Редакция журнала публикует главы из книги Виктора Шептицкого «Непредсказуемый Суворов» (ранее материалы о Суворове печатались в журнале «Волга–XXI век», в № 7–8 за 2012 год).

Эта публикация тем более актуальна, что в 2015 году исполняется 285 лет со дня рождения Александра Васильевича Суворова (1730–1800), великого русского полководца, покорителя Крыма.

Виктор Шептицкий

«…Туда, где построжае»

Турция совместно с крымскими татарами начала войну в Причерноморье. В январе 1769 года конница Крымского ханства совершила опустошительный набег, углубившись в южные районы России на 300 километров. Захватчики забирали у крестьян имущество, скот, уводили в плен молодых женщин. Турецкое командование начало сосредоточение на границе с Россией своей 400‑тысячной армии.

Война на два фронта была обременительна для России. Руководство войсками было слабым. Решением Военной коллегии главнокомандующим Первой армией был назначен генерал-аншеф П. А. Румянцев. Это был боевой генерал, уже отличившийся в сражениях Семилетней войны. Румянцев немедленно провёл в армии необходимые преобразования. В частности, он ввёл «Обряд службы», который установил единый внутренний порядок в полках. Этот устав был подобен суворовскому «Полковому учреждению». Он позволил в короткий срок повысить боевую выучку солдат и офицеров.

С приходом Румянцева в действиях армии наметился успех. Осенью 1769 года русские войска заняли Молдавию и Валахию и вступили в Бухарест. Летом 1770 года Румянцев предпринял несколько крупных боевых операций. В сражениях у урочища Рябая Могила, на реках Ларга и Кагул его армия разгромила 150‑тысячную турецко-татарскую группировку. За достигнутые успехи Румянцеву было присвоено звание генерал-фельдмаршала. Одновременно Вторая армия П. И. Панина активизировала свои действия в Крыму и на Кубани. Она овладела Бендерами и добилась отсоединения от Турции Крымского ханства.

Суворов, находясь в Польше, внимательно следил за событиями на юге. Его не удовлетворяла партизанская война с конфедератами^[2]. Суворова привлекало широкое поле деятельности. Неоднократно он подавал рапорты о переводе его на Балканский театр русско-турецкой войны. Суворов просил перевести его «туда, где построжае». Но его просьбы оставались без ответа.

Только в апреле 1773 года решением Военной коллегии Суворов был откомандирован в Первую армию. Ко времени прибытия Суворова на юг эта армия вышла к Дунаю. Однако её ресурсы подошли к концу, и она была готова остановиться на этом рубеже. У Турции же ещё имелись значительные резервы, поэтому турецкое командование не хотело смириться с утратой своих территорий. Российские войска заняли оборонительную позицию на левом берегу Дуная. На правом берегу у русских оставался лишь небольшой плацдарм в районе села Гирсово. Это был важный стратегический пункт. Его надо было удержать во что бы то ни стало.

Румянцев поручил прибывшему в его распоряжение Суворову активизировать оборону в этом районе путём нанесения противнику отвлекающего внезапного удара. На военном языке это называлось поиск боем.

«Слава Богу, слава вам!»

Местом для поиска было выбрано хорошо укреплённое село Туртукай на противоположном берегу Дуная. По предварительным данным, у противника в этом районе было около четырёх тысяч солдат с сильной артиллерией. В распоряжении Суворова была лишь одна тысяча человек. Но это его не смущало.

Суворов блестяще провёл этот поиск. Его отряд скрытно преодолел широкую реку и нанёс противнику короткий, но чувствительный удар. Ему предшествовала мощная артиллерийская подготовка со своего берега. Искусно проведённый манёвр позволил Суворову овладеть позицией противника с минимальными потерями (26 убитых и 42 раненых), в то время как турки потеряли около 1,5 тысячи человек. Прямо с места событий Суворов послал Румянцеву короткое сообщение: «Слава Богу, слава Вам! Туртукай взят, и я там».

Позже в официальной реляции Суворов доносил: «Неприятель пришёл в отчаянье и страх, бежал куда глаза путь давали».

После поиска Суворов без потерь отвёл свои войска за Дунай.

Через месяц им был проведён ещё один успешный поиск на вновь укреплённый Туртукай. «Горделивый неприятель» снова был повержен, потеряв около тысячи человек. Потери русских не превысили ста человек, включая раненых.

