Дневник русской женщины 1 страница

АИновш»

' МИНц

 по ыздатШ^ НД

ДНЕВНИК ВЛИЗЛВВТЫ ДЬЯКОНОВОЙ

Литературные этюды

Стихотворения

Статьи

Письма

Издание четвертое, значительно дополненное

Москва

В.М.Саблин

1912

Д 93 Дьяконова Е. Дневник русской женщины. — М.: Захаров, 2004. — 480 с. — (Серия «Биографии и мемуары»).

Небогатая купеческая дочь Елизавета Дьяконова родилась в 1874 году в провинциальной Нерехте Костромской губернии и погибла при непонятных обстоятельствах в горах австрийского Тироля, не дожив до 28-летия. С юных лет вела дневник, который был впервые опубликован в 1905 году, который вот уже сто лет неизменно сравнивают с дневником Марии Баш-кирцевой и который выгодно отличают от дневника Башкир-цевой незаурядность характера, литературная одаренность, а также предельная искренность самоанализа автора.

УДК 882-94
ISBN 5-8159-0398-1                                                             ТБК ЮЗ

© И.В.Захаров, издатель, 2004

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ОДНА ИЗ МНОГИХ

( Ярославль, 1886—1895)

1886 год

Нерехта, 31 мая 1886 года

О, Боже мой! Что за день был сегодня! Этот день для меня важный, потому что я получила хороший аттестат — плод трудов за два года. Мне всего только 11 лет, я посту­пила во второй класс Нерехтской Мариинской женской прогимназии.

Итак, сегодня, в субботу, должна была решиться судь­ба 16 человек! Немногие из этого числа остались, всего пять-шесть. После раздачи наград и аттестатов наступило время расстаться.

Я живо помню, как мы собрались в умывальной и все заплакали. Только учителя и начальница смотрели на это расставанье равнодушно, а некоторые из публики насме­хались над нами. Я была подругой Мани, и, прощаясь, мы так разрыдались, что, кажется, только каменный человек равнодушно смотрел бы на эту картину. Не такие мы де­вочки, чтобы не плакать о подругах, как думают учителя!

Да, много слез было пролито, много было обниманий и целований! «Никогда я тебя не забуду, пиши, ради Бога, чаще», — слышалось сквозь слезы и рыдания Мани. Класс­ные дамы чуть не плакали, глядя на нас. Милые подруги, все мы друг друга любим, но, может быть, никогда не увидимся.

Мама говорит, что меня отдадут учиться в Сиротский дом в Ярославле. Там живет моя бабушка, мне будет хо­рошо.

I

Елизавета Дьяконова. Д невник

1887 год

 

15 августа 1886 года

Долго, очень долго я не говорила с тобой мой ми ленький дневник. Я не могла писать, потому что бояласк чтобы не увидала мама или гувернантка. Если они увидят то будет плохо. Ведь я пишу скверно, будут смеяться Но надо писать. Сегодня мое рождение, с этих пор я буду писать аккуратно, каждый день или каждую неделю.

Мамочка завтра повезет меня в гимназию, я уже все уложила и готова в дорогу. Может быть, я вернусь домой не знаю. Если не вернусь, прощай, милая Нерехта, сестры и мама, дом, сад и река Солоница!

N.B. Как бы не забыть сделать себе для дневника новую тетрадь и очинить карандаш...

12 лет!!!

Ярославль, 18 августа 1886 года

Милый дневник, меня приняли в 4-й класс! Мама рада, а я не знаю — радоваться или нет. Сегодня утром меня привезли сюда, в гимназию. Как скучно без мамы и без бабушки! Сестры, братья далеко. Я не испугалась множе­ства девочек. Напротив, мне стало легче, но все-таки без мамы жить трудно и скучно.

21 сентября 1886 года

Познакомилась с одной воспитанницей, 6-го класса Маней Л. У нее есть большой секрет, который знала толь­ко Маня Б., а сегодня и я узнала, что она любит Маню Д. Милая Маруся, измучили мы ее совсем. На меня сейчас рассердилась, и я убежала сюда писать.

