Политический гладиатор: выход на арену 5 страница

Как же этапировать Деникина в Быхов, как оградить от озверелой солдатской толпы? Сложнейшую задачу возложил на себя исполком Комитета Юго-Западного фронта! Но не спешит ее выполнить. Создается впечатление, что проволочки допускаются специально, чтобы, вопреки принятому решению не сделать этого, а провести военно-полевой суд на месте, вынести смертный приговор, незамедлительно его исполнив.

Керенский дважды посылает телеграммы комиссару Иорданскому с напоминанием о необходимости перевода Деникина и других арестованных мятежников в Быховскую тюрьму:

«… Уверен в благоразумии гарнизона, который может из среды своей выбрать двух представителей для сопровождения».

Митинг всего гарнизона был назначен на 2 часа дня. Он затянулся надолго. Тысячная возбужденная толпа окружила тюрьму, и глухой ропот ее ворвался внутрь здания. Среди офицеров юнкерского батальона 2 житомирской школы прапорщиков, несших в этот день караульную службу, был израненный в боях штабс-капитан Бетлинг, служивший до войны в 17 Архангелогородском пехотном полку, которым командовал Антон Иванович. Бетлинг просил начальство школы заменить своей полуротой команду, назначенную для сопровождения арестованных на вокзал. Все арестанты оделись и вышли в коридор. Ждали. Час, два…

Митинг продолжался. Многочисленные ораторы призывали к немедленному самосуду… Истерически кричал солдат, раненный поручиком Клецандо, и требовал его головы… С крыльца тюрьмы уговаривали толпу помощники комиссара. Говорил и Бетлинг — несколько раз, горячо и страстно. О чем он говорил, Деникин не слышал.

Наконец, бледный, взволнованный Бетлинг пришел к Антону Ивановичу.

— Как прикажете? Толпа дала слово не трогать никого, только потребовала, чтобы до вокзала вас вели пешком. Но ручаться ни за что нельзя.

— Пойдем, — жестко ответил Антон Иванович.

Снял шапку, перекрестился: Господи, благослови!

Толпа неистовствовала. Деникин и с ним шесть человек, окруженные кучкой юнкеров во главе с Бетлингом, шедшим рядом с Антоном Ивановичем с обнаженной шашкой в руке, вошли в тесный коридор среди живого человеческого моря, сдавившего арестантов всех сторон.

Надвигалась ночь. В ее жуткой тьме, прорезываемой иногда лучами прожектора с броневика, двигалась обезумевшая толпа. Она росла и катилась, как горящая лавина. Воздух наполнялся оглушительным ревом, истерическими криками и смрадными ругательствами. Временами их перекрывал громкий тревожный голос Бетлинга:

— Товарищи, слово дали!.. Товарищи, слово дали!..

Юнкера, славные юноши, сдавленные со всех сторон, грудью отстраняли напирающую толпу, сбивавшую их в жидкую цепь. Проходя по лужам, оставшимся от вчерашнего дождя, солдаты набирали полные горсти грязи и ею забрасывали Деникина. Лицо, глаза, уши заволокло зловонной липкой жижицей. Посыпались булыжники. Генерал-квартирмейстеру Орлову сильно разбили лицо; получили удары генералы Эрдели и Деникин, в спину и голову. Оскорбления не прекращались, Толпа все больше распалялась:

— Предатели, падаль, кровопийцы.

Какая-то женщина, с искаженным от злобы лицом, истерично визжала:

— Почему на вокзал? Их нужно повесить в тюрьме.

Как эхо подхватили другие голоса:

—Да, да, в тюрьме, повесить как бешенных псов!

Антон Иванович прошептал Маркову:

— Ну, что, милый профессор, конец?!

— Похоже…

Пройти прямым путем толпа не позволила. Повели кружным, в общем, километров пять, по главным улицам города. Толпа растет. Балконы домов полны любопытными; женщины машут платками. Слышатся сверху веселые гортанные голоса:

— Да здравствует свобода!