Успех Суворова объяснялся не только высокой выучкой и храбростью его солдат и офицеров, но и искусством самого полководца. В боях за Туртукай Суворов применил тактическую новинку, которая впоследствии стала широко использоваться в сражениях. Пересечённая местность и узкий фронт потребовали отказаться от линейного боевого порядка и перейти к построению атакующих в шестирядные взводные колонны и каре. В авангарде действовали гренадеры и егеря в рассыпном строю. Исход боя решила неотразимая штыковая атака.

Действия Суворова по достоинству были оценены Румянцевым, который ещё во время Семилетней войны впервые сформировал отряды егерей в качестве свободных стрелков. Заметили старание Суворова и в Петербурге. Екатерина II прислала ему рескрипт, в котором говорилось: «Произведённое вами храброе и мужественное дело при атаке на Туртукай учиняет вас достойным к получению ордена Победоносца Георгия».

Но не все были такого мнения. Непосредственный начальник Суворова Иван Петрович Салтыков (сын героя Семилетней войны, фельдмаршала Петра Салтыкова) ревниво воспринял его удачу и объяснил это простым везением. В разговоре он однажды небрежно заметил: «Суворов только практик и не знает тактики».

Уязвлённый, Суворов не замедлил высказать своё резкое суждение: «Я не знаю тактики, да тактика меня знает, а Ивашка не знает ни тактики, ни практики. С военным делом незнаком и сам ему неизвестен».

Силы русской армии были недостаточны для форсирования Дуная и дальнейшего наступления. Однако для успешного окончания войны нужно было принудить Турцию к заключению мира. Для этого прежде всего надо было удержать плацдарм в районе Гирсово как трамплин для скачка на Балканы. Румянцев поручил это важное мероприятие Суворову, доложив об этом Екатерине: «Сей важный пост поручил я теперь генерал-майору и кавалеру Суворову, ко всякому делу свою готовность и способность подтверждающему».

Румянцев предоставил Суворову широкую инициативу, заявив, что такому искусному командиру «нет нужды предписывать подробные правила». И Суворов оправдал надежды командующего. При первом же крупном наступлении турецких отрядов в районе Гирсово он нанёс им несколько фланговых ударов и обратил их в бегство. Верный своим принципам, Суворов на протяжении 30 километров преследовал противника. Неприятель, понеся большие потери, «бежал во всю мочь и нигде не мог остановиться».

Последнюю точку в этой войне русские войска поставили в битве при Козлуджи. Здесь была сосредоточена 40‑тысячная турецкая армия. Согласованными действиями корпусов Суворова и Каменского «противник был приведён врассыпку» и «разбит совершенным образом».

В июле 1774 года Турция была вынуждена подписать невыгодный для себя Кучук-Кайнарджийский мир.

Крымский дипломат

После окончания русско-турецкой войны Крым отошёл от Турции. Однако и российским он не стал. Этот благословенный край надолго являлся яблоком раздора между двумя противоборствующими сторонами. Россия стремилась путём «ползучей колонизации» утвердиться в Крыму. Турция старалась силой вернуть былую вассальную зависимость Крымского ханства. Правители Крыма хотели добиться независимости и от России, и от Турции. Но поскольку этого одновременно достичь было невозможно, то они предпочли менее жёсткую опеку своей северной соседки.

В такой сложной обстановке оказался вступивший в командование русскими войсками на полуострове Суворов. Ему хотелось самым решительным образом оградить Крым от присутствия турецких войск. Однако России нужен был мир. Екатерина II так определила образ действия российских войск в Крыму: «Не только не подать повода к драке, но уклоняться от оной сколь возможно, и если уже возможности не будет, то обороняться силой оружия и поступать как должно с неприятелем».

Для воинственно настроенного Суворова это было трудной задачей, но воля императрицы для него была непререкаемой. И Суворову пришлось мобилизовать всё своё терпение, проявить гибкость и недюжинные дипломатические способности для достижения этой нелёгкой цели.

Однажды на горизонте у крымских берегов замаячили паруса. Вскоре сигнальщики доложили, что турецкие корабли под флагом адмирала Гаджи-Мегмета-аги смело вошли в Ахтиярскую (Севастопольскую) бухту. Четырнадцать фрегатов по-хозяйски стали на якоря около самых городских стен. На кораблях находился десант численностью до 700 янычар.

Как выяснилось, целью «гостей» было намерение сменить высшее руководство Крымского ханства, выбрав своим ставленником Селим-Гирея. Вооружённые турецкие отряды начали бесцеремонно высаживаться на берег, устанавливая свои порядки и притесняя местных жителей.

Суворов заявил протест начальнику отряда кораблей с требованием прекратить высадку янычар на берег. Но этот протест не был принят во внимание.

