ОСНОВНЫЕ ЭСТЕТИЧЕСКИЕ КАТЕГОРИИ 4 страница

Таким образом, продолжая разговор об отличии красоты от красивого, необходимо сказать следующее. Если красивое есть то, что характеризует предмет, явление с внешней стороны, то, что «схватывается» человеком посредством обычного, «живого созерцания» (в основе которого несомненно лежит практика), то красота – это то, что «дается» человеку через его видение, т.е. через его чисто духовное созерцание, объекта как бы изнутри.

К тому же если красивое по своей природе по преимуществу статично, неизменно (через красивое проявляется, так сказать, техническая сторона предмета)[31], то красота – динамична, подвижна, текуча, поскольку она связана с развитием объекта, его содержательным обновлением и обогащением (последнее вовсе не отрицает определенной целостности самого объекта). В этом смысле красивое выражает собой единство предмета (причем это единство в основном внешнего, абстрактного порядка), а красота – не только единство, но и борьбу составляющих предмет элементов, явлений: это – противоречивое единство. Нельзя не согласиться в этой связи с замечанием Шефстбери о том, что «красота основана на противоположностях».

Исходя из этого, можно утверждать, что красивое по своей природе в целом механистично, красота же диалектична (это определенный процесс взаимопереходов), а следовательно, это такая характеристика предмета, объективно присущая ему, которая делает его в качестве навсегда открытого, как бы живого и незавершенного, развивающегося (саморазвивающегося) организма. И надо отметить, что именно красота прежде всего, а не красивое, как это может показаться на первый взгляд, придает предмету «смысл чего-то единого, полного, целого, замкнутого в себе самом» (В. Белинский).

Надо отметить, что попытки выведения красоты за рамки количественных норм, статического соотношения частей (количественной пропорции, симметрии) делались рядом представителей эстетической мысли прошлого (Фичино, Гегель и др.).

По мысли Фичино, красота включает в себя некое изменение в предмете (человеке).

В соответствии с вышесказанным красоту можно охарактеризовать как единство многообразного (гармония, согласие в многообразии изменяющихся природных, конкретно-чувственных форм).

Современно в этом смысле звучит мысль Ф.Хатчесона о красоте в предметах как о том, что «составляет сложное соотношение единообразия и разнообразия.

Известно, что как «единство в многообразии» определяли красоту также английские романтики (Кольридж, Вордсворт).

Большой глубиной отличается высказывание о красоте, об отличии ее от красивого, которое мы находим у Ч. Дарвина: «...если бы все люди были отлиты в одну и ту же форму, то не существовало бы такой вещи, как красота. Будь все наши женщины также красивы, как Венера Медицейская, мы были бы очарованы на время, но скоро пожелали бы разнообразия»[32] (выделено нами. – М.М.). Как видим, согласно Дарвину, в отличие от красивого, представленного единичной формой, красота заложена в разнообразии форм.

Интересна с этой точки зрения следующая мысль выдающегося художника XX века К. Петрова-Водкина: «Тела при их встречах и пересечениях меняют свои формы: сплющиваются, изменяются, сферизуются и, только с этими поправками перенесенные на картинную плоскость, они становятся нормальными для восприятия».

Любопытен в этой связи такой монолог героини в глубоком по содержанию фильме К. Муратовой «Перемена участи» – свободной экранизации новеллы Сомерсета Моэма «Записка»: «Множество противоречащих друг другу и исключающих друг друга вещей чудесно умещаются во Вселенной. Свет велик, и его разнообразие мне нравится. Все равно как зоопарк. Одни в чешуе, другие в иглах, третьи голые или вообще в воде дышат...».

Подводя итог сказанному по поводу красоты, можно утверждать: красота –  не только и не столько то, что находится на поверхности природы, природных форм как нечто конечное и внешне завершенное (внешняя красота), сколько то, что как бы скрыто в природе: внутренняя красота. Отсюда в отличие от красивого, представленного лишь единичным (единичной формой), красота (внутренняя красота) выводит единичное на уровень общих (всеобщих) форм природы.

