Карибский кризис (1962). «На последнем берегу».

Самые яркие события 1962-го года Анфиса также запомнила благодаря тому, что все они у них дома активно обсуждались.

 

11 января 1962 года в гарнизоне Полярный Северного флота в результате чудовищной силы взрыва торпед, по неустановленной причине, на пришвартованной подводной лодке «Б-37» погибли 122 человека.

 

Дядя Петя об этом рассказывал и страшно переживал. И все обсуждали это и переживали...

 

…

 

Новочеркасский расстрел 1-2 июня 1962 года произвёл на всех ещё более страшное и гнетущее впечатление. Говорили, что было убито 23 человека. Но по другим данным — гораздо больше. И позднее было расстреляно ещё 7 человек, как «зачинщиков». Но и эти сведения были не точные...

 

Анфисе это событие запомнилось тем, что отец из-за него так страшно болел, так мучился головными болями, что Анфиса такого раньше и не помнила...

 

Отец тяжело, и шатаясь, как пьяный, ходил по дому, как сам не свой, едва сдерживая стоны, часто хватаясь ладонями за голову, дышал очень тяжело, почти задыхаясь — и, почти как в бреду, повторял:

 

«Вот тебе и коммунизм!.. Вот тебе и коммунизм!..»

 

И Анфиса стала невольной свидетельницей сцены — каких она в доме тоже никогда раньше не видела...

 

Отец сидел в кресле у себя в кабинете и, видимо, уже почти терял сознание от головной боли. А Герта стояла над ним, обнимала обеими руками его голову, прижимаясь щекой к его темени, и плакала...

 

А отец тихо гладил ей руку, успокаивая, и, из последних сил, всё повторял:

 

«У нас ещё есть шанс!.. У нас ещё есть шанс!..»

 

…

 

Узнала Анфиса и про взрыв на Семипалатинском полигоне 17 августа 1962 года при испытании ядерного оружия, где произошло мощное радиоактивное облучение. И лишь позже она узнала, что этот взрыв коснулся и её отца...

 

Про «Карибский кризис» с его «чёрной субботой» 27-го октября она тоже узнала и что-то поняла лишь позже. Узнала, или больше лишь догадывалась, что и здесь в предотвращении страшной гибели человечества в настоящей атомной войне как-то участвовал её отец...

 

Все эти события подкосили здоровье и силы отца очень сильно...

 

…

 

После возвращения домой от дел, связанных с «Карибским кризисом», отец постарался, чтобы и Анфиса, и Ника посмотрели фильм «На последнем берегу». Бабушка Рая была резко против — но отец настоял. Родители Ники были за просмотр, хотя она была младше Анфисы почти на год. Они надеялись, что Анфиса потом сможет ей всё объяснить лучше взрослых.

 

Фильм произвёл на обеих девочек ошеломляющее и подавляющее впечатление. Обеим потом снились кошмары. И главное, было не ясно: а что же делать? Если даже такие люди как отец Анфисы были почти беспомощны, чтобы не допустить этот невыразимый ужас всеобщей медленной гибели от невидимой смерти?..

 

Отец говорил Анфисе:

 

«Мысль человека всемогуща. И слово человека всемогуще. Силою Мысли и силою Слова мы должны суметь предотвратить и этот надвигающийся на нас кошмар!..

 

Мы получили сейчас только отсрочку. Наша планета стала действительно — как пороховая бочка. Чего не было никогда раньше в истории. И любой случайной искры может хватить — чтобы погибло и человечество, и всё живое на Земле. Кто-то сразу, а большинство — будет гибнуть в очень долгих и страшных муках...

 

Если мы не изменим сознание не только правителей — но миллионов обычных людей на Земле, то история человечества — действительно может закончиться, и совершенно бесславно...

 

Но я в это не верю! До самого последнего часа я буду верить в человеческий разум! И в человеческое сердце!..»

 

Потом отец улыбнулся, стараясь ободрить Анфису, и сказал ей:

 

«Западная фантастика на этот счёт очень пессимистична. Но наша советская — гораздо более оптимистическая! У нас есть прекрасные писатели! Тот же Ефремов!.. Братья Стругацкие тоже стараются...