Тогда Суворов дал распоряжение «дружественно расположить с обеих сторон гавани по три батальона пехоты с приличною артиллерией и конницей».

Такие веские аргументы возымели своё действие. Турецкие корабли удалились из гавани на расстояние пушечного выстрела. Подальше от греха – а вдруг пальнёт «Сувара» (так турки называли Суворова) из своих пушек. От него можно всего ожидать.

Турецкое командование передало Суворову строгое предупреждение, что подобные угрозы являются недопустимыми, так как они подрывают дружбу двух стран.

Суворов немедленно послал турецкому адмиралу по-восточному многословное любезное послание: «Я с моей стороны и малейшего к тому подобия не нахожу. Напротив, всё наше старание к тому одному устремлено, чтобы отвратить всякие на то неприязненные поползновения и чтобы запечатлённое торжественными великих в свете государей обещаниями содружество сохранить свято».

На последовавшие просьбы турецких сераскиров высадить людей хотя бы для забора пресной воды Суворов дал обоснованный отказ, пояснив, что в Турции свирепствует чума, и поэтому «во охранение от столь превредной заразы учреждённый в Крыму карантин не позволяет отнюдь ни под каким предлогом спустить на берег ни одного человека из ваших кораблей».

А для пущей безопасности от этой самой заразы Суворов распорядился усилить охрану всех доступных для высадки десанта бухт полуострова.

Замысел Порты сменить руководство Крымского ханства провалился. В Крыму снова установилось спокойствие.

Поняли с полуслова

После присоединения Крыма к России Екатерина захотела лично осмотреть вновь приобретённые земли. Путешествие организовал светлейший князь Потёмкин. Он заранее наметил маршрут царского кортежа и подготовил все места пребывания высоких гостей в Малороссии и в Крыму.

Зимой 1787 года из Санкт-Петербурга в Киев поехал предлинный санный обоз. А через три месяца императрица с многочисленной свитой на галере «Десна» отправилась вниз по Днепру на юг. Она прибыла в Херсон, а затем посетила Крым. Среди её спутников находились и иностранцы: австрийский император Иосиф, национальный герой Венесуэлы Франсиско де Миранда, представитель Франции полковник Ламет и другие официальные лица.

В проведении мероприятий активное участие принимал Суворов.

Екатерине очень хотелось показать, что все вновь приобретённые территории являются неотъемлемой частью России. Поэтому неспроста для гостей был устроен военный парад. Александр Васильевич Суворов показал гостям отменную выучку и высокую боевую готовность российских войск. С такой армией можно сотрудничать и побеждать.

Суворов произвёл на гостей хорошее впечатление.

Франсиско де Миранда записал в своём дневнике: «Суворов сделал мне много комплиментов, он оказался большим оригиналом. Говорят, однако, что он человек волевой и искусный военачальник».

Знакомство полковника Ламета с Суворовым произошло в полевых условиях. Полковник ещё ни разу не видел Суворова и ждал его около штабной палатки. Наконец он увидел, что к палатке быстрым шагом приближается невысокий худощавый служака. Он был без мундира, в худо лакированных сапогах с отворотами и в рубашке с расстёгнутым воротом. Служака без обиняков стал расспрашивать полковника:

– Откуда вы родом?

– Француз.

– Ваше звание?

– Военный.

– Чин?

– Полковник.

– Имя?

– Александр.

– Хорошо.

И неизвестный хотел было идти дальше, но, уязвлённый такой бесцеремонностью, полковник решил отплатить незнакомцу той же монетой. И теперь уже Ламет стал задавать вопросы:

– Вы откуда родом?

– Русский.

– Ваше звание?

– Военный.

– Чин?

– Генерал.

И хотя что-то ёкнуло у полковника под ложечкой, он не оробел, а до конца выдержал этот стиль разговора:

– Ваше имя?

– Суворов.

– Отлично!

Собеседники одновременно расхохотались и обменялись рукопожатием. Представление их друг другу состоялось.

Суворов был прекрасным физиономистом. Он мгновенно схватывал сущность человека. Ему сразу понравился этот подтянутый энергичный полковник. Поэтому Александр Васильевич позволил себе некоторую вольность в общении. Для него личность собеседника была важнее, чем показная учтивость. И Суворов не ошибся в своей оценке. Француз оказался человеком неординарным, с развитым чувством собственного достоинства, ценящим юмор. Через несколько лет Ламет стал видным деятелем французской революции.

Не обошлась без курьёза встреча Суворова и с самой государыней.