Очевидно, что степень подогнанности единичного и общего в содержании предметов как единства разнообразного, а соответственно этому и степень совершенства красоты того или иного предмета может быть различной. Здесь есть свои уровни (выделять их мы не намерены, да это и не столько вданном случае важно), вершиной которых является «чистая красота», т.е. совершенство как «форма внутренней завершенности и тем самым бесконечности» (Ф. Энгельс).

Постижение чистой красоты – удел гения, и здесь есть смысл вспомнить пушкинское выражение (словосочетание) «гений чистой красоты».

Красивое можно выразить числом, поверить алгеброй (с красивым человек имеет дело как с чем-то опредмеченным, сторонним), красота же не поддается каким-то замерам (человек имеет дело с ней как явлением субъективированного порядка, т.е. явлением как бы находящимся внутри самого человека),  нередко, видимо, поэтому некоторые художники говорят о красоте как о чем-то удивительном и недоступном, что создается ими из хаоса мироздания.

Отсюда если красивое (в силу своего однообразия), порождая у субъекта восприятия постоянно повторяющееся впечатление, в конце концов утомляет его, то красота, будучи единством разнообразия (многообразия), способна постоянно обновлять чувства человека и тем самым приносить ему каждый раз новые наслаждения.

На наш взгляд, красота раскрывается человеку через его зрительные и слуховые представления, через оперирование ими, –  в отличие от красивого, которое обнаруживается на уровне зрительных и слуховых восприятий, и от приятного, которое дает о себе знать на уровне ощущений (вкуса, обоняния, осязания).

То, что красота (красивое) не связана с такими качествами, как вкус и обоняние, было подмечено в свое время Дидро в его статье «О прекрасном». «Итак, – писал он, – я называю прекрасным вне меня все, что содержит в себе нечто, способное пробудить в моем уме идею отношений, а прекрасным по отношению ко мне – все, пробуждающее эту идею.

Говоря «все», я исключаю при этом качества, относящиеся к вкусу и обонянию. Хотя эти качества способны пробудить в вас представление об отношениях, мы все же не называем прекрасными те предметы, которым они присущи, пока мы рассматриваем их лишь относительно этих качеств. Мы говорим: «превосходное кушание», «восхитительный запах», но не говорим «красивое кушание», «красивый запах». Когда же мы говорим: «вот красивый палтус», или «вот прекрасная роза», то имеем в виду другие качества розы или палтуса, а не те, которые относятся ко вкусу и обонянию»[33].

Итак, «красоту» и «красивое» нельзя рассматривать как синонимы, как понятия адекватные. Это с одной стороны. С другой – нельзя абсолютно, резко противопоставлять друг другу красоту и красивое, ибо, как можно было заметить, между ними имеется родственная связь (что, кстати говоря, подтверждается и их общим корнем – крас). Будучи «сродни» понятию красивое, красота является в то же время понятием более емким и богатым по содержанию, чем красивое (как нечто частное), а потому как бы вбирающим в себя последнее.

Говоря о прекрасном в аспекте соотношения его с красотой, красивым, следует сказать следующее.

Прекрасное – это качество, присущее человеку и утверждающееся в процессе его творческой, социально детерминированной деятельности. Прекрасное – тот случай, когда индивид, преодолевая зрелищное, созерцательное отношение к природе, как бы вырывается из-под власти внешних сил и, достигая уровня всеобщих сил, становится хозяином самого себя, а равно и природы, поскольку в этой ситуации способ его существования, мера его бытия – не созерцание природного объекта, а деятельное состояние, связанное не только с отражением природных форм бытия, но и с их преображением.

Прекрасное – это способ пребывания человека и утверждения себя, своего величия (благодаря творчеству) на уровне внутренне устойчивого, общего состояния в целом динамичной природы, мира.

