Правда, Сланского всё-таки казнили. 9 страница

Я процитировал гениальные пушкинские строки не для того, чтобы противопоставить методику научного прогнозирования магическому пророчеству. Здесь они разные. Но в главном своём предназначении сходятся: уважения достоин только свободный и честный взгляд в будущее и беспристрастные суждения о нём. Независимо от того, ниспослано обретённое вами знание свыше, или вы до него «докопались» собственным умом или собственным трудом.

В реальной жизни, к сожалению, следовать этому прогностическому императиву «быть истинным и свободным» очень трудно.

Потребностей в свободном и честном прогнозе, как не было вчера, так нет и сегодня. Хочется, как правило, совершенно не того, что на самом деле происходит и в гораздо больших количествах и размерах, чем это вообще возможно. Особенно, далеки от запросов на реальное предвидение люди, которым волею политических судеб выпала тяжкая доля нашей жизнью управлять. Для того, чтобы быть заинтересованным в научном прогнозе с целью использовать его в конкретной практике управления, им нужно иметь перед собой десять, лучше пятнадцать или двадцать лет перспективы. Реализация прогностических решений, как подтверждает практика, предусматривает именно такие сроки. А «правящие верхи» имеют в своём распоряжении восемь, максимум десять-двенадцать. Во всяком случае, в странах, живущих по так называемым демократическим стандартам, научные прогнозы в жёстко регламентированной по срокам депутатско-министерской, президентско-премьерской деятельности как-то ни к чему.

Одна из самых удивительных загадок состоит в том, что в ключевые моменты жизни не только моей непосредственно, но и страны, – я оказывался в ситуациях, когда передо мной открывалась возможность предотвратить неизбежную беду. Достаточно было ведущим политическим лидерам лишь воспользоваться результатами моих прогностических оценок и рекомендаций. Этого, однако, не произошло. Весной 1991 года к ним не прислушался М.С. Горбачёв, и страна поплатилась за это августовским путчем и распадом СССР, в марте 1996 года, возможностью разрешить на пользу стране затянувшийся кризис пренебрегли Б. Ельцин и Г. Зюганов.[41]

Сначала я предложил Б. Ельцину сценарий сокрушительной победы надо всей оппозицией вкупе.[42] Без такой безоговорочный победы, дискредитирующей всех политических противников, с места ни Б. Ельцину, ни России было не сдвинуться. Ельцин ничего не мог предпринять из-за активного противодействия разношёрстной оппозиции, оппозиция набирала ещё больше политических очков из-за вынужденного бездействия Б. Ельцина. Выход из этого тупика представлялся только один: нужно было создать ситуацию, когда бы оппозиция неожиданно оказалась бы перед перспективой получить в своё распоряжение власть, за которую якобы боролась. На самом же деле в то время в России гораздо комфортнее выглядела сама борьба за власть, чем обладание ею.

Не знаю, чего не хватило Ельцину, смелости или желания, но он предложенным сценарием, гарантировавшим разгром оппозиции, не воспользовался. Пришлось предложить выиграть схватку за президентское кресло Зюганову. За неделю до выборов, назначенных на 12 июня 1996 года я передал ему документы, указывающие на полную дезорганизацию и деморализацию избирательного штаба Б. Ельцина перед вторым туром голосования. Достаточно было эти документы опубликовать, чтобы поражение Б. Ельцина было предрешено. Однако, оба претендента на роль главы государства предпочли безоговорочной победе друг над другом имитацию непримиримой борьбы между собой. И совершенно понятно почему. В случае действительной победы каждый из них оставался бы наедине с тягчайшими неразрешёнными проблемами. В результате на долю страны и её граждан выпали 5 дополнительных лет неурядиц и передряг.

Прогностические рекомендации, выданные Б. Ельцину и Г. Зюганову, были, конечно, разными, хотя обе гарантировали неизбежную победу друг над другом. Но итоги такой победы вряд ли бы благоприятно сказались на политических судьбах соперников. Выиграть от победы по каждому из сценариев либо одного, либо другого претендента на президентском кресле могла только Россия, её граждане. Обеспечить реформаторским преобразованиям хоть какие-то движения, даже не говоря о том, что провальный прогноз, это всё равно лучше, чем цедить воду через сито или толочь её в ступе.