 

И я верю в нашу Красную Мечту! Наша Красная Мечта — это ведь и есть та София-Анастасия, которую проповедовали ещё до революции «Всемирные Братья». И твой дед Харитон среди них... Сильнее её — нет ничего на свете! Если надо будет совершить для её торжества невозможное — мы совершим невозможное!..»

 

 

Глава 13: СОКРОВИЩЕ НАРТОВ

«...Впереди будут миллионы и миллиарды молний, которые заставят отступить бесконечную ночь и, сливаясь воедино, придадут мощь бессмертия череде познающих вселенную поколений».

(Иван Ефремов «Лезвие бритвы»)

Лезвие мысли

 

Все книги Ивана Ефремова, начиная с «Туманности Андромеды» и с ещё более ранних его вещей, и книги многих других писателей-фантастов, Анфиса с детства знала почти наизусть. В их доме вообще был культ Ивана Ефремова и советской научной фантастики (читали, конечно, и переводную).

 

А как все обожали вышедшие тогда фантастические фильмы: «Планета бурь», «Человек-амфибия» (по Александру Беляеву)!..

 

И Анфиса помнила, и не раз потом об этом вспоминала, какое огромное впечатление на отца, Герту и на всех «коммунаров» произвела книга Ивана Ефремова «Лезвие бритвы», вышедшая в свет в 1963 году (и потом почти запрещённая). Какой это вызвало взрыв идей и мыслей у них в доме и у всех их знакомых!..

 

Сколько у них было дома на кухне, и на даче, обсуждений, споров и дискуссий по поводу этой книги! В которых участвовали и учёные, и инженеры, и студенты, и школьники!..

 

Возник, у многих, настоящий культ Индии и «индийской духовности». Все бросились изучать и осваивать индийскую философию, индийскую йогу, гипноз, парапсихологию, читать и обсуждать Бехтерева, Фрейда, другую литературу по психологии и разным «духовным практикам» (и всё чаще это, конечно, был «самиздат»).

 

Предложение Ефремова, прозвучавшее в самом конце его книги, создать в Ленинграде (причём в здании, почти бесхозного, буддистского храма у Чёрной речки) некий объединяющий и координирующий все научные и творческие поиски Духовный Центр — тоже заразило всех, особенно молодёжь...

 

Кто-то из собравшихся, как-то раз, у них на кухне, из «коммунарского движения», говорил:

 

«Ребята, не будем торопиться! Не надо пугать и беспокоить зверя! Назовём это просто и безобидно: «Клуб любителей фантастики» (кто-то тут же вставил: «НАУЧНОЙ фантастики!», на что оратор согласно кивнул) . Будем читать и обсуждать НАУЧНУЮ фантастику: Беляева, Ефремова, Стругацких, лучшие западные переводные вещи...»

 

Кто-то тут же предложил:

 

«Жюля Верна и Герберта Уэллса — в первую очередь!..»

 

Выступающий оратор поддержал:

 

«Разумеется! На классике вообще надо образовывать и воспитывать подрастающее поколение! Но и всех нынешних самых талантливых авторов надо и читать, и совместно обсуждать, и активно пропагандировать!..»

 

Герта, поддерживая, в принципе, эту идею, говорила:

 

«Эти встречи, собрания и обсуждения можно устраивать и проводить в библиотеках, в том числе, и в вузовских, и в школьных (где на это отважится конкретная администрация, конечно). А представляете, что будет, когда такие клубы начнут массово организовываться в самых отдалённых, в самых захудаленьких поселковых библиотечках!..»

 

Эту идею все у них в доме, так или иначе, поддержали. Но отец Анфисы, и Герта, и многие другие, говорили, что на этом нельзя, ни в коем случае, останавливаться. Необходимы систематические и регулярные встречи и обсуждения представителей всех отраслей и направлений науки и культуры, выработка общей идейной платформы, общей программы...

