Дворянсков И. Пытка и иное жестокое или унижающее достоинство обращение с заключенными: методологические аспекты криминализации // Ведомости УИС. – 2004. – № 1. – С. 36-43

Согласно ст. 4 Конвенции против пыток и других жестоких, бесчеловечных или унижающих достоинство видов обращения и наказания[3], каждое государство-участник обязуется установить уголовную ответственность и наказание за подобные деяния в соответствии со своим уголовным законодательством. Однако Уголовный кодекс России, являющейся правопреемницей СССР, присоединившегося к указанной Конвенции 26 июня 1987 года, предусматривает уголовную ответственность за пытку лишь в рамках квалифицированных составов истязания (ч. 2 ст. 117 УК РФ) принуждения к даче показаний (ч. 2 ст. 302 УК РФ), которое может быть осуществлено только на стадии предварительного расследования. Вместе с тем это не отвечает духу и букве указанной Конвенции, в которой большое значение придается проблеме пыток в местах заключения. К сожалению, несмотря на то, что эта проблема весьма характерна для УИС Минюста России, до настоящего времени отечественное законодательство не предусматривает уголовной ответственности за подобные действия должностных лиц, хотя уголовно-правовой запрет под угрозой наказания всегда выступал одним из действенных превентивных средств в отношении наиболее опасных форм девиантного поведения. Отсутствие такого запрета относительно пытки или иных видов жестокого или унижающего достоинство обращения с заключенными в отечественном законодательстве является не только противоречием международным обязательствам России, но и обусловливает рассогласование ее внутренней уголовной и уголовно-исполнительной политики, поскольку в рамках последней была провозглашена приоритетная задача соблюдения и охраны прав и свобод граждан, находящихся в местах заключения…

В соответствии с международными и российскими правовыми актами, каждый обладает правом на личную неприкосновенность. Ни кто не должен подвергаться пыткам или жестоким, бесчеловечным унижающим достоинство человека обращению и наказанию (ст. Всеобщей Декларации прав человека; Конвенция против пыток и других жестоких, бесчеловечных или унижающих достоинство обращения и наказания; ст. Конвенции о защите прав человека и основных свобод[4] и др.).

Также право человека и гражданина закреплено в ч. 2 ст. 21 Конституции Российской Федерации. Его нарушение не может быть оправдано какими-либо исключительными обстоятельствами.

Говоря о пенитенциарной функции как об элементе отправления правосудия, необходимо иметь в виду, что ни исполнение лишения свободы, ни тем более применение меры пресечения в виде заключения под стражу как, несомненно, репрессивно-принудительные меры, не преследуют цель борьбы с преступниками. В первом случае речь идет об обеспечении расследования и судебного разбирательства, во втором – о восстановлении социальной справедливости, исправлении и превенции. Ценность личности заключенного (осужденного) не должна при этом снижаться, поскольку гарантирована Конституцией Российской Федерации…

Отсутствие законодательного определения пытки обусловливает отсутствие единообразия в толковании этого понятия. В данной проблеме следует выделить два аспекта.

Первый состоит в существовании возможности необоснованной критики государства, подрыва его международного авторитета. Отсутствие четких (процессуальных и уголовно-правовых) критериев законности применения определенных оперативных мероприятий в работе подразделений УИС позволяет правозащитникам чрезмерно расширительно применять термин «пытка» и его производные при оценке состояния соблюдения прав человека в условиях как предварительного заключения, так и исполнения наказания. В частности, в оборот уже прочно вошел термин «пыточные условия содержания»[5], под которые подпадают и правомерные действия сотрудников УИС, и объективные недостатки, не обусловленные чьими-либо умышленными деяниями (превышение лимита наполнения, туберкулез и другие заболевания в местах заключения и т. д.). Многие факты, излагаемые в обращениях граждан и организаций, не подтверждаются в ходе проверок, что дает основание предположить, что целью многих подобных обращений могло быть ущемление авторитета органов и учреждений УИС (всей системы правосудия), создание ложного представления о «массовости» нарушений прав человека, их целенаправленном характере…

Второй аспект заключается в необходимости адекватных, основанных на правовых нормах, мер в отношении реальных нарушений прав человека, которые, к сожалению, пока наблюдаются в подразделениях УИС. На наш взгляд, налицо пробел в уголовном праве...