К сожалению, прогностические рекомендации, нацеленные на конструктивное разрешение ситуации, востребованы не были. Россия вступила в новую полосу социально-экономических и идейно-политических передряг.[43]

С тех пор мне и запала в голову шальная мысль начать приводить публичные прогностические сеансы с намерением продемонстрировать людям на конкретных примерах реальные возможности научного предвидения. Общественный запрос на обретение хоть каких-то контуров реально прогнозируемого будущего, пусть хоть самого ближайшего, витал в воздухе. Его предощущением люди просто дышали. В стране только что разразился так называемый дефолт. Правительство С. Киреенко было тут же отправлено в отставку. Попытки вернуть в президентское кресло В. Черномырдина успехом не увенчались. Дело завершилось назначением председателем правительства Евгения Примакова. Люди засыпали и просыпались с одним и тем же вопросом: «Чего ещё ждать? Что день грядущий (или грядущая ночь) нам готовит?»

Надо же было случиться такой оказии, что именно в этот момент к выходу в свет готовился второй сборник прогностических очерков «Глас вопиющего…», в который я ещё мог успеть включить раздел, представлявший собой прогноз-прелюдию на заданную тему: текст прогноза заранее оснащался признаками, что он рождается не только на глазах у людей, но и с их непосредственным участием.

К моменту выхода книги из печати, то есть месяца через три-четыре, можно будет уже подводить итог проделанной прогностической работе. Особое преимущество такого формата публикации заключалось в том, что вниманию читающей аудитории предъявлялся не взятый сам по себе прогноз, а в сопровождении доступных только для книги методических комментариев. Почему, собственно, внимание обращено на тот или иной аспект? В чём перспективный смысл того или иного описываемого события? Каковы особенности причинно-следственных связей между рассматриваемыми событиями, и как эти связи обнаружить? Иными словами: прелюдия так прелюдия. Решались как бы две задачи сразу: раскрытие сути происходящего и демонстрация того, что каждый человек при наличии определённых знаний и умений может получить желаемый прогностический результат самостоятельно и на его основе, если понадобится, принять ответственное решение.

Вот почему мне представляется целесообразным и полезным именно в разделе о прогностическом предназначении воспроизвести аналитическо-прогностический эксперимент, относящийся к моменту назначения на пост премьер-министра Е. Примакова. Вот как он выглядел в сборнике: «Глас вопиющего…»:

«Спешу, однако, заметить, правительство Е. Примакова формировали по принципу подбора наиболее живучих, а вовсе не самых «крутых» профессионалов, как обещали. История с назначением и самоотречением В. Рыжкова и А. Шохина – наиболее характерный в этом отношении пример. Людей приглашали в примаковскую команду вовсе не для того, чтобы дело делать, а чтобы они производили хорошее впечатление. Очередная попытка скрестить ужа и ежа закончится тем, чем и должна закончиться: в результате селекционно-инкубаторского эксперимента мы получим моток уже бывшей в употреблении, ржавой, ни к чему не пригодной колючей проволоки. Давайте честно, Чубайс с Немцовым были гораздо лучшими специалистами, чем А. Шохин с В. Рыжковым. А. Черномырдин на месте премьера, если по деловым качествам судить, да ещё применительно к нынешней ситуации, смотрелся гораздо убедительнее Е. Примакова. Что, будучи человеком порядочным и производящим хорошее впечатление, Евгений Максимович признал сам. Но и на этот раз ситуация разрешилась так, как она всегда разрешалась в России. Сработал императив: «Надо, Женя…»

Конечно, надо. Ведь речь шла не о деле. Оно в России всегда оказывается на последнем месте. Дело всегда может подождать. Надо Родину спасать. В качестве приложения или нагрузки к спасению престижа российской власти. Здесь уж не до деловых или профессиональных качеств. Тут лишь бы день простоять, да ночь продержаться. А там будь, что будет. Даст, Бог, авось да небось какая-нибудь кривая выведет. Поскольку у нынешнего правительства в запасе ничего, кроме умения производить хорошее впечатление и благих намерений, нет, куда авось да небось вывезут, известно заранее. Туда, куда, собственно, и мостят дорогу благими намерениями.