Вокзал залит светом. Там ждет новая громадная толпа в несколько тысяч человек. С огромным трудом мятежников провели сквозь нее под взглядом ненавистных взглядов и ругательств. Вагон. Рыдающий в истерике и посылающий толпе бессильные угрозы офицер, сын генерала Эльснера, и тихо успокаивающий его солдат-денщик, отнимающий револьвер; онемевшие от ужаса две женщины — сестра и жена поручика чешских войск Клецандо, вздумавшие проводить его…

Деникин с соратниками ждет. Час, другой… Поезд не пускают — потребовали арестантский вагон. Его на станции не оказалось. Толпа угрожает расправиться с комиссарами. Подали товарный вагон, весь загаженный конским пометом. Мятежники залезают в вагон без помоста. Сотни рук сквозь плотную и стойкую юнкерскую цепь тянутся к ним… Уже десять часов вечера. Толпа загудела еще громче. Два выстрела. Поезд тронулся.

Шум все глуше. Тусклые огни. Прощай, Бердичев!

Да, генералу Деникину повезло. Керенский пролил слезы умиления над самоотверженностью спасителей Деникина и его товарищей. Это снова было игрой великого позера, познавшего на себе, что такое любовь и ненависть революции. Антон Иванович очень образно комментировал такой тактический политический шаг премьера:

«Римский гражданин, Понтий Пилат сквозь тьму времен лукаво улыбался».

Впереди у мятежного генерала Быхов и полная неизвестность…

Штаб польской дивизии, расквартированный в Быхове, взял на себя инициативу встречи. Деникина, Маркова и Орлова по­садили в автомобиль. Двух делегатов комитета возмутила та­кая заботливость. В конце концов, им разрешили ехать на под­ножках. Машины стремительно неслись по дороге и к полуд­ню достигли решеток новой тюрьмы.

Как мы помним, Антон Иванович в письме к невесте писал, что решетки будут не всегда. Угадал!

В Быхове решеток на окнах не было, и комнаты оказались про­стые, но комфортабельные. Общая столовая. Разрешалось сво­бодно ходить по длинному коридору. В саду могли постоянно прогуливаться заключенные, не более двадцати одного человека. Имелись два зала со скамьями и кафедрой, где можно было соби­раться в любое время для дискуссий или конференций. Это зда­ние когда-то принадлежало католической школе, а теперь пре­вратилось в «политическую тюрьму».

Была ли охрана? Конечно, и даже две. Снаружи тюрьмы вдоль садовой ограды стояли солда­ты Георгиевского полка, в определенной мере поддавшегося большевистской пропаганде. Внутри тюрьма охранялась текин­цами. Последние были преданы Корнилову и постоянно угрожа­ли расправиться с георгиевцами, если те осмелятся хотя бы на один враждебный жест по отношению к заключенным. Множе­ство прислуги занималось кухней и хозяйством. Регулярно при­ходил совершать богослужения священник. Визиты родных счи­тались естественными, терпимо относились и к просто знако­мым. Существовал лишь одни запрет: выходить за решетку сада.

Явно не тюремный режим…

Это было обусловлено человеческими симпатиями руководителей Ставки (М.В. Алексеев, Н.Н. Духонин) к мятежникам. В Ставке оперативно отреагировали на замечание председателя ЧСК Шабловского о том, что лишение денежного довольствия арестованных «представляется неправильным». Хотя и нерегулярно, но денежное содержание подследственным выплачивали. О мягкости режима говорит и такой факт. Корнилову после ареста выделили в тюрьме две (!) комнаты, но он занял одну. На вопрос, почему он не занимает вторую, генерал ответил:

— Берегу для товарища Керенского…

Корнилов встретил нового узника Деникина вопросом:

— Не держите ли вы на меня обиду, Антон Иванович, что я втянул Вас в дело, столь Вас компрометирующее?

— Обиды, Лавр Георгиевич? Но наше дело общенацио­нальное и оно исключает какие-либо личные обиды.

Началось «быховское сидение» узников совести…

Особо радостным стал для Антона Ивановича приезд Ксении Васильевны. Невеста генерала очаровала всех арестантов. Деникину все желали счастья в будущей семейной жизни. Но как далеко еще до него …

Ася во время своих визитов приносила рубашки, галстуки, куртки, спрятав их в свою широкую муфту. Солдаты внешней охраны проявили галантность и не обыскивали ее, как им предписывал регламент. Она признавалась потом, что волновалась лишь тогда, когда ей пришлось проносить пистолеты…

Сложившуюся благоприятную ситуацию мой герой использует плодотворно. Продолжая давать показания следствию, производя на юристов впечатление «весьма прямодушного солдата, который не играет в прятки, предпочитает говорить правду в глаза», он много размышляет о свершившемся. Не раскаивается, а вынашивает планы грядущей борьбы. О позиции опального генерала можно судить по записи, сделанной им на память в альбоме одного из «Быховских узников»:

«Бывают исторические моменты, когда оппортунизм — не только слабость, но и преступление».

