Культурно-исторического типа к Славянскому

Данилевский выделяет три различия между романо-германским и славянским культурно-историческими типами: 1) различияэтно­графические, т. е. «те племенные качества, которые выражаются в особенностях психического строя народов»; 2) различиярелигиоз­ные; 3) различия в ходе и условияхисторического воспитания.

В качестве этнографической особенности народов романо-герман-ского типа Данилевский указывает «насильственность» — «чрезмерно развитое чувство индивидуальности», которое позволяет считать, что «личное частное мнение достаточно освящается и утверждается тем, что оно есть нагие мнение», а потому «составляет основу всякого деспотизма» (с. 152). Эта этнографическая особенность определила и религиозное своеобразие романо-германского типа. По мнению Данилевского, католицизм есть не что иное, как «христианское уче­ние, подвергнувшееся искажению под влиянием романо-германского народного характера» (с. 151). Колониальные завоевания, составля­ющие особенность исторического развития романо-германского типа, а также войны, которыми «проповедовались с мечом в руках равен­ство, братство и свобода», также обусловлены «насильственностью» народного характера (с. 156). В отличие от народов романо-герман­ского типа «терпимость составляет отличительный характер русских

^s Необходимо отметить, что панславистская идея была важнейшей частью политической программы тайного Общества соединенных славян — наиболее ра­дикального общества в декабристском движении. Оно имело своей целью «осво­бождение всех славянских племен от самовластия, уничтожение существующей между некоторыми из них национальной ненависти и соединение всех обитаемых чми земель федеративным союзом». В этом смысле К. Н. Леонтьев был прав, кри­тикуя панславистскую идею, так как в планы Общества входило введение «у всех иародов формы демократического представительного правления» (Декабристы. Материалы и документы. 1926. С. 103).

Раздел IX ПОЛИТИЧЕСКИЕ И ПРАВОВЫЕ УЧЕНИЯ ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ ХК в

даже в самые грубые времена». «Глубокую истину» видит Данилев­ский в суждении славянофила К. С. Аксакова о том, что «историю русского народа можно назвать его житием» (с. 157, 159). Терпи­мость, полагает ученый, обусловила отсутствие в историческом раз­витии России революций и колониальных войн.

Анализ исторической ретроспективы отношений России и Евро­пы позволяет Данилевскому выявить в нихосновные закономерно­сти, объясняющие положение России в системе европейских госу­дарств. По мнению Данилевского, Европа видит в России и славянах «вообще нечто ей чуждое, а вместе с тем такое, что не может слу­жить для нее простым материалом, из которого она могла бы извле­кать свои выгоды, как извлекает из Китая, Индии, Африки, — мате­риалом, который можно было бы формировать по образу и подобию своему» (с. 41). Более того, Европа видит в России не только чуждое, но и «враждебное ей начало». С европейской точки зрения Россия представляет собой «гигантски лишний, громадный исторический пле­оназм, трудно преодолимое препятствие к развитию и распростране­нию настоящей общечеловеческой, т. е. европейской, цивилизации». По мнению мыслителя, «глубина племенной антипатии» Европы по отношению к России такова, что ее внешняя политика всегда опреде­лялась и будет определяться стремлением превратить Россию в «пусто­порожнее пространство», где уже не будет «сынов противления, которым обухом приходилось прививать европеизм» (с. 52).

Из этой «враждебности» Европы по отношению к России, пола­гает Данилевский, происходит то «меряние разными мерами и ве­шание разными весами, когда дело идет о России и о других европей­ских государствах» (с. 17). Так, европейское общественное мнение признает за Англией право вести колониальные войны и бороться с сепаратизмом. «Покорение» же Россией Кавказа возбуждает «в Ев­ропе всеобщее негодование», а потому Россия «под страхом клейма гонительницы и угнетательницы свободы» обязана терпеть «рыца­рей свободы», «засевших в неисследимых трущобах Кавказа, пре­пятствующих на целые сотни верст кругом всякой мирной оседлости, в ожидании, пока они не присоединятся к первым врагам, которым вздумается напасть на нее с этой стороны» (с. 31). В глазах просве­щенной Европы, убежден Данилевский, «вешатели, кинжальщики и поджигатели становятся героями, коль скоро их гнусные поступки обращены против России» (с. 40). «Историческим инстинктом» ро-мано-германских народов объясняется, по мнению мыслителя, и то,