22 октября 1886 года

Опять, опять я долго не писала, милый дневник! Само название «Дневник* происходит от слова ежедневно, а я разве каждый день пишу? Много бы, очень, очень много надо написать сюда, но некогда. Все эти дни были полны сомнений, тревоги за себя и за других и радости, кото­рой, впрочем, было немного... Зачем подруги скрывают от меня все, все? С тобой, мой милый дневник, с одним тобой могу я говорить! И знаю, что хоть от этого мне лег­че. Ты — тайна для всех, даже и для мамы...

Год

Нерехта, 4 января 1887 года

Новый год. Мы его не встречали. Мама за последнее время то довольна, то нет... Скоро мы уезжаем жить из Нерехты в Ярославль... Папа очень болен...

Боже, что я там буду делать? Еще зиму прожить в горо­де — ничего, кроме того, в учебном заведении, но летом, что там делать летом? Я так привыкла к чистому свежему воздуху, а в Ярославле?!

В эти святки вместо того, чтобы веселиться, наблюда­ешь вокруг себя недовольных сестер, братьев, укладку ве­щей и прислугу, вечно занятую. Теперь все чаще и чаще приходится видеть, как пустеют комнаты.

Сейчас ударили три раза в колокол, о. Петр, наш ду­ховник, умер. Вчера еще кого-то хоронили. Господи, что же это? Зачем, зачем все эти покойники, пожар, выезд из родины? Больше всего боюсь: вдруг умрет папа, доктора говорят, что он дольше недели не проживет. Мне его очень жаль, мне страшно, сама не знаю чего... Не знаю, что те­перь делать? Эта укладка вещей, внезапный переезд — все мне кажется смутным сном. Сознаю я одно: не увижу я больше Нерехты, последний раз теперь дома...

10 января 1887 года

Сейчас отсоборовали папу. Не могу передать того чув­ства, которое овладело мною, когда я вошла в его комна­ту. Мне хотелось плакать, но я не могла, что-то сдавило горло. Забывшись, я держала свечу почти над головой, и бабушка меня много раз поправляла.

Как не совестно Наде, она стояла в другой комнате, пока соборовали папу, и все время плакала. Что это за нервы некстати. Уж лучше бы молилась.

Боже мой, зачем ты меня не взял к себе, ведь я такой человек, которого «убыль его никому не больна, память о нем никому не нужна» — невольно пришли на мысль сти­хи Никитина или Некрасова, не знаю.

I

1888 год

Теперь, когда я уезжаю, может быть налГ ^Ш7года рехты, я должна дать себе отчет в том как яТ ^{И3 Не}" дество. Нельзя сказать, что весело а нель.я г ^Р°^{Вела Ро}*-скучно. Весело быть не могло потому что _м„?' ^ЧТОи уезжать и болен был папа. Скучно же не mZS му, что я была рада увидеться с сестрами и

 ^{ШИ РаДЫ М}°^{еМУ ПРИеЗДУ И День} Дв все шло

Но, Боже, что стало потом! Драки, ссоры, слезы все это пришло в действие. Я часто ссорюсь с Валей Ох т эта Валя! Мне кажется, что она похожа на крючок- уко­лоть кого-нибудь язвительным словом, заметить что-ни­будь, потом насмехаться — вот милые привычки моей младшей сестрицы. Что касается моей другой сестры, Нади, то сплетни, пересказы разных городских кумушек состав­ляют ее любимую сферу.

Теперь, когда я заметила все дурные стороны моих се­стер, надобно сказать и о своих. Я страшно вспыльчива, нетерпелива, упряма, и с этими тремя прекрасными ка­чествами мне приходится жить среди таких сестер, кото­рых характеры решительно не походят на мой: они обе не вспыльчивы, обе терпеливы, но... обе упрямы, даже, мо­жет быть, больше меня.

Ну, теперь можно ли сказать, что я прожила здесь ве­село? Ни в каком случае. Все дни, исключая счастливые часы, которые я была с мамой и в дружбе с сестрами и братьями, — были какой-то передрягой, мучительной, бе­столковой.

Прощай, дорогая, милая Нерехта, прощайте, все под­руги, все те места, в которых я проводила счастливейшие минуты моей жизни!..

Год

Ярославль, 2 января 1888 года

Снова начинаю дневник...                                              __

Мне нисколько не скучно дома одной, напротив очень весело. Сейчас только что я кончила игру на роя; ,

и когда играла «Зеленый остров», мне послышались сло­ва: «Жизнь вся еще впереди». Это верно. Я начинаю ду­мать, что всякий самый скучный этюд может что-нибудь говорить...

