Истории болезни и процесс терапии 2 страница

В психоаналитической терапии психозов и пограничного синдрома, то есть пациентов, симптоматика которых располагается в широкой погранич­ной области между психозом и неврозом, поведение врача также должно ме­няться. Целью его поведения, однако, в каждом случае остается одно и то же, а именно - создание такой психоаналитической ситуации как «межличност­ная лаборатория». Эта «лаборатория» возникает не потому, что пациент и врач располагаются в одном помещении и ведут себя там по определенным прави­лам, она создается в тот момент, когда пациент сможет ощутить себя как субъект и личность в отношениях с врачом и тем самым включиться в качестве парт­нера в процесс совместной терапевтической работы.

Отсюда следует, что психоаналитическая ситуация и поведение врача могут быть весьма различными, в зависимости от того, как структурированы конфликтная ситуация, лежащая в основе данного заболевания, и бессозна­тельная динамика пациента. Так, в психоаналитической терапии психозов, например, интерпретации поведения больного воспринимаются им скорее не как выражение участия со стороны врача, а напротив - по большей части как отвергание. Врач должен здесь скорее пытаться наладить общение с пациен­том своими прямыми, по большей части невербальными реакциями на про­блемы больного. Как в психоаналитической терапии неврозов, так и в анали­тической терапии психозов (обе формы включены в единый спектр психоана­литического лечения) именно поведение психоаналитика делает возможным появление «межличностной лаборатории» и образует центральный инструмент для лечебной и исследовательской работы в целом.

Анна Фрейд сказала однажды, что аналитик может делать в терапии все, что хочет, пока знает, что делает. Я хотел бы добавить, что врач, прежде всего, должен знать, что он всегда что-то делает, даже когда, например, ничего не делает. Это относится также и к пациенту, который всегда что-то переживает и что-то делает. Его проблема как раз в том и состоит, что он это не осознает и поэтому не может сознательно воспринимать, распознавать и формировать свое поведение.

8. На основании этого задача психоаналитической терапии может быть обозначена следующим образом. Ее цель - создание и развитие (благодаря специфическому поведению врача) межличностной ситуации, в которой связь врача с поведением и переживанием больного дает пациенту возможность

распознать бессознательную последовательность его поведения и пережива­ний или, в случае тяжелых психических заболеваний, вообще увидеть эту пос­ледовательность.

С моей точки зрения, из этой особой предпосылки психоанализа, а имен­но - исследования поведения пациента с помощью поведения врача, вытекает особое научно-теоретическое место психоаналитической теории. Ее основа, сама психоаналитическая теория, всегда представляет собой сплав лечения и исследования. Она является в этом смысле «лечебной наукой». Ее теоретичес­кий понятийный аппарат служит лишь тому, чтобы сделать понятным, что на самом деле происходит в терапевтической ситуации, во взаимодействии меж­ду аналитиком и пациентом, что переживает больной, как он ведет себя и как врач реагирует на это своим поведением и переживаниями.

9. Развитие психоаналитической теории от работы 3. Фрейда «О психи­ческом механизме истерических феноменов» 1893 года и «Эскизе психоло­гии» 1895 года через «Толкование сновидений» 1900-го и метапсихологичес­кие работы 1905-1926 годов вплоть до развития новой психологии Я в связи с психоаналитическим изучением групп в рамках моей школы (Amnion, 1970a, 1972а, 1973а, 1973b) может рассматриваться как цепь попыток добиться все большего соответствия теоретических концепций психоанализа реальности терапевтического процесса и сформулировать рабочие гипотезы, которые по­зволили бы осуществлять целенаправленное и осмысленное терапевтическое вмешательство и сделали возможным учиться на том, что делается. При этом к расширению и дифференцированию теории вели расширение и дифферен­цирование области терапевтической практики, так что можно сказать: теоре­тический инструментарий лечебной науки психоанализа может расти и обога­щаться лишь в той мере, в какой удается расширить границы психоанализа в терапевтической практике (Ammon, 1974).