Короче, правительство Е. Примакова, приятное во всех отношениях, обречено. Оно погибло ещё до того, как сформировалось. И не по политическим и экономическим, а по психологическим мотивам. Одна из очень уважаемых социологических служб (называть не стану, ведь социология у нас теперь дело коммерческое, с какой стати делать ей бесплатную рекламу) провела опрос по трём позициям. Первая: есть ли у вас уверенность, что правительство Е. Примакова выведет страну из кризиса? Вторая: доверяете ли вы правительству Е. Примакова? Третья: есть ли у вас надежда, что правительство Е. Примакова успешно справится со своими обязанностями?

Ответы по первым двум позициям были легко предсказуемы. Уверенность – ноль. Доверие – двенадцать процентов. Зато – ура! – надежд аж 59! Вот он эффект формирования правительства по принципу гоголевского сватовства. Впечатление создано, надежды взмыли вверх, как курс американского доллара, то ли в знаменитый «чёрный вторник», то ли в приснопамятный «зелёный четверг».

Можно не сомневаться, судьба правительства Е. Примакова повторит захватывающий полёт рубля. Сначала, на очень короткое время, под влиянием всплеска надежд, его рейтинг будет достаточно высоким, но оно всё равно рухнет. Это будет кошмар пострашнее триллера о Фредди Крюгере.

Предположим на секунду, что правительство Е. Примакова располагает всем необходимым, чтобы вывести страну из кризиса: профессионалами, у каждого из которых семь пядей во лбу; необходимыми ресурсами и полными доверху государственными закромами; крепкими и надёжными частными банками, туго набитыми червонцами чулками рядовых граждан. Сколько при таких условиях понадобится нынешнему правительству времени, чтобы вернуть страну хотя бы к рубежу 17 августа 1998 года, после которого реальное благосостояние людей упало? Кто говорит раза в полтора, кто вдвое-втрое.

Специалисты подсчитали 2-3 года. А ведь мы своим положением на 17 августа были жуть как недовольны. На рельсы выходили, здания Белого дома и губернских администраций пикетировали, акцию протеста на 7 октября уже назначили, отставки президента и правительства во весь голос требовали. На что нам, спрашивается дожидаться, такого 17 августа. Ты нам сейчас долги не только отдай, но и проиндексируй, пенсии выплати, налоги умерь, зарплату не задерживай. И чтоб благосостояние не только не упало, но ещё и возросло.

Иными словами, хорошее впечатление приходит и уходит, а кушать хочется всегда. С этой проблемой правительство Е. Примакова столкнулось с первых шагов, а через два-три месяца народ уже надёжно забудет про свои надежды и будет судить о правительстве по параметрам конкретного улучшения, точнее, ухудшения своего социально-экономического положения. Напомню, мы предположили всего лишь на секунду, для большего заведомо нет оснований, что у нынешнего правительства есть всё, дабы справиться с кризисом. Хотя нет, не справиться, а лишь вернуть положение к состоянию предшествующему дефолту,… на 17 августа. Но ведь фактически у нынешнего правительства ничего из предложенного нет: министры давно известные, весьма ординарные люди, ничем особенным себя не проявившие. Разве что не вызывающие реакции отторжения, как это было с Чубайсом.

Достоинство, конечно, но слабенькое. Казна пуста. Уверенности, что из кризиса удастся выкарабкаться, – ноль. Доверие Е. Примакову – на других членов правительства, полагаю, этот показатель не распространяется, – всего двенадцать процентов. Надежды есть, и даже немалые, но надежды в политике – опора зыбкая, как топкое болото: чуть оступился – и ушёл в трясину с головой.

В нынешней ситуации беру на себя смелость заявить в нашей стране, во всяком случае среди тех, кто берётся ею управлять, судя по тому, что и как они это делают, какие шаги предпринимают, никто толком не понимает, что, на самом деле, происходит. Не чувствуют они под собой не то что страны, а даже собственного кресла. Да это и понятно: и уж, конечно, никто из них не знает, не предполагает, не ведает, что всех нас, и их самих в том числе, ожидает в ближайшие недели и месяцы. Не говоря уже о годах.

