Отзывы о серии «Сестры по лоскутному одеялу» 20 страница

Мэтью изобразил тяжелый вздох.

– Отлично. Поставь коробку, где он спит, рядом с печкой в мастерской, но если он наступит...

Кэтрин засмеялась.

– Не наступит. Он будет сидеть под скамейкой, пока не вырастет достаточно большим, чтобы лазать по полкам. – Она снова погладила котенка. – Ой, забыла тебе сказать, я вчера получила письмо от Daed, и он ждет, что на Рождество я приеду домой.

– Полагаю, невозможно придумать что-нибудь такое, чтобы я мог появиться у вас на Рождество и при этом люди не догадались бы об истинной причине? – Мэтью давно привык к тому, что рядом с ним по праздникам никого не было, и хотя это было грустно, но одиночество всего на день или на два тоже приятная перемена.

Он дернул Кэтрин за одну из завязок молитвенного капора.

– Думаю, это вполне резонно, поскольку День благодарения ты провела у нас... в доме, где было полно родственников. Ты вернешься сразу после Рождества? Я объявлю выходной.

Ее глаза загорелись.

О-о-о. – Она протянула это слово, давая ему понять, что у нее есть идеи. – Учитывая, сколько снегу навалило в прошлые выходные, если за следующие две с половиной недели снега станет больше, можно покататься на санях.

Испытывая непреодолимое желание поцеловать девушку, Мэтью продолжал играть с завязкой капора.

– Я с удовольствием покатаюсь на санях.

– А может, устроим соревнования?

– Кататься на двух санях, вместо того чтобы ехать в одних? Я не это имел в виду.

Кэтрин погрозила ему пальцем, поддразнивая, но потом выражение ее лица изменилось.

– Недавно приходил епископ.

– Да, он зашел в мастерскую, поговорил со мной и ушел. Хотя задавал меньше вопросов, чем обычно. Может, он решил дать мне передышку?

Кэтрин улыбнулась, поглаживая котенка.

– Скоро ты снова заслужишь его расположение, и тогда я перестану выступать в роли только помощницы. Ya?

– Тебе не нравится роль только помощницы?

Она прислонилась к стене мастерской.

– Не-а, как раз нравится. Немного таинственности и секретов полезно для души.

– Вот как? Должно быть, учение ваших проповедников сильно отличается от нашего.

Выпрямившись, Кэтрин усмехнулась.

– Я лучше пойду.

Мэтью уперся рукой о стену перед ней, не давая ей уйти. Она опустила голову, продолжая гладить котенка.

– Ты знаешь, как я отношусь...

Она не договорила, но он ее понял. Кэтрин ясно объяснила ему все еще до первого свидания. Она считала, что в их отношениях не может быть никаких прикосновений, пока пара не объявит о своем намерении пожениться.

Мэтью приблизился к ней.

– Я знаю.

Она опустила глаза, и он понял, о чем она думает. Когда она подняла голову, ему показалось, что в ее глазах мелькнула искорка приглашения.

– Кэти, я тут подумал... – Мэтью постарался говорить как ни в чем не бывало. – Нет ничего плохого в том, что ты заранее сделаешь мне подарок на Рождество.

Кэтрин поджала губы. Мэтью не сводил с нее глаз, всем своим видом изображая отчаянную мольбу.

– Ты хочешь воспользоваться тем, что мне нравится таинственность и секретность нашего положения, Мэтью Эш?

– Да, пытаюсь воспользоваться.

С очаровательной улыбкой Кэтрин покачала головой и обошла его кругом. Он снова заступил ей дорогу. Поскольку он был убежден, что эта девушка создана для него, все эти встречи без поцелуев давались ему нелегко, но до сегодняшнего дня она не сделала никакого намека, что можно идти дальше. Она остановилась, явно ожидая, что Мэтью даст ей пройти. Он наклонился к ней, и она чуть отступила.

– Я не намерена быть амишской домохозяйкой.