В конце пути императрица решила по достоинству одарить всех организаторов этого длительного и интересного путешествия. В присутствии свиты она обратилась к Суворову: «Мой генерал, чем я могу выразить вам свою благодарность за труды ваши?»

Самолюбивый, не привыкший ничего просить для себя лично, Суворов был смущён необычной обстановкой. Но он тут же нашёлся и с низким поклоном попросил: «Всемилостивая государыня, благодарю вас за милость. Не соизволили бы вы заплатить хозяину квартиры, которому я задолжал несколько рублей. Буду искренне вам благодарен».

Конечно, это была неуклюжая шутка. Императрица всегда щедро одаривала своих подчинённых. За реальные дела, однако. Она не заслуживала подобного намёка на скупость. Впрочем, Екатерина хорошо знала Суворова, его своеобразную манеру общения. Поэтому она не изменила своего мнения о нём. Она лишь отшутилась: «Александр Васильевич в походе не привык отягощать себя ничем лишним».

За доблестную службу Суворов был назначен сенатором и получил почётное звание премьер-майора императорского Преображенского полка.

 

Кинбурн

Летом 1787 года на юге России снова запахло войной. Турецкое правительство решило вернуть себе Крым и Причерноморье, отошедшие России по условиям Кучук-Кайнарджийского договора 1774 года. Главнокомандующий российскими войсками в этом районе светлейший князь Потёмкин-Таврический старался сделать всё, чтобы закрепиться на этих территориях. Однако Турция имела здесь ещё значительные силы, а её мощный флот доминировал на Чёрном море.

В такое сложное время Потёмкин назначил Суворова командующим Вооружёнными Силами в Кинбурн-Херсонском районе.

Опорой для турецкой армии и флота служила сильная крепость Очаков. Она прикрывала вход в Днепро-Бугский лиман, где в Глубокой гавани, что около Херсона, находилась русская эскадра. Длинный узкий лиман отделяла от моря 50‑километровая песчаная коса. Это была уже территория России. На косе находились несколько укреплённых редутов и небольшая крепость Кинбурн. Эта крепость так же, как и Очаков, прикрывала вход в лиман, ширина которого в этом месте была около двух километров.

Для турецкого флота Кинбурн был как бельмо на глазу. Отсюда хорошо просматривался Очаков, а крепостная артиллерия держала под обстрелом узкий и мелководный лиман.

Суворов сразу понял, что Кинбурн имеет ключевое положение в районе. Здесь он расположил свою штаб-квартиру. Дальнейшие события показали, что этот выбор был сделан не случайно.

Вскоре Турция объявила войну России. Турецкий командующий двухбунчужный паша Эюб-ага сначала сделал несколько пробных попыток высадить свои войска на косе при поддержке своей корабельной артиллерии. Но энергичными контратаками русской пехоты эти попытки были пресечены.

Суворов принял неотложные меры для усиления обороны района. В его распоряжении было около двух тысяч человек пехоты и кавалерии и только одно небольшое судно – галера «Десна». Остальные боевые корабли входили в состав Днестровской флотилии и находились под Херсоном в Глубокой гавани. Незадолго до начала войны Суворов лично проверил готовность этих кораблей к боевым действиям. Командующий флотилией адмирал Мордвинов получил распоряжение выдвинуть свою флотилию к Кинбурну.

Тем временем Эюб-ага сделал необходимые поправки в свою тактику и через две недели предпринял уже настоящую десантную операцию. На этот раз расчёт был сделан не на стремительную атаку: наскоком взять крепость, конечно, не удастся. Турки решили осуществить планомерный захват косы с последующим штурмом крепости. Такой план был разработан совместно с французскими советниками. Большое значение в этой операции отводилось мощной корабельной артиллерии.

 

Бой на косе

Утром 1 октября турецкие суда подошли к острию косы и начали высадку пехоты. Суворов в это время находился в крепостной церкви. Там шла литургия по случаю праздника Покрова. На доклады о высадке турецкого десанта Суворов отвечал: «Ничего, пусть все вылезут».

Вскоре на косе высадился многочисленный десант. На этот раз турецкие солдаты действовали по-хозяйски, не спеша. Поперёк косы они стали копать землю, устраивая ложементы – лёгкие полевые укрепления. Вдоль обоих берегов установили противокавалерийские рогатки. Постепенно продвигаясь к крепости, янычары создали 15 линий ложементов.

Наконец молебен был закончен. Суворов вышел из церкви и быстро оценил создавшуюся обстановку.