Создаётся впечатление, что они никогда не слышали о неотвратимо действующем законе исторического возмездия в соответствии с которым любое событие или явление обязательно проходит пять стадий – случайное, вероятное, тенденция, закономерность, неизбежность. Похоже нашим правителям и в голову не приходит, что развитие событий в стране вступило в колею неизбежности, оставив позади опрометчивые решения, допущенные ошибки, упущенные возможности, попранные закономерности.

Никакими правительствами, даже производящими «хорошее впечатление», дело уже не поправить, назад, к исходным рубежам, страну не вернуть, новым резервом терпения людей не наградить. Предыдущие циклы развития, отмеченные разрушительным предназначением, исчерпали свою исторического функцию и политический ресурс. То, что нужно было разрушить, разрушено. То, что нужно созидать, будут другие. Политика так устроена, что в ней разрушители в созидателей не трансформируются.

Е. Примакову и его команде уже не удастся исправить допущенные до них ошибки, вернуть в казну то, что не ими было разворовано. Им уже не выправить курс, который завёл Россию в тупик.

Жизнь, объективная логика исторического момента требуют уже других решений, чем могут предложить собранные в примаковском правительстве горбачёвские «старослужащие» и гайдаровские «дембеля». Развитие социально-экономических и общественно- политических процессов обрело совершенно иной характер, радикально изменивший суть взаимоотношений «верхов» и «низов».

Допустим, приход к власти Е. Примакова отразил согласие политических элит, которые почувствовали, не могли не почувствовать, что во властной консолидации состоит их единственный шанс продержаться наверху ещё хотя бы чуть-чуть. Но кратковременная передышка для властей вовсе не означает и уж тем более не обеспечивает согласия в обществе. Для того, чтобы такая возможность открылась, вся нынешняя политическая элита, независимо от её окраски, убеждений, симпатий, антипатий, независимо от ежемесячно публикуемых «Независимой газетой» списков ведущих политиков и еженедельно оглашаемых в программе «Итоги» президентских рейтингов, должна уйти с российской политической сцены. Для этого вовсе не нужны революции или политические катаклизмы. Достаточно появления людей, которые понимают объективную логику развития события, которые умеют соотносить с ней свои поступки и действия…

Естественных приемников у Б. Ельцина, а точнее, у его курса теперь уже нет и быть не может. Попытки досужей политической публики приспособить для этой цели Е. Примакова тщетны. Отнюдь не по политическим мотивам. Во-первых, Примаков слишком умён и осторожен, чтобы соблазниться на такую авантюру. А, во-вторых, для подобного рода рискованных игр у него нет необходимых психологических качеств. Примаков прекрасно ориентируется только в предсказуемой среде. Он аналитик, а не карточный шулер, втёмную, во банк играть не станет, блефовать не будет.

А самое главное, к моменту выборов, особенно если они пройдут в намеченные сроки, что в нашей стране совершенно не факт. Е. Примаков утратит свой премьерский лоск, привлекательность властной свежести. На нём уже будут лежать тяжким грузом нерешённые проблемы, неудовлетворённые запросы, обманутые надежды и ожидания. Что дело будет обстоять именно так, никто, наверное, не сомневается. В том числе и сам Е. Примаков…

О соображениях политических приличий я намеренно не упоминаю, полагая, что есть вещи, которые подвергать сомнению не принято даже в фартовой среде. Все, надеюсь, ещё не забыли, что главным условием согласия политических элит по кандидатуре Е. Примакова была априорная предпосылка, что он заведомо в президенты не пойдёт. Таким способом предполагалось, что баланс политических сил будет в ближайшие два года сохранён.

Это, в свою очередь, должно было предоставить возможность самому Е. Примакову не ввязываться в предвыборные свары, употребив все силы на ликвидацию кризиса. Примаков заверил Думу и общественность страны, причём в очень жёсткой, безапелляционной форме, что на президентское кресло не претендовать, что любые предположения на этот он счёт считает для себя неприемлемыми, даже провокационными. Сегодня об этих, по сути дела очень важных эпизодах, стараются забыть.