Из того факта, что психоанализ как лечебная наука может развиваться лишь за счет дальнейшего расширения и дифференцирования ситуаций и ме­тодов лечения (если не хочет потерять собственную основу), следует и науч­но-теоретическое положение и постановка проблем психоаналитической пси­хосоматики.

10. Психоаналитическая психосоматика не претендует на объяснение психосоматических механизмов здоровья и болезни. Ее усилия по исследова­нию и лечению психосоматических заболеваний происходят не на уровне клас­сической проблемы души и тела, которая постоянно обозначается как цент­ральная проблема психосоматической медицины. Так, Фрейд, например, дваж­ды высказывался о проблеме души и тела, хотя и мельком, в «Эскизе» 1985 года. Он всегда настаивал на том, что благодаря открытию динамики бессоз­нательного и развитию психоанализа как объективного метода изучения этой динамики классический вопрос о связи души и тела стал излишним, посколь­ку он обойден новыми постановками вопросов в психоанализе.

16

17

Таким образом он представлял себе проблему дуализма души и тела, а также «универсального монизма» (ср. Deutsch, 1959), хотя и не был склонен теоретически абсолютизировать их. Ибо проблема души и тела предстает в психоаналитической психосоматике не как теоретическая, а как теоретико-практическая проблема. В анализе больного, который сам является предме­том изучения, речь идет не столько о том, чтобы объяснить связь и взаимодей­ствие психического и соматического, сколько о том, чтобы представить себе, что понимает пациент во взаимодействии с врачом, как он ведет себя, и какую функцию выполняет в этой связи психосоматическое симптоматическое пове­дение.

11. Фрейд имеет в виду изучение этих взаимосвязей в отношениях врача и больного, когда говорит о том, что врач, заинтересованный в психологии болезни, должен ограничить себя «психологическим образом мысли» и «пси­хологическими вспомогательными представлениями», или когда он в другой работе подчеркивает, что психоанализ имеет целью и осуществляет «ничто иное, как раскрытие бессознательного в душевной жизни» (Freud, 1916-1917). Ибо новое знание, ставшее доступным благодаря открытию и изучению дина­мики бессознательного во всех человеческих жизненных процессах, состоит именно в том, что все моменты и факторы этих жизненных процессов могут быть поняты как компоненты детерминированного бессознательными силами динамического континуума переживаний и поведения, что они находятся между собой в смысловой взаимосвязи, которая может быть исследована, понята и подвергнута коррекции с помощью психоанализа.

При этом Фрейд всегда справедливо отказывался определить природу психических процессов и объяснить их взаимодействие с соматическими. Он говорил, что о природе психики может сказать так же мало, как физик о при­роде электричества (Freud, 1938), а о психоанализе, исследующем психику, он говорил, что «его можно как науку охарактеризовать не материалом, на кото­рый он воздействует, а используемой им техникой» (Freud, 1916-1917). То же безоговорочно справедливо и для психоаналитической психосоматики.

Я хотел бы заключить этот короткий экскурс об учении, о болезнях и о терапевтической стратегии психоанализа, развившихся на основе открытия «психоаналитической ситуации», коротким примером, который может проил­люстрировать, о чем идет речь. Манфред Пфланц (1972), которому мы обяза­ны рядом выдающихся исследований по социальной медицине и эпидемиоло­гии, в работе о диагностических и терапевтических проблемах гипертоничес­кой болезни обнаружил кое-что, проливающее свет на проблему разрыва меж­ду медицинской теорией и терапевтической практикой.

Он установил, что во всех странах с «высоким медицинским стандар­том» в среднем выявлено 50 % всех гипертоников, но достаточное лечение получают лишь 25 %. Из этих 25 % более половины прекращают лечение в течение первого года. Пфланц предполагает, что причиной этого очевидного

18

дефекта медицинского/обслуживания является структура личности гиперто­ников и неспособность врачей соответствовать этой личностной структуре. У чрезмерно адаптированных, но латентно агрессивных больных гипертонией зависимость, в особенности от авторитарных врачей, вызывает тревогу, часто побуждающую их спустя короткое время прекратить лечение. То есть не воз­никает того контакта между врачом и пациентом, который сделал бы возмож­ным лечение гипертонии на основе устойчивого взаимодействия.