Применение пытки или иных мер негуманного (жестокого, бесчеловечного) отношения нарушает указанные условия легитимности правосудия. В условиях содержания под стражей или реализации лишения свободы условиями легитимности данных функций являются нормативные требования, определяющие порядок и условия осуществления соответствующих действий администрации и сотрудников учреждения, соблюдения прав и свобод заключенных, регламентированных в нормативно-правовых актах, регулирующих эту деятельность. Иными словами, непосредственным объектом применения пытки или осуществления иных видов жестокого, бесчеловечного или унижающего достоинство обращения выступают общественные отношения по обеспечению режима в местах содержания задержанных или осужденных.

В то же время подобные деяния существенно ущемляют права личности, причиняют ей физические или моральные страдания. В данном случае речь должна идти о посягательстве еще на один (дополнительный) непосредственный объект – личность…

В литературе существует точка зрения, что приоритет в двухобъектных преступлениях, характеризующихся посягательством наличность, всегда должен отдаваться последней, так как она занимает высшее место в иерархии социальных ценностей…[6]

Говоря в целом о посягательствах на личность, нужно иметь в виду, что по своей сущности они могут быть весьма разнородными. В специальной литературе выделяются такие понятия, как «физическое», «психическое», «инструментальное», «интеллектуальное», «бытовое», «семейное», «нравственное», «вооруженное», «политическое», «имущественное», «воспитательное» насилие, «насилие-самоцель» и т. д.[7]. Пытка и иные виды жестокого или унижающего достоинство обращения относятся, по нашему мнению, к категории «инструментального» насилия, поскольку используются как средства для достижения каких-либо целей (например, подавления воли, принуждения к тем или иным действиям или к воздержанию от них, в том числе от обжалования действий должностных лиц, осуществления иных своих прав) либо реализации различных антисоциальных мотивов (например, мести, глумления над заключенным и т. д.). Эти противоправные действия противоречат задачам правосудия, а также УИС и других органов, обеспечивающих изоляцию от общества заключенных… Это, по нашему мнению, однозначно предопределяет социальную и юридическую природу деяний, объединяемых в понятиях «пытка», «иное жестокое или унижающее достоинство обращение» и не оставляет сомнений в правильности выбора основного непосредственного объекта, относящегося к системе отношений, сопряженных с отправлением правосудия (общественные отношения по обеспечению режима в местах содержания задержанных или осужденных).

В связи с этим отграничение указанных деяний от непосредственных посягательств на личность должно проводиться по признакам основного объекта, в частности, по наличию или отсутствию отношений по осуществлению судопроизводства или исполнению судебных решений.

Что же касается вреда, причиняемого отдельным индивидам, то он может иметь дополнительный или факультативный характер, либо быть вне причинной связи с наступившим деянием, либо не наступать вообще.

Как уже отмечалось, в случае криминализации рассматриваемых посягательств мы будем иметь дело с так называемыми двухобъектными преступлениями. В таких случаях непосредственные объекты подразделяют на основной и дополнительный, исходя из того, какой из них наиболее тесно связан с видовым (родовым), полнее его конкретизирует. При этом нужно иметь в виду, что если наступившие последствия по своей существенности и наказуемости более опасны, чем совершение соответствующего преступления против правосудия (например, когда в результате действий, предусмотренных ч. 2 ст. 302 УК РФ, причиняется тяжкий вред здоровью или смерть), то требуется квалификация по совокупности с соответствующими статьями УК РФ, предусматривающими ответственность за преступления против личности[8].

Говоря о статусе потерпевшего, нужно подчеркнуть, что речь должна идти только о заключенных: задержанных (в том числе и в административном порядке), обвиняемых, подсудимых, в отношении которых избрана мера пресечения в виде заключения под стражу, а также осужденных, в отношении которых назначено наказание, связанное с лишением свободы, либо сопряженные с ним принудительные меры медицинского характера. Это будет являться одним из критериев отграничения предполагаемого состава преступления от уже регламентированного в уголовном законе принуждения к даче показаний (ст. 302 УК РФ).

В настоящее время назрела необходимость разработки уголовно-правового понятия пытки и иного жестокого или унижающего достоинство обращения. Эти термины уже давно вошли в повседневный оборот и к тому же применяются в международных соглашениях России[9], официальных документах международных организаций[10]. Понятие «пытка» используется и в российском уголовном законодательстве, однако не раскрывается, что создает немалые трудности в правоприменительной практике. Несомненно и то, что проблема предупреждения подобных деяний весьма актуальна. Отсутствие адекватного уголовно-правового механизма противодействия подобным посягательствам (во всем многообразии их проявления) вкупе с их высокой латентностью и сложностью доказуемости порождают не только правовые, но и не менее серьезные гуманитарные проблемы, развращают психологию отдельных сотрудников УИС и иных мест содержания заключенных, превращая насилие, жестокость в повседневную норму поведения.