Как справа, так и слева, более того, со всех сторон раздаются голоса, что Е. Примаков самый реальный, самый желанный, самый подходящий кандидат на высший госпост. Так могут вести себя только политики, которые не уважают ни себя, ни народ, интересы которого призваны олицетворять и защищать. Почему то не хочется верить, что Е. Примаков пополнит своим примером постыдную практику российского политического ханжества, цинизма и лжи. Политика хоть и грязное дело, но не настолько, чтобы вообще исключить участия в ней порядочных людей.

Всё-таки для меня загадка, почему, приняв абсолютно правильное решение, найдя, быть может, единственно возможный выход из политического кризиса, люди в который уже раз наступают на те же самые грабли. Опять вместо того, чтобы заняться делом, начинают примерять шкуру неубитого, во всяком случае пока, кремлёвского медведя… Вспомните пенсионеров, свыше 10 миллионов инвалидов, столько же безработных, а 77 процентов населения живут ниже уровня бедности. И это в самой богатой по запасам минеральных т энергетических ресурсов стране. Неужели больше заняться нечем, кроме как Кремль делить…».

На этом не столько политический, сколько учебно-методический текст прогноза-прелюдии заканчивался, но перед самой сдачей книги в набор в нём появился ещё и постскриптум, такого содержания: «Правительство Е. Примакова, как ему и было предсказано, продержалось едва полгода. Во главе кабинета министров был поставлен С. Степашин. Однако, это персональная перемена объективной логики развития событий ничуть не меняет. Сдвиги к лучшему, хотя они возможны, будут происходить не благодаря, а вопреки деятельности правительства. Ему вообще разумнее всего ничего серьёзного не предпринимать, как собственно, и поступал Е. Примаков. Чем и заслужил постпремьерский высокий рейтинг в российском общественном мнении.

Назначение Е. Примакова была политическим. С жестом в сторону «левых». Назначение С. Степашина также политическое. С жестом в сторону «правых». Ни тот, ни другой не предназначены для повседневного руководства страной и правительством. Все их достоинства, впрочем как и недостатки, выращены в прошлом. В прошлом и остались. Ни тот, ни другой ни в нынешнем, ни в каком-либо ином предполагаемом качестве, себя уже не проявят. Если иметь в виду суть, а не время. Они не знают решений, которые могли бы вывести страну и народ из блуждания по заколдованному кругу. При всём нашем к ним уважении…

24 июня 1999 г.

Утром 9 августа был отправлен в отставку и С. Степашин. Властная чехарда продолжается».

О том, что С. Степашина сменил В. Путин, а главное, в чём был подлинный смысл премьерской рокировки, в книгу уже не попало. Теперь, оглядываясь назад, я абсолютно убеждён, что Б. Ельцин ничего подобного придумать не мог. Не так у него мозги устроены были. Сопоставляя кто кого менял и в какие сроки, невольно приходишь к выводу, что сценарий смены премьерско-президентского караула по сути в обход традиционной процедуры выборов, превращённых практически в референдум по одобрению уже произведённого назначения на должность принадлежит Е. Примакову в соавторстве с коллегами из службы безопасности и военной разведки. Политическая судьба Е. Примакова после прихода В. Путина к власти такую версию не исключает.

Считаю необходимым обратить внимание ещё на одно очевидное достоинство теперешней публикации прогноза-прелюдии о правительстве Е. Примакова. Не научное, конечно, а учебно-методическое. Сегодня, через 12 лет после того, как материал впервые вышел в свет, читателю с позиций накопленных знаний и жизненного опыта легко сравнить, правильно ли были выбраны основные аспекты анализа, убедительно ли разъяснено, почему именно они выбраны, сбылись ли предвидения, и правильно ли автор объяснил, почему именно так должно было случиться. Пожалуй, прогноз-прелюдия о правительстве Е. Примакова – единственный материал в нынешней прогностической практике, в котором концептуальный подход к методическому обеспечению процесса научного прогнозирования воплощён наиболее полно. И, в этом смысле, он гвоздевой материал книги.

В завершение раздела о принципе прогностического предназначения выскажу ещё пару соображений, о которых людям, полагающимся на научное прогнозирование, нужно всегда помнить.