 

И без подобных инициатив — ведь дальнейшее развитие научно-технической революции в стране просто невозможно! Это надо суметь донести до всех руководящих инстанций!..

 

Отец с Гертой предложили это общественное начинание назвать: «Междисциплинарный культурологический семинар». И все, после обсуждения, согласились.

 

Позднее, в обиходе между собой участники этого семинара иногда называли его, по аббревиатуре: «МКС», но чаще — просто «межкульт».

 

Одной из первых тем для обсуждения на этом семинаре было предложено: «Индийская йога, современная наука и скрытые возможности человека. Формирование Человека Будущего».

 

…

 

Алик и Арина особенно страстно увлеклись упражнениями йоги, всеми этими бесчисленными асанами, пранаямами и прочими экзотическими практиками. К чему стали приобщать и Анфису с Никой.

 

Анфису и Нику особо заинтриговало то, что занятия йогой пробуждают в человеке некий особый внутренний огонь, скрытую энергию, и раскрывают в нём, благодаря этой энергии, некие (как утверждали йогические тексты) совершенно чудодейственные способности — и способность к ясновидению, и способность к целительству, и даже способность летать (левитация).

 

Но Арина им говорила: чтобы научиться летать — надо, прежде, научиться бегать. И девчонки охотно бегали, и прыгали, и занимались прочей спортивной и физической подготовкой. Сначала под руководством и присмотром опытных старших. А потом, всё более, и самостоятельно. Коммунист должен быть совершенным во всех отношениях. И должен быть готов к любым революционным подвигам, которые ему предстоит совершить.

 

…

 

Вегетарианство среди «коммунаров» также распространилось почти молниеносно. Впрочем, особого пристрастия к мясу у них в доме и так почти никто не испытывал.

 

Позже в среду «коммунаров» пришло, также, и увлечение каратэ и другими восточными единоборствами. Алик и Арина и здесь тоже были впереди всех.

 

Отец Анфисы, как настоящий разведчик, ещё до войны осваивал различные приёмы рукопашного боя, в том числе и джиу-джитсу. И, при удобном случае, он охотно делился своими навыками с другими, в том числе, и с Анфисой, и с Никой, когда она могла составить компанию подруге.

 

Анфису с Никой все активные и энергичные приёмы борьбы привлекали, в общем-то, гораздо больше, чем долгие статические упражнения индийской йоги. Но Алик с Ариной говорили, что йога (особенно раджа-йога) — это духовная основа всех единоборств. Но в дальнейшем они с удовольствием занимались с девочками и борцовскими тренировками, основами борьбы японской, китайской, корейской и прочей, какую только могли освоить тогда хоть немного.

 

Анфиса хорошо видела, и с интересом наблюдала, как Алик и Арина, и многие другие «коммунары» и их знакомые — в своих космических поисках и устремлениях — всё больше и больше уходили куда-то на таинственный мистический Восток, куда-то в почти совершенно неприступные Тибетские и Гималайские горы. Про наш Алтай тоже рассказывались красочные легенды. Также и про Урал. Особенно про перевал Дятлова.

 

Читали у них, конечно, и Рерихов, всю их «Агни-Йогу». Активно обсуждали и теософию Блаватской, и антропософию Штайнера, и разные оккультные до-революционные издания. Звучало у них на кухне и совершенно загадочное для Анфисы слово «Шамбала».

 

А Герта постоянно говорила, что первобытный шаманизм — это исток всех духовных поисков человечества, основа всех духовных практик, и всей Мировой Культуры вообще.

 

…

 

А отец Анфисы говорил, что Человек Будущего — он, конечно, должен освоить и йогу, и восточные единоборства, и ещё очень многое из восточной и древней мудрости, из всевозможных эзотерических знаний. И глубочайшим образом изучить и шаманизм, и всю первобытную культуру с её архео-космизмом, чтобы знать и понимать свои истоки и основы. Равно — он должен осваивать, и всемерно развивать, и всю современную науку, особенно на её самых передовых и прорывных направлениях.