Характерно, что мужественное поведение Деникина подчеркивал даже премьер Временного правительства Керенский — мастер громкой революционной фразы.

Но поражение оставило в душе горечь и озлобление.

Деникин пытается проанализировать причины неудач корниловского выступления.

К его началу в Петрограде «...царил полный развал». И к чести Деникина, — он нашел первопричину провала авантюры — «...глубину народа корниловское выступление не всколыхнуло».

Это уникальный вывод.

Американский историк Аллан К. Уайдлмен, анализируя причины поражения мятежа генерала Корнилова, утверждает, что захват власти возможен солдатами, а те приняли только революционную власть в лице Временного правительства, поддерживаемого Советами. Поэтому, мол, Корнилов и проиграл.

Думается, видно невооруженным глазом, что генерал Деникин сделал более глубокое обобщение о провале корниловской авантюры…

Что делать дальше? Антон Иванович с товарищами по несчастью ведет долгие разговоры, пытаясь найти ответ на вечный вопрос русской интеллигенции: быть или не быть, продолжать начатое дело или нет? Все единогласно признали необходимым продолжать. Спорили лишь о формах. Родилась идея — уходить на Дон.

Почему на Дон? Там еще было сильно казачество. Но Деникин учитывает начинающееся его расслоение, которое пока сглаживается авторитетом атамана Каледина. Хотя тот, учитывая всю сложность военно-политической обстановки на Дону, не смог в письме Корнилову дать утвердительный ответ о возможности предоставления «быховцам» убежища на Дону.

Не обольщался генерал Деникин и тем, что для организации борьбы на Дон прибыл Алексеев. Его отношения с Корниловым были безнадежно испорчены…

Между тем, идея ухода на Дон все более завладевала, звала к практическим действиям. Она укреплялась под воздействием ряда серьезных обстоятельств. Несмотря на то, что реальность скорой расправы была несколько отодвинута, ее опасность не миновала. В левой прессе нагнеталась антикорниловская истерия, появлялись ложные сведения о побеге. Это вызвало волнения солдат. ЧСК работала планомерно. Правительство под давлением левых проявляло серьезные колебания по вопросу судьбы корниловцев.

В общественных кругах открыто симпатизировали «быховцам».

1 октября 1917 года многолюдное собрание граждан Смоленска, опасаясь, что Корнилов будет предан военно-революционному суду, настаивало на передаче дела мятежников в суд гласный, «гарантирующий право и справедливость, которые никогда и нигде не будут попраны».

Журналист А. Дубовский опубликовал очерк об Антоне Ивановиче, символически озаглавив его «Непонятый». Автор писал, что судьба мятежного генерала поистине трагична: при царском режиме его считали «красным», «ныне его видят черным». Объективно показав лучшие качества героя своего очерка, журналист положительно высказался о корниловском выступлении.

Среди генералитета и офицерства находились люди, открыто и публично выражавшие симпатии Деникину и другим мятежникам. Генерал Рузский в октябре 1917 года публично заявил, что Деникин — честный воин. Он возмутился, что после ареста среди солдат Юго-Западного фронта распространились провокационные листовки, в которых утверждалось, что Деникин хочет отобрать землю и волю.

В ГАРФ хранится уникальный документ — «Письмо неизвестного лица генералу Корнилову (дубликат Керенскому)»29. В нем нашло отражение на уровне обыденного сознания отношение к двум центральным фигурам происшедших событий — Корнилову и Керенскому в форме едкого сатирического стихотворения. Даже самое беглое его прочтение (см. прил.10) не оставит ни гамма сомнений: симпатии автора, скрывшегося под псевдонимом «русский», на стороне генерала Корнилова.

Однако не надо преувеличений: голос в защиту Корнилова буквально тонул в истерических воплях левых кругов. Так что жизнь «Быховских узников совести» находилась под серьезной, вполне реальной угрозой. Но ни Лавр Георгиевич, ни Антон Иванович и их соратники не падают духом. Времяпровождение для них в тюрьме — время мучительных раздумий и вынашивания планов дальнейшей борьбы.