Пфланц видит в этом пример того, что он называет «технологической брешью», зияющей между диагностическими и терапевтическими возможно­стями современной медицины и ее применением во врачебном обслуживании населения. Эта «технологическая брешь», с моей точки зрения, является не столько проблемой простого «применения» созданного естественнонаучны­ми медицинскими исследованиями технологически-терапевтическою инстру­ментария. Здесь речь идет о личностях врача и больного, о поведении и пере­живаниях партнера в терапевтической ситуации, в первую очередь в ходе про­тиводействия психосоматическому расстройству par excellence. И здесь, с моей точки зрения, находится отправной пункт психоаналитической психосомати­ки, которая в отсутствии коммуникативного взаимодействия между врачом и больным видит не только «технологическую брешь», но скорее проблему и рабочий уровень терапии и исследования. Иными словами, психоаналитичес­кая психосоматика представляет собой не науку, которая «прилагается» к ле­чению органически больных, а собственно «науку лечения органически боль­ных».

Истерическая конверсия

Отправным пунктом психоанализа и современной психосоматической медицины является открытие психической этиологии истерических заболева­ний. Фрейд (1983, 1895b) и Брейр нашли, что психические и органические симптомы их пациентов, которые не удавалось обосновать органическими поражениями, теряли свою иррациональность и непонятность в тот момент, когда удавалось связать их функцию с биографией и жизненной ситуацией пациента. Они предполагали «существование скрытых, бессознательных» или «тайных» мотивов везде, где распознавался «прыжок», переход к морбидному поведению.

Так Фрейд (1894) писал: «У анализированных мной больных психи­ческое здоровье сохранялось до момента наступления непереносимости в мире их представлений, то есть пока какое-то переживание, представление или ощущение не вызывало такой болезненный аффект в их Я, что личность предпочитала забыть о нем, потому что не находила сил разрешить противо­речие этого непереносимого представления со своим Я и его мыслительной работой».

19

Этот «прыжок» в психическом поведении он назвал конверсией, предпо­лагая при этом прыжок «из психики в соматическую иннервацию». Он утвер­ждал: «При истерии происходит обезвреживание непереносимого для боль­ного представления путем перевода нарастающего возбуждения в соматичес­кие процессы, для чего я хотел бы предложить термин конверсия» (Freud, 1894).

Фрейд не рассчитывал объяснить своей концепцией конверсии прыжок из психики в соматику. Он обозначил его как «таинственный», считая, что «наше понимание никогда не будет в состоянии последовать за этим прыжком» (Freud, 1909). Для него было важнее сделать конверсию распознаваемой в качестве специфической формы поведения. Он понимал соматический симптом, напри­мер, истерический паралич, как представительство одного или нескольких «несовместимых представлений». Их движущим мотивом являлись открытые им позднее, ставшие бессознательными инстинктивные желания инфантиль­ной сексуальности (Freud, 1905a). «Обезвреживание» представлений, осуще­ствлявшееся за счет превращения суммы их возбуждения в соматические про­цессы, представлялось как частный случай невротического, то есть неполного вытеснения.

Фрейд (1894) предполагал, что эту особую форму защиты от бессозна­тельных инстинктивных побуждений делает возможной особая предрасполо­женность, «способность к конверсии». Это представление он позже развил в концепциях «соматической реакции» (Freud, 1905b) и «дополнительного ряда» (Freud, 1905a). Конверсию осуществляет Я, благодаря ей становясь свободным от противоречий, то есть освобождаясь от конфликта с бессознательными ин­стинктивными импульсами. Можно сказать, что концепция конверсии Фрейда в известном смысле стала прототипом концепции невротического вытеснения вообще, и мы увидим, что направление в психоаналитической психосоматике, вышедшее из разработки модели конверсии, в существенной мере развивается в рамках классического психоаналитического учения о неврозах.

