Отзывы о серии «Сестры по лоскутному одеялу» 19 страница

– В банке мне сообщили, что деньги сняла девушка в амишской одежде, эта девушка пришла, назвавшись Ханной.

Мы с работниками банка решили, что напавший на нее человек украл ее сберегательную книжку и снял деньги со счета.

Но эти деньги могла снять ты. У тебя есть родственники среди амишей, и ты знаешь достаточно, чтобы претворить в жизнь этот план. Ты взяла деньги?

Доркас упала на стул.

– Нет, я бы не стала у тебя красть. Я могу поклясться на Библии, если хочешь.

– Не стала бы красть у меня? А что же ты со мной сделала?

Доркас снова разрыдалась, и отец Пола передал ей пачку бумажных носовых платков. Пол стоял и смотрел, и вдруг вспомнил один момент, зацепившись за который, стал разво- рачивать его в своей памяти.

На следующий день после того, как он сделал Ханне предложение, он приехал сюда, к родителям, и писал Ханне письмо, когда к нему в комнату пришли Кэрол с Доркас и прервали его. В том письме он излил чувства своего сердца, и если бы Ханна его получила, оно могло бы многое изменить. Те дни были удивительно сложными, он никак не мог связаться с Ханной, и они ничего не знали о том, что происходит в жизни друг друга. Каким образом исчезло единственное письмо, о котором знали его сестра и Доркас?

– Это ты взяла письмо?

Руки Доркас безжизненно свисали по бокам, и она не поднимала головы.

– Да.

Его сестра выступила вперед.

– Пол, ты уже достаточно узнал. Пожалуйста, остановись.

Испытывая отвращение к Доркас, Пол повернулся и вышел из дома. Сел в машину и поехал, сам не зная куда. Поначалу он не слишком доверял Доркас. Когда они учились в средних и старших классах школы, он считал ее эгоистичной, склонной манипулировать людьми, но потом она так сочувственно отнеслась к этой истории с Ханной, и он убедил себя, что Доркас порядочная и честная девушка. Нужно было доверять своей интуиции.

Годы предательства громоздились в его сознании. Казалось, горечь разочарования и сожаление по поводу того, что он доверился Доркас, не покинут его никогда. Двумя часами спустя он подъехал к дому бабушки. Пересек темный двор, прошел через поле и вошел в темный лес. Он шел, не останавливаясь, пока не дошел до мостика через ручей. На этом месте он сделал Ханне предложение. Тогда ему казалось, что все возможно. Он помнил, как будто это было вчера, как Ханна прошептала «да» ему в ответ. Ему понадобилось несколько минут, чтобы убедить ее в серьезности своих намерений. Она поверила, что у него нет девушки в колледже и что он найдет способ добиться одобрения ее отца.

Пол лишился всех своих надежд – из-за насильника, своей собственной несдержанной реакции и хитростей Доркас.

Трудно было поверить в то, что натворила Доркас, скрываясь под маской дружелюбия и сочувствия.

Он уплатил невероятную цену.

Руки у него дрожали даже теперь, спустя несколько часов после разговора с ней. Глядя вниз, на русло ручья, где журчала вода на своем извилистом пути, Пол начал представлять все, что делает вода на своем пути к океану. Она дает питание крошечным существам, которые живут в ней, поит растущие на берегах деревья, животных на пастбищах, а также диких животных. Она шлифует камни и несет жизнь. Какая-то ее часть испарится и выпадет в виде дождя неизвестно где.

Божьи пути невозможно увидеть и рассчитать с маленького мостика через ручей, любуясь темной водой, бегущей под ногами. Все в жизни несло в себе больше, осуществляло больше, чем можно было увидеть простым глазом или даже богатым воображением.

Пол стоял и молился о том, чтобы он и Ханна совершили больше, чем любой из них может увидеть или вообразить. Но курс их жизни изменился. Пол был по-прежнему достаточно свободен, чтобы принять ее, – нет, если бы она снова вернулась к нему, он был бы вне себя от счастья каждую секунду каждого дня всю оставшуюся жизнь. Но чтобы вернуться к нему, ей снова придется порвать свое сердце надвое.