что Европа всегда сочувствует «всему, что клонится к ослаблению рус­ского начала по окраинам России» и покровительствует «инородческим элементам» с целью доставить им «привилегированное положение в ущерб русскому» (с. 53). Данилевский же полагает, что «всякая на­родность имеет право на самостоятельное существование в той именно мере, в какой сама его сознает», а потому окраинные народы России не имеют права на политическую самостоятельность, «ибо не имея ее в сознании, они и потребности в ней не чувствуют», хотя, «без сомне­ния, имеют право на ту же степень личной, гражданской и обществен­ной свободы, как господствующая историческая народность» (с. 20-21).

Препятствием для осознания самобытности собственного исто­рического пути, полагает Данилевский, является «главная болезнь русской жизни», обозначаемая им термином «еропейничанье», про­исхождение которой он связывает с деятельностью Петра, поставив­шего «иностранные формы жизни на первое почетное место» и вме­сте с тем наложившего на все русское «печать подлого и низкого». Болезнь «европейничанья» выражается в трех формах: 1) «искаже­ние народного быта и замена форм его — формами чуждыми, иност­ранными»; 2) «заимствование разных иностранных учреждений и пересадка их на русскую почву с мыслью, что хорошее в одном месте должно быть и везде хорошо»; 3) стремление смотреть на явления внутренней и внешней политики сквозь «европейские очки». Эта болезнь привела к расколу русского общества на два слоя — «низ­ший слой остался русским, высший сделался европейским — евро­пейским до неотличимости» (с. 226, 232). Раскол породил не только «подавление чувства народного достоинства», но и недоверие низ­шего слоя к высшему: «Вместо одобрения народной совести, при­знали мы нравственным двигателем наших действий трусливый страх перед приговорами Европы, унизительно-тщеславное удоволь­ствие от ее похвал» (с. 248). Значение этой болезни для русской на­циональной судьбы, по мнению Данилевского, исключительно ве­лико, ибо болезнь эта «в целом препятствует осуществлению великих судеб русского народа, и может, наконец (несмотря на все видимое Государственное могущество), иссушив самобытный родник народ­ного духа, лишить историческую жизнь русского народа внутрен­ней зиждительной силы, а следовательно, сделать бесполезным, из­лишним самое его существование» (с. 253).

Рассматривая увлечение конституционализмом как частное проявление «европейничания», Данилевский полагал, что «русская

Раздел IX ПОЛИТИЧЕСКИЕ И ПРАВОВЫЕ УЧЕНИЯ ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ ХГХ

конституция и русский парламент невозможны как дело серьезное и возможны только как мистификация или комедия».⁶ Полагая, что политические идеалы «не сочиняются, не составляются искусственно а коренятся в этнографической сущности народа», «вырабатываются в бессознательно творческий период их жизни, вместе с языком на­родною поэзией и прочими племенными особенностями»,⁷ мысли­тель противопоставляет европейскому конституционализму русскую модельсамодержавной власти. Самодержавие рассматривается Данилевским как «органическая форма правления», т. е. как такая государственная форма, которая является необходимым выражением сущности народа, его «политического инстинкта», «политической веры».⁸

По мнению Данилевского, единственный для России способ отстоять свое право на самобытное развитие — стать во главе сла­вянской федерации, освободив православные славянские народы от турецкого ига и заняв по праву исторического наследства Констан­тинополь. Только с образованиемполитического союза славянства,убежден мыслитель, в мире установитсяполитическое равновесие.