В связи с этим возникает задача теоретической разработки уголовно-правового понятия пытки и иного бесчеловечного или унижающего достоинство обращения и, соответственно, нормы об ответственности за эти посягательства.

Решение указанной задачи обусловливает постановку следующих ключевых проблем в контексте необходимости выработки уголовно-правового понятия пытки, а также иного жестокого или унижающего достоинство обращения с заключенными:

1) обозначение общих контуров и анализ элементов состава преступления и его признаков, определяющих общественную опасность деяния;

2) установление соответствия этих признаков другим критериям криминализации;

3) отграничение круга деяний, подлежащих криминализации, от правомерных действий сотрудников УИС, связанных с выполнением ими своих полномочий; нарушений прав человека некриминального характера, обусловленных экономическими, организационными и иными обстоятельствами (стесненность в камерах, ограниченный доступ света, свежего воздуха, плохое питание, санитарно-гигиенические условия и т. д.); других (смежных) преступлений, имеющих сходство прежде всего по объективной стороне, в том числе насильственных посягательств со стороны других заключенных;

4) формулировка законодательной конструкции состава преступления.

Дебольский М.Г., Кокурин А.В. Права человека и деятельность психологической службы ФСИН России // Права человека в пенитенциарной практике современной России: Сб. науч. статей и материалов межведомственной науч.-практ. конференции, 26 мая 2005 г. / Под общ. ред. И.М. Волчкова, С.А. Смирнова. – Псков: Псков-Инфопресс», 2006. С. 26-30.

Отечественная психологическая служба уголовно-испол­нительной системы строит концепцию своего развития, опи­раясь на европейские стандарты в области прав человека и международные обязательства Российской Федерации.

Деятельность психологической службы УИС сегодня – это новый этап развития всей пенитенциарной системы России. Впервые не только на ведомственном, но и на государственном уровне закреплено широкое привлечение для решения постав­ленных перед уголовно-исполнительной системой задач специ­алистов по человеческим отношениям – психологов.

На государственном уровне важнейшим этапом на пути к достижению цели создания правовых предпосылок использо­вания психологических знаний в пенитенциарной практике стал Федеральный закон № 161-ФЗ от 8 декабря 2003 года «О приведении уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации и других законодательных актов в соответствие с Федеральным законом «О внесении изменений и дополнений в уголовный кодекс Российской Федерации». В частности, статья 12 уголовно-исполнительного кодекса Российской Федерации дополнена частью 6.1. следующего содержания: «Осужденные имеют право на психологическую помощь, оказываемую сотрудниками психологической службы исправительного учреждения и иными лицами, имеющими право на оказание такой помощи. Участие осужденных в мероприятиях, связанных с оказанием психологической помощи, осуществляется только с их согласия». Ранее в статьях 8, 9, НО УИК лишь отмечалась важность реализации принципа индивидуализации исполнения наказаний, необхо­димость изучения личности осужденных и использования в воспитательной работе психолого-педагогических методов. Детально «Положение о психологической лаборатории УИС» и функциональные обязанности психологов регламентирова­ны ведомственными нормативными актами.

Какие проблемы стоят перед психологической службой отечественной уголовно-исполнительной системы сегодня? Одна из них – повышение авторитета личности психолога и его деятельности. Это зависит не только от профессионализма психолога, но и неукоснительного соблюдения этических норм, общих принципов и правил своего профессионального пове­дения. В содержательном плане они являются для них своего рода «профессиональным этическим кодексом», который от­ражает различные стороны получения, использования и пред­ставления психологической информации в рамках уголовно-исполнительной системы. При этом у практических психоло­гов УИС могут возникать проблемы, связанные, с одной стороны, с просьбой сотрудников определенных служб предо­ставить им сведения о личности конкретных осужденных, а с другой – необходимость сохранять конфиденциальность ин­формации, которая стала им известна в процессе своей про­фессиональной деятельности. Этические требования, предъяв­ляемые к деятельности психолога УИС, регламентированы ведомственным нормативным актом), причем, при их разработ­ке учтены международные этические нормы деятельности пси­хологов[11].