Сердце Мэтью подпрыгнуло.

– Нет? Может, ты хочешь быть амишским мужем?

Она засмеялась.

– Я говорю серьезно.

– Тогда объясни.

– Я не хочу бросать работу, мне хотелось бы продолжать работать рядом с тобой, а не только рожать детей.

– М-мм. – Мэтью кивнул. У него возникло легкое подозрение, что Кэтрин Глик готова к первому в жизни поцелую. – Ты хочешь поставить детские кроватки и манежи в мастерской?

– А в теплую погоду под деревом. Или рядом с огородом во время посадки. И...

Мэтью обернул вокруг пальцев завязки ее капора.

– Твоя потребность в организации и планировании переходит границы спонтанности момента.

– Если тебе нужна домохозяйка, скажи об этом сейчас.
Я не гожусь для этой роли, но твоя Mamm с удовольствием поможет в хозяйстве, и ей это понравится.

– Рад, что ты все уже спланировала, – прошептал Мэтью. – Я не возражаю против твоих планов.

Он пробормотал эти слова и прикоснулся к ее губам своими. Отступив на несколько шагов назад, Кэтрин уперлась спиной в стену, пристально глядя на него. Переполненный чувствами от этого соприкосновения губ, Мэтью глубоко вздохнул.

Она только что говорила с ним о женитьбе, а ведь он еще даже не сделал ей предложения. Он был полностью удовлетворен этим моментом.

Девушка пробежалась пальцами по своим губам, а потом надулась.

– Это и есть тот подарок, о котором ты просил?

Он, в свою очередь, обхватил ее руками.

– Я не хотел жадничать.

– Я могу стерпеть эгоизм – понемногу и время от времени.

– Спасибо, буду знать. – Он снова поцеловал ее, уверенный, что между ними теперь ничто не встанет.

Mamm позвала их обоих, и Кэтрин медленно оторвалась от него.

Мэтью отступил от нее на шаг, заметив, что котенок по- прежнему спит у нее на руках.

Кэтрин улыбнулась ему.

– Мне нравятся тайные свидания.

– Надеюсь, это протянется не слишком долго. Когда пыль разногласий с епископом уляжется, я хочу объявить всем о нас.

Кэтрин с довольным видом расправила плечи.

– Да, мы скажем всем, хорошо.

«Всем» она произнесла с особым ударением, впервые намекая на Элль. И Мэтью не винил ее за это.

Кэтрин передала ему котенка и проскользнула между ним и стеной.

– Но пока, – она жестом попросила его оставаться на месте, – мы порадуемся твоим небольшим полномочиям.

Порадуемся? Он так хотел этого, а теперь она определила границы его решений не только приемлемыми, но и радостными.

– Положи его куда-нибудь в теплое место, сосчитай до сорока и приходи домой, ладно?

Она сделала шаг, но он схватил ее, вернул и снова стал целовать. Она пыталась освободиться и наконец, весело смеясь, бросилась бежать, дважды оглянувшись на него с игривой улыбкой на лице.

Так, значит у Кэтрин, с ее практичным и упорядоченным подходом к жизни, имелась и романтическая сторона. Ему следовало догадаться об этом. Он до сих пор чувствовал на губах вкус поцелуев. Поймав ее взгляд, он подмигнул ей, заново осознавая, что всегда хотел жить на земле своих предков и с женщиной, чьи корни принадлежали людям старой веры, как и у него.

 

Глава 36

 

Ханна отперла дверь своего домика и распахнула ее настежь. Внутри дома Забет стоял декабрьский холод, такой же беспросветный, как и одиночество у нее в душе. На полу лежали полосы лунного света. Не зажигая электричества, Ханна подошла к пианино. Взяла несколько нот. Пианино нуждалось в настройке, но Ханна помнит чудесные песни, которые исполняла Забет, когда Ханна сидела рядом, слушая и наблюдая.