Никогда нельзя исключить возможности, что абсолютно достоверный научный прогноз, почерпнутый из специальной литературы, или который вы сами же честно и непосредственно предъявляете заинтересованной публике, является неопровержимой истиной в последней инстанции.

С течением времени вполне момент обнаружится, что в основе научно отпрогнозированного события, суть которого, быть может, и не изменится, лежат факты и события, обстоятельства, существование которых вы не предполагали, и предполагать не могли.

В контексте сказанного могу раскрыть читателям тайну об одном из крупнейших международных событий, которому в 2012 году исполняется полвека и о котором, казалось бы, всё и всем давным-давно известно. Речь идёт о знаменитом Карибском кризисе, который многие учёные и политики до сих пор рассматривают как возможный сценарий едва не разразившейся ядерной войны между США и Советским Союзом. На эту тему за минувшие 50 лет написано тысячи книг, защищены сотни кандидатских и докторских диссертаций. Но на самом деле никакой войны или ядерной катастрофы на самом деле быть не могло. А если бы и была, то события развивались бы по совершенно иным сценариям, чем полагали и до сих пор полагают авторитетные политики и научные эксперты.

Тот вечер полувековой давности врезался в мою память так прочно, что даже сегодня воспроизвести его вплоть до мельчайших деталей не составляет труда. Этот эпизод я отношу к разряду тех судьбоносных случайностей, которые по жизни не раз ставили меня в ситуации, обраставшие со временем смысл исторических. Было уже часов десять, за окном опустились глубокие сумерки. Отца всё ещё не было. Но беспокойство это не вызывало, он предупредил заранее, у него срочная работа, не исключено, допоздна.

Вдруг резко прозвучал дверной звонок, ровно три раза. Так звонили только свои. Привычку звонить трижды мы захватили с собой при переезде из коммунальной квартиры в отдельную. Ясно, что это был отец, но звонок почему-то насторожил. Я уже потом много лет спустя поймал себя на мысли, что дверные звонки очень чувствительны к настроениям людей. Отец был человек уравновешенный, рассудительный, даже флегматичный. Его звонки всегда были размеренные, с чёткими интервалами. А тут вдруг три звонка чуть не слились в один и прозвучали как-то судорожно.

Я открыл дверь. Отец стоял встревоженный, каким я его до этого никогда не видел. На мой вопрос: «Случилось чего?» – буркнул что-то невнятное и прошёл в кухню, где мама хлопотала по хозяйству.

Заинтригованный необычным поведением отца я стал прислушиваться к разговору. Говорили сначала приглушённо, потом голоса стали обретать то редкое драматургическое звучание, как это бывает у театральных актёров, говорящих вроде друг другу на ухо, а слышно даже на галёрке. Правда, сказанное в гораздо большей степени относилось к матери, а не отцу.

Скорее из её вопросов, чем из отцовских ответов, мне удалось вникнуть в суть разговора, который меня просто потряс, хотя уверен, истинного смысла услышанного я тогда до конца и не осознал.

Отец по службе получил задание от командования провести какую-то сверку документов, связанных с отправкой советских ракет для размещения на Кубе. Мой отец, Гущин Виктор Федотович, в начале 1960-х годов, служил в Центральном управлении ВВС под началом генерала авиации Вершинина, считался очень добросовестным, грамотным, вдумчивым специалистом. До того, как документы попали к отцу, они прошли, как он сам считал, быть может, через десятки рук, но до него никто не обратил внимания на одно катастрофическое обстоятельство: то ли в самих ракетах, то ли в механизмах их запуска, как следовало из документов, отсутствовала малюсенькая, но очень важная деталь, без которой грозное оружие превращалось в груду безопасного и бесполезного металлического хлама.

Моя причастность к разговору оборвалась на самом интересном: родители ушли к себе в комнату, плотно закрыв за собой дверь, чего прежде в нашей семье делать было не принято.