 

Глава 34

 

В больнице Эллиенса Ханна вложила свою карточку в компостер и отметила время ухода с работы, завершив последнее дежурство по программе медицинской школы.

Субботняя смена заканчивалась для студентов на два часа раньше обычного, и Ханне пришла в голову мысль повидаться с Мэри. Ханне совершенно необходимо было поговорить с кем-то, кто мог понять ее чувства к Мартину, и обсудить вопросы, касающиеся детей и контроля рождаемости. Мэри ее поймет.

Ханне нужно хорошенько обдумать все самой, а уж потом сообщить новость Мартину. С тех пор как доктор Леман сказал Ханне, что, скорее всего, она не бесплодна, как она считала, а вполне может забеременеть, прошло уже десять дней.

Мартин должен об этом узнать, но сначала Ханне нужно определиться в этом вопросе с собственными мыслями и ощущениями. В последнее время у них с Мартином не ладилось. И она не хотела начинать трудный разговор, не выработав собственную позицию.

Ей бы очень помог разговор с Мэри. Ханна была уверена в этом, но обсудить эту тему по телефону не могла. Подруга окаменеет в телефонной будке, прежде чем Ханна закончит объяснение всей этой неразберихи. Кроме того, Мэри нужно заботиться о ребенке. Но что Ханна скажет Мартину? В последнее время она так много времени пропадала на работе и на учебе, что они практически не бывали вместе. И все же она должна найти ответы, которые помогут укрепить их взаимоотношения. Тема предохранения от беременности в данный момент намного важнее для них с Мартином, чем вечер свиданий.

Отбросив всякие сомнения, Ханна села в машину и позвонила Мартину.

– Эй, сладкая, я разговариваю по другой линии. Можешь подождать минутку?

– Конечно. – Ханна включила мотор, чтобы, пока она ждет, машина прогрелась. Когда она ощутила потоки теплого воздуха, Мартин вернулся к телефону.

– Эй, я слушаю. Ты чего звонишь в такое время?

– Я рано освободилась.

– Отлично. И даже лучше. Вэнс Кларк... думаю, ты с ним еще не знакома. Это папа Эмми, и он передал нам четыре билета на концерт ТобиМака и Джереми Кэмпа. Кевин и Лисса в бесконечном восторге от предстоящей поездки. Концерт завтра в Культурном центре города Кантона, и я как раз по другой линии забронировал номера в отеле, так что...

– В отеле? – прервала его Ханна. – Какой Кантон ты имеешь в виду, который в тридцати – сорока минутах езды от твоего дома? – Она засмеялась, пытаясь сдержаться, чтобы не расстроить Мартина.

– Это же приключение, Ханна. Даже дети поняли это. Постарайся включиться, – поддразнил ее Мартин.

– А я знаю музыку ТобиМака и Джереми Кемпа?

– Конечно, знаешь. Мы поем некоторые их песни. Помнишь... – Он начал было напевать, но прервался, и она поняла, что его вызывают по другой линии. – Эй, папа Эмми звонит по другому телефону. Наверное, он хочет подтверждения, что мы едем на концерт.

– Мартин, ты с ребятами езжай, а я хочу быстренько сгонять в Оулз Перч и повидаться с Мэри. Я вернусь еще до твоего возвращения.

– Что? Нет, – резко ответил он. – Подожди, не отключай телефон.

На пару минут в трубке стало тихо.

– Ты меня слушаешь? – голос Мартина сказал ей все.

Она испортила ему весь вечер.

– Да, я слушаю.

– С каких это пор четырехчасовая поездка в один конец стала называться «быстренько сгонять»? И почему ты ставишь эти поездки на первое место перед нами?

– На самом деле все не так. Мне просто нужно поговорить с Мэри об одном важном деле.

