмо к Кириллу Нестория. Председатель опять спросил членов собрания: как они думают об этом письме? Согласно или несогласно оно с верой, утвержденной на св. Соборе Никейском? Отцы Собора, один за другим по порядку, отвечали, что они находят письмо Нестория не только несогласным с благочестивой верою, изложенной св. отцами никейскими, но и совершенно чуждой ей, и со своей стороны решительно отвергают это письмо, анафематствуют изложенное в нем нечестивое учение и тех, кто так учит и верует. По мере того как отцы Собора, один за другим, высказывали свое порицание этому письму, негодование, возбужденное этим письмом, все более и более увеличивалось в собрании; наконец они все вместе, поднявшись со своих мест, воскликнули: "Мы все анафематствуем это письмо; мы анафематствуем еретика Нестория, и кто не анафематствует его, пусть будет сам анафема!"¹⁷⁵ Когда утихли эти крики, прочитано было письмо папы Целестина к Несторию и непосредственно вслед за ним последнее соборное послание Кирилла к Несторию, оканчивающееся двенадцатью анафематствами. Никто не возвысил голоса, чтобы выразить свое одобрение ему или сделать какоелибо замечание на него; оно было выслушано и без одобрения, и без порицания; между тем один тот факт, что оно было заслушано на Соборе без возражения и внесено в акты Собора без замечаний, влек за собой безмолвное одобрение его. После чтения некоторых других документов меньшей важности перешли к словесным свидетельским показаниям, и тогда представилась умилительная сцена, придающая интерес этому процессу.

Тогда, по вызову одного епископа (Фирма Иоппийского), энергично поддержанному председателем, поднялся со своего места почтенный муж, это был Акакий Мелитинский, который со слезами на глазах и прерывающимся от рыданий голосом сделал такое показание: "Я хорошо знаю, что когда дело идет о вере и богопочтении, должна умолкнуть всякая личная привязанность. Поэтому, хотя я более чем ктолибо любил Нестория и всячески старался спасти его¹⁷⁶, но теперь, по любви к истине, должен открыть то, что я слышал от него, чтобы за сокрытие истины не подвергнуть душу мою осуждению. Тотчас по прибытии моем в Эфес я имел беседу с Несторием и, увидев, что он неправо мыслит, старался вразумить его и отвлечь от ложных мыслей. Он своими словами заставил меня верить, что я достиг своей цели, и я был счастлив. Но спустя десять или двенадцать дней, когда я опять зашел к нему, чтобы продолжать наш разговор, и по обычаю стал защищать истину, то нашел его совершенно изменившимся. Коварными и нелепыми вопросами он старался принудить меня или совершенно отвергнуть воплощение Бога Слова во Иисусе, или допустить, — ни с чем несообразную мысль, что вместе с Богом Словом воплотилось и Божество Отца и Св. Духа. Я с негодованием отверг эти нечестивые мысли, свойственные только в высшей степени злокозненному уму, готовому совершенно ниспровергнуть благочестивую веру, когда один из бывших с ним епископов, вмешавшись в разговор наш, стал утверждать, что Сына Божия, претерпевшего крестную смерть нужно различать от Сына Божия, второй ипостаси св. Троицы. Я не мог более выносить такого богохульства, простился со всеми и ушел"¹⁷⁷.

Когда кончил показание свое епископ мелитинский, поднялся в свою очередь Феодот Анкирский, не менее огорченный и носящий во всей своей фигуре признаки глубокого волнения. "С глубокою скорбью в сердце, — сказал он, — приступаю я к показанию против друга; но так как этого требует служение Богу, то я пересилю мою скорбь и выскажу всю правду по предмету, о котором меня спрашивают¹⁷⁸, хотя, по моему мнению, в свидетельстве моем и нет нужды, так как образ мыслей Нестория ясно открывается из прочитанного письма его к его преосвященству Кириллу. Как в этом послании он утверждал, что о Боге нельзя говорить, что он родился от Девы, питался молоком ее, так и в разговоре со мной неоднократно повторял, что о Боге нельзя сказать, что Он двух или трех месяцев. И не я один слышал от него такие богохульные речи: вместе со мною о них могут свидетельствовать и многие другие епископы"¹⁷⁹, — прибавил он в конце своей речи и тяжело опустился на свое место, видимо удрученный скорбью.

В сравнении с этими показаниями, где честность и истина поражали в каждом слове, последовавшие затем извлечения из речей и писем Нестория были очень бледными свидетельствами; многие епископы потребовали прекратить их чтение, чтобы долее не оскорблять своего слуха этим собранием всякого рода нечестия.

Тогда Кирилл велел читать избранные места из св. отцов, чтобы доказать, что учение, в защиту которого он ополчился, было столь же научное, сколько и традиционное. Когда прения были окончены, приступили к голосованию об осуждении Нестория: оно произнесено было единодушно всем собранием, и следующий приговор о низложении Нестория, составленный по всей форме, включен был в соборные акты.

"Так как нечестивый Несторий не захотел повиноваться нашему приглашению и не принял посланных к нему от нас епископов, то мы оказались вынужденными исследовать нечестивое его учение. Открывши же, частью из тех речей, которые он недавно имел в этом городе и которые подтверждены свидетелями, что он думает и проповедует нечестиво, мы были вынуждены на основании канонов и послания святейшего отца нашего и сослужителя Целестина, епископа римского, произнести против него, хотя и не без горьких слез, следующее горестное определение: "Господь наш Иисус Христос, на которого он изрыгал хулы, устами сего святого Собора определяет лишить его епископского сана и отлучить от церковного общения"¹⁸⁰. Затем следовали подписи в числе ста девяносто восьми; позднее к ним присоединилось еще несколько подписей¹⁸¹, так что число их достигло более двухсот.

Так окончилось заседание Собора, открытое и закрытое в один' день. Когда собрание стало расходиться, была уже темная ночь. Огромная толпа народа запрудила окрестности церкви Марии и соседние с ней улицы; она стояла здесь с самого утра в сильном волнении, в тоскливом ожидании, но без ума. Все спрашивали один у другого с беспокойством о результате окончившихся прений Когда же узнали, что Несторий низложен и святая Дева, покровительница города, признана Матерью Божией, раздались единодушные крики радости. По мере того как епископы выходили из церкви, их восторженно приветствовали и обнимали. Народ провожал их с факелами до самых домов; женщины с благовонными курильницами в руках шли впереди их¹⁸²; это было великое и общее торжество в Эфесе, который был освещен в продолжение всей ночи.

На другой день, 23 числа, приговор Собора был объявлен Несторию в следующих оскорбительных выражениях: "Св. Собор, собранный благодатью Божией по повелению благочестивеших наших императоров в городе Эфесе, Несторию, новому Иуде..."¹⁸³ Этот приговор был вынесен на всех площадях; о нем объявлялось жителям города особенными глашатаями, с трубными звуками¹⁸⁴. В этот же день послано было от Собора письменное оповещение о низложении Нестория и клиру Константинопольской церкви, чтобы он принял меры к сохранению всего принадлежащего патриаршей церкви в целости¹⁸⁵. Двадцать третье и двадцать четвертое числа посвящены были епископами на пламенные проповеди, в которых они наперерыв терзали Нестория, а 25го Иоанн Антиохийский был у ворот Эфеса