Турецкие корабли, закончив высадку десанта, заняли боевые позиции вдоль кинбурнской косы и начали массированный обстрел крепости. Обстановка накалялась. Немногочисленная крепостная артиллерия открыла ответный огонь. Флотилия Мордвинова так и не подошла к Кинбурну и не приняла участия в сражении. Вызванные Суворовым резервы ещё не прибыли. Лишь галера «Десна» с отважным командиром Джулианом Ломбардом вступила в единоборство с турецкими фрегатами. Стало очевидно, что турки имеют огромное превосходство в силе.

Настало время для решительных действий. В три часа дня по команде Суворова пехота со штыками наперевес атаковала противника в центре. На флангах врубалась кавалерия. Грянуло русское «ура!» Началось ожесточённое сражение.

Янычары не оробели. Они бились отчаянно, стойко удерживая каждый рубеж. Однако напор русских был очень силён, и турецкие воины, сдавая один рубеж за другим, откатились на исходные позиции под защиту своих кораблей. Турецкие фрегаты открыли кинжальный огонь по наступающим. Атака русских захлебнулась. Подтянуть резервы было невозможно, так как весь перешеек простреливался корабельной артиллерией противника.

Турецкие отряды быстро пополнили свои ряды и ринулись в контр­атаку. Они оттеснили русских и снова приблизились к крепости.

Наконец к Суворову подошли резервы с ближайших редутов. Крепостная артиллерия потопила 56‑пушечный линейный корабль противника. Галера «Десна», заходя с тыла, наносила чувствительные удары по турецким фрегатам и потопила два трёхмачтовых судна. Последовала новая атака суворовских солдат. Командующий верхом на коне сам повёл в бой своих богатырей. Его белая рубашка мелькала в первых рядах наступающих.

Битва приняла ещё более напряжённый характер. В один из самых горячих эпизодов боя жизнь Суворова оказалась в смертельной опасности. Он попал в самую гущу солдат противника. Поблизости был только гренадер Степан Новиков. Янычар уже был готов сразить Суворова саблей, но гренадер опередил его, заколов штыком. Другого вражеского солдата он застрелил из ружья, а затем двинулся на третьего, обратив его в бегство. Подошли на выручку и другие гренадеры и защитили своего командира. Турецкие корабли снова усилили огонь, нанося наступающим урон. В этот момент был ранен картечью в бок и сам Суворов.

Позже Александр Васильевич так описывал это сражение: «Нас особенно жестоко, почти на полувыстреле били бомбами, ядрами и особенно картечью. А как только турки убрались на узкий язык мыса, то их суда стреляли по нам на косе ещё больнее».

Весь долгий светлый день продолжалось упорное сражение. Ядром был убит конь Суворова, но командующий продолжал руководить боем. Под вечер был введён последний резерв: две роты Шлиссельбургского и одна рота Орловского полков. Их атаку поддержала лёгкая конная бригада. Противник не выдержал такого напора и стал отходить. Янычары сражались до последнего. Суворовские солдаты выбили турок со всех ложементов и сбросили их в воду. На последнем этапе сражения Суворов был ещё раз ранен. Пуля попала ему в левую руку и прошла навылет. Тут же ему сделали перевязку, но Суворов и на этот раз не покинул поле боя.

Уже в полной темноте неприятельские солдаты зашли на мелководье по горло в воду. Спаслись немногие. Только с рассветом подошли турецкие корабли и забрали всех оставшихся в живых.

 

Как Суворов на море воевал

Вскоре после жестокого сражения при Кинбурне произошло новое – уже морское сражение в Херсонском лимане.

Турецкий флот господствовал на Чёрном море. Он был ещё очень силён. На него султан возлагал свои надежды в предстоящей кампании.

Старшим начальником в Кинбурн-Херсонском районе был назначен Суворов. Теперь ему подчинялись не только все сухопутные силы, но и часть флота, а именно – вновь созданная херсонская гребная флотилия.

Молодой российский флот ещё не имел своих опытных флотоводцев. Поэтому на службу привлекались иностранцы. Гребной флотилией командовал принц Нассау-Зиген. Родом из небольшого немецкого княжества, он недавно поступил на российскую службу. Ему было присвоено звание контр-адмирала.

Ещё одним морским начальником стал шотландец Поль Джонс. Он возглавил основную морскую группировку района – парусную эскадру – и также стал контр-адмиралом. Джонс подчинялся непосредственно Потёмкину.

В деловых качествах иностранцев русскому командованию ещё только предстояло разобраться. Они кратковременно воевали в разных странах. Оба не знали русского языка.