Если приятное – способ удовлетворения психо-физиологических потребностей, а красота (единство многообразия) есть способ удовлетворения познавательно-оценочных потребностей, то прекрасное (точнее, возвышенно-прекрасное) представляет собой форму удовлетворения духовно творческих потребностей человека и потребностей самопознания (самосознания) с точки зрения своего величия, величия человеческого духа.

Красивое составляет предмет эстетического созерцания (восприятия), красота – сферу эстетического отношения (переживания), а прекрасное –  область эстетической деятельности (эстетического творчества).

Эстетическое восприятие, эстетическое отношение и эстетическая деятельность входят как слагаемые в сферу эстетического освоения, графически это можно изобразить так:

Нелишне заметить, что красивое в искусстве, как и в жизни людей (в доме, на улице, на производстве и т.д.) нередко обретает статус украшения, красивости; прекрасное в отличие от красивого подобным образом «эксплуатироваться» (в смысле использоваться как средство чего-то, в частности украшения жизни) ни в коем случае не может.

Продолжая разговор о соотношении понятий «красота» и «прекрасное» нельзя не отметить еще одного очень важного положения. Красота (прежде всего внутренняя красота) и прекрасное – это не чужеродные по отношению друг к другу явления: в художественной, научной и других областях познавательно-творческой деятельности, красота сопровождает прекрасное, является как бы его спутником, а точнее, является сопри частницей прекрасного. Это значит, что субъект прекрасного, проявляя в данных сферах творчества свои сущностные силы, свое «Я» как личности, одновременно с этим обнаруживает, открывает, «творит» красоту природы, мира. Отсюда, чем в большей степени проявляет себя субъект на уровне прекрасного, тем в большей мере утверждает себя на уровне красоты (как внутренней красоты).

В связи с этим можно утверждать, что прекрасное представляет собой не что иное, как феномен творчества по мере, «по законам красоты». Отсюда прекрасное – переживание[34] красоты.

Обращаясь вновь к Кудряшу и Кулигину из драмы «Гроза» А.Островского, нетрудно видеть: Кудряш не замечает красоты в природе постольку, поскольку он далек – в силу отсутствия, неразвитости личностного «я» –  от области прекрасного; Кулигин причастен к красоте природы благодаря тому, что его постоянно сопровождает чувство духовно-творческого самопроявления –  чувство прекрасного.

Объединяющим центром прекрасного и красоты в процессе творческой деятельности (художественной, научной) является образ как образ-действие плюс образ-картина.

Таким образом, можно констатировать, что в научной, художественной, других сферах творческой деятельности функционирует, проявляет себя своеобразный закон параллелизма, единства прекрасного и красоты.

Следует сказать, что если искусство культивирует красоту: художник переводит красоту с уровня процесса на уровень продукта своей деятельности – овеществленный образ, то наука (ученый) пользуется ею в процессе своей творческой деятельности с целью открытия закона, постижения истины и в конечном продукте ученого – теории уже нет красоты как красоты природных форм, точнее, их сцеплений.

Нельзя не обратить внимания на взаимосвязь категорий прекрасного и нравственности (добра). Единство прекрасного и добра утверждала античная эстетика (Платон, Аристотель и др.). Эта мысль поддерживалась целым рядом известных эстетиков на протяжении всей истории эстетической мысли.

Прекрасное – это источник добра, а следовательно, истоки добра, нравственности заложены не в чем ином, как в прекрасном, в потребности и способности индивида утверждать себя по мере прекрасного. С этой точки зрения прекрасное всегда несет на себе функцию добра, по своей природе нравственно и, более того, является утверждением добра в истинном, высшем смысле слова. В самом деле, осуществлять себя как бескорыстное существо, в единстве с родом и в интересах всего человеческого рода, иметь такую потребность и способность – разве это не жить, не действовать по мере добра? Смысл такого самоосуществления именно в том высшем добре (в научно-философском, а не в житейском понимании этого явления), которое только можно принести человечеству.