Антон Иванович, находясь под следствием, анализирует материалы печати, информацию из Ставки, внимательно изучает реакцию государственных и общественно-политических кругов на свершившиеся события. Решимость уйти на Дон укреплялась. Но главный катализатор — приход к власти большевиков 7 ноября 1917 года. Он поставил «быховских узников», с юридической точки зрения, в положение неопределенности.

И можно согласиться с Деникиным: «…обвинение в покушении на ниспровержение уже ниспровергнутого строя принимало нелепый характер».

Однако, вместе с генералами Марковым, Романовским, Лукомским он был против мгновенных действий по следующим интересным причинам: ничего не было известно определенно о формировании нового правительства; нельзя было уклониться от ответственности за содеянное; сохранялась законная, признанная Деникиным и другими мятежниками военная власть Верховного Главнокомандующего генерала Н.Н. Духонина.

Невзирая на негативное отношение к победе большевиков, генерал Деникин, как приверженец сильной государственности, видимо, ждет, каковым будет новое правительство, что сделает для армии. Считая свое дело правым, он не боится ответственности, не желает уходить от нее. Свою роль играют военные качества: вера в силу приказа, воинская субординация; признание незыблемости авторитета высшей военной власти. У Деникина по-прежнему жива вера в победу над Германией и боязнь падения фронта, ибо за ним — гибель России.

Видимо, перед Антоном Ивановичем встала дилемма. Продолжение войны в том состоянии, в котором находилась стран и ее армия — гибель России. Падение фронта — тоже гибель России. В разрешении дилеммы определяющую роль играет военный менталитет военного профессионала. Война до победного конца.

Поэтому, узнав, что Корнилов отдал Текинскому полку приказ готовиться к походу, Деникин, заручившись поддержкой других генералов, убедил мятежного Главковерха повременить с выступлением. Военно-техническая подготовка к походу, между тем, продолжалась.

Но вдруг обстоятельства круто изменились. Вначале Петроградский Военно-революционный комитет распорядился доставить Корнилова в Петропавловскую крепость для заключения и предания суду. Затем правительство Ленина отстранило генерала Духонина от должности Главковерха после отказа того вступить с немцами в переговоры о мире.

Дата отъезда определилась сама собой, когда стало известно, что Крыленко направляется в Могилев во главе большеви­стских частей. Духонин признался одному из своих адъютантов:

— Для меня остается лишь два решения: выдать пленников большевикам. Они будут расстреляны, а я спасу свою жизнь. Или подписать свой смертный приговор.

— Но почему не третье решение, почему бы вам не уйти вместе с ними?

— Невозможно. Верховный главнокомандующий не име­ет права покидать свой пост, что бы ни случилось! И, если честно, я не хочу гражданской войны…

Есть сведения, что Духонин надеялся на большевистский суд. Правда, в расстрельном приговоре он не сомневался…

Бедный, наивный генерал! При захвате Ставки отрядом прапорщика Крыленко, этим «главковерхом революции», генерал Духонин был зверски убит без суда и следствия…

— В таком случае, какое вы примете решение?— спросил еще пока живого Главковерха адъютант.

— Подготовьте мне телеграмму. Я отдаю приказ перепра­вить генералов Корнилова, Деникина, Лукомского, Маркова и Романовского на Дон!

19 ноября (2 декабря) к полудню из Могилева прибыл полковник Куссонский. Стоя навытяжку перед генералом Корниловым, он отра­портовал:

— Крыленко в четырех часах от Ставки главнокомандую­щего, которая сдастся без боя. Генерал Духонин отдал мне приказ информировать вас о том, что следует как можно быст­рее покинуть Быхов.

Уже больше не стоял вопрос об отъезде всем вместе в специальном поезде. Корнилов отдал своим текинцам приказ к полуночи быть готовыми к отъезду. Он обещал сам довести их до «земли обетованной». Четыре его спутника должны ехать поездом отдельно друг от друга, с поддельными паспортами, которые были готовы уже две недели. Корнилов благословил всех:

— Да пребудет Господь со всеми нами. До скорой встречи на Дону!

Собственно говоря, в Ставке вопрос об освобождении «быховцев» был фактически предрешен. За сутки до побега мятежников в штаб Юго-Западного фронта телеграфировали о том, что генералы Деникин и Марков освобождаются из-под ареста, и поэтому их денежные аттестаты возвращаются.

