В честь павших при Фермопилах

 

Перевод Вяч. Иванова

 

Светел жребий и подвиг прекрасен

Убиенных перед дверью фермопильской!

Алтарь — их могила; и плач да смолкнет о них, но да будет

Память о славных живою в сердцах! Время

Не изгладит на сей плите письмен святых,

Когда все твердыни падут и мох оденет их следы!

Тут схоронила свой цвет Эллада, любовь свою.

Ты, Леонид, мне свидетель о том, спартанский воин,

Чей не увянет вечный венец.

 

 

Даная и Персей[270]

 

Перевод Вяч. Иванова

 

Крепкозданный ковчег по мятежным валам ветер кидал,

Бушевала пучина.

В темном ковчеге лила, трепеща, Даная слезы.

Сына руками обвив, говорила: «Сын мой, бедный сын!

Сладко ты спишь, младенец невинный,

И не знаешь, что я терплю в медных заклепах

Тесного гроба, в могильной

Мгле беспросветной! Спишь и не слышишь, дитя, во сне,

Как воет ветер, как над нами хлещет влага,

Перекатывая грузными громадами валы, вторя громам;

Ты ж над пурпурной тканью

Милое личико поднял и спишь, не зная страха.

Если б ужас мог ужаснуть тебя,

Нежным ушком внял бы ты шепоту уст родимых.

Спи, дитя! Дитятко, спи! Утихни, море!

Буйный вал, утомись, усни!

И пусть от тебя, о Зевс-отец, придет избавленье нам.

Преклонись! Если ж дерзка мольба,

Ради сына, вышний отец, помилуй мать!»

 

 

КСЕНОФАН[271]

 

 

«Чистый лоснится пол…»[272]

 

Перевод А. Пушкина

 

Чистый лоснится пол; стеклянные чаши блистают;

Все уж увенчаны гости; иной обоняет, зажмурясь,

Ладана сладостный дым; другой открывает амфору,

Запах веселый вина разливая далече; сосуды

Светлой студеной воды, золотистые хлебы, янтарный

Мед и сыр молодой: все готово; весь убран цветами

Жертвенник. Хоры поют. Но в начале трапезы, о други,

Должно творить возлиянья, вещать благовещие речи,

Должно бессмертных молить, да сподобят нас чистой душою

Правду блюсти: ведь оно ж и легче. Теперь мы приступим:

Каждый в меру свою напивайся. Беда не велика

В ночь, возвращаясь домой, на раба опираться; но слава

Гостю, который за чашей беседует мудро и тихо!

 

 

«Что среди смертных позорным слывет и клеймится хулою…»[273]

 

Перевод Ф. Зелинского

 

Что среди смертных позорным слывет и клеймится хулою —

То на богов возвести ваш Гомер с Гесиодом дерзнули:

Красть, и прелюбы творить, и друг друга обманывать хитро.

 

 

«Если быки, или львы, или кони имели бы руки…»

 

Перевод Ф. Петровского

 

Если быки, или львы, или кони имели бы руки,

Или руками могли рисовать и ваять, как и люди,

Боги тогда б у коней с конями схожими были,

А у быков непременно быков бы имели обличье;

Словом, тогда походили бы боги на тех, кто их создал.

 

 

«Черными пишут богов и курносыми все эфиопы…»

 

Перевод Ф. Зелинского

 

Черными пишут богов и курносыми все эфиопы,

Голубоокими их же и русыми пишут фракийцы.

 

 

ПАРРАСИЙ[274]

 

 

«Муж, ревнитель добра…»

 

Перевод Д. Усова

 

Муж, ревнитель добра, Паррасий, эфесянин родом,

Знающий толк в красоте, эту картину писал.

Также родитель его, Эвенор, да будет помянут:

Первый художник страны эллинов им порожден.

 

 

«Пусть не поверят, но все же скажу…»

 

Перевод Д. Усова

 

Пусть не поверят, но все же скажу: пределы искусства,

Явные оку людей, мною достигнуты здесь.

Создан моею рукой, порог неприступный воздвигся.

Но ведь у смертных ничто не избегает хулы.

 

 

На изображение Геракла

 

Перевод Д. Усова

 

Здесь он таким предстоит, каким ночною порою

Множество раз его видел Паррасий во сне.

 

 

ХЕРИЛ[275]

 

 

На гроб Сарданапала[276]

 

Перевод Л. Блуменау

 

Зная, что смертным родился, старайся питать свою душу

Сладостной негой пиров, — после смерти ведь нет нам отрады.

В прах обратился и я, Ниневии великой властитель.