4 января 1888 года

Сегодня год, как умер о. Петр. Как много изменилось за это время! И я сама стала не та, что прежде, а гораздо хуже. И как не испортиться характеру, если приходится постоянно сердиться то на братьев, то на сестер. Правда, я прежде была лучше, теперь я все возражаю маме. Но... не возражать невозможно, потому что мама противоречит сама себе на каждом шагу.

Мои милые братцы с каждым днем становятся хуже, в особенности Володя, он портит Сашу. Я это вижу, мне страшно за Сашу и... ничего не могу сделать. Да, ничего не могу, потому что мама запретила мне мешаться в дела детей. Но поневоле вмешаешься, когда видишь, что ха­рактеры их с каждым днем хуже. Пусть Володя делает что хочет, мне не так его жаль, как Сашу, это мой любимый брат, и если он будет таков, как Володя, то ему придется плохо.

Не знаю почему, у меня в голове сидит мысль, что Саша рано или поздно с ума сойдет. С тех пор когда я ласкаю и учу Сашу, эта мысль постоянно приходит в го­лову, и так хочется плакать.

Боюсь я, чтобы дневник мой не попался в руки мамы, что тогда будет!..

Ярославль, 5 мая 1888 года

Я начала вести дневник с 11 лет, значит, этому заня­тию уже около двух лет, но проклятая лень мне мешает писать: я вела дневник с такими перерывами, что и сама удивляюсь.

Сегодня мне захотелось вырваться скорей, скорей из нашей квартиры в Нерехту. Я не могла сидеть на месте и бегала до усталости, словно кто толкал меня, из комнаты в комнату.

Вечер выдался хороший, я читаю. Только что кончила «Записки лишнего человека» Тургенева. Последний его

день, 1 апреля, навел меня на мысли о папев^ ~~~" три с половиной месяца прошло после его\_меп™ * ^Г°^{Д И} все еще не верится, что он умер. Я и все мьГне™ ^М"^е никогда «покойный папа», а просто «папа» как б™ всегда с нами. Действительно, когда я думаю о „?°и гляжу на его портрет в гостиной, я чувствую что 21 жив, что он говорит и чувствует, как мы. Папа никогда hJ умрет. Он всегда со мной, точно так же, как и Бог

Сегодня за французским классом случилось происше­ствие: Наталья Францевна наказала апельсин. У Насти У. был апельсин. От скуки она вынула его из кармана. Апель­син, разумеется, пошел по рукам, все начали нюхать его, лизать. Наконец беспорядок был замечен Н.Ф. И после печального признания Насти, что беспорядок причинен апельсином, несчастного вытащили на стол и торжественно накрыли толстой грамматикой. В этом положении апель­син оставался до конца класса.

7 мая 1888 года

Ха, ха, ха, ха! Вот смешное, глупое и печальное при­ключение! Сегодня, ехавши в баню, я и Надя потеряли по калоше! Это происшествие вызвало целую бурю: мама чи­тала нотацию, Александра Николаевна говорила, что толь­ко у Дьяконовых и могут случаться подобного рода вещи.

Перед ужином мы вместе решили, что это проделка нечистой силы. Наказание Божие за нерадение к молитве. Надя говорит, что сегодня не помолилась внимательно и если утром хорошо не помолиться, то непременно слу­чится несчастье. Что если много смеяться, то это не к доб­ру Я с этим вполне согласна.

Я (вот грешница!) уже с Рождества читаю только по три молитвы и решила наказать себя за небрежность: спать на полу. Валя слушала, да и сказала: «Дуры! Рассуждайте о том, как бесенок ваши калоши утащил, а я уйду». *^и Hai решили, что в каждом человек есть бес, который соблазняет человека на все ДУРНое^

Но ведь сегодня я была в бане. Чистая - и вдруг

на грязном полу!                                        „-„пгпчшате. Это

 

11

1888 год

замены. Добрая Саша-горничная сжалилась надо мной: ос­тавила котлетку и предложила мне. Но я испугалась, что­бы мама не увидела и отказалась... Съем завтра, она в шка­фу стоит!..

Спорила с Володей: утверждает, что похож на папу, я говорю — на маму. Мысль о папе мне все чаще приходит в голову. Что, если и я умру? А ведь бес во мне сидит, он меня столкнет прямо в ад! Страшно!