Деникин, принявший решение в целях конспирации добираться на Дон самостоятельно, покинул Быховскую тюрьму, когда Текинский полк выдвинулся в поход. Внешней охране объяснили, что генерал освобождается по постановлению ЧСК. На самом деле такого постановления не было

Для Антона Ивановича борьба с революционной демократией в 1917 году завершилась.

И вот он, переодетый, в образе неведомого поляка — «помощника начальника перевязочного отряда Александра Домбровского» — едет в поезде в Ростов. Конец ноября 1917 года…

Состоялось рождение крупной фигуры российской контрреволюции. Это главный итог 1917 года в жизни генерала Деникина.

А между тем, Люцифер продолжает править в Российской преисподней бал. Хотел он 7 ноября объявить антракт, да, видно, передумал…

 

Взорванный ад

И услышал казак,

Ой, ты идешь воевать,

За народную власть

Со своим же народом

И. Тальков

Мерно постукивали колеса битком набитого поезда, уносившего разношерстную публику на юг России. Антон Иванович лежал на третьей, багажной полке, отвернувшись к стенке. Купе было забито пьяной матросней и солдатней. Да, именно матросней и солдатней. Деникину было противно смотреть на обезумевшие лица солдат:

— Неужели это те бойцы, которых я вел в горах Карпат? Вот она, господин Керенский, ваша революция, доигрались!» — мелькали судорожные мысли в воспаленном сознании.

Увы, это были именно те солдаты, но опьяненные вседозволенностью анархии и всеобщего хаоса.

Блевотина войны — октябрьское веселье!

От этого зловонного вина

Как было омерзительно твое похмелье,

О, бедная, о грешная страна.

Так образно охарактеризовала обстановку в стране на третий день после прихода к власти Ленина и его соратников Зинаида Гиппиус.

Деникин почувствовал сильный удар в спину.

— А че этот буржуйчик морды своей не показывает? Может быть, это сам Керенский? А ну, поверни рожу свою! А то я тебя щас в тамбур и в расход, — услышал генерал пьяный голос.

Антон Иванович повернулся. В лицо дыхнули самогонным перегаром.

— Точно, Керенский!

— Кузьма, че ты пристал к человеку. У Керенского бороды нет.

— Да. А ты откедова знаешь?

— Да видел я брехуна этого, приезжал к нам на западный, наступать, гнида, уговаривал.

— А еще кого ты видел?

— Главкома своего, Деникина.

— Это того, кто хотел у крестьян отобрать землю и волю?

— Ага.

— Вот того бы гада я собственноручно пристрелил! Слышь, буржуйчик, а ты кто все-таки будешь?

Антон Иванович, собрав всю волю в кулак, как можно более спокойным голосом отрапортовал:

— Я помощник начальника перевязочного отряда Александр — Домбровский.

Пьяный солдат, как ни странно, был удовлетворен таким ответом. Солдаты потеряли к инциденту интерес. Даже чуть позже пригласили Антона Ивановича на чай.

Два раза на станциях приходили патрули от местной большевистской власти. Проверка документов. Повезло…

Наконец, спасительный Ростов…

В рубашке родился Антон Иванович! Впечатления очевидцев на всех железных дорогах ноября – декабря 1917 года приблизительно одинаковы. Вот что писала мужественная женщина М.АНестерович-Берг30.

«Какое путешествие! Всюду расстрелы, всюду трупы офицеров и простых обывателей, даже женщин, детей. На вокзалах буйствовали революционные комитеты, члены их были пьяны и стреляли в вагон на страх буржуям. Чуть остановка, пьяная озверелая толпа бросалась на поезд, ища офицеров. (Пенза-Оренбург)…По всему пути валялись трупы офицеров (на пути к Воронежу)… Я порядком испугалась, в особенности, когда увидела в окно, прямо перед домом на снегу, трупы офицеров — я с ужасом рассмотрела их, — явно зарубленных шашками (Миллерово)… Поезд тронулся. На этом страшном обратном пути, — какой леденящий сердце ужас! — на наших глазах, на перронах, расстреляли восемь офицеров. Мы видели затем, как вели пятнадцать офицеров, вместе с генералом и его женою, куда-то по железнодорожному полотну. Не прошло и четверти часа, как послышались ружейные залпы. Все перекрестились (Чертково)… В момент отхода поезда к нему быстро направились двое молодых в военной форме. Момент — и два друга лежат на платформе, заколотые штыками. “Убили офицеров” — пронеслось по вагонам (Воронеж). То же на ст. Волноваха и других. Десятки арестованных…Его вывели из вагона в помещение вокзала, разули и, оставив лишь в кальсонах, отвели в комнату, где находилось уже около 20 человек в таком же виде. Оказалось почти все офицеры Они узнали свою судьбу… расстрел, как это было в минувший день с пятьюдесятью арестованными (Кантемировка)».