Только с собой и унес я, что выпил и съел и что взято

Мной от любви; вся же роскошь моя и богатство остались;

Мудрости это житейской мое поучение людям.

 

 

ЭВЕН ПАРОССКИЙ[277]

 

 

«Лучшая мера для Вакха…»[278]

 

Перевод Л. Блуменау

 

Лучшая мера для Вакха — без лишку, ни много, ни мало;

Иначе к буйству он нас или к унынью ведет.

Любит он с нимфами смесь, если три их и сам он четвертый;

Больше всего и к любви он расположен тогда.

Будучи ж крепким, он духом своим отвращает эротов

И нагоняет на нас сходный со смертию сон.

 

 

«Если и ненависть нам и любовь причиняют страданья…»

 

Перевод Л. Блуменау

 

Если и ненависть нам и любовь причиняют страданья,

Лучше пусть буду страдать от уязвлений любви.

 

 

«Смелость, с умом сочетаясь…»

 

Перевод Л. Блуменау

 

Смелость, с умом сочетаясь, бывает нам очень полезна;

Но без ума только вред людям приносит она.

 

 

АНТИМАХ[279]

 

 

На статую вооруженной Киприды

 

Перевод Л. Блуменау

 

Чуждая войнам, зачем ты взялась за Ареево дело?

Кто, о Киприда, тебя ложно в доспехи облек?

Сердцу милы твоему лишь эроты да радости ложа,

Любишь кроталов[280]ты треск, воспламеняющий страсть.

Дай же Тритонской богине[281]копье, обагренное кровью,

И с Гименеем опять, богом кудрявым, дружи.

 

 

ИОН ХИОССКИЙ[282]

 

 

Вино

 

Перевод А. Пушкина

 

Злое дитя, старик молодой, властелин добронравный,

Гордость внушающий нам, шумный заступник любви!

 

 

«Юноша! скромно пируй…»

 

Перевод А. Пушкина

 

Юноша! скромно пируй и шумную Вакхову влагу

С трезвой струею воды, с мудрой беседой мешай.

 

 

ИОН ЭФЕССКИЙ[283]

 

 

Эврипиду

 

Перевод Л. Блуменау

 

Спи без тревог в Пиерийской, одетой туманом, долине,

В месте, где вечная ночь кроет тебя, Эврипид!

Знай и зарытый в земле, что твоя непреложная слава

Светлой и вечно живой славе Гомера равна.

 

 

 

Перевод Л. Блуменау

 

Хоть и плачевный удел, Эврипид, тебе выпал и жалко

Кончил ты дни, послужив пищей волчатникам-псам,[284]

Ты, украшенье Афин, соловей сладкозвучный театра,

Соединявший в себе грацию с мудростью муз!

Но схоронен ты в Пеллейской земле[285]и теперь обитаешь,

Жрец пиерид, от своих неподалеку богинь.

 

 

«Охота на льва». Деталь мозаики из Пеллы в Македонии (конец IV в. до н. э.)

 

ПЛАТОН[286]

 

 

Агатону

 

Перевод О. Румера

 

Душу свою на губах я почувствовал, друга целуя:

Бедная, верно, пришла, чтоб перелиться в него.

 

 

«Яблоко это тебе я кидаю…»

 

Перевод О. Румера

 

Яблоко это тебе я кидаю. Поймай, если любишь,

И отведать мне дай сладость твоей красоты.

Если ж, увы, ты ко мне холодна, подыми его: сможешь

Видеть на нем, сколь кратка пышного цвета пора.

 

 

«Яблоко я. Меня бросил тобою плененный…»

 

Перевод О. Румера

 

Яблоко я. Меня бросил тобою плененный, Ксантиппа.

Полно, строптивой не будь! Краток твой век, как и мой.

 

 

Астеру[287]

 

Перевод О. Румера

 

Ты на звезды глядишь, о звезда моя! Быть бы мне небом,

Чтоб мириадами глаз мог я глядеть на тебя.

 

 

 

Перевод О. Румера

 

Ты при жизни горел средь живущих денницей, Астер мой,

Ныне вечерней звездой ты средь усопших горишь.

 

 

Диону Сиракузскому[288]

 

Перевод О. Румера

 

Мойры еще на роду Гекубе[289]и женам троянским

Скорбный напряли удел — слезы горючие лить,

О мой Дион, а тебе, воспевавшему славные битвы,

Боги сулили благих осуществленье надежд;[290]

Ты же лежишь под землей, родимым городом чтимый,

О в мое сердце любовь властно вселивший Дион!