– Тогда позвони ей. Да, перестань, Ханна. На концерте действительно будет весело.

Она ни разу не была на концертах. Она представляла себе громоподобную музыку, разноцветный и яркий электрический свет повсюду, и люди, наслаждающиеся светом рампы, как на тех DVD-дисках Мартина, которые он так любил смотреть. Все это было настолько далеко от простой жизни, что она не видела в этом никакого веселья. Кроме того, ей действительно нужно было повидаться с Мэри.

– Кому будет весело?

– Всем, – ответил он. – Но, вероятно, не тебе.

– У тебя четыре билета. Пусть вместо меня поедет Лора. И когда ты завтра вернешься, я уже буду дома.

– Лоре за шестьдесят. Она не захочет.

– Ей хорошо платят как няне, и она присмотрит за детьми.

– Это никуда не годится. Я уже сказал детям и заказал номера в отеле. Я не могу все переиграть.

– И не надо. Ты хочешь поехать на концерт, а я хочу увидеться с Мэри.

– Ханна. – Мартин произнес ее имя так, словно намеревался отругать нашкодившую собаку. – Хотя бы раз ты можешь...

– Ты знаешь, – прервала она его, – это не моя вина, что ты планируешь, принимаешь решения и сообщаешь детям до того, как обсуждаешь все со мной. Но раз уж ты все запланировал, повторю тебе снова: езжай, веселись. А я поеду к Мэри, и еще до наступления вечера мы с тобой встретимся. Во сколько концерт?

– В шесть.

– О, отлично. Мы увидимся после того, как дети лягут спать, ведь им на следующий день рано вставать на занятия.

– Не надо все это говорить таким тоном. С детьми все будет в порядке. Если будет нужно, Лора отвезет их в школу на час или два позже.

– И ты отлично съездишь без меня, хорошо? – В трубке наступила тишина. – Сегодня было мое последнее больничное дежурство. Мне осталась одна полная неделя занятий в школе и еще день выпускных экзаменов на следующей неделе. И я свободна. Эй! Я даже подумываю, не устроить ли фейерверк по такому случаю?

– У тебя нет фейерверка. – Разочарование в его голосе сменилось шутливым тоном. – Но я тебе куплю... и, может, организую группу поддержки, и одену ее в соответствующую форму – для пущей полноты впечатления.

Ханна засмеялась.

– Мне действительно хочется увидеть Мэри до нашей поездки на Гавайи, но я смогу съездить к ней только на этих выходных.

– Да, ладно. – Он вздохнул. – Я так понимаю, ты это твердо решила.

Наверное, именно по этой причине он предпочитал планировать, принимать решения, а после сообщать ей об этом. Интересно, подумала она, как часто он преследует свои интересы, когда она этого даже не осознает?

– Ну что, мы довольны?

– Насколько это возможно, я полагаю. Увидимся завтра вечером.

– Мартин, подожди. – Ей не нравилось, что они постоянно спорят. – Знаю, тебе кажется, что я несправедлива, но только позволь мне съездить туда ненадолго, ладно? Я больше не буду так делать. После моего выпускного мы начнем все с начала.

– Неужели тебе так важно с ней повидаться?

– Да, и через несколько недель мы поговорим об этом. Можешь считать, что это своего рода предсвадебная подготовка.

– Ты имеешь в виду нашу свадьбу, хотя еще не сказала мне «да»?

– Именно ее я имею в виду.

Он засмеялся.

– Мне вдруг стал нравиться этот разговор. В следующий раз постарайся начать спор с приятной новости.

– Прости, но я до сих пор не могу привыкнуть к твоим неожиданным планам.

– Да, нам с тобой нужно будет проработать некоторые моменты.

– Но ты же знаешь, что мы их проработаем.

– Да, знаю. Пока, сладкая.

– Проследи за тем, чтобы Кевин с Лиссой надели шапки чтобы им в уши не надуло.