Что ж, Деникин успешно добравшись до вольного Дона, ступил на тропу гражданской войны…

Гражданская война… Какое страшное сочетание слов. Ведь русский стреляет в русского!

Все рядком лежат —

Не развесть межой.

Поглядеть: солдат.

Где свой, где чужой?

Белый был — красным стал:

Кровь обагрила.

Красным был — белый стал:

Смерть побелила.

Как же тонко гений Марины Цветаевой уловил весь трагизм ситуации!

Но сколько же советских людей воспитывались на «героике гражданской войны»?! Понадобилось более семидесяти лет, чтобы постепенно пришло горькое понимание того, что и поручик Голицын, и Анка-пулеметчица принадлежат истории России.

И в той безумной гражданской войне у не столь уж далеких предков наших, у каждого была своя правда…

Именно ради правды своей и красные, и белые, и зеленые применяли неограниченное насилие. Но оно выпускает на волю бесов, прячущихся где-то в глубинах человеческих душ. Люди становятся рабами этой машины, а потом сами попадают под ее колеса: океан крови, море слез, горы трупов. Тотемные знаки России…

Население нашей страны с осени 1917 по 1922 год уменьшилось почти на 13 миллионов человек. Это означало, что страна лишилась одного из каждых 10-11 своих граждан. Большая часть погибла не от пуль и шашек, а от недоедания и эпидемий. Война дала измученной державе 4,5 миллиона беспризорных.

Трагична судьба «эксплуататорских классов» Да, революция — праздник угнетенных и порабощенных. Но ведь победившая революция — трагедия для побежденных, буржуазии, офицеров, чиновников, огромного числа интеллигенции — этой питательной среды для красного террора.

Сегодня, когда многое становится для нас ясным, нужно объективно показывать все враждовавшие тогда силы: белых, красных, зеленых, «жовтоблакитных». Все они были субъектами истории, участвовали в ее событиях, и надо освещать их деятельность в соответствии с фактами, ролью. Тем более, у нас есть счастливая возможность с высоты ушедшего времени, более широкого, освобожденного от эмоций и страстей, порожденных свежестью событий, взгляда на историю и ее героев, оценить прошлое, настоящее и спрогнозировать будущее.

В огромном массиве исторической литературы, которая сейчас появилась на книжном рынке России, разной по жанру, по научной значимости и объективности, имеется множество подходов к оценке событий и явлений в истории Отечества начала XX века. Бросается в глаза одна укоренившаяся, главным образом, в советской историографии тенденция — делить события 1917 – 1920 годов на различные периоды. При всем многообразии таких классификаций, как правило, революция и гражданская война рассматривается по отдельности. Есть, правда, и исключения из правил. Некоторые современные историки (В.В.Рыбников, В.П. Слободин, В.П. Федюк, С.Н. Полторак, Л.В. Храмков, В.Я.Ефремов, Г.М. Ганчар, А. Ф. Медвецкий, А.И. Репинецкий, Ю.П. Аншаков и др.) убедительно показывают, что революция и гражданская война в России — единое целое. Но надо идти еще дальше.

Думается, имеются определенные основания рассматривать не только революцию и гражданскую войну в России, но и ее участие в первой мировой войне как единое целое.

Есть в истории события, воздействие которых продолжает десятилетиями сказываться на судьбах стран и народов, на всем мировом общественном развитии. К числу таких событий, несомненно, относится война 1914 — 1918 гг. В мире она именуется Великой. У нас в стране о ней говорилось и писалось неоправданно мало, памятников в честь её героев, как правило, не устанавливалось.