Насколько важно нравственное начало в случае определения прекрасного, можно понять, скажем, на примере образа Элен из романа Л. Толстого «Война и мир». Известно, что Элен была красивой. Это Толстой подчеркивает на страницах своего романа неоднократно. «Элен была так хороша, что не только не было в ней заметно и тени кокетства, но, напротив, ей как будто совестно было за свою несомненную и слишком сильно и победительно-действующую красоту. Она как будто желала и не могла умалить своей красоты... У нее все освещалось жизнерадостной, самодовольной, молодой, неизменной улыбкой и необычайной, античной красотой тела. Что за красавица! – говорил каждый, кто се видел».

Но является ли образ красавицы Элен выражением прекрасного? Нет, отнюдь не является. И здесь нетрудно ответить на вопрос: почему? Все дело в том, что красивая внешность Элен – «ее мраморная красота, составляющая одно целое с ее платьем», – это всего лишь оболочка, за которой кроется нечто противоположное прекрасному, а именно: корысть, бессердечность, жестокость, порожденные отсутствием потребности к духовно-творческой деятельности, облагораживающей человеческую природу, т.е. кроется все то, что лишено добра и бескорыстия.

На примере образа Элен достаточно убедительно раскрывается нейтральность красивого (как природно данного явления) по отношению к нравственности, добру и подтверждается выставленный выше тезис о неоднородности прекрасного и красивого.

Наличие нравственного потенциала в прекрасном позволила Ф. Достоевскому заявить, что красота (прекрасное) спасет мир, а М.Горькому высказать глубокие по смыслу слова: «Эстетика – это этика будущего».

Важно отметить не только связь прекрасного и добра, но вместе с тем и родство прекрасного и пользы. Можно утверждать, что прекрасное – это такое человеческое действие (состояние), которое заключает в себе высшую пользу для человечества. В связи с этим представляется небезынтересным определение понятия «деловой человек», которое дал известный писатель В. Каверин: «Мое понимание делового человека, может быть, расходится с пониманием большинства, – заявляет он.  – Я считаю, что... поэтическое отношение к жизни – это самое деловое, практичное и дельное, что может быть в нашем существовании... Я за поэтическое отношение к действительности, ибо оно – самое деловое, какое только может быть на свете».

Нельзя обойти вопрос о специфике прекрасного как особой формы бытия человека во времени. Прекрасное как результат продуктивно-творческой деятельности есть выход за рамки реального времени (а равно и пространства) и являет собой счастливое мгновение. В высказываниях о своей творческой работе это мгновение художники и ученые определяют как «вдруг». Характерно в этом смысле высказывание Кольцова: «Я ночевал с гуртом в степи, ночь была темная-претемная и такая тишина, что слышался шелест травы, небо надо мною было тоже темное, высокое, с яркими мигающими звездами. Мне не спалось, я лежал и смотрел на небо. Вдруг у меня стали в голове слагаться стихи; до этого у меня постоянно вертелись отрывочные, без связи рифмы, а тут приняли определенную форму. Я вскочил на ноги в каком-то лихорадочном состоянии... Странное я испытывал ощущение, прислушиваясь сам к своим стихам».

Фет признавался: «У меня так, – хожу и вдруг является». О творческой сути прекрасного как мгновения хорошо сказал Л. Мартынов в своем стихотворении «Новое»:

Нет

Ничего

Тебя виднее,

О, настоящее мгновение!

Но кажется всего труднее

Определить твое значение.

Творческий потенциал мгновения – предмет размышления и поэта Г. Ефимова в стихотворении «Мгновение», в финале которого читаем:

Мгновение по времени –

пустяк.

Все это так.

И все-таки не так...

Идут мгновения,

Время не стоит.

Эпоха

Из мгновений состоит.