25 мая 1888 года
Вот так дневник! Ведется через два, а то и через 12 дней!

А что, подумаешь, мешало? Мамы боюсь, лень мешает, читать вечером хочется. Вот 7 слов. Коротко и ясно...

Экзамены, экзамены! Страшное слово, а для меня в особенности. Сегодня неверно решила уравнение. Кажет­ся, готова утопиться при одной этой мысли! Господи! Я гадкая, отвратительнейшая из всех в мире, прошу не от­казать в одной помощи: дай из математики 3 с минусом, а из французского 3. Помоги, Боже, хоть на эти два балла! Внуши, Боже, всему Совету перевести меня.

Я не совсем здорова, и, слава Богу, никто за мной не ухаживает. Напротив, все говорят, что я притворяюсь: ну, последнее-то похуже первого, да наплевать на эти нежно­сти телячьи! Дети отвратительны. Узнали, что у меня уши болят, — целый день свистят и ворчат; и то и другое силь­но отзывается на больной голове. Гадкие! Не люблю их. Теперь довольно — голова болит от писанья.

26 мая 1888 года
Вот счастье! Второй раз мамы дома нет, писать можно.

Сегодня днем был доктор. Он прописал мне душ для про­дувания ушей, потом велел употреблять ирригатор для промывания носа. Когда им пользуются, то наполняют специальным составом. Когда начнут воду пускать в нос, то нужно говорить: «А, не, мо, не». Очень это смешно!

Этот доктор, славный человек, нашел меня малокров­ной, только не очень, а румянец объяснил нежностью со­судов кожи. Сказал, что нужно принимать железо и еще что-то такое, но мама не хочет. Я не особенно этим до­вольна, но притворяюсь покорной маме. Доктор узнает

12

Елизавета ДьяконоЙп Днет

малокровие так: посмотрел мне в рот и заметил раска языка и нёба очень бледна, потом — в глаза П °К~ приставил трубочку к шее и послушал. Еще нашел чт°М очень нервна и живо все делаю и скоро все бросаю К Я узнал — для меня неразрешаемая задача...                   ' Довольно о докторе. Завтра отправляюсь в Сиротский дом за билетом: если провалюсь — что тогда делать? явиться домой? Нет, убегу непременно... Как, куда?  й     й

 р            Как, куда? Нуж

но взять денег на всякий случай, хоть рубль. Убегу убегу! Вечный стыд и позор и без этого будет на тебе, так'если и убежишь, хуже позора провала нигде не найдешь.

27 мая 1888 года

Урра-а! Перешла в 6-й класс! Все рады, а я больше всех. В гимназии благодаря ужаснейшей свинье N нашла Катю Е. в отчаянии: она провалилась и, кажется, покушалась на самоубийство, да не удалось. За ней теперь во все глаза смотрят: сидит бледная как смерть и ничего не понимает. У., вероятно, скоро умрет. Она чахоточная и пол... не могу написать: страшно сказать, до чего довело ее зазубрива­ние всевозможных учебников. Теперь она почти ничего не понимает. И Маргариту мне очень жаль: я страшно за пос­ледние дни сошлась с ней, теперь ее исключили, а впере­ди бедность, молодость, отчаяние и печаль, бесполезность близким людям и обществу. Она хочет трудиться. Труд ей не страшен, но ни одна из профессий, доступных женщи­нам, ей не подходит: учительницей — места нет, швеей — шить не умеет, и т.д.

Я вообще вышла сегодня из Сиротского дома с тремя впечатлениями, которые смешались и спутались, точно тысяча: 1) радость, что я 6-я, старшая, 2) жалость и ужас ко всем оставшимся и исключенным, в особенности к Маргарите, 3) желание помочь всем несчастным и страс­тное желание им всех радостей.

19 июня 1888 года

С гувернанткой втроем отправились на бульвар. В саду играла музыка, в павильоне, однако, никто не танцевал. Несколько мамаш, два-три папаши сидели там, детей было не особенно много. Первая пошла танцевать П., за ней вся мелюзга зашевелилась и запрыгала.

 

13

1888 год

Следующая за вальсом полька была прелестна: все ре­бятки захотели попрыгать, явились несколько маленьких мундирчиков, которые говорили тоненькими голосками, — они оживили детей.