– Хорошо. Увидимся завтра вечером.

– Да, увидимся. Пока.

 

* * *

Когда Ханна выехала со двора Мэри, ночное небо набухло снегами, готовыми засыпать землю. И хотя Ханна и Мэри не просили об этом Mammi Энни, она дала им возможность пообщаться в течение всего утра. Бабушка вышла из Daadi Haus, где она жила вместе с Люком и Мэри, и отправилась к матери Мэри, в главный дом.

Мэри выслушала Ханну и поняла ее так, как никто не смог бы понять. К сожалению, она не могла ничего посоветовать, кроме того, что Ханне следует быть абсолютно честной с Мартином и обдумать свои решения в перспективе всей предстоящей жизни.

Мэри с Люком не знали, что они станут делать дальше, но что бы они ни решили, ситуация была сложной. Если Мэри опять начнет беременеть, ей придется делать кесарево каждые год или два, что со временем может привести к очень серьезным проблемам со здоровьем. Если они захотят избе- жать этого, Люк должен будет отказаться от брачной постели. Но о предохранении от беременности и речи быть не могло.

Из окон Кэти Уодделл лился яркий электрический свет, искушая Ханну заехать к бабушке Пола и посидеть с ней хотя бы пару минут. Половина шестого. Ханна вполне успеет пообщаться с бабушкой и потом вернуться домой до приезда Мартина с детьми.

Она постучала в дверь бабушки и подождала. Послышалось приближающееся постукивание трости об пол. На веранде зажегся свет.

Не снимая с двери цепочку, бабушка открыла дверь, чтобы посмотреть на нежданного посетителя.

– Ханна. – Она захлопнула дверь, сняла цепочку и широко распахнула дверь, приглашая Ханну войти. – А я чуть провода не оборвала, пытаясь дозвониться до тебя. Я просила Бога дать мне знамение, если мне нужно поговорить с тобой об этом, и вот ты стоишь на пороге.

– Поговорить о чем?

Бабушка колебалась, и казалось, что она вот-вот заплачет.

– Доркас сейчас болеет, может, из-за дополнительных стрессов, а может, и нет. Она лежит в больнице и чувствует себя плохо. У нее нарушение сердечного ритма, и она то приходит в себя, то опять теряет сознание.

– Бабушка, вы лучше присядьте. – Ханна помогла старой женщине сесть на диван.

Усевшись, бабушка отмахнулась от Ханны.

– Со мной все в порядке. Когда я нервничаю, у меня начинает болеть грудь, это у меня смолоду. Не беспокойся обо мне.

– Бабушка. – Ханна села на краешек дивана рядом с ней. – Что случилось с Доркас?

– Болезнь Лайма. Она болеет почти три года, но диагноз поставили только сейчас.

– А зачем вы хотели позвонить мне? Чтобы рассказать о болезни Доркас? Я ведь всего лишь медсестра и ничем помочь ей не могу.

Бабушка положила свою узловатую руку на руку Ханны и погладила ее.

– Я не собиралась звонить тебе по поводу Доркас. – Она вздохнула. – Я думала, что поступила правильно, когда запретила тебе с Полом использовать мой почтовый ящик для переписки.

Немного обеспокоенная тем, что разговор идет какими-то окольными путями, Ханна решила задержаться, чтобы дать бабушке возможность высказаться.

– Все в порядке, бабушка. Вы делали то, что считали правильным. Я никого за это не виню.

– Но что натворила эта Доркас, притворяясь другом и не говоря Полу о твоих звонках...

Ханна затаила дыхание.

– Он знает?

Глаза бабушки затуманились.

– Мне больно смотреть, что творится с Полом, и я не знаю, сколько он еще выдержит.

– Пол сильный. В его глазах я вижу власть и силу, которую не сломить даже тем, что сделала Доркас.

Бабушка сжала набалдашник своей трости.