Ценность прекрасного как творческого мгновения в жизни человека поистине велика (не случайно Гете устами своего героя говорит: «Мгновенье. Прекрасно ты, продлись, постой!»). В принципе оно порою определяет основной жизненный и творческий путь выдающихся ученых, художников, техников. Ученый творец, как указывает всемирно известный Л. Поллинг, живет ради мгновений открытий.

Значение «настоящего мгновенья» связано с тем, что оно позволяет творцу вступить в мир бесконечности, а это значит быть вне дискретности времени (с его прошлым, настоящим и будущим), т.е. ощутить вечность. В свою очередь благодаря мгновению-вечности творец способен прорваться сквозь завесу суетности, кажимости, призрачности и обрести душевный покой. Покой здесь не статичен, а динамичен. Покой здесь понимается не как бегство от жизни, а как достижение ее полноты и гармонии, т.е. как высшая мера жизни.

Как удачно сказал поэт Р. Рождественский: «Есть только миг между прошлым и будущим. Именно он называется жизнь. Призрачно все в этом мире бушующем». Отправляясь от вышеизложенного, прекрасное можно определить как творческое состояние, пребывание человека в разрезе мгновения-вечности, что в известном смысле равнозначно покою. Небезынтересна в этом плане мысль Ф.М. Достоевского: «В красоте есть и гармония и спокойствие... в ней залог успокоения».

Аналогию между спокойствием и прекрасным проводили многие деятели искусства и науки.

В этой связи особенно понятно, почему А.С. Пушкин утверждал: «Прекрасное должно быть величаво» или «Служенье муз не терпит суеты», а М.Ю. Лермонтов в конце своего творческого пути – в стихотворении 1841года заявлял: «Я хочу свободы и покоя». Характерно здесь привести суждение А. Блока: «Покой и воля... Они необходимы поэту для освобождения гармонии... Не внешний покой, а творческий» и высказывание А. Эйнштейна: «Силой творческого воображения человек стремится создать в себе простую и ясную картину для того, чтобы оторваться от мира ощущений, чтобы в известной степени попытаться заменить этот мир созданной таким образом картиной. Этим занимаются художник, поэт, теоретизирующий философ и естествоиспытатель, каждый по-своему. На эту картину и ее оформление человек переносит центр своей духовной жизни, чтобы в ней обрести покой и уверенность, которые он не может найти в слишком головокружительном круговороте собственной жизни»; «Я прежде всего думаю, что одно из наиболее сильных побуждений, ведущих к искусству и науке, –  это желание уйти от будничной жизни с ее мучительной жестокостью и безутешной пустотой, уйти от уз вечно меняющихся собственных прихотей»[35].

Итак, мы попытались дать развернутую характеристику возвышенного на уровне двух иерархически сопряженных (восходящих) ступеней: трагического и прекрасного.

Здесь уместно обратить внимание на тот факт, что в своих высказываниях и теоретики и практики искусства нередко фиксируют, правда, интуитивно, диалектическую неразрывность трагического и прекрасного в сфере возвышенного. Так, содержание картины «Сикстинская мадонна» Рафаэля в одном из источников раскрывается таким образом: «Композиция дышит гармонией, покоем и безмятежностью (прекрасное. – М.М.), хотя одновременно она исполнена внутреннего драматизма»[36] (трагическое – М.М. ).

К. Паустовский в «Золотой розе», характеризуя прекрасное как силу, способную внутренне очищать человека, в то же время говорит о тревоге (трагическом), которая предшествует нашему внутреннему очищению.

Подобные суждения о диалектическом единстве трагического и прекрасного как явлений (состояний), через посредство которых специфически раскрывается, утверждается, т.е. возвышается человек, можно обнаружить у целого ряда выдающихся представителей творчества.