Бывают ситуации, когда этические нормы вступают в противоречие с профессиональными требованиями, регла­ментированными уголовно-исполнительным законодательством. В основном, это касается ситуаций, когда сталкиваются два принципа: безопасности и конфиденциальности (например, при получении психологом информации о готовящемся побе­ге, преступлении). Границы конфиденциальности оговарива­ются с клиентом сразу: «Если речь идет о преступлении, то я должен сообщить эту информацию руководству, так как я – сотрудник уголовно-исполнительной системы. Кроме того, это и в Ваших интересах». Но даже в этой ситуации необхо­димо попытаться убедить осужденного отказаться от своего преступного намерения и самому сообщить эту информацию администрации. По общему правилу, мы должны и обязаны давать некоторым категориям сотрудников (воспитателям, на­чальникам отрядов) информацию, направленную на то, чтобы они могли успешнее устанавливать психологический контакт, оказывать воспитательное воздействие на осужденных. Но это правило не должно распространяться на информацию конфи­денциальную (о переживаниях, интимную и т.п.).

Одним из главных направлений деятельности психоло­гов, связанных с реализацией положений международных правовых актов, является выявление и коррекция психологи­ческих причин нарушения законности персоналом исправи­тельных учреждений.

В соответствии с Федеральным законом № 161 от 08.12. 2003 г. предпринимаются дополнительные меры, способству­ющие гуманизации условий содержания осужденных и реа­лизации международных норм по соблюдению прав человека. Важно осознать, что обязательным элементом гуманизации УИС является оптимизация отношений между персоналом и осужденными.

Руководство ФСИН России также акцентирует внимание сотрудников УИС на необходимость очеловечивания отноше­ний с осужденными. В работе с этой категорией граждан приоритет отдается педагогическим и психологическим мето­дам воздействия, установлению доверительных отношений между персоналом системы и осужденными, решению соци­альных вопросов[12].

Одним из предназначений психологической службы явля­ется развитие психологического потенциала сотрудников и создание благоприятной обстановки в коллективе.

Это достигается посредством реализации таких функций, как профессиональный психологический отбор кандидатов на службу, психологическая подготовка, работа с резервом кад­ров на выдвижение, мониторинг социально-психологическо­го климата в коллективе и его оптимизация, индивидуальное консультирование сотрудников и членов их семей.

И еще одна проблема, которая связана с соблюдением прав человека и развитием нашей службы – это отношение к женщине-психологу в УИС. Традиционно у нас в стране «психолог» – профессия, по преимуществу, женская. Даже с учетом специфики УИС, в процентном отношении психоло­гов-женщин всегда было больше, чем мужчин. Если сравни­вать уровень профессиональной подготовленности, то психо­логи-женщины не только не уступают мужчинам, но чаще превосходят их.

Однако, с учетом того, что основным объектом нашего воздействия являются преступники и 95% из них – мужчи­ны, то возникает проблема личной безопасности. Как след­ствие, наблюдается тенденция ограничить прием на службу специалистов-женщин, создать им относительно безопас­ные условия работы. К сожалению, требование «создать безопасные условия работы для женщин» отдельные руко­водители понимают как задачу ограничить доступ сотруд­ников-женщин в исправительные учреждения. В некото­рых колониях женщин-психологов не только сопровожда­ют при передвижении по «зоне», но и пытаются присут­ствовать при беседе с осужденным. Естественно, что про­фессиональный психолог не может работать в таких усло­виях. Да, есть ситуации (при общении с лицами, отбыва­ющими пожизненное заключение, агрессивными личностя­ми), когда присутствие начальника отряда или сотрудника отдела безопасности вполне оправданно. Но в большинстве ситуаций психолог должен работать самостоятельно, как это осуществляется в пенитенциарных учреждениях всех цивилизованных государств. Поэтому авторы разделяют позицию опытных руководителей территориальных орга­нов УИС, которые так же считают, что если уж мы прини­маем на службу женщин, то должны не только вниматель­но к ним относиться, но и создавать нормальные условия для работы[13]. «Гиперопека» вызывает у женщин-сотрудни­ков лишь неуверенное поведение и провоцирует осужден­ных на инциденты.

Кстати, недавно проведенный опрос начальников терри­ториальных органов показал, что более 80% руководителей считают, что главное, чтобы сотрудник был профессионалом, независимо от того, мужчина он или женщина.

Весь ход развития ФСИН России показывает, что про­блемы, стоящие перед ней в процессе ее приведения в соот­ветствие с европейскими стандартами в области прав челове­ка и международными обязательствами Российской Федера­ции, принятыми при вступлении в Совет Европы, преодоли­мы. Важную роль в этом по-прежнему будет играть психоло­гическая служба УИС.

Иванов Д.А. ОРД и права человека // Права человека в пенитенциарной практике современной России: Сборник научных статей и материалов межведомственной научно-практической конференции, 26 мая 2005 г. / Под общ. ред. И.М. Волчкова, С.А. Смирнова. – Псков: Издательство информационного агентства «Псков-Инфопрес», 2006. С. 84-87.