Вскоре случился казус. Вдруг подходит к Наде учитель танцев и говорит: «Отчего вы не танцуете?» Надя что-то пробормотала. Он подвел ей своего сына-гимназиста и что-то проговорил. Вдруг я услышала: «Я вашей мамаше ска­жу, что я вам представлял своего сына и вы отказались. Ведь вы умеете, отчего же не танцуете?» — «Нет», — отве­чала Надя чуть слышно, вся пунцовая.

Немного спустя подходит сын учителя к Вале. Та тоже отвечает отказом. «Хороши мои сестрицы», — шепнула я гувернантке, радуясь от души, что меня не видно, и ка­валер не может ко мне подойти. «Буки!» — шепнула мне Ал. Ник.

Детский вечер кончился в 9 часов. Александра Никола­евна была какая-то сумрачная. «Господи, — думала я. — Вот, видно, она теперь думает, как от нас отделаться! Ей нужно к брату-студенту, который сидел в саду, она бро­сила бы нас, она в уме бранит нас».

Наконец я не выдержала: мысль, что Ал. Ник. хочет от­делаться от нас поскорей, перешла уже в полную уверен­ность. Я предложила идти домой...

Мама очень огорчилась, узнавши, что Надя отказала сыну учителя танцев.

25 июня 1888 года

Ура-а! Едем в понедельник в Нерехту! Наконец-то! Даже не верится, правда ли это, что мы уже второй год живем в Ярославле? Мы уехали из Нерехты 23 февраля 1887 го­да, на второй неделе Великого поста, в понедельник, и 16 месяцев уже не видали ее. Господи, вот так счастье!

Мама всячески старается охладить нашу радость, рас­сказывая о холодных приемах родственников, о неудоб­ствах жизни в гостях (тогда как мы едем домой). Но все старания окажутся тщетными: я всегда буду радоваться, если поедем в Нерехту, буду рада всякой новости о ней, буду всегда любить ее. Это маме известно, а между тем она чуть не плачет при мысли о том, что ее милые детки (не я

s=ss

Сегодня мы познакомились с г»                     ^яШ8_?

И Самый  Г"' бЫЛ°

братом Ал. Ник., и гуляли с hhJT^ ^Ник^ае _и нравится: человек оченьумный„Г' ^Он -не ^ заметила и в Александре Николаевне снТ^ЬНЫЙ' ^ЭТо лярном платье, чему я была очень рада "я '" * ^ПартикУ-смешно и стыдно в этом сознаться Y *?' ^Х°^{ТЯ Мне} Денческом мундире. Право, во мне'еТтк 1° °^{Шь в СТ}У" Упрямый: чтобы познакомиться I СН Г^ собрать все присутствие духа, _к том/ того утонченно вежлив, что я чуть было лас, Он все время п^П^ТТ^Г _Sала_л А, Ни, даже заметила: «Как вы вн'имателГ £

Дело подруги Маргариты уладилось: она была у губео наторши и рассказала все свои обстоятельства Губерна торша обещала похлопотать за нее, чтобы ей позволили держать экзамен в наш класс. Она теперь готовится, про­сила меня прийти к ней. Я была так рада...

21 июля 1888 года

На танцы пошли сегодня все вместе. Александра Нико­лаевна восхищается мной, постоянно говорит маме: «Как мило Лиза танцует, как она грациозна». А та не верит: ведь это просто нелепость, Лиза, неуклюжая, быстрая, резкая во всех движениях, и вдруг... фация?! Да еще где? В танцах?! Мне самой смешно. Ведь, кажется, во мне нет ничего хорошего, красивого, грациозного, уж, видно, я такая родилась. Ал. Ник. после танцев меня спросила: «Ну, Лиза, ведь можно увлечься танцами? Как вы теперь думаете?» Я колебалась с ответом: еще никогда не увлекалась ими, но «нет» не шло с языка. «Посмотрю я на вас, как на ал­легри будете танцевать». — «Да разве я буду, — сказала я удивленно, — ведь у меня знакомых нет...» — «Будут, я вам представлю гимназистов и студентов», - решительно ответила она.

 

15

1888 год

«Вот те на», — подумала я. До сих пор я не имела ни малейшего желания познакомиться с кем-нибудь из них, даже со страхом об этом думала, а тут... Ну, да аллегри еще не скоро будет.