Оба были в замешательстве, оказавшись перед необходимостью решать, как отцу поступить на следующий день. Остаток вечера родители провели в своей комнате, видел по свету в щели под дверью, что они не спали далеко за полночь, да и я глаз не сомкнул. Как отец поступил, не знаю до сих пор, потом несколько дней подряд в доме царила какая-то выжидательная атмосфера, именно выжидательная, которая могла обернуться всем, чем угодно, но абсолютно неведомо чем. С окончанием Карибского кризиса спало напряжение и в нашей семье.

Потом я много раз задавал себе вопрос, как бы я поступил на месте отца? В разные периоды жизни отвечал по-разному. Иногда мне казалось, что обязательно нужно было поутру доложить начальству о выявленной по документам грандиозной исторической оплошности. Потом считал, что делать этого было ни в коем случае нельзя. Делу уже не поможешь, а на себя и на людей беду накличешь. Время, чтобы исправить допущенную катастрофическую ошибку всё равно ушло. Да, и смысла не было. Жизнь как бы сама предоставила шанс сыграть вслепую на условиях, на которые при ясном и трезвом рассудке решиться невозможно. Я лично исход Карибского кризиса приписываю господней воле. Не было в ту пору ни в Советском Союзе, ни в Соединённых Штатах, ни вообще в мире человеческого разума, равного божественной мудрости, чтобы заведомо придумать блеф, равный Карибскому...

Промашку или триумф исторических масштабов, равных третьей мировой войне, не объяснить обычным людским разгильдяйством или гениальностью. Научным прогнозом чему бы он не был предназначен, судьбу не перешибёшь. Она всё равно окажется мудрее и точнее. Напрямую спросить у родителей, как они в тот раз поступили, какие решения приняли я так и не рискнул до самого их ухода из жизни.

Вообще существует статистически зафиксированная закономерность: с наибольшей вероятностью сбываются исключительно пессимистические прогнозы.

Мотивационный потенциал намерения рассказать, как у нас всё будет хорошо и благополучно, очень слабый. Это как в кино: хэппи-энд хорош, когда вы перед этим страхов натерпелись. На фильм, о котором известно, что в нём с первых до последних кадров всё замечательно, вы скорее всего вообще не пойдёте. В нём нет эмоциональной интриги. Точно также подспудно формируется в общественном сознании и запрос на научный прогноз: вы сначала предупредите об угрозах, а уж как распорядиться благополучием мы и сами разберёмся.

Единственно, кто кровно заинтересован в бодрых оптимистических прогнозах – это власть и её аналитическая обслуга. Чисто психологически они работают на упрочение властных политических позиций и личного благополучия. Правда, к будущему, как правило, такие прогнозы практического отношения не имеют. С точки зрения исторической перспективы даже 5-7, а то и 10 лет, ещё не будущее, а всего-навсего завтрашний день. На будущее начинают работать только решения, эффект от которых наступает лет эдак через пятнадцать-двадцать.

Власть обычно так далеко не заглядывает, нужды нет. Ей бы с благоприятными результатами собственной деятельности управиться. Значит, года в три-четыре, ну, пять-семь, в крайнем случае, десять. На большее демократические регламентные сроки пребывания на властном верху распространяются весьма редко. Да и заканчивается это в подавляющем большинстве случаев крайне плачевно.

Должен сказать, что восприятие прогноза общественным сознанием вообще проблема весьма деликатная, особенно если он не совпадает с ожиданиями и надеждами тех, кому непосредственно адресован. Я изначально решил, что пойду навстречу любому пожеланию, если разрешение самой проблемы мне будет представляться интересным. Независимо от того, что это запрос – тех, кто борется за власть или тех, кто выступает против неё. С одним условием, что я буду избавлен от необходимости подгонять свои взгляды, выводы и рекомендации под выгодный заказчику общий знаменатель.

Официальные власти в моей позиции очень быстро разобрались и совершенно благоразумно решили, что в силу моей авторской прыти они проживут без всяких заказов и обращений. Если же в том возникнет нужда, смогут почерпнуть, что требуется, из моих многочисленных публикаций.

Противостоящая властям оппозиция тоже не обнаружила заинтересованности в объективном анализе политических ситуаций. Они тоже, как правило, обременены необходимостью достижения заранее сформулированных целей. Мои же суждения с обязательными ссылками на объективные факты и обстоятельства чаще всего шли в разрез с ними.