 

Отец говорил, что как в первобытном шаманизме религия, наука, философия и искусство представляли из себя единое целое — так это должно произойти и в будущем. Иначе никакой коммунизм невозможен.

 

И если напряжённость творческого познания, самопознания и всего духовного поиска не превзойдёт той беспримерной напряжённости всей духовной жизни, которая была так характерна для кружков народников и первых российских марксистов — то не видать нам коммунизма!..

 

Но главное — это должно произвести радикальнейшую революцию в самом нашем сознании, в самых его основах! Подлинное Озарение, Пробуждение и Просветление!..

 

Коммунистический Человек Будущего — это человек Космического Сознания и Космического Бытия. А значит — и Космического Могущества! Вплоть — до обретения Бессмертия!..

 

…

 

Анфиса с Никой также учились медитировать — как йоги, как Алик и Арина и другие их знакомые. Можно медитировать про Космос. Стараясь понять, что весь Космос — у тебя внутри.

 

Герта говорила не раз:

 

«Царство Божие — внутри нас!..»

 

Это ещё Иисус Христос сказал. А Он знал про Космос всё. А это и значит — познай самого себя.

 

И Анфиса познаёт. Нужно совершенно огромнейшее внимание к происходящему у тебя внутри — и без всякого праздного отвлечения — если ты хочешь что-то в себе понять. И совершенно огромнейшее творческое воображение — если ты хочешь что-то в себе изменить. И тогда у тебя в позвоночнике (а потом и во всех клетках и атомах) будет постепенно зажигаться и возгораться Огонь Творчества. Вплоть до пробуждения в тебе самых летучих свойств. И чтобы стать лучом — как Циолковский писал.

 

Человек — это скрытый вулкан. Только биологический. Но может стать вулканом космическим. Как Солнце. А есть звёзды — в миллион раз сильнее Солнца! Даже в миллиард!..

 

И ещё Алик с Ариной учили девчонок, что есть «мысль-дубина» — а есть «мысль-копьё» и «мысль-стрела». А ещё мысль может быть — как лазерный луч, который прожигает насквозь стальные пластины. И надо развивать в себе космическое всемогущество мысли.

 

Самых первых йогов (как они сами пишут) научил всему бог Шива. Он сидит в Гималаях, в Шамбале, в «позе лотоса», созерцая своё полное единство с Космосом и путешествуя по нему всему сразу (потому он и вездесущ). И иногда он танцует. И вокруг него тают вечные снега и льды, от его космической энергии. И его волшебный «третий глаз» — это, на самом деле, и есть лазерный луч.

 

Правда, Данила говорит, что Бехтерев алкоголиков и так гипнотизировал, без всякого «третьего глаза».

 

А Фрейд говорит, что сначала надо осознать бессознательное. Как у айсберга под водой. Но айсберг может сползти с горы — а может там и остаться...

 

 

Женщина в Космосе

 

16-19 июня 1963 года состоялся космический полёт Валентины Терешковой — первой в мире женщины-космонавта.

 

На Нику это событие произвело явно ещё более сильное впечатление, чем на Анфису. Анфиса и сама это видела. Она, в отличие от Ники, в большей степени допускала для себя в будущем возможность какого-то и земного поприща. А Ника после этого момента — после полёта Терешковой — только ещё более утвердилась в желании во что бы то ни стало стать космонавтом. Но сначала для этого — конечно — надо стать лётчиком...

 

…

 

 

21 августа 1963годав небе над Ленинградом у пассажирского самолёта «Ту-124» отказали оба двигателя. И он падал прямо на Исаакиевский собор. Но экипаж смог умело и успешно приводниться на поверхность реки Невы. Никто не пострадал. И это было уникальнейшее событие!..

 

Дядя Паша тут же прилетел из Москвы в составе какой-то особой комиссии. И он взял с собой Нику, которая непосредственно смогла увидеть этот самолёт и прочие многие вещи, связанные с этим событием, много чего услышать из разговоров серьёзных людей...