За годы советской власти история Первой мировой войны, и это необходимо принципиально подчеркнуть, пребывала в тени Октябрьской революции. У нас до сих пор нет ни одного полноценного обобщающего труда о войне 1914 — 1918 гг. и об участии России в ней, в частности. Хотя по отдельным вопросам создано немало интересного. Академики Е.В. Тарле и В.М. Хвостов, профессора Е.А. Адамов, Ф.И. Нотович. В.Н. Виноградов (Россия), Пьер Ренувен (Франция), Луиджи Альбертини (Италия), Роберт Уильям Ситон-Уотсон (Великобритания) и другие исследователи заложили основы историографии о возникновении, характере и последствиях войны 1914 — 1918 гг., оказав влияние на развитие мировой историографии.

Представляется важным подчеркнуть следующее. Последние исследования о планах России в первой мировой войне вывели ее из когорты инициаторов конфликта по ряду факторов.

После поражения в русско-японской войне и революции 1905 – 1907 гг. самодержавие было больше всего заинтересовано в сохранении существующего положения, чем в коренной перекройке карты мира. Об этом свидетельствуют высказывания тех лет председателя Совета министров В.И. Коковцова (1911 – 1914 гг.), министра иностранных дел России С.Д. Сазонова, других членов высшего руководства страны. В историографии конца XX века доказывается, что захват Константинополя и проливов не был конкретной целью российской политики. Предусматривалось достижение благоприятного и выгодного для России режима проливов, обеспечивавшего ее стратегические интересы по защите протяженного черноморского побережья и способствовавшего развитию торговли.

Россию втянули в Первую мировую войну. Втянули, благодаря недальновидности Николая II и его окружения. Россияне понесли огромные жертвы ради…благополучия союзников по Антанте. И это признают за рубежом. Английский военный историк Л. Гарт писал:

«Россия пожертвовала собой ради союзников, и несправедливо забыть, что союзники являются за это неоплатными должниками России».

Первая мировая война явилась мощнейшим стимулом социального взрыва в нашей Отчизне. Взрыва, который вверг Отечество в эру великих потрясений. И не будет преувеличением сказать: Первая мировая война стала фактически необъявленной войной за передел России.

Поразительно, но как зримо повторяется история. В 90-х годах XX века, шел вяло текущий процесс, в котором участвовали все те же силы, как и в 1914 – 1920 годах. Эти силы жаждали изменить геополитическую обстановку, разделить Россию, сбросить ее с подмостков исторической сцены, перевести во второй, а то и в третий эшелон государств мира.

Слава Богу, не получилось. Сегодня у руля другие капитаны. И хотя корабль с гордым название «Россия» штормит, мощно штормит, но штурвал капитан корабля из рук не выпускает…

Только рано бить в литавры и писать хвалебные оды о величии и победах Державы Российской. Отчизна наша переживает один из самых трудных периодов своей многовековой истории. Да, сегодня свет в конце тоннеля немного виден. А расслабляться, по-моему, еще пока что рановато: ведь за рубежом по-прежнему мечтают, например, поживиться и обогатиться за счет необъятных природных ресурсов России.

Причем, политики и бизнесмены разных мастей продолжают, как и в последнем десятилетии бурного ушедшего в историю двадцатого столетия, фарисействовать о якобы эффективной помощи Запада. Мы, мол, поможем войти России «в цивилизованую семью народов». И тут же, купаясь в двойных стандартах морали, оказывать открытую, по крайней мере, политическую поддержку террористам и бандитам в Чечне.

История учит: в политике нет друзей. Есть только партнеры и союзники, которые непрерывно предают. Никто не искренне не желает видеть Россию сильной и процветающей. Помочь в деле возрождения великой России мы можем только сами себе. Все сейчас зависит только от нашей способности осознать степень опасности, сплотиться, настроиться на длительный и нелегкий труд.

А тогда, не в столь уж далеком (по историческим меркам) 1914 году, Российскую империю, находившуюся в состоянии глубокого экономического, социально-политического, духовного кризиса, втянули в войну, которая, в конечном итоге растянулась на период 1914 – 1920 годов. Россия вела войну, повторим это еще раз, за чужие и чуждые ей интересы, шедшие вразрез с ее национальными интересами. Это же отработанный историей прием: мир стоял на пороге очередного передела мира, и Европа жаждала поживиться и решить свои проблемы за счет России, ее природных ресурсов и достаточно слабо населенной территории. Поэтому вполне логично, что существенной особенностью нашей гражданской войны стала иностранная военная интервенция, в которой приняли участие и Антанта и Четвертной союз.