Будучи крещенным членом общины, Забет разорвала все связи с родственниками, чтобы последовать за своей любовью – за музыкой. У Мартина была та же страсть к музыке. Ханна любила музыку, но не столь горячо, как они.

Она подошла к окну и выглянула во двор. Вот здесь, на скамейке, она впервые встретилась с Мартином.

В этом доме у них сложились дружеские отношения, и здесь они влюбились друг в друга.

Если бы он пришел в этот дом...

Но он не придет. Он хочет его продать. Хуже всего то, что она сдалась.

Отношения между ними стали стремительно меняться, когда этот дом перестал быть их пристанищем. Здесь она была самой собой, а он приходил сюда и принимал ее такой, какая она есть.

С потолка свисала одинокая лампочка. Ханна подошла к выключателю и нажала на него, затем выключила и снова включила. Это был первый дом, в котором она познакомилась с электричеством... и свободой. Забет поддерживала каждую ее мечту, она любила и принимала все, что есть в Ханне.

Не снимая пальто, Ханна выключила свет и легла на диван. Всего на одну минутку, а потом ей нужно ехать. Сегодня вторник, ее свободный вечер, и Мартин ждал ее.

Его слова манили и умоляли: «Ну, давай, девушка по те- лефону, сделай выбор в нашу пользу».

Она выбрала. Решение было принято.

Ее будущее принадлежало ему.

В воскресенье, когда дети были уложены в постель, она рассказала Мартину о своей встрече с Полом в тот вечер. До сих пор она вздрагивает при воспоминании о его ярости. Она коротко объяснила ему, зачем собралась в Оулз Перч, сказав, что ей нужно было посоветоваться с Мэри, поскольку доктор Леман сообщил, что Ханна может иметь детей. С его лица исчезло выражение гнева, и тема разговора переменилась. К тому времени, когда она отправилась в коттедж, Мартин согласился сделать вазэктомию.

Лежа на спине, Ханна смотрела в потолок, а по ее щекам катились слезы. Она закрыла глаза.

Зазвонил телефон, и она вздрогнула. Вытащила его из кармана пальто, села.

– Привет.

– Эй, ты где?

Ханна закрыла глаза.

– Я... я, должно быть, уснула.

– Значит, ты в клинике и у кого-то схватки? Я думал, у тебя сегодня выходной.

– Да. Я... я в домике Забет.

Молчание.

Казалось, эта тема в последнее время, как ничто другое, определяла их отношения.

– Я уже выезжаю.

– Уже половина одиннадцатого, ты сидишь там, в то время как я тебя жду. Ты не слышала с десяток звонков за сегодняшний вечер?

– Он зазвонил впервые.

– Тебе пора завести новый телефон.

– Я просто хотела посмотреть на дом, Мартин. Тебе он раньше тоже нравился, помнишь?

– Ты там жила, и поэтому он мне нравился.

Он никогда не поймет, почему она не ценит его попытки привить ей любовь к лучшей жизни. А она никогда не поймет, почему ему не нравится простота единственной лампочки, свисающей с потолка, или ощущение теплой земли под голыми ногами во время работы в огороде.

Он учил ее осваивать мир Englischer. Они смеялись, общались и полюбили друг друга. Он исцелил ее израненное сердце и помог влиться в новую жизнь. И она его любит. Они переживут этот болезненный переход. Он прав, дом нужно продать, а ей надо двигаться дальше.

– Я выезжаю.

Она направилась к машине. По пути к Мартину она едва глядела на дорогу. Когда она приехала к нему, было больше одиннадцати. Неся в руках стопку книг и белье, Ханна бедром закрыла дверцу машины. Потоки ярко-желтого света лись из огромных сводчатых окон главного здания, расцвечивая тонкий слой снега, лежавший во дворе. Мартин стоял в окне второго этажа и глядел вниз, во двор.

Постоянная боль, которая теперь не покидала Ханну, усилилась. Если бы они могли просто поговорить о том, что с ними происходит, может, они нашли бы путь обратно друг к другу.