«Эквивалент приступа тревоги»

Одновременно с моделью конверсии в ходе исследования так называе­мого невроза тревоги Фрейд сформулировал вторую концепцию психосома­тического возникновения симптомов, радикально отличавшуюся от конвер­сии (Freud, 1895c).

Он обнаружил, что такие органические симптомы, как расстройства сер­дечной деятельности, дыхания, приступы потливости, дрожи, приступообраз­ный голод, понос, головокружение, сужение сосудов и парестезия, сопровож­дают приступ тревоги в качестве «эквивалентов приступа тревоги» или как «ларвированные состояния тревоги» и часто полностью заменяют его. При этом он нашел, что тревога больных с неврозом тревоги, в отличие от тревоги при истерии и неврозе навязчивости, «не редуцируется при психологическом

20

анализе» и «недоступна психотерапии». Он заключил из этого, что эта тревога не может быть следствием «вытесненного представления», и, следовательно, невозможен «психический сброс». Он полагал, что базисным механизмом не­вроза тревоги и его органической симптоматики «является отклонение сома­тического сексуального возбуждения от психики и вызываемое таким обра­зом патологическое использование этого возбуждения».

Органический симптом появляется здесь как результат отклонения сома­тического возбуждения, которому, так сказать, воспрещается допуск в психику в то время, как при истерической конверсии органический симптом появляется как следствие вытеснения психического возбуждения в соматику, причем Фрейд подчеркивает, что речь идет о «вызванном конфликтом» психическом возбуж­дении. В обоих случаях причиной «возникновения патологических соматичес­ких процессов» является «психическая недостаточность, возникающая в месте психической переработки отклонения возбуждения в соматику».

Разница все же является значительной. При истерической конверсии орга­нический симптом является частью содержания психических представлений, которые сами являются результатом психической работы, в то время как кон­версия сама является психическим действием, а именно специфической фор­мой вытеснения. При «эквиваленте приступа тревоги» органический симптом служит не для представления возникшего в результате психической работы психического содержания. В данном случае скорее блокируется допуск в пси­хику нежелательного соматического возбуждения, которое реагирует на это формированием органических симптомов.

Фрейд заключил из этого, что здесь психические процессы не происхо­дят. По его мнению, «симптомы актуального невроза (к которому Фрейд с 1898 года относил невроз тревоги и так называемую неврастению. - Г. А.) - спазмы и головные боли, состояние органного раздражения, ослабление или тормо­жение функций - не имеют смысла, психического значения». Он считал эти «ларвированные состояния тревоги» соматическими проявлениями, «при воз­никновении которых отпадают все сложные психические процессы, ставшие нам известными» (Freud, 1916-1917). Исходя из этого, он считал психоанали­тическое лечение и исследование этих расстройств малоперспективным. Он заключает: «Проблема актуальных неврозов... не дает психоанализу опорных пунктов, он дает мало для их понимания и должен предоставить эту задачу биомедицинскому исследованию» (Freud, 1916-1917).

Его ученики, как известно, придерживались иного мнения, и психоана­литическая психосоматика смогла сделать значительный вклад в понимание этих расстройств по двум направлениям - за счет расширения модели конвер­сии и дальнейшего развития концепции эквивалентов. Однако, прежде чем я представлю эти направления по отдельности, я хотел бы вкратце резюмиро­вать постановку проблемы, решавшейся Фрейдом и изложенной в его обеих психоаналитических концепциях.

21

Психосоматический симптом

как симптоматическое поведение

С помощью обеих концепций - истерической конверсии и органическо­го эквивалента тревожных состояний - Фрейд определяет функцию и значе­ние «патологических соматических процессов» в переживаниях и поведении больного. Центральный вопрос о соответствии одной из концепций состоит не в том, может ли организм стать сценой психического конфликта, а в том, почему психический конфликт выступает, так сказать, в органическом костю­ме, когда на этой сцене разыгрываются психические расстройства. При этом Фрейд находит следующее различие.