Приехала бабушка. Я так обрадовалась, будто бы сама в Нерехту уехала. Привезла огромную корзину смородины, на варку и для еды.

31 июля 1888 года

Бедная Маргарита! Она начинает сомневаться, позво­лят ли ей учителя держать экзамен. А если нет — то она пропала. Мы с ней думали, думали, как уладить дело. Но куда ни кинь — все клин. Она рассказывала мне свою ис­торию. Она незаконнорожденная дочь дворянки, бывшей классной дамы. Та привезла ее шести дней к крестной — так Маргарита называет приемную мать, обещала платить деньги. Поплатила 4—5 месяцев и исчезла. Ни писем, ни денег на воспитание. Так и осталась Маргарита у бедных мещанок. Отдали они ее в сиротский дом на казенное со­держание, думали, поддержка потом будет, и вот — вык­лючают! Куда ей идти со свидетельством 4-го класса и 20 рублями в кармане (это ей выдаст казна)? Мы думали... Я предложила поступить хоть в горничные (как это ни глупо с первого взгляда). «Ой, что это? А крестная-то? Она ведь меня так любит, она не допустит!» — «Вот тебе на! Я ду­мала, что она тебя не любит, ты ведь ей в тягость?!» — вскричала я. «В том-то и дело, что любит, если бы она отказалась от меня, бросила бы на произвол судьбы — лучше бы было, а то ведь жаль», — был ответ. Я рассерди­лась: ничем-то я не могу ей помочь, экая я дура!

Кстати, Маргарите приснился сон: крестная сказала ей: «18 августа почки распустятся, тогда ты и жить не захо­чешь». Странное предсказание! Вдруг оно сбудется?

6 сентября 1888 года

Что за сонное царство! Будни — гимназия, потом обед, чай, уроки и ужин. Й хоть бы сестры чем-нибудь дельным занялись, все глупости. Они хоть вместе, а я все одна.

16

Елизавета Дьяконова. Дневник

1888 год

17

 

U октября 1888 года

Что за жизнь! Ей-ей, нет ладу, Нет в избе покою. Споры, брань, одну досаду Терпим мы с женою.

Эти давнишние стихи можно с небольшими изменени ями вполне применить к нам, то есть по крайней мере ко мне. И правда: в доме нет ладу, ссоры, брань, нотации Просто с ума сойти можно! И все это на меня, несчаст­ную, сыплется беспрестанно, так что я даже не успеваю и вопроса себе задать: «За что? Почему?» Всегда виновата решительно во всем! Не понимаю, наконец, как это вы­ходит, что одна я причина всех зол и бедствий нашего дома. Нет ничего фальшивее, хуже моего теперешнего по­ложения, как в гимназии, так и дома. Но там по крайней мере хоть все знакомые лица, здесь же... Право, точно между посторонними нахожусь. Я, правда, бываю иногда очень виновата перед мамой, бранюсь, когда очень рассержусь детей наказываю, когда шалят, но неужели это такие ужас­ные вещи, что меня не переставая пилят за все это?

Единственная моя отрада (если можно так выразить­ся) — книги. Я читаю и забываю хоть часа на два всю ту цепь споров, ссор, выговоров, наказаний и т.д., которая опутала наш дом и никому из нее не позволяет выйти.

В дневнике я «изливать свои чувства и мысли» не слиш­ком-то себе позволяю: мама может увидеть, да и к чему беспрестанно писать одно и то же? Только сегодня не удер­жусь, напишу все (но я не жалуюсь, Боже меня сохрани от этого!), да ведь не стерпишь наконец.

Сегодня Ал. Ник. вдруг у меня взяла книги на неделю! Читать, и то нельзя! Целую неделю без книг! Как вспом­нишь (стыдно даже писать!), так и хочется разреветься, как пятилетнему ребенку, вырвать у нее книги и убежать. Господи, Боже мой милый! Хоть бы ты прибрал меня поскорее! Ну, что за жизнь это, опротивела она мне до того, что я не знаю, куда деться! Бог законом своим зап­ретил убивать себя. Кабы не грех — сейчас бы в воду или на рельсы. Никого, ничего мне не жаль, хоть бы умереть поскорее! Тогда в доме тише станет, нотаций мама не бу-

дет читать и нервов себе расстраивать, сестры не будут браниться, в доме было бы не житье, а рай. По мне отслу­жили бы панихиды, мне было бы очень весело. (Я читала, когда панихиду поют — душе покойника бывает очень ве­село.) Я увидела бы папу, Бога бы увидела, ангелов, свя­тых... Папу целовала бы так, как при последних днях его жизни, были бы мы вместе.