Но они уже пытались. Оба.

Он сказал ей, что нужно прекратить возвращение к простой жизни. Они продадут домик Забет, но она может оставить себе дежурства, которые предлагал ей доктор Леман.

Мартин сделает вазэктомию, а она может продолжить обучение в медицинской школе.

Он хотел серьезных уступок.

При этом Ханна всегда ощущала на себе взгляд двух пар детских глаз, даже во сне, и ради них она готова была сделать все, что он от нее потребует. Если подумать здраво, компромиссы были вполне разумными. Он просил ее приспособиться к жизни Englischer. Он имел на это право.

Несмотря на то что ее руки были заняты, Ханна умудрилась помахать ему. Мартин медленно поднял руку в ответном приветствии. Отчаянно надеясь на то, что поездка на Гавайи окажется как раз тем, что им так нужно, Ханна направилась в коттедж.

Если бы только она могла перестать думать о Поле, все другие проблемы разрешились бы сами собой. Разрешились бы?

Пытаясь удержать вещи в руках, она с трудом открыла запертую дверь в свой коттедж. Не включая света, вошла в темную комнату и сбросила все на маленький круглый кухонный столик.

Ее сотовый зазвонил, и она стала рыться в карманах пальто в поисках телефона.

– Привет.

– Эй, девушка по телефону. – Голос Мартина был сонным, а может, просто усталым.

– Привет тебе. – Она пыталась не показать внутреннего ощущения пустоты, которое испытывала. – Как прошел день?

– Как обычно. А у тебя?

– Все как всегда, кроме того, что у нас сегодня родились близняшки. Теперь у Фишеров из девяти детей две пары близнецов.

– Полагаю, это здорово. Могу себе представить, как эти родители живут изо дня в день.

Ханна включила свет.

– Их отношение к этому зависит от цели в жизни. – Захватив с собой выстиранную форменную одежду, она прошла в спальню и повесила форму в гардероб, а потом вернулась на кухню.

– Да, пожалуй. Я хотел спросить тебя насчет выпускного вечера в пятницу. Тебе нужны будут плащ и берет[2]?

Увидев на столе под книгами большой конверт, она вытащила его и вскрыла.

– Нет, я буду в медсестринской форме. Я отдавала ее в химчистку, так что она будет выглядеть отлично. Сегодня я уже забрала ее.

Письмо было адресовано на имя Ханны Лоусон, но обратного адреса не было. Должно быть, оно пришло с сегодняшней почтой, Лора принесла его в коттедж и оставила на столе.

Может, это Daed ответил ей на письмо, которое она написала ему. Ее письмо к нему было очень коротким: «Дорогой Daed, я все простила. Люблю тебя, Ханна».

Ей потребовалось несколько часов, чтобы написать эти простые слова, но когда она их написала, каждое слово несло в себе тот смысл, что она вложила в него. Она открыла конверт и вытрясла из него содержимое. На стол упал зеленый листок бумаги и толстый белый конверт. Она перевернула белый конверт и застыла.

На нем рукой Пола было написано ее имя.

– Алло? – позвал ее Мартин.

– Мне... мне нужно кое с чем разобраться. Давай поговорим завтра.

Мартин что-то сказал, но она больнее не слушала и, пожелав ему спокойной ночи, отключила телефон.

Она развернула сначала зеленый лист бумаги и взглянула на подпись.

ОтДоркас?

Вернулась к началу письма и стала читать.

 

Ханна, ты не можешь себе представить, насколько я не хочу писать это письмо. Как бы я хотела, чтобы тебя никогда не было в жизни Пола с тех самых пор, как я узнала о тебе. Как бы я хотела, чтобы Пол испытывал ко мне те чувства, о которых он писал в письме к тебе. Но если любовь никогда не кончается, похоже, корыстный интерес всегда обречен на поражение – и теперь я менее, чем когда-дибо раньше, могу претендовать на какое-то место в его сердце.