В процессе психоаналитической терапии истерический конверсионный симптом предстает в рамках межличностного взаимодействия носителем пси­хического содержания, он выражает психическое переживание, которое поз­же возможно истолковать как ставший бессознательным конфликт между ин­стинктивной потребностью и защитой Я. В этом смысле он кажется просто образцом невротического симптома, выражением компромисса между вытес­ненным инстинктивным желанием и защитой Я. Симптом - выражение отра­женного представления и отражающей психической силы, как и все невроти­ческие компромиссные образования, носит символический характер. Поэто­му он в принципе может быть понят в рамках психоаналитической терапии и переведен на язык сознания и сознательного поведения, то есть реинтегриро­ван. Этот перевод возможен потому, что в основе симптома уже находится найденное и описанное психическое содержание в форме вытесненного пред­ставления, даже если речь идет о представлении, которое в ходе регрессии к ранним ступеням развития инстинкта приняло сноподобный характер благо­даря первично-процессуальной динамике бессознательного.

Органическая симптоматика так называемых актуальных неврозов, на­против, является, как установил Фрейд, эквивалентом состояния недифферен­цированной тревоги, которая кажется «недоступной психотерапии», посколь­ку ее нельзя связать с вытесненным представлением. Органический симптом здесь является не соматическим выражением обусловленного конфликтом рас­стройства психической деятельности, он скорее показывает, что психическая деятельность не происходит вовсе.

Фрейд понимает эту группу симптомов как «суррогат не происшедшего специфического действия», необходимый для сброса сексуального возбужде­ния, накопившегося благодаря соматическому источнику. Оно не может про­изойти, поскольку не происходит «психической подготовки» для «специфи­ческого или адекватного действия» в виде предварительного переключения сексуальной энергии. В то время как при конверсии конфликтное нарушение этой «психической подготовки» ведет к тому, что вместо сознательного дей­ствия выступает конверсионный истерический симптом, представляющий ос-

22

тающееся бессознательным желание, органическая симптоматика «ларвиро­ванной тревоги» при неврозе тревоги показывает, что не сформировано и пси­хическое представление о действии.

Поэтому Фрейд причисляет конверсию к вытеснению, а соматический эквивалент тревоги - к более примитивному защитному механизму проекции. Общим для обеих концепций является то, что органическая симптоматика рас­сматривается не как простое нарушение физиологических функциональных связей, а как следствие основного расстройства переживаний и поведения. Однако различие состоит в том, что при конверсионной симптоматике это на­рушение восходит к бессознательному психическому конфликту между ин­стинктивным желанием и защитой Я, в то время как причиной органической симптоматики актуального невроза, как предполагает Фрейд, является несос­тоявшийся психический конфликт. Как мы заметили, Фрейд обнаружил это различие на основе своего терапевтического опыта. Поэтому оно имеет значе­ние прежде всего для терапевтической техники.

Психосоматический симптом истерических пациентов как симптомати­ческое поведение Фрейд обнаружил в ходе психоаналитической терапии не­врозов, так как он смог заметить и исследовать лежащий в основе конфликт с помощью свободных ассоциаций пациента. В рамках этой работы он узнал, что «прыжок из психики в соматику» представляет собой лишь особую форму проявления «прыжка» в психическом поведении. При актуальном неврозе тех­ника, разработанная для лечения и исследования истерии, не срабатывала, поскольку с помощью психоанализа того времени в органическом симптоме было невозможно обнаружить поведение, лежащее в основе конфликта.

На основании этого Фрейд сделал вывод, которого придерживался до конца жизни, что психоанализ неадекватен в лечении этих расстройств, и ад­ресовал решение этого вопроса «биомедицинскому исследованию». Лишь когда на основе расширения и дифференцирования психоаналитических методов лечения и исследования удалось распознавать в органической симптоматике эквивалент тревоги симптоматическое поведение, стала возможной разработ­ка новых лечебных подходов, приведшая к значительному изменению психо­анализа в целом.