 

После чего Ника, под впечатлением от этого события, изобразила на листе бумаги проект своего собственного самолёта, который бы запросто мог садиться и на сушу, и на воду. И все специалисты, кто видел этот её рисунок, с удивлением сказали, что идея очень интересная...

 

…

 

Ника тем летом, тайком от отца, дяди Паши, ездила со своей матерью, тётей Стешей, в какую-то спелеологическую экспедицию на Кавказ. Но и Анфисе она потом про эту свою поездку почти ничего не рассказывала. Сказала лишь, как-то очень скупыми словами, и неохотно, что спускалась там в какую-то пещеру — и забиралась на какую-то гору...

 

И Анфиса уже знала, что у Ники есть какая-то своя, очень важная и непростая, «кавказская тайна». Связанная, видимо, и с происхождением её матери, тёти Стеши, по одной из своих родословных линий (кроме греков и казаков) от каких-то кавказских горцев. От какого-то таинственно исчезнувшего племени. И Анфиса никогда слишком не расспрашивала подругу об этом...

 

 

Перстень Прометея

 

Анфису, помимо Космоса и леса, (и тундры, конечно, и всей Арктики) с детства привлекали и манили к себе горы. В них было что-то таинственное и неудержимо притягательное, в этих сверкающих на Солнце снежных и ледяных вершинах. Хотя и холодное, и пугающее, и страшное...

 

Анфиса знала, что её отец во время войны и воевал, и был разведчиком, какое-то время, и на Кавказе — когда там, прорываясь в Сталинград, были немцы и другие фашисты. И готовились через Кавказский хребет вторгнуться в советскую Грузию...

 

Однажды, после описанных выше событий с организацией «межкульта», Анфиса видела, как отец, придя домой очень озабоченный, стал искать повсюду какие-то бумаги. Сказал что-то и Герте — и она тоже нашла у себя какие-то бумаги. Бумаги эти тут же, по поручению отца, взял дядя Гена, чтобы отвезти на дачу и там сжечь. Анфиса это слышала.

 

Она поняла из их коротких реплик, что их последние общественные инициативы кому-то очень «там» не понравились. И надо принять меры, от греха подальше...

 

Анфиса знала, что и отец, и Герта, и все «коммунары» — они все немного подпольщики. Как и положено настоящим коммунистам. И отнеслась к происходящему с максимальной серьёзностью, будучи готовой оказать любую помощь, какая только от неё может потребоваться.

 

И она думала — а не правильней ли сейчас самой предложить отцу какую-нибудь помощь? Ведь если надо, к примеру, что-нибудь спрятать — то она великолепнейшим образом может справиться с этой задачей!

 

И Анфиса, всё ещё очень сильно колеблясь, всё-таки, решилась осторожно подойти к отцу и прояснить обстановку на месте...

 

…

 

Она застала отца в его кабинете за задумчивым рассматриванием каких-то старых цветных открыток с видами Кавказских гор, которых она раньше не видела. И Анфиса, не решаясь сразу говорить о каких-либо вещах конспиративных, стала его осторожно расспрашивать про Кавказ, и про то, как он воевал там.

 

Отец довольно часто рассказывал ей, при случае, и про войну (и не только про Великую Отечественную — но и про Испанскую, и про Финскую, и про войну в Китае против японцев, и про другие), и о своих собственных приключениях на всех этих войнах. Рассказывал очень интересно и увлекательно.

 

Но Анфиса, конечно, всё время чувствовала, что он рассказывает ей далеко не всё. В том числе, и про Кавказ. Она понимала, что он был очень секретный разведчик, и ему нельзя всё рассказывать. И поэтому расспрашивала его, всё время, очень осторожно...

 

В этот раз, в ответ на расспросы Анфисы, отец сначала рассказал ей немного об этих открытках. Он знал эти места. Но говорил, что о самых интересных для него местах он не может найти вообще никаких сведений, а не то что какие-то открытки или картинки...

 

А потом он как-то очень внимательно, и как бы раздумчиво (и даже как бы оценивающе: достаточно ли она уже взрослая и сознательная?) посмотрел на Анфису, и — достал из своего заветного секретного шкафа (где хранил и свои государственные награды, и наиболее ценные и памятные для себя реликвии, и ещё какие-то секретные вещи) — небольшую коробочку. И показал Анфисе её содержимое.