Когда ты уехала, Пол не знал, что делать, но потом решил дать тебе время, чтобы ты сама вернулась домой. Когда он колебался в своем решении, я поддерживала его и советовала держаться того же курса. Он ждал тебя. А я не говорила, что ты звонила ему. Он ждал, пока не увидел тебя в Огайо с мужчиной, которого принял за твоего мужа. Но когда ты вернулась, он снова стал думать о тебе. Может, ты действительно двинулась дальше, и я только ухудшаю ситуацию, но, мне кажется, ты должна знать все, и в первую очередь то, что я сделала вам обоим.

Пожалуйста, прости меня.

Доркас.

 

Больше всего Ханне сейчас хотелось прочесть письмо Пола, и она почувствовала новый приступ чувства вины. Его письмо ничего ей не даст, кроме очередной боли. В могильной тишине она снова представила себе Кевина и Лиссу и поняла, что должна сделать. Она сложила письмо Пола вместе с письмом Доркас и сунула оба в большой конверт. Внутри нее все кричало, но она, собрав всю свою волю, направилась к мусорной корзинке. Однако ее пальцы отказывались отпустить его.

Пол писал ей с любовью и более двух лет ждал ее возвращения. Неужели она готова выбросить в мусор искренность, которую он излил на бумаге?

«Боже, помоги мне».

Но Бог молчал. Ханне было трудно выбросить письмо и трудно прочитать его. Слова Пола, произнесенные две недели назад, снова зазвучали в ее мозгу: «Ну, давай же, Ханна. Так ли уж безоблачны твои отношения с Мартином, если...».

Ее желание оттолкнуть Пола было продиктовано не страхом за Мартина. Все дело было в Кевине и Лиссе. Она их не бросит. Она не может их бросить. Их оставил отец, а несколькими месяцами позже уехала мать. Ханна не станет усугублять эту трагедию своим уходом. Кроме того, Мартин вообще не собирался забрать к себе Кевина и Лиссу, если бы она не настояла на этом и не подталкивала бы его. Она не сможет отвернуться от них, чтобы обрести свое место в жизни. Бросив письмо в корзинку, Ханна почувствовала, как в груди все сжалось. Не обращая внимания, она направилась в спальню.

Краем глаза она увидела свое отражение в зеркале, висевшем на двери, всмотрелась в свое лицо. Единственное, чего она хотела в жизни, был Пол Уодделл. Больше ничего. Слезы застилали ей глаза. Не раздеваясь, она выключила свет и заползла в постель.

Доркас своим письмом только усугубила ее страдания. Пытаясь заставить себя уснуть, Ханна закрыла глаза. Время шло, а ее желание прочитать письмо только усиливалось. Да, его письмо не принесет ничего, кроме новых страданий, но она хочет прочесть его и испытать все до конца. Испытывая отвращение к себе, она спустила ноги с кровати и села.

Она могла бы разорвать письмо или сжечь, но поняла, что тогда ее желание превратится в сожаление, от которого она никогда не избавится. Она тяжело сглотнула. Просто нелепо.

Невозможно сделать вид, что этого письма не существует. Даже если оно пролежит в мусорной корзинке тысячу лет, она все равно будет знать, что Пол написал его и что он ждал ее.

Может, их отношения разрушились, в первую очередь, из-за ее страха перед действительностью?

Она боялась того, что Пол подумает о ней, когда узнает об изнасиловании, а позже – о беременности, поэтому она попыталась скрыть и то, и другое. Она боялась увидеть, что он полюбит другую и у них будут дети, поэтому бежала. Она боялась своей уязвимости перед ним, боялась, что он останется с ней из жалости, поэтому не дала ему никаких шансов. Она боялась, что если у них все получится, Пол разорвет отношения со своей семьей и это навсегда испортит ему жизнь.