 В заключение представляется немаловажным сказать следующее. Возвышенное как эстетическая категория имеет принципиальное и качественное отличие от величественного (в истории эстетики они чаще всего отождествлялись). Величественное – это главным образом количественная характеристика объекта при его чувственно созерцательном восприятии, превосходящая определенную меру, норму: величественный собор Св.Петра в Риме, величественный ансамбль памятника героическим защитникам Волгограда в Великой Отечественной войне и др. Большие размеры объекта – это то, без чего не может быть величественного. Возвышенное же (как возвышенно-прекрасное) – это такой феномен, который в своем существовании обязан не объекту созерцания (восприятия), его большим размерам, а субъекту активного действия и творчества[37].

Если величественное способно вызывать у человека чувство преклонения вследствие несоизмеримости объекта, его превосходства по отношению к воспринимающему индивиду, а отсюда в известном смысле нейтрализовать его энергию, то возвышенное есть способ проявления активной жизненной позиции, преодоления человеком чувства преклонения и почитания, т.е. способ покорения объекта (природы) через себя. Возвышенное несет собою удовольствие положительной жизненностью, т.е. активностью и духовной деятельностью, творчеством человека.

Возвышенное вместе с тем нельзя целиком и полностью отождествлять с прекрасным, растворять в последнем, поскольку прекрасное – это специфический момент возвышенного как абсолютного (постоянного) движения (самостояния) человека на пути духовного освоения действительности.

В этом смысле возвышенное – это не только прекрасное, т.е. возвышенно-прекрасное, но и некое возвышение над прекрасным.

                               Контрольные вопросы:

1. Что такое прекрасное? Дайте развернутое определение прекрасного как эстетической категории.

2. В чем состоит существенное различие между прекрасным и красотой? Существует ли связь между прекрасным и красотой? Дайте обоснование своего взгляда.

3. Как соотносятся понятия «прекрасное» и «добро»?

4. Можно ли ставить знак равенства между прекрасным и игрой? Если нет, то почему?

5. Может ли быть прекрасное продуктом ЭВМ? Попытайтесь обосновать свою позицию.

6. Что такое красивое? Дайте определение этого понятия.

7. Почему нельзя отождествлять красоту и приятное?

8. Почему прекрасное следует отнести к сфере возвышенного, а не величественного?

9. Чему Вы отдаете предпочтение: красоте или моде? Почему?

 

                                             КОМИЧЕСКОЕ

 

Анализу комического как эстетической категории посвящено немало работ в отечественной и зарубежной литературе.

Однако несмотря на длительную историю изучения комического, которая начинается уже с Аристотеля, а точнее, с Платона, данная эстетическая категория, на наш взгляд, пока что не получила должного осмысления.

Комическое является противоположностью трагического. Противопоставление комического трагическому –достаточно распространенное явление в истории эстетики (Аристотель, Шиллер, Шеллинг и др.). Соответственно этому, если трагическое есть область возвышенного, то комическое есть то, что находится за пределами возвышенного, т.е. это сфера негативного – низменного (как эстетической категории). Графически это будет выглядеть так:

                                                          трагическое

                          возвышенное

 

                                                           обыкновенное

 

                         низменное

 

                                                           комическое

Идея о включении комического (смешного) в область низменного (ничтожного) высказывалась в далеком прошлом Псевдо-Лонгиным в трактате «О возвышенном».

В качестве антипода возвышенного рассматривал комическое Жан Поль Рихтер в своей книге «Приготовительная школа эстетики» (М., 1981).

Немаловажно вспомнить о том, как определял комическое Н.Г. Чернышевский. Согласно его определению, комическое – это «внутренняя пустота и ничтожность, прикрывающаяся внешностью, имеющего притязание на содержание и реальное знание», поэтому безобразное в широком смысле слова является «началом, сущностью комического». Определение комического как ничтожного, безобразного позволяет утверждать, что комическое у Чернышевского выступает не иначе, как низменное.

Принадлежность комического к сфере низменного фиксируется и в современной отечественной литературе (А.Ф. Еремеев, Л.В. Карасев и др.).