 

Там были три небольшие вещицы...

 

…

 

Первой, самой крупной из этих вещей, был орёл из холодного белого металла, широко и прямо, с очевидной угрозой, распростёрший свои крылья. С хищным клювом, и держащий в своих когтистых лапах круглый венок со свастикой внутри.

 

Второй вещью был круглый значок с двумя параллельно расположенными зигзагами-молниями. Анфиса уже знала, что это — знак страшной нацистской организации «СС», отличавшейся особой жестокостью и фанатизмом, но также и совершенно чёткой продуманной организацией и дисциплиной.

 

Третьей вещью — был перстень из какого-то тёмного холодного металла с довольно большим, плоским, гладким, хорошо отшлифованным, квадратным красноватым камнем. Этот перстень привлёк особенное внимание Анфисы.

 

Камень был, по-своему, красивый, но к числу драгоценных, и даже полудрагоценных, явно не принадлежал. И был похож, скорее, на какую-то разновидность простого, дикого гранита...

 

И отец, после некоторых задумчивых размышлений, рассказал Анфисе историю этих трёх вещиц...

 

…

 

Он рассказал ей, что когда он воевал с немцами на Кавказе, в горах, то ему довелось, во время одной особо ответственной операции, застрелить, в короткой схватке, одного немецкого офицера-эсэсовца. Офицер этот был очень не простой, а из какой-то особо секретной команды или организации (отец произнёс таинственное слово «Аненербе»). Эта команда, по заданию самого Гитлера, искала на Кавказе какой-то очень древний клад, или ещё что-то очень древнее и важное. И обладающее какими-то чудесными свойствами.

 

Возможно, это было сокровище нартов, древнего легендарного народа, когда-то жившего на Кавказе. В сказаниях о нартах упоминается какая-то чудесная чаша. Но где она точно была и куда потом делась — неизвестно. Как неизвестно и то, куда исчезли и сами нарты.

 

Отец сказал, что в средневековых легендах Западной Европы о рыцарях-крестоносцах эта чудесная чаша (если это была действительно она) называется Святой Грааль. Гитлеровские нацисты очень хотели её разыскать и захватить себе. И что-то этим эсэсовцам, в одном очень укромном месте среди Кавказских гор, действительно удалось найти!

 

Группе отца, при отступлении немцев с Кавказа, было поручено не дать этим эсэсовцам вывезти найденное, захватить этот секретный груз, и, по возможности, взять в плен живыми членов этой их команды, хотя бы кого-то из них.

 

Но немцы эти живыми не дались. Дрались на смерть, отчаянно. Последний оставшийся в живых офицер-эсэсовец при попытке взять его в плен — застрелился. А тот, которого убил отец, успел сбросить в глубокую пропасть какой-то ящик, возможно, с самым ценным, что они похитили и хотели вывезти в Германию, и чем сильно интересовался сам Гитлер. Этот молодой эсэсовец хотел выстрелить в отца из своего пистолета — почти уже выстрелил! — но отец успел выстрелить раньше...

 

Больше ничего особо важного и ценного при этих загадочных фашистах не нашли. Возможно, что что-то, что они не успевали или не могли вывезти, они успели и смогли где-то спрятать. Но выяснить что-то на этот счёт отряду отца тогда не было никакой возможности. Военная обстановка там в тот момент была очень сложная. Вокруг шли бои. Кругом стреляли. Немцы были где-то рядом, и их было ещё очень много. Наступала ночь, и небольшой группе отца надо было спешно оттуда уходить...

 

Орла и эсэсовский значок отец снял с формы убитого им офицера. Никаких документов при нём найти не удалось. А в его портмоне отец нашёл этот перстень — с простым камнем, похожим на гранит...

 

Отец сказал, что он потом показывал это перстень крупному знатоку. И тот сказал, что этот перстень, скорее всего, очень древний. Но чей именно — сказать невозможно. И что камень — это, действительно, просто гранит.