Суворов сразу понял, что интересы российского государства для них были вторичны. Для наёмника важнее преподнести себя как незаменимого специалиста и получить все возможные привилегии.

У Суворова же был свой счёт к морским начальникам. Он ещё остро переживал ситуацию, которая сложилась во время недавнего Кинбурнского сражения. Тогда господа «академики» во главе с адмиралом Мордвиновым не оказали Суворову никакой поддержки. Во время сражения турецкий флот свободно вошёл в лиман и в упор расстреливал из мощных корабельных орудий Кинбурнскую крепость и ведущие бой с превосходящими силами противника войска Суворова. «Академики» так и не покинули безопасную Глубокую гавань. Они готовились к реша­ющим морским баталиям, разыгрывая их на картах. Не пришла на помощь и более мощная Севастопольская эскадра адмирала Войновича: не было попутного ветра.

На этот раз Суворов бдительно следил за манёврами опытного турецкого адмирала Гасан-паши и, не надеясь только на своих адмиралов, сам готовил туркам сюрприз.

У самого входа в лиман им срочно был сооружён блок-форт, состоя­вший из двух батарей дальнобойных орудий. Работы велись ночью, а днём позиции тщательно маскировались. До поры до времени блок-форт ничем себя не обнаруживал. Даже по соблазнительно близким целям Суворов приказал огня не открывать.

 

«УДАРИЛИ НА АД»

Сражение при Кинбурне явилось самым ярким и драматическим событием в деятельности Суворова за последние 15 лет. До Кинбурна у него были лишь бои местного значения. Кунерсдорф, Орехово, Столовичи, поиски на Туртукай да и крупный успех при Козлуджи ни в какое сравнение не шли с Кинбурном. Здесь Суворов встретился с сильным, хорошо организованным противником. Турецкий двухбунчужный паша Эюб-ага действовал целеустремлённо и решительно. Его войска были тщательно отобраны и хорошо подготовлены к бою. Заранее было налажено взаимодействие пехоты и поддерживавших её кораблей. Накал борьбы был высочайший.

Суворов всегда с уважением относился к умному и сильному противнику. Он так охарактеризовал турецкие войска под Кинбурном: «Какие ж молодцы, светлейший князь, с такими я ещё не дирался: летят больше на холодное оружие».

Победа на косе была достигнута лишь благодаря максимальному напряжению всех сил. Велики были и потери с обеих сторон. Сам Суворов был дважды ранен и едва не погиб в бою. Но другого исхода в такой бескомпромиссной борьбе и не могло быть.

В своём рапорте Потёмкину Суворов так выразил весь драматизм этой битвы: «Милостивый государь, ежели бы мы не ударили на ад, клянусь Богом, ад бы нас здесь поглотил».

После сражения Суворов не покинул крепость, а остался здесь лечиться без отрыва от несения службы. Впереди у него были не менее важные дела. И прежде всего в тихой, умиротворённой обстановке надо было дать оценку всему происшедшему. Почему потери в этом сражении оказались столь велики? Что не получилось? Александр Васильевич был суров прежде всего к себе. Впервые он, Суворов, недооценил противника, дал ему свободу действий, потерял время. За это дорого пришлось заплатить.

Почему так и не удалось подключить к делу флотилию Мордвинова? Понятно, она подчинялась не ему, а Потёмкину. Нарушен был принцип единого командования. Суворов выделил морякам для доукомплектования более 1000 своих лучших солдат, но это не дало желаемого результата. Видно, у «академиков» (так Суворов иронично называл этих сухопутных адмиралов) не была полностью прописана диспозиция. В итоге турецкая эскадра доминировала в лимане и расстреливала в упор его войска. Своей артиллерии у Суворова было явно недостаточно. Пришлось компенсировать это героизмом русских солдат. И своим собственным. В этом его чудо-богатыри не подкачали. Повеление императрицы «спасти Кинбурн» было выполнено.

Понеся большие потери, турецкие сераскиры, видно, отказались от новой операции. Почти весь свой флот они отправили к югу на зимнюю стоянку. Неплохо бы воспользоваться этим и ударить на Очаков. Суворов решил немедленно поговорить по этому поводу с Потёмкиным.

 

Новоиспечённый Андреевский кавалер

После окончания Кинбурнского сражения пришли радостные вести. Светлейший князь горячо благодарил Суворова: «Я не нахожу слов изъяснить, сколь я чувствую и почитаю вашу важную службу, Александр Васильевич. Я молю Бога о твоём здоровье. Уверяю всех, что воздам каждому».