Вообще если бы я умерла — хорошо бы было! Говорят, что те, кто боится смерти, — умирают, а те, кто не боит­ся, — живут долго. Я вот не боюсь смерти (по-моему, очень глупо бояться того, что рано или поздно совершилось бы), да и умереть хочу, а смерть не приходит. Господи, Госпо­ди! Умереть поскорее!

10 ноября 1888 года

Это решительно невозможно! Позволять себе такую дерзость перед всем классом! Учитель говорит одной из лучших учениц: «Самостоятельно ли написано сочинение?» И при всем классе! «Я увижу, как-то вы напишете во втор­ник классное сочинение». Понимайте, как следует: вы меня обманываете, сочинения пишете не сами, а вот во втор­ник я увижу, насколько вы способны мыслить.

Когда он спросил меня, я сначала готова была закри­чать на весь класс: «Это дерзко, низко с вашей стороны так ко мне относиться!» Но ведь этого сказать нельзя. При­шлось ответить. Господи, унижение какое! Есть ли после этого правда? Я пишу сочинение, думаю, хотя очень мало, но все же думаю, моя работа оказывается одной из самых лучших, — и так оскорбить, насмеяться над ученицей при всем классе...

И это он говорит мне уже в третий раз!.. Мало того что придется писать классное сочинение, как будто на экза­мене, нужно еще оправдывать себя перед ним: вот, мол, я все сама делаю! Никогда, никогда я не была еще унижена так, до последней степени, насколько может быть унижен человек! И ничего нельзя сказать в свою защиту, нельзя даже сказать ему, что такое подозрение в высшей степени низко и подло, что он может говорить это ученицам пло­хим, а не хорошим. Одним словом — нужно подвергать себя насмешкам и замечаниям учителя, сколько ем\ угод-

18

Елизавета Дьяконова . Дневник

1888 год

 

но. И все это благодаря нашей нелепой системе школьн го учения: полнейшее унижение, уничтожение личности и предание ее в руки машин в виде классных дам, и обоа зование — в руки хитрых педантов. О, Господи, какое му­ченье!

12 ноября 1888 года
Ал. Ник. — лучший человек в мире — выходит замуж И

какая я дура: ведь когда мы были на именинах, то жених сидел почти напротив меня, но, видно, у меня такая спо­собность — я не вижу никогда никого из мужчин, если бываю где-нибудь у знакомых.

Надя говорит, что он очень красив. Когда я спросила Ал. Ник., каков у нее жених, она как-то странно ответила-«Он молодой, очень красивый, сходится со мной во всем» Значит, и он — замечательно хороший человек. Похожи они друг на друга очень, как брат с сестрой. Я ото всей души желаю счастья Ал. Ник. в ее новой жизни.

Кроме этого, Ал. Ник. сообщила нам новость, почти такую же радостную: она останется и будет у нас репети­ровать!

Милая моя Александра Николаевна! Сегодня вечером мы даже не читали, а сидели работали и разговаривали — точно прощались с нашей Ал. Ник. Она ведь после обруче­ния будет почти жена, а это так странно кажется.

13 ноября 1888 года
Видела я сегодня Ал. Ник. Я шла в гимназию. Смотрю —

парочка, веселая, молодая, счастливая. «Это она», — по­думала я. Но ведь, может быть, и не она, может быть, и другая барышня идет под руку со студентом. «Это так не­ловко», — вдруг долетело до меня со знакомым произно­шением буквы «л». Сомнения нет — она! Я шла по другому тротуару. Шла, не смея взглянуть на эту счастливую па­рочку, стараясь идти так, чтобы они меня не заметили, и была так счастлива! Так вот она, любовь-то, счастье-то! Я никогда еще не видала любви, такой, как в романе, а теперь вижу. Все это так ново, так странно для меня. Чита­ем в романе: так просто, естественно кажется, а на деле не то. Когда я читала про любовь, я не понимала: как это любят, признаются в любви, делают предложения. Но мне