– Теперь вся сила и власть Пола направлены против Доркас. Посмотри ему в глаза, и увидишь, что предательство Доркас пустило в нем горькие корни. Ему безразлична ее судьба, даже если она умрет. А она может умереть.

– Неужели с ней так плохо? – Бабушка кивнула головой. – Я... я не знала, что болезнь Лайма может иметь летальный исход, но я не уверена, что способна помочь кому-то простить другого человека.

– Он послушает тебя... Пожалуйста, Ханна.

Ханна так мало знала о прощении, и это ее пугало. Каждый раз, когда она начинала думать, что простила тех, кто причинил ей боль, в ней снова закипали обида и гнев. Ханна посмотрела на часы. Почти шесть утра. Если она свернет с дороги, чтобы повидаться с Полом, она может не успеть домой до возвращения Мартина с детьми. Ее охватило чувство вины. И даже если она успеет вовремя, ей не хотелось, чтобы Мартин заезжал к своим старым подружкам, как сейчас собирается сделать она сама.

Но отчасти эта проблема возникла из-за нее. Она знала, что Доркас не сообщила Полу о ее двух звонках. Ханна могла бы снова попытаться позвонить Полу, или позвонить его бабушке, или передать сообщение через бабушку, но она этого не сделала. Ему это нужно узнать об этом и понять, почему она так поступила.

– У вас есть адрес его квартиры?

Бабушка написала, как добраться до Пола, и Ханна направилась к машине. Пока она ехала, ее тревога за Пола нарастала. В темном небе кружили снежинки. Через час после отъезда из Оулз Перч Ханна уже подъезжала к парковке перед его домом. Она остановилась у обочины возле дома, в котором, как она надеялась, живет Пол. Встав у дверей, которые соответствовали описанию бабушки, она услышала приглушенные мужские голоса. И постучала.

– Войдите, – послышался грубый мужской голос.

Ханна снова постучала.

– Да, да, да, заходите!

Но это был не Пол. Она приоткрыла дверь и вошла во-внутрь, еще никого не видя.

– Оставьте пиццу на столике и заберите деньги.

Кроме того голоса, что пригласил ее войти, в комнате звучали и другие голоса – и один из них принадлежал Полу.

Ханна закрыла дверь и пошла на звук. Пол сидел за столом вместе с тремя другими мужчинами, играя в карты.

Он шлепнул картой о стол.

 

* * *

– Если ты не можешь выиграть...

– Ты проигрываешь. – Двое громко произнесли эти слова, а третий бросил карты на стол. Все весело расхохотались.

Бабушка ошибалась. С Полом все было в порядке, он хорошо выглядел, улыбаясь и восседая верхом на стуле.

– Простите.

Пол вздрогнул и потерял равновесие. Он вскочил на ноги, и стул с грохотом упал на пол. Мужчины снова расхохотались.

– Ну и ну, Уодделл, за тобой бегает с десяток хорошеньких одиноких женщин, так чего ж ты так теряешься, услышав «простите»? – Сказавший это мужчина с иссиня-черными волосами повернулся, чтобы посмотреть на Ханну. – Опять-таки...

Не сводя с нее глаз, он бросил карту на стол.

Пол тоже не отрывал от нее взгляда. На давно не мытом досчатом полу валялся мусор. Все мужчины были в грязных ботинках.

«Все они холостяки. Наверное». – Ханна подавила улыбку.

Темноволосый мужчина переводил взгляд с Ханны на Пола, пока остальные продолжали разговаривать.

– Эй, идиоты.

Разговоры прекратились.

Мужчина подошел к ней.

– Я Маркус Кинг.

Ханна хорошо помнила это имя. Маркус был лучшим другом Пола с раннего детства и одним из соседей по квартире в студенческие годы. Ханна подумала, что двое остальных – это, должно быть, Райан и Тейлор.

– Я Ханна.

Он улыбнулся, пожал ей руку, словно давно знал ее и она ему нравилась.

– Приятно наконец-то познакомиться с вами. – Он повернулся к столу. – Ребята, мы уходим. Немедленно.