Сказала тёплые слова и императрица: «Чувствительны нам раны Ваши…»

По случаю победы при Кинбурне в Санкт-Петербурге были устроены торжества. Щедро были награждены все генералы, офицеры и солдаты, участвовавшие в этом сражении. Рядовому Степану Новикову за спасение жизни командира лично князем Потёмкиным была вручена серебряная медаль.

Суворову императрица пожаловала высшую награду России – орден Святого Андрея Первозванного с девизом «За веру и верность». К ордену прилагались знак с бриллиантами, цепь с эмалированными бляхами и широкая голубая лента через плечо. Суворов был горд этой наградой. Благодаря яркой голубой ленте кавалер ордена Андрея Первозванного был заметен издалека. Такого ордена не имели даже многие именитые генералы, стоявшие в списке очередников на эту награду раньше Суворова.

Потёмкин, пересылая Александру Васильевичу знаки ордена, написал ему: «За Богом молитва, а за государем служба не пропадает. Поздравляю Вас, мой друг сердечный, в числе Андреевских кавалеров… Я всё сделал, что от меня зависело. Прошу для меня подумать об употреблении всех возможных способов к сбережению людей».

Суворов понял намёк главнокомандующего. Больше он никогда не даст слабину противнику. Никогда нельзя ждать. Ни на минуту недопустимо терять управление сражением. Только в этом случае потери будут минимальны.

 

Битва в лимане

В одну из тёмных ночей целая флотилия турецких кораблей вошла в Херсонский лиман. Её задачей было уничтожить русский флот и захватить Кинбурн.

Однако тяжёлые турецкие фрегаты не смогли свободно маневрировать в узком мелководном лимане. В особенности им было трудно галсировать при встречном ветре. Они тотчас были атакованы небольшими гребными галерами русских. Завязалось ожесточённое сражение. Особенно отчаянно действовали гребные ладьи донских казаков.

Турецкие корабли имели большой перевес в пушечном вооружении, но не смогли им воспользоваться в полной мере. Русские суда были более подвижны, их манёвры мало зависели от направления ветра. К тому же они имели хорошо подготовленный десант.

В результате морского боя 64‑пушечный турецкий фрегат сел на мель и был взорван. А адмиральский флагманский корабль был взят на абордаж и захвачен в плен. Командующий флотом Гасан-паша чудом спасся, перебравшись на другой корабль.

В сумерках оставшиеся турецкие корабли попытались выйти из лимана. Вот тут-то и сказал своё слово молчавший до этой поры суворовский блок-форт. Все его восемь орудий внезапно открыли кинжальный огонь по судам противника. Артиллеристы Суворова потопили 7 кораб­лей, более 1000 человек было захвачено в плен.

Завершила разгром турецкого флота гребная эскадра Нассау-Зигена. Для большего эффекта он расстрелял повреждённые и севшие на мель корабли брандскугелями. Однако показная доблесть адмирала не ввела Суворова в заблуждение. Он так высказался по этому поводу: «Выиграл бой блок-форт. Нассау всего-то и поджёг лишь то, что уже разорили да пулями изрешетили».

Не удержался Александр Васильевич и от нравственной оценки происшедшего: «Слава бежит от того, кто за ней гоняется, а истина благосклонна к одному достоинству».

Парусная эскадра Поля Джонса так и не приняла участие в этом сражении. Причиной тому была медлительность адмирала. Основательный Поль Джонс слишком осторожничал, принимая плохо обученные сборные турецкие экипажи за доблестных английских моряков.

Позже Суворов так иронизировал по этому поводу: «Дон Жуан (так в шутку называл Суворов Джонса), храбрый моряк, прибыл, когда уже садились за стол. Да и то, наверное, потому, что надеялся найти тут англичан».

И тем не менее победа была блестящей. Суворов был очень горд, что и он принял участие в морском сражении.

 

«Горжусь, что я русский!»

Суворов был истинно русским человеком. Не раз он с гордостью восклицал: «Горжусь, что я русский!»

Екатерина привлекала для службы в России иностранцев. Часто это были полезные для российской армии и флота люди. Однако некоторые из них не знали русского языка и не удосуживались его выучить даже на протяжении нескольких лет службы. Они разговаривали на французском языке, на котором было принято общаться при дворе и в высшем обществе. Во время ведения боевых действий незнание русского языка было недопустимо, так как солдаты и матросы не понимали своих командиров.