В гносеологическом плане комическое представляет собой иллюзорно-абстрактное отношение индивида к действительности, исключающее эмоционально-чувственную (аффективную) реакцию, взаимосвязь с последней. Комическое в таком случае раскрывает себя как способ умозрительной, отвлеченной активности применительно к конкретной жизненной ситуации - проблемной ситуации. Нельзя в этой связи не согласиться с Жан Полем Рихтером, который определял комическое как «фантазирование...рассудка, которому предоставлена полная свобода». Иначе говоря, в комическом выражена такая жизнедеятельность (помыслы, отношение, поведение, высказывание и т.п.), которая совершенно не соответствует логике развития текущей жизни, ее закономерностям, так сказать, запросам не только будущего, но и сегодняшнего дня.

Комическое в социальном аспекте – это жизнедеятельность людей, не отвечающая исторической, общественной необходимости.

О комическом как выражении исторически бессмысленных действий людей писал Ф. Энгельс: «Люди, хвалившиеся тем, что сделали революцию, всегда убеждались на другой день, что они не знали, что делали, – что сделанная революция совсем не похожа на ту, которую они хотели сделать. Это то, что Гегель называл иронией, которой избежали немногие исторические деятели. Посмотрите на Бисмарка – этого революционера поневоле – и Гладстона, который в конце концов запутался со своим обожаемом царем».

Комическое представляет человека как «субъекта», принадлежащего прошлому, живущего чаще всего воспоминаниями о том, что было когда-то. Для субъекта комического, следовательно, не существует движения истории, ее противоречий, т.е. живой жизни, а потому фактически не существует проблем познания, освоения и преобразования социальной действительности. В своей сущности комическое характеризует нам человека как социально пассивное, потенциально бесперспективное существо, не устремленное и не способное быть устремленным к борьбе за новое. В противоположность трагическим героям, полным общественно значимой энергии, страсти, желаний, субъект комического лишен этих в своей основе благородных, возвышенных качеств, а потому его действия, активность – это, собственно говоря, и не активность, а лжеактивность, т.е. действия в кавычках, чисто условные. И здесь нельзя не согласиться с Гегелем, который писал, в «Лекциях по эстетике» о том, что «комическое больше проявляется...среди людей, которые раз и навсегда таковы, каковы они есть и не могут и не хотят быть другими, неспособные ни к какому подлинному пафосу».

Достаточно полноценным выглядит определение комического в «Кратком словаре по эстетике» (М.,1983): «Комическое – одна из основных категорий, отражающая жизненные явления, характеризующиеся внутренней противоречивостью, несоответствием между тем, чем они являются по существу, и тем, за что они себя выдают.

В комическом отображаются социальные явления, образ жизни, деятельности, поведения людей и т.д., которые находятся в противоречии с объективным ходом истории, с передовыми общественными идеалами, поэтому они оцениваются отрицательно и достойны осмеяния».

Определение комического через несоответствие действий людей движению истории, передовым общественным идеалам и соответственно этому характеристика его, комического, как отрицательного явления в жизнедеятельности людей нам представляется особенно важным и конструктивным.

Чаще всего авторы в объяснении комического исходят из противоречия между содержанием и формой, видимостью и сущностью, целью и средствами, что является едва ли конструктивным в силу своей чрезмерной отвлеченности. Между тем вышеуказанные свойства комического – свойства главные, основные, и именно они прежде всего определяют сущностную природу комического.

Исходя из этого, нельзя признать правильным объяснение комического, его происхождения З. Фрейдом в рамках его теории сублимации бессознательного: «...каждое открытие такого бессознательного действует на нас вообще как комическое».

В психологическом плане комическое можно охарактеризовать как жизнь индивида, которая несмотря на всю неустроенность, не приносит последнему чувства внутреннего беспокойства, волнения. Комическое  вэтом аспекте, следовательно, выступает как внутренняя пустота индивида, как результат утраты чувства «исторического движения» (Ф. Энгельс).