В дверь позвонили.

– Это, должно быть, пицца. – Маркус пошел к дверям.

Остальные мужчины наклонили головы, молча приветствуя ее, и тоже направились к выходу. Лицо Пола медленно обретало свое обычное выражение. Он поднял свой стул и пригладил руками растрепанные волосы.

– Эй, Пол, – позвал Маркус, появляясь из-за угла. Он поднял одну из трех коробок с пиццей. – Я оставлю эту ко- робку на столике.

Маркус закрыл за собой входную дверь, и теперь в комнате слышалось только тиканье часов и журчание воды. Ханна огляделась в поисках источника этого звука. Аквариум размером с огромный плоский экран телевизора Мартина. В нем плавали яркие, грациозные рыбки, создавая в комнате атмосферу умиротворенности. Возле аквариума, в двух метрах от нее, стоял диван, а позади нее – тумбочка с настольной лампой. Под потолком через всю комнату были развешены на бечевке рождественские открытки.

Ханна закрыла глаза, ощущая... спокойствие, свойственное традициям простого народа. Ни телевизора, ни игровых приставок, ни громогласной стереоаппаратуры. Ни новогодних елок или прочих ярких украшений. Открыв глаза, Ханна увидела в углу горку рождественских подарков, некоторые уже были упакованы, некоторые нет. Здесь явно ждали рождественских праздников, а в течение всего года здесь велась простая и незамысловатая жизнь.

Не лучше. И не хуже. Просто таким образом верующие чтили Бога. Ханна понимала и уважала такое почитание, хотя сама она выбрала иной путь.

Она подошла ближе к аквариуму, пытаясь придумать, чем растопить лед между ними.

– Мне нравится твоя квартира.

Пол подошел к ней сзади.

– Она служит своим целям.

Ханна повернулась, глядя прямо на него, и вдруг между ними возникли потоки такие же сильные и бурлящие, как воды в Саскеханне во время весеннего паводка. Осознавая собственную наивность и понимая проблемы, которые повлечет за собой ее появление здесь, Ханна откашлялась и подошла к рождественским открыткам.

– Должно быть, у тебя много друзей.

– У меня много знакомых, которые присылают рождественские открытки. Друзья они мне, или нет, выяснить невозможно, не так ли?

В его голосе звучала боль. Не имея сил взглянуть ему в глаза, она продолжала разглядывать открытки.

– Ханна... – Пол сказал это почти шепотом.

Она обернулась к нему.

Он не скрывал, что удивлен ее появлением.

– Зачем ты пришла?

– Я слышала... Ну, в общем, Доркас была не права, и ты имеешь право на нее сердиться.

– Спасибо, постараюсь запомнить.

В его тоне была спокойная горечь человека, которого не раз обманывали женщины, и Ханне стало больно оттого, что она тоже тому причиной.

– Бабушка сказала... – Ханна собрала выбившиеся из прически пряди, пытаясь убрать их на место. – Дело вот в чем. Я позвонила тебе всего два раза. Я могла бы позвонить еще и еще, могла передать тебе сообщение через бабушку. Но, как я уже говорила, на самом деле я не верила, что ты хочешь возобновления наших отношений, и даже если бы ты пытался доказать обратное, я бы тебе все равно не поверила. Никогда. Иначе всю оставшуюся жизнь я считала бы, что ты остался со мной из жалости. И хотя я всегда желала тебе самого лучшего, я знаю, что мое попранное достоинство выросло бы до ненависти к самой себе, если бы я не начала все заново. Так что это не вина Доркас.

– Так ты пришла сюда, чтобы убедить меня, что Доркас не обязательно расплачиваться за то зло, которое она нам причинила?

– Я здесь, потому что мы с тобой друзья, потому что никто лучше нас с тобой не понимает отчаяния и затаенного гнева, и тех испытаний, через которые нам с тобой пришлось пройти. Твои друзья могут попытаться понять. Мартин пытался, пытался доктор Леман, пыталась Забет. – Она покачала головой и вздохнула. – Я понимаю тебя, Пол, и я подумала, что, может, тебе сейчас нужно мое понимание.