Проблема, проявившаяся благодаря разделению Фрейдом конверсии и эк­вивалентов и составившая существо психоаналитической психосоматики, со­стоит в том, что, хотя с помощью техники свободных ассоциаций и открытия «межличностной лаборатории» психоаналитической ситуации Фрейд превра­тил отношения врача и больного в поле исследования, что позволило ему рас­шифровывать символический язык конверсионных симптомов, однако он не смог распознать значение эквивалентов тревоги и предполагал поэтому, что эти орга­нические проявления лишены какого-то психологического смысла.

Теперь задачей стало выявление ситуаций, в которых эта симптоматика могла быть истолкована как сообщение, как значимое поведение, подобно реп-

23

резентативным симптомам конверсионной истерии. Фрейд внес в решение этой задачи лишь косвенный, хотя и значительный вклад, прежде всего в рамках исследования нарциссизма и позднейших концепций психологии Я. Однако его основополагающие психосоматические концепции, сформулированные уже в ранних работах, ставят проблему, центральное значение которой стало яс­ным лишь в рамках позднейших исследований. Она заключается в разграни­чении конверсионных симптомов и эквивалента тревоги.

Вопрос о причине, по которой организм становится сценой симптомооб­разования, находит ответы, различные для обеих групп симптомов. При кон­версионной истерии «соматическое вовлечение органов», имеющее как на­следственный, так и онтогенетический аспекты, делает возможным символи­ческое соматическое выражение психического конфликта. Эта специфичес­кая «способность к конверсии», которую он обозначает также как «психофи­зическую способность к перемещению... больших величин (психического. -Г. А.) возбуждения в сферу соматики», делает возможным образование «спла­ва» психического содержания с органическим симптомом (Freud, 1894).

При неврозе тревоги Фрейд (1895с), напротив, не находит ничего подоб­ного. И здесь он подчеркивает значение унаследованной конституции, но тут она имеет иной акцент. Вместо «способности к конверсии» он обнаруживает при неврозе тревоги «отчуждение соматики от психики», ведущее к тому, что вместо «психического содержания, с помощью которого соматическое возбуж­дение дифференцируется и артикулируется, на первый план выступает недиф­ференцированная тревога», не допускающая, с точки зрения Фрейда, «психи­ческой разгрузки».

Изучение тревоги в рамках последних работ по психологии Я позволило обнаружить ее психическое происхождение и психодинамику «отчуждения соматики от психики» и показать, что эта форма отчуждения не задана генети­чески, а является психодинамически понятным результатом патогенных меж­личностных процессов и, следовательно, доступна коррекции с помощью адек­ватных психоаналитических методов.

В поиске соматического языка

Я хотел бы обратиться к работам пионеров психоаналитической психо­соматики, которые на основе переработки обеих концепций Фрейда привели к пониманию и лечению психосоматических заболеваний. При этом для кратко­сти я вынужден ограничиться лишь наиболее значимыми работами. Как мне кажется, в распространении психоанализа в сфере исследования и лечения органических заболеваний можно проследить два основных направления.

С одной стороны, есть попытки распространить концепцию истеричес­кой конверсии на «патологические соматические процессы», в которых Фрейд не находил «психического значения». С другой стороны, мы видим стремле-

ние к разрешению проблемы органической симптоматики путем расширения и дифференцирования концепции эквивалентов. Обоим направлениям мы обя­заны большим вкладом в понимание психодинамики органических заболева­ний. Они способствовали значительному дифференцированию первоначаль­ных концепций.

Общий сдвиг постановки проблемы, в сторону изучения как конверсии, так и эквивалентов, произошел, в конце концов, благодаря развитию психо­аналитической психологии Я, когда интерес все больше переключался от со­держания симптомов к истории их возникновения. Вместо вопроса «что сооб­щает органический симптом?» встал вопрос «как он сформировался?».

На основе такой измененной постановки вопроса акцент в изучении пси­хосоматических заболеваний неизбежно переместился на историю ранних объектных отношений, что, в конце концов, привело к признанию решающего значения бессознательных компонентов межличностных отношений в семье для генеза и динамики психосоматических заболеваний и к использованию этого в терапевтической работе. Начало психоаналитической психосоматики предопределено глубинно-психологической постановкой вопроса о бессозна­тельном содержании органического симптома.