Гарантом соблюдения прав и свобод человека выступает Конституция Российской Федерации.

Лишь Конституция Российской Федерации, так же как и ряд международно-правовых норм, определяет общие прин­ципы установления возможных ограничений прав и свобод, обязательные для законодателя.

Подобные ограничения могут быть установлены только в Федеральном законе (статья 55, часть 3). Это означает, что нормативные акты иного уровня, включая ведомственные, а тем более неопубликованные или носящие закрытый харак­тер, не могут не только устанавливать каких-либо ограниче­ний прав и свобод, но и регулировать порядок и основания их применения, условия, пределы, сроки и другие существен­ные признаки этих ограничений.

Положения Закона, касающиеся возможных ограничений прав и свобод, должны быть ясны и определенны. Этот принцип, вытекающий из требований статьи 19 Конституции Российской Федерации, неоднократно был выражен в пози­циях Конституционного Суда как необходимое условие недо­пущения произвола при применении закона. Установленные ограничения должны быть четки и понятны любому гражда­нину и должностному лицу. Норма должна не допускать произвольного толкования, ясно устанавливать пределы ог­раничений и степень усмотрения исполнительных органов. В противном случае нарушается принцип верховенства закона (статьи 76, 90, часть 3; 115, часть 3 Конституции Российской Федерации).

Установление ограничений прав и свобод должно быть соразмерно защищаемым Конституцией и законами ценнос­тям правового государства. Эти ограничения должны учиты­вать необходимый баланс интересов человека, общества и государства. В соответствии со статьей 8 Конвенции о защите прав человека и основных свобод, вмешательство государственных органов в осуществление прав граждан на уваже­ние личной и семейной жизни, неприкосновенности жилища, тайны корреспонденции допустимо лишь как «необходимое в демократическом обществе» и только в определенных целях. Часть 3 статьи 55 Конституции Российской Федерации также говорит о том, что «права и свободы человека и гражданина могут быть ограничены Федеральным законом только в той мере, в какой это необходимо в целях защиты основ консти­туционного строя, нравственности, здоровья, прав и закон­ных интересов других лиц, обеспечения обороны и безопас­ности государства».

Из принципа соразмерности вытекает, что ограничения прав и свобод в оперативно-розыскной деятельности могут быть оправданы и допустимы, если они установлены в целях защиты не от любого правонарушения, а лишь от наиболее опасных преступных нарушений Закона, по крайней мере тех, которые требуют предварительного расследования (как это определено в части второй статьи 8 Федерального закона «Об оперативно-розыскной деятельности»). Тогда как статья 84 УИК вменяет ОРД УИС задачу борьбы с нарушениями режима содержания, которые соответственно не являются преступлениями.

Соразмерность и целеобусловленность ограниченного вме­шательства государственных органов в личную жизнь граж­дан при оперативно-розыскной деятельности предполагают также пределы такого вмешательства и по кругу лиц. Всякое вмешательство здесь должно быть строго выборочным, а не общепоисковым. Оно не может носить всеобщий, тотальный характер, подвергая сомнению всякое лицо и подозревая его в причастности к преступлению. Такое вмешательство должно быть достаточно обоснованным как в данных конкретных обстоятельствах, так и в отношении конкретного индивида, при ограничении степени усмотрения должностного лица и при наличии реального вневедомственного, в том числе су­дебного, контроля за обоснованностью этих мер.

Государство в силу статей 2, 17, 45 (часть 1), 55 (часть 2) и других положений Конституции Российской Федерации обязано гарантировать защиту прав и свобод человека игражданина, и не может исходить при этом из предположе­ния добропорядочности исполнительных органов. В равной мере это требование относится и к случаям, когда законода­тель устанавливает допустимые ограничения этих прав. Эти гарантии приобретают особое значение в сфере оперативно-розыскной деятельности как деятельности, предполагающей, как правило, негласный, непроцессуальный характер. Исхо­дя из этого, как ранее неоднократно отмечалось многими специалистами в этой области, необходима кодексация ОРД и введение гласных процессуальных норм данного вида дея­тельности по аналогу отраслей права.

Учитывая, что эта сфера деятельности в той части, кото­рая затрагивает права и интересы отдельных лиц, является вспомогательной, подчиненной задачам пресечения преступ­ности и рассмотрения уголовных дел, процедурные гарантии судебной защиты здесь не могут быть меньшими, чем в уголовном процессе.