– То, что мне было нужно, давно прошло мимо меня. И спасибо за это я должен сказать Доркас. Я знаю, что, по обычаям простого народа, мы должны прощать незамедлительно, сразу, но она обманывала меня годами. А я всю жизнь буду расплачиваться за то, что она сделала. Ты действительно думаешь, что я неправ?

Тяжесть этих слов окутала ее тяжелым покрывалом, и какое-то время она не могла ответить.

– Возможно ли, чтобы доверие Богу относительно нашего будущего могло перевесить наши сиюминутные чувства? Может, существуют разные виды прощения, как существуют разные виды любви?

– То, что она сделала, простить невозможно. Нет. Она использовала свою свободную волю, чтобы подавить мою волю самым подлым, самым коварным способом. И не говори мне, что есть какой-нибудь вид прощения, который она заслужила. Даже если тебе действительно нужно было уехать в Огайо, я имел право получить сообщение о твоем звонке – это Богом данное право. Конечно, ты чувствовала себя униженной, и конечно, у тебя появились еще более негативные мысли после того, как я не перезвонил тебе, но ты пыталась до меня дозвониться. Я уверен, у тебя была куча самых противоречивых чувств и намерений, так ведь?

Вспомнив одну из причин, по которой она сменила фамилию, Ханна кивнула в знак согласия.

– Да. – Она помнила, что всегда надеялась, что Пол будет искать ее, и потому сменила фамилию. Конечно, она не хотела, чтобы Daed нашел ее, но главное, она хотела избавиться от надежды, что однажды ее найдет Пол.

– Мой Daed тоже ждет моего прощения.

Пол немного успокоился и сел на краешек кресла рядом с Ханной. Подлокотник дивана и подлокотник его кресла стояли друг к другу углом, буквально в сантиметрах друг от друга.

– Мой Daed просил у меня прощения в тот вечер, когда мы приехали в больницу к Мэри. Я стояла там, а Мартин подталкивал меня в спину, чтобы я сказала то, что должна была сказать. Но я не могла. Я пришла сюда не потому, что у меня есть ответы на все вопросы. Думаю, бывают ситуации, когда легче простить чужого человека, чем близких людей.

Пол оперся локтями о колени.

От него пахло свежим зимним воздухом, и Ханна вспомнила, что всегда считала, что его запах – это запах целостности, – если бы, конечно, она чем-то пахла, – и невольно вдохнула полной грудью.

– Иногда я не знаю, как даровать прощение. Я понимаю, что когда мы прощаем, мы свидетельствуем о том, что все, сделанное против нас, бессильно по сравнению со способностью Бога искупить наши страдания и боль. Иногда я могу простить, но, бывает, мне хочется, чтобы никто не просил у меня прощения и не заставлял меня посмотреть, что делается у меня внутри.

Упершись локтями о колени, Пол сложил ладони вместе и уткнулся в них подбородком.

– Я ненавижу... все это.

– Мне становится легче, когда я понимаю, что Бог тоже ненавидит некоторые вещи.

– Да, полагаю, есть то, что Бог ненавидит. – Он замолчал, и некоторое время они сидели молча, а потом он накрыл ее руку своей ладонью. – Доркас не заслуживает прощения.

Ханна кивнула.

– Но, несмотря ни на что...

Он поглаживал ее руки, а она думала, когда же ее перестанет тянуть к нему с такой силой.

– Однажды моя невеста написала мне письмо, и я запомнил его слово в слово. Это письмо дало мне... очень многое. Одна из самых любимых моих строк – «Кое-кто не подчинил свои желания Божьей власти, но, несмотря ни на что, Божья власть над моей жизнью сильнее, чем то событие». Он помолчал, нежно держа ее руки в своих. – Вернись ко мне, Ханна.