В комнате было темно, и Ханне хотелось, чтобы скорее появились первые солнечные лучи, но до рассвета оставалось еще два часа. Устав от диктата страха над своей жизнью, она прошла на кухню, включила свет и подошла к мусорной корзинке. Вытащила из нее конверт. Заметила, что он мокрый от брошенного туда использованного кофейного фильтра. Вытащила белый конверт из большого. Он тоже был слегка влажным, и на нем проступало пятно от мокрых кофейных остатков. Доркас более трех лет хранила его в целости и сохранности, а Ханна уже успела посадить пятно.

Чувствуя, что портит все, к чему прикасается, она села, вытащила письмо и стала его читать.

 

Дорогая Ханна.

Я слишком долго ждал, чтобы поделиться с тобой своими истинными чувствами. Мое сердце переполнено твоим согласием стать моей женой. Сегодня в моей семье вечеринка, и я пока только мечтаю о том, чтобы ты сидела рядом со мной. Я так хочу, чтобы ты делилась со мной своей любовью и смехом, и я предвкушаю многие встречи с друзьями и родными, на которых мы будем сидеть вместе, как муж и жена.

Я знаю, тебя беспокоит твоя семья и наше будущее, но я уверен, мы выдержим борьбу и преодолеем все и всех, что попытается разделить нас. Я сделаю все возможное, чтобы мы были вместе.

В тебе столько удивительных, уникальных качеств, мое Львиное Сердце. Я знаю, ты не замечаешь их и не хочешь, чтобы я говорил о них, но я понял это в первый же день, когда увидел тебя в доме у бабушки, помогающей кормить рабочих. Одна мысль о тебе навевает вихрь воспоминаний о том, кто ты и кто мы вместе. Я не хочу, чтобы ты похоронила свои дарования и таланты и чтобы была всего лишь моей помощницей. Я мечтаю о том, чтобы мы поставили себе цель стать теми, кем призвал нас быть Бог. Не думаю, что Он так щедро одарил тебя талантами, чтобы они остались невостребованными или похороненными, в то время как ты будешь выполнять роль добросовестной жены.

Мы не знаем, что приготовила для нас жизнь, и я не знаю, кем мы с тобой станем, кроме одного: я хочу только тебя, мое Львиное Сердце, куда бы это желание ни привело нас.

 

Не в состоянии читать дальше из-за слез, Ханна опустила письмо и сложила его.

Не нужно было его читать. Осознание того, что Пол ждал ее и что он по-прежнему ее любит, – слишком тяжкое бремя.

Теперь она будет слышать его голос внутри себя до конца своей жизни.

Ханна так старалась забыть его по причинам, которые теперь казались бессмысленными, как прошлогодний огород.

Ханна чувствовала себя смертельно уставшей, ее слегка подташнивало, и она направилась в душ.

Сегодня она чувствовала себя точно так, как два с половиной года назад, только теперь ее сердце было слишком привязано к Полу, чтобы быть верным Мартину, и она представления не имела, как забыть Пола. Она стояла под горячим душем так долго, что потекла холодная вода. Ее охватила тоска, и она не могла сделать вид, что ничего не случилось.

Она вытерлась и облачилась в толстый банный халат.

Ее раздирали противоречивые чувства. Как Пол справлялся со своими чувствами все эти годы, пока ждал ее?

Уже всходило солнце, рассеивая тьму. Забавно, что тонкие лучи света так легко рассеивают тьму, а вот свет так быстро и легко победить невозможно.

Она пошла на кухню и включила кофейник.

Вдруг она услышала стук в дверь. Закрыв на мгновение глаза, она глубоко вздохнула, надеясь, что Мартин не заметит, как она расстроена. Было странно, что он решил заглянуть к ней до работы.

Она открыла дверь и отступила назад.

– Привет.

Мартин вошел и закрыл за собой дверь.

– Я увидел в окне свет.

– Хочешь кофе? – Она подняла кофейник.

– Нет, спасибо.

Голос у него звучал как-то иначе, мягче, без обычной уверенности и энтузиазма.