 

 

«Стоило мне лишь однажды назвать Алексея красавцем…»

 

Перевод О. Румера

 

Стоило мне лишь однажды назвать Алексея красавцем,

Как уж прохода ему нет от бесчисленных глаз;

Да, неразумно собакам показывать кость! Не таким ли

Образом я своего Федра навек потерял?

 

 

Эретрийцам, умершим в Персии[291]

 

Перевод О. Румера

 

Родом мы все эретрийцы, с Эвбеи; могилы же наши —

Около Суз[292]. Как далек край наш родимый от нас!

 

 

 

Перевод О. Румера

 

Шумно бурлящие волны Эгейского моря покинув,

Здесь мы навеки легли средь Экбатанских[293]равнин.

Нас не забудь, о Эретрия наша, прощайте, Афины,

Доблестный город-сосед! Милое море, прощай!

 

 

«Золото некто нашел…»[294]

 

Перевод О. Румера

 

Золото некто нашел, обронив при этом веревку;

Тот, кто его потерял, смог себе петлю связать.

 

 

«Золото этот нашел…»

 

Перевод О. Румера

 

Золото этот нашел, а тот потерял его. Первый

Бросил сокровище прочь, с жизнью покончил второй.

 

 

Музы и Киприда

 

Перевод О. Румера

 

Молвила музам Киприда: «О девушки, вы Афродиту

Чтите, не то напущу мигом Эрота на вас!»

Музы в ответ: «Болтовню эту ты сбереги для Арея,

Нам же не страшен, поверь, мальчик крылатый ничуть».

 

 

Пан

 

Перевод Л. Блуменау

 

Тише, источники скал и поросшая лесом вершина!

Разноголосый, молчи, гомон пасущихся стад!

Пан начинает играть на своей сладкозвучной свирели,

Влажной губою скользя по составным тростникам,

И, окружив его роем, спешат легконогие нимфы,

Нимфы деревьев и вод, танец начать хоровой.

 

 

 

Перевод Л. Блуменау

 

Сядь отдохнуть, о прохожий, под этой высокой сосною,

Где набежавший зефир, ветви колебля, шумит, —

И под журчанье потоков моих и под звуки свирели

Скоро на веки твои сладкий опустится сон.

 

 

Эпитафии

 

Перевод О. Румера

 

В этой могиле лежит потерпевший кораблекрушенье,

Рядом же — пахарь; сильней моря и суши Аид.

 

 

 

Перевод О. Румера

 

Море убило меня и бросило на́ берег, только

Плащ постыдилось отнять, что прикрывал наготу.

Но человек нечестивой рукой сорвал его с трупа:

Жалкой корыстью себя в грех непомерный он ввел.

Пусть же он явится в нем в преисподнюю, к трону Миноса,[295] —

Тот не преминет узнать, в чьем нечестивец плаще.

 

 

 

Перевод О. Румера

 

Мимо могилы моей, о счастливый моряк, проплывая,

Знай, что покоится в ней твой незадачливый брат.

 

 

Аристофану[296]

 

Перевод О. Румера

 

Где бы навек поселиться и жить, искали хариты;

Место такое нашлось: Аристофана душа.

 

 

Дар Лаиды

 

Перевод Л. Блуменау

 

Я, Лайда[297], чей смех оглашал горделиво Элладу,

В чьих дверях молодежь вечно теснилась толпой,

Ныне тебе, Афродита, дарю это зеркало: в нем я

Быть вот такой не хочу, прежней же быть не могу.

 

 

Сапфо

 

Перевод О. Румера

 

Девять лишь муз называя, мы Сапфо наносим обиду:

Разве мы в ней не должны музу десятую чтить?

 

 

Пиндару

 

Перевод О. Румера

 

Был этот муж согражданам мил и пришельцам любезен;

Музам он верно служил, Пиндаром звали его.

 

 

Надписи

 

Перевод О. Румера

 

Пять коровок пасутся на этой маленькой яшме;

Словно живые, резцом врезаны в камень они.

Кажется, вот разбредутся… Но нет, золотая ограда

Тесным схватила кольцом крошечный пастбищный луг.

 

 

 

Перевод О. Румера

 

Вакхов сатир вдохновенной рукою изва́ян и ею,

Только ею одной, камню дарована жизнь;

Я же наперсником сделан наяд: вместо алого меда

Я из амфоры своей воду студеную лью.[298]

Ты, приближаясь ко мне, ступай осторожнее, чтобы

Юношу не разбудить, сладким объятого сном.

 

 

 

Перевод О. Румера

 

Я — Диониса служитель, прекраснорогого бога, —

Лью серебристой струей чистую воду наяд;

Мною ко сну убаюкан прилегший для отдыха отрок…

 

 

 

Перевод Н. Краснова

 

Точно не отлит сатир, а уложен ко сну Диодором:

Спит серебро, не буди прикосновеньем его.