 

А какой-то очень старый кавказец потом уверял отца, что это — перстень самих нартов...

 

…

 

Анфиса потом довольно долго обдумывала эту историю, рассказанную ей отцом, особенно заинтригованная и взволнованная тайной перстня.

 

Она вспомнила про перстень, который Гефест выковал Прометею из его оков, и с камнем от той дикой скалы, к которой непокорный титан был прикован в Кавказских горах.

 

Анфиса перечитала опять, сколько успела найти, все легенды и мифы про Прометея (также, заодно, и про помогавшую ему Афину), чтобы найти какие-нибудь подробности про этот перстень. Но ничего принципиально нового для себя не нашла...

 

…

 

После чего, Анфиса спросила у вышедшего из своего кабинета для короткого отдыха, и пившего, стоя, в этот момент на кухне чай, отца:

 

«А может быть тот перстень с камнем (ну, правда, он не очень большой, но, всё-таки), может он быть — перстнем Прометея? Ну, тем самым, который — когда Геракл уже освободил его от скалы — ему потом Гефест выковал, из его цепей? С тем самым камнем, от скалы?»

 

Отец добродушно, и несколько устало, посмеялся, и сказал:

 

«Ну, Прометей, конечно, был великим борцом со всем фашизмом и капитализмом, и со всеми тёмными силами! За что ему этот нацистский орёл — печень-то и поклевал...

 

Эх, как знать! Тут ещё столько загадок!.. Да, человек именно из камня высек свой первый Огонь...».

 

Потом он посерьёзнел — присел на стул у их старинного круглого кухонного стола — и сказал ей (что говорил уже, в принципе, далеко не в первый раз):

 

«Знаешь, Анюта, если бы в нас не было этого Прометеева Огня — мы бы войну точно не выиграли! И в Космос бы никогда не полетели! А мы — и войну эту выиграли — тяжелейшую, страшнейшую, важнейшую во всей Мировой Истории — и в Космос Гагарин у нас полетел! Силою — именно этого Огня!..

 

И коммунизм мы когда-нибудь непременно построим — если не утратим в себе этот Огонь!.. А он в нас — есть, есть!.. Пусть в скрытом виде — но есть!.. И он ещё проснётся!..»

 

Отец тяжело, и очень устало, вздохнул — и продолжил, даже уже чуть, временами, рассеянно, но стараясь не потерять своей обычной твёрдости мысли и слова:

 

«А пока — грызи, Анюта, гранит науки! Ещё, непременно, до школы! В школе у нас далеко не всему необходимому учат. Тебе открывать все тайны! Без настоящей науки — нам не будет ничего: ни Космоса, ни коммунизма. А с наукой, со знаниями, с разумом — с Огнём Творческой Мысли — мы действительно будем титанами! Как Прометей! И ничего невозможного не будет для нас!..

 

Кибернетику изучай — за ней будущее! Потом и Александра Богданова непременно почитаешь — и с его космической марсианской фантастикой, и с его тектологией. Не зря после его «Красной Звезды» говорили, что большевикам помогают марсиане!.. Циолковского читай — его у нас до сих пор, с 20-х годов, издавать не хотят! Как же, такой учёный и мистик!.. Ефремова читай — он поистине Пророк Коммунизма!.. При всех его неизбежных, и понятных, и простительных человеческих недостатках... Со Стругацкими тоже что-то странное происходит... Вера сейчас у многих колеблется...».

 

Отец — тяжело опираясь на стол — встал, чтобы идти в свой кабинет продолжать работать...

 

И, уходя, он добавил к сказанному Анфисе:

 

«И Гераклита читай — вот кто понял ещё в древности: и что такое Огненный Разум, и что такое Огненная Вселенная! Отец диалектики — без него не поймёшь ни Гегеля, ни Маркса! Ни самого Ленина...

 

И если когда-нибудь, вдруг, выяснится, что, какими-то путями, перстень Прометея достался именно Гераклиту — то я этому не удивлюсь!..»