Налив себе еще чашку, она не поднимала глаз, хотя чувствовала, что он пристально наблюдает за ней.

– Что собираешься сегодня делать?

– Как обычно. А ты?

Чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы, она продолжала смотреть на стол, на чашку, на что угодно, только не на него.

– Делать особенно нечего теперь, когда занятия закончились. Думала, может, пройтись по магазинам, чтобы купить одежду для каникул. Может, начать паковать вещи Кевина и Лиссы.

Он придвинул стул и сел.

– До того как я встретился с твоим Daed и услышал его слова, я бы посоветовал тебе не вмешиваться во все эти дела и никогда не оглядываться назад.

Она положила сахар в свою чашку и, размешивая, смотрела, как в ней волнуется черная жидкость.

– Но мы оба знаем, что где-то между неправильными поступками и словом «никогда» люди меняются.

В комнате слышалось тихое гудение печки и мягкий шум электрического кофейника, но ни Мартин, ни Ханна ничего не говорили. Прошло более пяти минут. Наконец, он протянул руки через стол и взял руки Ханны в свои.

– Ханна, дорогая, посмотри на меня, пожалуйста.

Она медленно подняла на него глаза, удивленная тем, что не увидела в его взгляде и признаков гнева.

Мартин медленно выдохнул.

– Вот она. Вот та девушка, которую я увидел, когда мы только познакомились, только тогда она была влюблена в «этого-как-его». – Мартин поцеловал тыльную сторону ее ладони. – Так он не отказался и не отвернулся от тебя, как ты думала?

Ханна судорожно сглотнула и покачала головой.

– Как... – Она подавила рыдание, но закончить предложение не смогла.

– Когда у Мэри начались схватки и ты пыталась найти Пола, ты говорила с Доркас и что-то сказала ей относительно своих звонков, о которых она ему не рассказывала. – Мартин нежно погладил ее руку. – Когда ты узнала об этом?

– Во время моей второй поездки. – Теперь слезы текли свободно. – Я неправильно повела себя, и не нужно было говорить об этом Полу. Теперь я жалею об этом.

– Я обещал Забет, что отпущу тебя и помогу, если ты когда-нибудь захочешь вернуться в свою общину, если, конечно, к тому времени мы не поженимся. – Мартин покачал головой. – Я знаю, ты любишь меня, и я знаю, что ты не хо-чешь оставлять Кевина и Лиссу, но эта проблема намного глубже связана с нашей сущностью. Мы должны полностью соответствовать друг другу. – Он тихо выругался. – Мы оба старались и сумели убедить себя в том, что мы подходим друг для друга, однако теперь я так не думаю. Мы не подходим друг другу во многих аспектах, которые делают пару счастливой.

Сквозь слезы она молча наблюдала за ним.

– Мне нужна женщина, которой я нужен, девушка по телефону. Я этого заслуживаю, и Забет хотела, нет, она требовала этого и для меня тоже точно так, как требовала этого для тебя. Я слишком долго ждал, чтобы удовлетвориться женщиной, которая влюблена в меня и одновременно в другого мужчину. Ты ведь даже не любишь того, что является для меня образом жизни, – не любишь мой дом, мои увлечения или мои мечты о будущем.

– Но Кевин и Лисса – они тоже наша мечта и наше будущее. Мы им нужны. Пожалуйста, Мартин. – Он поднял руку, требуя молчания. Ханна смотрела на него. – Мы нужны им оба. Я буду очень стараться...

Он стукнул по крышке стола, прервав ее на полуслове.

– Хватит, Ханна. Решение принято. – Воздух в комнате задрожал от его громкого голоса. Он закрыл глаза и судорожно вдохнул. – Ты себя слышишь? Все, что касается твоей совместной жизни со мной, построено на Кевине и Лиссе!

Она задрожала, услышав от него правду, которую пыталась от него скрыть.