 

 

 

Перевод О. Румера

 

Образ служанки наяд, голосистой певуньи затонов,

Скромной лягушки с ее влаголюбивой душой,

В бронзе отлив, преподносит богам возвратившийся путник

В память о том, как он в зной жажду свою утолил.

Он заблудился однажды, но вот из росистой лощины

Голос раздался ее, путь указавший к воде;

Путник, идя неуклонно за песней из уст земноводных,

К многожеланным пришел сладким потока струям.

 

 

На «Афродиту» Праксителя[299]

 

Перевод О. Румера

 

В Книдос однажды пришла по вспенённому морю Киприда,

Чтоб увидать наконец изображенье свое,

И, оглядевшись кругом в огражденном приделе, вскричала:

«Где же Пракситель мою мог подсмотреть наготу?»

Нет, запретного он не видел; резец Афродите

Придал тот образ, каким воспламенен был Арей[300].

 

 

 

Перевод О. Румера

 

Нет, не Праксителем создана ты, не резцом, а такою

В оные дни ты пришла выслушать суд над собой[301].

 

 

«Время всесильно…»

 

Перевод О. Румера

 

Время всесильно: порой изменяют немногие годы

Имя и облик вещей, их естество и судьбу.

 

 

«Горькая выпала мне…»

 

Перевод О. Румера

 

Горькая выпала мне, придорожной орешине, доля:

Быть мишенью для всех мимо бегущих ребят.

Сучья и ветви мои цветущие сломаны градом

Вечно летящих в меня, метко разящих камней.

Дереву быть плодоносным опасно. Себе я на горе

В дерзкой гордыне своей вздумала плод понести.

 

 

«Только в тенистую рощу вошли мы…»

 

Перевод Л. Блуменау

 

Только в тенистую рощу вошли мы, как в ней увидали

Сына Киферы, малютку[302], подобного яблокам алым.

Не было с ним ни колчана, ни лука кривого, доспехи

Под густолиственной чащей ближайших деревьев висели;

Сам же на розах цветущих, окованный негою сонной,

Он, улыбаясь, лежал, а над ним золотистые пчелы

Роем медовым кружились и к сладким губам его льнули.

 

 

ГЕГЕСИПП[303]

 

 

Утонувшему

 

Перевод Л. Блуменау

 

С рыбою вместе в сетях извлекли из воды рыболовы

Полуизъеденный труп жертвы скитаний морских.

И, оскверненной добычи не взяв, они с трупом зарыли

Также и рыб под одной малою грудой песка.

Все твое тело в земле, утонувший! Чего не хватало,

То возместили тела рыб, пожиравших тебя.

 

 

На гроб Тимона[304]

 

Перевод Л. Блуменау

 

Сплошь окружают могилу волчец и колючий терновник, —

Ноги изранишь себе, если приблизишься к ней.

Я обитаю в ней — Тимон, людей ненавистник. Уйди же!

Сколько угодно кляни, жалуйся, — только уйди!

 

 

ЭВЕН АСКАЛОНСКИЙ[305]

 

 

Троя

 

Перевод В. Печерина

 

Путник, ты зришь Илион, гремевший некогда славой,

Некогда гордый венцом башен высоких своих, —

Ныне ж пожрал меня пепел времен; но в песнях Гомера

Все я стою невредим с медным оплотом ворот.

Мне не страшны, для меня не губительны копья ахивян:

Ведь у Эллады детей вечно я буду в устах.

 

 

ДЕМОДОК[306]

 

 

«Вот Демодоково слово: милетяне…»

 

Перевод В. Латышева

 

Вот Демодоково слово: милетяне, право, не глупы,

Но поступают во всем жалким подобно глупцам.

 

 

«Вот Демодоково слово: хиосцы…»

 

Перевод В. Латышева

 

Вот Демодоково слово: хиосцы, — не тот или этот, —

Все, кроме Прокла, дурны; но из Хиоса и Прокл.

 

 

«Все киликийцы — прескверные люди…»

 

Перевод В. Латышева

 

Все киликийцы — прескверные люди; среди киликийцев

Только Кинир лишь хорош; но — киликиец и он!

 

 

«Каппадокийца ужалила злая ехидна и тут же…»

 

Перевод В. Латышева

 

Каппадокийца ужалила злая ехидна и тут же

Мертвой упала сама, крови зловредной испив.

 

 

КРАТЕТ ФИВАНСКИЙ[307]