На ее глаза навернулись слезы.

– Ты знаешь, что я не могу.

Он впился взглядом в ее глаза, и она догадалась, что он видит ее сердце намного лучше, чем ей бы хотелось.

Она убрала свои руки и вытерла слезы со щек.

– Он хороший человек, и у нас есть Кевин и Лисса.

Пол встал, потирая шею, и отошел в дальний угол комнаты. Затем он повернулся.

– Таково твое решение?

– Да.

Пристально посмотрев на нее, Пол коротко кивнул.

– Доркас лежит в больнице примерно в пяти километрах отсюда. Сегодня вечером я навещу ее. Но обратно в свою жизнь я ее больше не пущу. Она показала свое истинное лицо.

– Я не уверена, но, думаю, что прощение вовсе не означает, что этих людей следует снова пустить в круг своей жизни.

– Может, ты передумаешь, по крайней мере, в отношении твоего Daed?

Борясь с желанием замкнуться в себе, она встала.

– Я подумаю. – Она посмотрела на часы. – Мне... мне нужно ехать.

Пол проводил ее до машины и открыл дверцу.

– Веди машину осторожно и береги себя.

– Обязательно. – Вся дрожа, она повернула ключ, помахала ему рукой и выехала с парковки, не смея оглянуться.

Она направилась в Огайо, надеясь, что боль утихнет.

 

Глава 35

 

Мэтью погладил рукой будущую переднюю часть повозки, с которой снял достаточно слоев древесины, чтобы она встала на свое место. В другом конце комнаты Люк подгибал и прятал уголки черной кожи, натягивая ее на будущее сиденье повозки.

При звуке колокола Мэтью выглянул в окно. Кэтрин стояла на крыльце, ударяя в треугольный обеденный колокол.

Они успели построить только одну мастерскую, и у них не было отдельного помещения для покрасочных работ. Поэтому окна в комнате были открыты для проветривания. Декабрьские холода заставили Кэтрин временно перенести офис в дом.

Мэтью положил планку и передок на верстак и снял пояс с инструментами. Он на минутку выглянул из помещения и поманил Кэтрин, приглашая ее подойти к мастерской.

Люк вбил гвоздь на место, а потом взглянул на свою работу.

– Думаю, сегодня я схожу на обед к себе домой.

– Давай. – Мэтью вышел из боковой двери туда, где они с Кэтрин встречались, когда хотели поговорить наедине.

Она вернулась к ним полтора месяца назад, и с тех пор они тайком встречались. Он по-прежнему горевал о кончине брата, но присутствие Кэтрин принесло в его жизнь глубокий мир. Однако ему хотелось бы лучше понять, что девушка чувствует по отношению к нему. Несомненно, им было весело вдвоем. Они часто разговаривали обо всем на свете. Смеялись и играли даже в рабочие часы. Привязанность Мэтью к этой девушке росла с каждым днем. Но что думала она? Он не знал.

Осложнения с епископом ее не испугали, хотя епископ продолжал регулярно навещать Мэтью. Чем больше Мэтью узнавал Кэтрин, тем больше радовался жизни. Он думал, что мог бы наслаждаться жизнью с Элль, если бы... если бы она была немного другой, если бы могла держать слово, если бы умела соразмерять желания с действительностью.

Кэтрин направилась к нему и остановилась во дворе, чтобы подобрать мяукающего котенка. С Кэтрин Мэтью наслаждался жизнью даже посреди печали, благодаря тому, какой она была и что она приносила с собой – естественно, в ходе повседневной жизни.

Они встали близко друг к другу. Их глаза встретились, и Мэтью погладил котенка по голове.

– Как дела?

Кэтрин крепче прижала к себе котенка.

– Ему на улице холоднее, чем в мастерской, ты знаешь это?

Мэтью засмеялся.

– Разве мы об этом уже не говорили?

– Мне можно жить в доме, а котенку нельзя?