Психосоматический симптом как судьба инстинкта

Первое систематическое изложение психоаналитического лечения орга­нического заболевания в строгом смысле слова дано, с моей точки зрения, Паулом Федерном (1913), который в сообщении о «примере перемещения ли­бидо в ходе терапии» описывал лечение больного бронхиальной астмой. Он предположил в генезе соматического симптома либидинозную фиксацию в раннем детстве на дыхательной системе, причем обонятельная зона приобре­ла решающее значение при перемещении либидо как эрогенная.

При обсуждении сообщения Федерна Фрейд сам предложил отграничить описанное заболевание от истерической конверсии, понимая его как «истерию фиксации», при которой специфическая соматическая реакция делает орган­ную систему в особенности чувствительной для фиксации либидинозного раз­вития, предопределяя соматическое выражение возникающего в результате этого конфликта.

Организм как символ

Против сужения психодинамического рассмотрения областью неврозов вы­ступил три года спустя Георг Гродек (1917), считавшийся тогда «диссидентом» психоанализа, в работе о «психической обусловленности и психоаналитическом лечении органических заболеваний». Гродек (у которого Фрейд позднее заимство­вал термин Оно для сферы неосознаваемых инстинктов, недоступного центра

24

25

личности «в котором мы предполагаем наличие открытого выхода в соматику» (Freud, 1923b)) выдвинул в этой работе следующий тезис: «Я считаю глубоким заблуждением предполагать, что лишь истерик обладает даром делать себя боль­ным с какой-либо целью; каждый человек обладает этой способностью, и каждый использует ее в объеме, который мы не вполне себе представляем». За проявлени­ями болезни он видел «глубоко скрытые шифры неизвестного Оно, не имеющего, с его точки зрения, ни определения, ни объяснения.

Это Оно, которым «живет» человек, использует для своих целей и реше­ний как органические процессы, так и психическую динамику. Поэтому для Гродека не существует кардинальной противоположности между органичес­ким и психическим процессами. Он в особенности указал на сходство дина­мики сновидений и органической симптоматики и сформулировал концепцию сходства генеза органических симптомов с формированием сновидений и не­вротических симптомов. Он утверждал, что «органические симптомы разви­ваются так же, как сновидения и невротические симптомы, что не существует принципиального различия между психическими и органическими процесса­ми..., что Оно проявляет себя в большей мере то психическим, то органичес­ким путем». Объяснить это при современном ему состоянии знания он считал невозможным: «Мы стоим здесь перед нерешенной пока загадкой».

Итак, Гродек расширяет концепцию истерической конверсии, видя в этом механизм, присущий вообще всем жизненным процессам. «Оно» находит при этом символическое выражение как психических, так и органических процес­сов. В этом смысле он говорит об «организме как символе».

Гродек, сам предстающий в своей автобиографии как «виртуоз конвер­сии», видит, однако, органическое заболевание не только как следствие и сим­волическое выражение «глубоко скрытых решений неизвестного Оно». Он признает его функцию во взаимодействии с окружающим миром. Болезнь имеет задачу защитить больного, или же Оно, которым он «живет», - от непереноси­мых раздражителей. В связи со своей гипотезой защиты от раздражителей Гродек формулирует представление о тенденции бессознательного перекры­вать доступ внутрь человека. «Что, тем не менее, все же вторгается, представ­ляясь ядовитым для Оно, растворяется, обволакивается слизью и с плевком исторгается наружу, - замечает он относительно органических нарушений дыхательных путей. - Странно в этом процессе то, - продолжает он - что бес­сознательное приравнивает друг к другу и одинаково обращается как с психи­ческим, так и с соматическим вторжением». Эта мысль, как и другие наблюде­ния Гродека, сейчас получает особую значимость в свете новых психоанали­тических исследований психологии Я и группы.