– Тебе двадцать лет, и это не твои дети. Ты знаешь, что Фей может вернуться, так ведь? Я не отдам ей детей, пока она не поживет здесь и не сдаст соответствующие анализы, чтобы подтвердить отсутствие зависимости, и только тогда я дам ей место в их жизни и в моем доме.

Ханна убрала руки, закрыв ими мокрое от слез лицо.

Мартин дернул ее за запястья и заставил снова посмотреть на него.

– Ты можешь на минутку задуматься об одной вещи? Если ты все время оставалась здесь ради Кевина и Лиссы, ты тем самым заявляла, что не доверяешь Богу и не веришь, что Он может дать им или мне кого-то другого. – Мартин уверенно улыбнулся. – Поверь мне, существует достаточно много женщин, которые с удовольствием встали бы на твое место.

Некоторые из них достойны этого места.

– Этого не может быть.

– Я всегда знал, что существует вероятность того, что я потеряю тебя и ты вернешься к простому образу жизни, а может, к «этому-как-его». Когда тебе позвонила Сара... думаю, уже тогда я понял, что начинаю тебя терять. Просто не хотел признать это.

Из ее груди вырвался стон, и она снова закрыла лицо руками.

– Послушай, мы отметим твое окончание с Кевином и Лиссой, а после организуем вечеринку перед каникулами вместе с музыкальной группой, чтобы дети почувствовали начало отдыха. Ты можешь пригласить...

Мартин замолчал. У нее не было друзей, вернее, они все жили не в Огайо. У нее был доктор Леман, может, женщины из простого народа, с которыми она встречалась в группе по пошиву лоскутных одеял, но они никогда не пойдут на вечеринку. У нее были только Мартин, Кевин и Лисса. Все друзья, наполнявшие его дом на вечеринках, были друзьями Мартина, с которыми она так и не сблизилась. Может, если бы она как следует постаралась...

– Я переоформлю твой билет на Гавайи на имя Лоры, а детям мы скажем, что ты решила переехать домой. Я не хочу дожидаться Рождества. Поскольку ты всегда то на работе, то на занятиях или в Оулз Перч, они уже привыкли к твоему постоянному отсутствию. Поездка на Гавайи станет для них удачным временем перехода к новой жизни. – Мартин говорил размеренно и методично, словно заранее выучил все, что хотел сказать, и отрепетировал тон. Однако за сдержанностью и хорошими манерами скрывались боль и гнев.

Ханна, пытаясь сдержать слезы, стала задыхаться. Но она перестала плакать, опустила руки и посмотрела ему прямо в лицо.

– Мне так жаль. Это я во всем виновата.

– Ты виновата?

– Это я вынудила тебя прекратить встречи с другими девушками и начать встречаться со мной.

– Очнись, Ханна, и живи реальной жизнью. Ни одна девушка никогда не вынуждала меня делать то, чего я не хотел делать. Включая тебя.

Его слова прозвучали высокомерно и снисходительно, как в их первую встречу. Должно быть, он это понял, потому что вздохнул, и выражение его лица сделалось мягче.

– Ты помогла мне измениться, Ханна. Без тебя Кевин и Лисса остались бы на попечении социальных органов, а я бы метался между своими корыстными желаниями и чувством вины за то, что бросил двух самых драгоценных для меня существ. Ты была рядом с Забет в то время, когда я настолько был занят работой, что стал ненавидеть жизнь.

– Ты никогда не говорил мне об этом.

Он взял ее за руку и повернул ладонью вверх.

– Моя жизнь была в твоих руках, потому что ты этого заслужила, но может, мы пытались превратить нашу любовь то, чем она никогда не должна была стать. Я просто мог бы оставаться в качестве друга племянницы Забет – такие отношения мы могли бы поддерживать всю жизнь. Я хочу женщину, которая ни дня не может прожить без музыки. Женщину, которая наслаждается тем же, чем наслаждаюсь я, включая мою церковь, музыкальную группу, друзей, шикарные рестораны, праздники, плавание и гольф...