В Днестровском лимане командовавший гребной флотилией адмирал Нассау подавал команды по-французски, а матросы должны были их заранее заучивать. Это было нелегко, ведь большинство матросов были неграмотными. Кроме того, в бою часто возникали непредвиденные ситуации, для которых не были подготовлены соответствующие команды. Поэтому в самые ответственные моменты происходили заминки в выполнении команд, и даже возникало полное непонимание подчинёнными своих командиров.

Суворов осуществлял общее руководство боем. Ему подчинялась гребная флотилия. Когда он воочию увидел всю эту неразбериху, то был возмущён: «Берётся такой начальник в полный голос распоряжаться, а матросы слышат французскую речь словно от играющего свою роль актёра. При этом виден не сам актёр, а лишь одна его шляпа. А между тем даже я, командующий, ни единого слова, кроме зычного рыка, понять не могу. Я в бешенство пришёл! Я принуждён был распорядиться, чтобы все команды подавались через офицера-переводчика».

Но не только незнание русского языка препятствовало укоренению иностранных офицеров в русской армии. Им надо было ещё познать уклад русской жизни, постичь душу русского солдата. Не у всех это получалось. Суворов умел разговаривать с солдатами на их языке, он любил повторять: «Я не наёмник – я русский». Солдаты верили своему командиру и не задумываясь шли за ним.

 

Суворов сердится

Реляцию на всех отличившихся в битве при Херсонском лимане было поручено составить старшему морскому начальнику принцу Нассау-Зигену. В своём донесении адмирал подробно описал морское сражение и перечислил всех отличившихся. Принц «забыл» отметить участие в этом сражении только самого Суворова. По-видимому, он посчитал, что это было бы нарушением субординации. Ведь Суворов был его начальником и о результатах битвы сам всё доложил Потёмкину…

Однако реляция являлась официальным документом, который представлялся в Санкт-Петербург императрице. Поэтому Суворову очень хотелось, чтобы и его вклад в победу на море по достоинству был оценён самой императрицей.

Прочитав копию реляции адмирала, Суворов тут же написал Нассау-Зигену письмо, полное скрытой иронии и досады. «Ахиллес прославлен Гомером, Александр Македонский – Квинтом Курцием. Вольтер, правда, был историком похуже и промахнулся с Карлом ХII. (Здесь Суворов имел в виду раннее произведение юного Вольтера «История Карла ХII». – В. Ш.) Вы сами с собой обошлись ещё хуже. Ваша реляция не даёт о вас ни малейшего представления, это сухая записка без тонкости. Ошибки Гасан-паши указаны слишком грубо, унижая противника. Вы сами себя этим унизили. Россия никогда ещё не выигрывала такого боя. Вы – её слава! Я не придираюсь, я говорю правду.

Конечно, мы люди сухопутные, без парусов, но начать надо было так: «Заря ещё только занималась, когда я двинулся вперёд и бросил в атаку свой флот…» В середине написать: «Лучшие турецкие корабли были преданы огню…» А в конце – уже победно: «Лиман свободен, остатки неприятельских судов окружены моей флотилией…» Ещё лучше изложить этот подвиг в стихах: дактиль, спондей, александрийский стих – дабы усилить впечатление… Довольно, принц. Вы великий человек, но плохой художник. Не сердитесь».

Однако напрасно Суворов так нервничал. Проницательный Потёмкин прекрасно разобрался в обстановке. Он понял, какой вклад в победу внёс каждый из участников баталии. Потёмкин щедро наградил отличившихся, а Суворова похвалил особо: «Мой сердечный друг! Лодки бьют корабли, а пушки загораживают течение рек. Христос посреди нас!»

Для Суворова такое признание его заслуги явилось высшей наградой.

Дошло известие о доблести Суворова и до императрицы. Она так высказалась об этом сражении: «Тут с береговых батарей на Кинбурнской косе много вреда неприятелю сделал Суворов».

И хотя Суворов не получил награды за битву в лимане, его вклад в победу не пропал втуне. Он по достоинству был оценён позже.

Что касается принца Нассау-Зигена, то Суворов раскусил его амбициозность и авантюризм. Вскоре гребная флотилия, которой командовал принц уже на Балтике, потерпела сокрушительное поражение от опытных шведов. Суворов не без злорадства так прокомментировал это событие: «Принц Нассау побит ветром, недоразумением сигналов и невежеством построения линии».

На этом военная карьера этого «царедворца без дворов, воина всех лагерей, рыцаря всяческих приключений» в России закончилась.

Судьба Поля Джонса в России также не сложилась. Ей помешали интриги того же Нассау, которому удалось поссорить Джонса с Потёмкиным. Через три <